Рейн и Рийна

11

С голубым картонным скоросшивателем под мышкой, с фотоаппаратом через плечо Рейн радостно спешит домой. Что-то тоскливое и одновременно бесконечно родное в этой темной осенней улице без единой световой рекламы. Отражаются в лужах фонари и освещенные номера домов. Красные, желтые, зеленые лампы горят в окнах домов. Коварно, как гололед, поблескивает мокрый асфальт. Дым поднимается из труб, и ветром доносит то смолистый аромат дров, то горьковатый запах горящего торфяного брикета. А из распахнутого окошка углового дома тянет кислыми щами…

Случайное такси, проезжая через лужу, обдает Рейна грязными брызгами. Первым делом Рейн обтирает скоросшиватель, проверяет, не попала ли вода внутрь, и только после этого слегка отряхивает брюки и полы куртки.

Сегодняшний вечер принес ему столько радости, что наверняка запомнится надолго. Вручение диплома, рукопожатия, добрые слова, улыбки. Решено было несколько лучших снимков включить в экспозицию передвижной фотовыставки и сообщить официальным письмом об успехе Рейна в школу, чтобы его не перегружали общественной работой — занятия фотографией и так отнимают у него массу времени.

И признание, и забота глубоко тронули Рейна, они словно вдохнули в него радость, энергию. Да он бы еще не так снимал, если б не этот примитивный фотоаппаратик. И Рейну пришлось вновь, в который раз, признаться себе, что не только новый аппарат, но даже дополнительный сменный объектив ему не по карману.

После всего — вручения диплома, рукопожатий — была у него сегодня еще и приятная беседа с Яном Ряммалом. Собственно говоря, никакая не беседа, просто обменялись фразой-другой, но каждое слово преисполнено было доверия и деловитости.

Рейн спросил:

— А можно у вас сегодня одна девушка переночует? Ей просто некуда деться!

Ян без малейших колебаний ответил:

— Можно. Диван в большой комнате свободен. Пусть располагается. Одеяло и подушку дам.

Поколебавшись немного, Рейн в конце концов все-таки признался:

— Я вообще-то ее почти совсем не знаю. Только вчера вечером познакомились…

Ян улыбнулся, как всегда, сердечно и сказал:

— Это ничего. Со временем познакомишься поближе. И самые близкие друзья когда-то были незнакомы. Как ее звать-то?

Узнав имя, Ян по своему обыкновению принялся переиначивать его:

— Рийна… Ирина… Инира… Нийра… Наири… Это уменьшительное от Екатерины. По-гречески: чистый! Вот видишь — кое что нам уже известно!

Рейн на это пробормотал:

— Имя-то еще ничего не значит…

Ян даже рассердился:

— Замолчи! Сам говоришь: «Я ее почти совсем не знаю», а уже всякие подозрения!

Странное дело — резкий отпор дяди Яна даже обрадовал Рейна. Днем он заснял в парке несколько замечательных сценок. Дети и вода. Деревья и дети. Деревья и тени. Дети и голуби. Он получил от этого большое удовольствие.

Только б в школе все обошлось с пропущенными уроками…

Только б кто-нибудь из соседок не проболтался матери про Рийну… Эх, достать бы стоящий аппарат…

Рейн вполне отдает себе отчет, что если два первых желания вполне осуществимы, то третье пока весьма нереально. Деньги, заработанные летом в школьной дружине, почти полностью ушли на кушетку и новое ватное одеяло. Сколько можно спать на старой железной кровати с продавленной сеткой. Новое одеяло он, конечно, не купил бы, но мама сказала, что молодому человеку негоже спать под такой латаной-перелатаной попоной, под таким и бродяга Сассь спать не стал бы.

С тех пор как мать прочла «На задворках» Оскара Лутса, почему-то именно бродяга Сассь стал для нее каким-то эталоном. Если что-то истрепалось, то годится оно разве что Сассю, а совсем отрепья, так даже и ему не годятся.

Пронзительное карканье останавливает Рейна у самой калитки родного дома. Он заглядывает в щелочку и видит в слабом свете уличного фонаря, как в углу двора между сараем и поленницей дерутся несколько человек.

Это же «вороны»… и среди них какая-то девчонка! Да это же Рийна!

Ребята стоят кружком и толкают девчонку от одного к другому. Рийна размахивает руками, стараясь сохранить равновесие и в то же время ударить обидчиков или исцарапать им лица. Полы ее пальто распахнулись, блузка, и так порванная и сколотая булавками, превратилась теперь в настоящие лохмотья. А ребята издеваются над ней, выкрикивают в лицо грязные ругательства.

Рейн стоит возле ворот, как на раскаленных угольях. Как помочь Рийне? Что предпринять? Силы-то неравные. Четыре пары кулаков против одной — да они в два счета одержат верх. И еще их приемчики-заломчики, так что на победу над ними рассчитывать не приходится.

Рейн озирается по сторонам в поисках помощи. В конце улицы потихоньку плетется какая-то старушка. Больше никого…

— Да, хорошо б оказался сейчас тут Ильмар со своими дружками. Только откуда им взяться!

«Вороны» все не унимаются, по-прежнему слышны их насмешливые выкрики, гогот.

Ах, будь что будет, дольше медлить нельзя!

И Рейн, решительно распахнув калитку, по-свойски окликает ребят:

— Эй, в чем дело «вороны»?

Ребята оборачиваются.

— Не скажи, — тянет кто-то. — Тоже мне смельчак нашелся! Сам долгов понаделал, а туда же — вякает!

— Смелость города берет, как говорится. Давайте сюда, я вам такие фотографии покажу!

— Да что ты там можешь показать, — презрительно бросает Ворон. Однако делает шаг в сторону Рейна. Видно, предложение Рейна, да еще и высказанное таким панибратским тоном, удивило его, разожгло в нем любопытство. Судя по всему, Рейн хочет наладить с ними контакт, он же явно заискивает перед ними. А кто заискивает, тот трусит! А труса, известное дело, в два счета в оборот можно взять.

«Ага, боишься за свою шкуру, вот и подлизываешься», — решает про себя Ворон.

— Ну подходи, подходи! — зовет Рейн. — Пошли к подъезду, там светлее.

Призывно размахивая голубым скоросшивателем, Рейн направляется к своему крыльцу.

План его, можно сказать, удался. «Вороны», хоть и неохотно но следуют за ним, забыв на время про Рийну. Она одна остается стоять в углу двора и вполне могла бы убеждать.

Поднявшись по ступенькам, Рейн оборачивается назад. К своему удивлению, он видит, что Рийна по-прежнему стоит возле поленницы и не отрываясь смотрит в его сторону.

Неужели она действительно не поняла его примитивного маневра? Да и что тут понимать? Обидчики ведь оставили ее в покое — в такой ситуации любой мало-мальски сообразительный человек даст тягу. Чего ж она медлит?

Ребята подходят к крыльцу.

Рейн поворачивается лицом к ним.

Вместо того чтобы удрать, Рийна вовсе делает несколько шагов в их сторону.

Забыв об осторожности, Рейн машет ей рукой. И знак этот понятен не только Рийне, «вороны» тоже понимают его.

— Ты смотри… хитрюга! — кричит Ворон и одним прыжком оказывается на крыльце, выхватывает из рук Рейна голубой скоросшиватель и сталкивает Рейна вниз.

Почуяв недоброе, Рейн пытается подняться обратно на крыльцо, но троица «воронят» преграждает ему путь, не давая приблизиться к Ворону. В толкотне ремень фотоаппарата обрывается, и аппарат падает под ноги ребятам.

Ворон тем временем празднует победу — он извлек из скоросшивателя выставочные фотографии и, размахивая ими, бросает с издевкой:

— Ты смотри, смотри теперь внимательно… И запомни — с «воронами» шутки плохи!

С этими словами Ворон демонстративно рвет снимки пополам и отшвыривает их в сторону, обрывки фотографий медленно опускаются на землю, на грязные ступеньки.

Рейн яростно набрасывается на «воронов», но что может он один против троих, они грубо отпихивают его от крыльца, не давая прорваться к Ворону.

А тот тем временем спрыгивает с крыльца, поднимает за ремень валяющийся на земле фотоаппарат и раскручивает его над головой, словно пращу.

Только теперь Рейн замечает, что фотоаппарата-то у него нет. В исступлении, не глядя, он неистово молотит руками и ногами, но это не помогает, не отомстить ему Ворону. Зато огнем обжигают его удары противников.

Фотоаппарат камнем вырывается из рук Ворона, врезается в стену и шмякается на землю возле самого крыльца.

В эту минуту Рийна оказывается за спиной Ворона, в руках у нее полено, выхваченное из поленницы. Удар, и Ворон со стоном сгибается в три погибели.

И вот уже Рийна накидывается на парня, который заломил Рейну руку за спину.

На втором этаже распахивается окно, пожилой дяденька выглядывает на улицу и раздраженно спрашивает:

— В чем дело?

«Воронята» бросаются наутек. Последним уносит ноги Ворон, он все еще не может разогнуться.

— Ну что ты встреваешь… еще высадят окна… Тоже мне нашелся — порядок наводить… — ворчит за спиной старика женский голос.

Женщина отталкивает старика в сторону и, даже не глянув во двор, торопливо захлопывает окно.

На дворе тихо. Так тихо, что даже не верится, будто здесь только что кипела драка.

Рейн опускается на грязное крыльцо. Из приоткрытой двери на него падает теплый желтоватый свет, отбрасывая длиннющую черную тень. Рейн держит в руках фотоаппарат в заляпанном грязью, ободранном футляре. Он не решается открыть футляр, достать камеру и проверить ее. Кто знает, в каком она теперь состоянии, едва ли ею еще можно будет снимать.

Рейн рассеянно подбирает валяющиеся вокруг обрывки фотографий. Оттирает с них рукавом грязь и тут же роняет их на ступеньки. Совсем недавно еще они были на выставке! Совсем недавно люди рассматривали их… Только что он получил за них диплом… Диплом! Где же диплом? Он ведь лежал вместе с фотографиями, в этой самой папке!

Рейн откладывает фотоаппарат в сторону и принимается подбирать обрывки снимков. Они рассыпаны повсюду — на ступеньках и на земле, они валяются даже в коридоре, даже за водосточной трубой… Но диплома нигде нет!

— Ты что ищешь? — слышит он голос Рийны.

Между делом Рейн забыл обо всем, кроме фотографий и фотоаппарата. Только теперь он вспоминает про Рийну. Оказывается, она стоит возле крыльца, прислонясь спиной к стене. В руках у нее лист бумаги. Протягивая его Рейну, она повторяет:

— Что ты ищешь? Это?

Лист бумаги и есть диплом. Весь заляпанный грязью, разорванный почти пополам — след рваной раны перечеркивает имя владельца диплома.

Рейн выхватывает диплом из рук Рийны. Пытается почистить его, пытается незаметно приладить разорванные части. Но все без толку. Никакая, даже самая тщательная расчистка, никакое разглаживание и склеивание не в состоянии вернуть этому почетному документу прежний вид.

Рейн снова опускается на ступеньку, положив фотоаппарат на колени и безвольно опустив руку с дипломом. Рядом валяется кучка грязных рваных снимков.

Рийна подходит к Рейну все ближе и ближе, останавливается в нерешительности и, подумав, опускается рядом с ним на ступеньку.

Долго сидят они так — плечом к плечу.

Наконец Рийна осторожно спрашивает:

— Для тебя что… все это очень важно? Эти фотографии, и диплом, и…

Рейн не сразу кивает в знак согласия. Похоже, он серьезно взвесил ответ про себя.

Он кивает еще раз, пробормотав:

— Они на выставке были… Сказали, что это…

Но тут же умолкает, на лице его появляется смущенная детская улыбка, и он доверительно, с трудом сдерживая гордость, сообщает Рийне:

— Я еще никогда не получал никаких наград! Никогда! Это в первый раз…

Рийна задумчиво смотрит на него. Она пытается понять, что значил для Рейна диплом, старается постичь глубину охватившего его отчаяния. И в то же время невольное движение плеча выдает, насколько далеки для нее и радость, и огорчение Рейна. Впрочем, огорчение ей еще понятно. Уничтожение фотографий, разорванный диплом, может быть, и камера еще поломана, да и поражение в драке унизительно… А гордиться, радоваться из-за диплома? Неужели этому действительно можно так радоваться, что даже голос выдает?

Рийна никогда не мечтала выделяться, быть хоть в чем-то лучше других. Ей, например, и в голову не приходило догнать или обогнать впереди идущего. Она мечтала только о покое, тепле, домашнем уюте… А в последнее время ей все чаще просто хотелось забыться, расслабиться, испытать беспечную легкость… хоть на час-другой, хотя бы ценой позднейших страданий.

Тут же застыдившись своей ребяческой откровенности, Рейн грубо заявляет:

— Чертовы мартышки, камеру загробили!

Рийна догадывается, почему Рейн вдруг так резко переменил тон. За наигранной резкостью и грубостью он просто старается скрыть свое истинное лицо.

Рийне хочется вернуть сюда того, настоящего Рейна, и она протягивает руку, чтобы ласковым прикосновением утешить его. Но Рейн вдруг накидывается на нее:

— Ты чего не убежала? Дура! Дура беспробудная, как и все девчонки!

Рийна вздрагивает, как от удара. Рука опускается — ее утешение Рейну не нужно. Рейн уже нашел утешение в этой вспышке гнева. В гневе и обвинении.

— Ну вот, а теперь язык проглотила!

— Я тебе помочь хотела… — роняет Рийна.

— Как же, помогла… — ядовито замечает Рейн и демонстративно отбрасывает ногой прилепившийся к ступеньке обрывок фотографии.

Сердитый взгляд Рейна заставляет Рийну молча подняться, она поплотнее запахивает пальто и напрямик, через двор, направляется к раскрытой калитке. Освещенный уличным фонарем квадрат как будто гипнотизирует и в конце концов поглощает ее. Скользнула напоследок по тротуару чернеющая тень Рийны и исчезла.

Куда же она?

Уж не навсегда ли?

Нет, нет! Это невозможно!

Рейн сует диплом и обрывки снимков в грязный скоросшиватель и, схватив фотоаппарат, бросается вслед за Рийной — из желтоватого ручейка света у родного порога в холодноватый отблеск уличного фонаря.

Нет, нет! Невозможно, чтоб она ушла навсегда!

Про дядю Яна он ей так и не рассказал… И про то, что ее ждет большой красный диван…

И про сегодняшние фотографии.

И про то, как сачканул.

И расспросить ее не удалось.

Вот, вот она!