Рейн и Рийна

5

Рийна по-свойски, словно старого знакомого, берет Рейна под руку. Такая свобода и близость для Рейна в новинку. Что-то не припоминается, чтоб ходил он так когда-нибудь с какой-нибудь девушкой. Разве что в большой компании… Но разве можно сравнивать! Да и с кем ему так гулять, если у него еще нет своей девушки! Иным ребятам в этом смысле везет куда больше, даже завидно. Впрочем, на какое везение рассчитывать, если постоянно мечешься между домом, школой, фотоклубом и тренировками по баскетболу. Да, конечно, занятий хватает, но и самому надо быть поразворотливее! Не раз, размышляя на эту тему, Рейн приходил к такому малоубедительному заключению.

Рейн и Рийна бредут по центру города, мимо ярко освещенных витрин. Рийна все такая же оживленная и веселая, временами она совсем по-детски скачет на одной ножке, сталкивает Рейна с тротуара, ведет его так, что он едва не врезается в фонарный столб, хохочет, бросается вдогонку за встречной кошкой.

— Глянь, платье какое красивое, а! — Тянет она Рейна через дорогу, к витрине магазина.

— Красивое… — соглашается Рейн машинально. Он смущается и чувствует себя неуверенно. Он не умеет, не может скакать вместе с ней, хотя его и тянет поддаться ее веселью, но так, ни с того ни с сего, серьезный парень не может переключиться на другую волну.

Рийна берет Рейна за руку и пускается бежать. Они лавируют среди прохожих, перепрыгивают с тротуара на мостовую и обратно. Постепенно и Рейн увлекается этой суматошной ребячьей беготней. И еще ему кажется, будто он носился так по улицам бессчетное множество раз. И всегда вместе с Рийной, с такой вот Рийной… Да с кем же еще! Еще ни одна девчонка не брала его так за руку и не тащила за собой, звонко хохоча. Кажется, Рийна существовала всегда, всегда смеялась, всегда тянула его за собой. Наконец Рийна как будто устает немножко.

Вдоль ведущей в гору улицы тянется лестница. Рийна увлекает Рейна за собой. Спотыкаясь, перепрыгивая через ступеньки, они поднимаются все выше и выше. И тут Рийна окончательно выдыхается и, тяжело дыша, опускается на гранитную ступеньку.

— Ну давай еще немножко, там, наверху, есть скамейки… — уговаривает ее Рейн и заставляет подняться. Повиснув на руке Рейна, еле волоча ноги, Рийна преодолевает последние ступеньки уже в полном изнеможении.

Наверху, на гребне бывшего крепостного вала, она опускается на первую попавшуюся скамейку и жестом приглашает Рейна сесть рядом. Немного отдышавшись, Рийна начинает болтать ногами. Затем прижимается к Рейну, кладет голову ему на плечо. Чувствуется в этом движении заученное кокетство, но еще больше в нем жажды простой близости и дружеского участия. Постепенно Рийна успокаивается, наигранная оживленность мало-помалу проходит, она словно превращается в какого-то другого человека, а может быть, она становится сама собой?

Рийна закрывает глаза, и Рейн не решается потревожить ее ни словом, ни неосторожным движением. Так приятно ощущать, что Рийна освоилась с ним, что она так близко, что ее волосы касаются его лица, что коленки ее рядом с его коленями. Во всем этом для Рейна столько волнующей притягательности, но, пожалуй, еще больше какого-то домашнего покоя. Рейну хочется сказать, сделать что-то, но он не умеет, не осмеливается. В конце концов он поднимает руку и проводит ею по волосам Рийны.

Девушка вздрагивает и открывает глаза, словно очнувшись от дремы. Рука Рейна замирает в воздухе. Рийна берет ее и опускает к себе на колени.

— Я так устала… — признается она.

Свинцовая мука наложила печать на весь ее облик. Она сникла, безнадежно сникла. Беготня, веселая болтовня — все осталось где-то далеко-далеко позади. Просто не верится, что эта усталая, обессилевшая девушка вообще способна на что-либо подобное.

Рийна откидывает голову на спинку скамейки, гладит руку Рейна, лежащую у нее на коленях, и снова закрывает глаза. Ее длинные волосы свисают почти до самой земли. Ветер опутывает ими ветки сиреневого куста. Лицо Рийны выражает страдание.

Не решаясь вымолвить слово, не осмеливаясь даже шелохнуться, смотрит Рейн на эту внезапно сникшую Рийну. В ней совершенно невозможно узнать девушку, которая совсем недавно приседала перед ним в шутливом реверансе под вековой липой, носилась от витрины к витрине. Перемена, происшедшая с Рийной, настолько поразительна, настолько непонятна, что Рейн просто ошеломлен. Уж не заболела ли она? И как быть, если она не сможет больше встать?

Необъяснимая перемена, происшедшая с Рийной, ее полная безучастность, апатия заставляют Рейна напрочь забыть о своих переживаниях, о чувстве покоя и уюта, охватившем было его. И остается только беспокойство, испуг, растерянность.

Потихоньку, осторожно-осторожно дотягивается Рейн до куста сирени, обрывает листочек, проводит им по шее Рийны. Голова ее откинута далеко назад, и от этого шея кажется неестественно длинной и худой.

Рийна с трудом приподнимает голову и равнодушным, вялым голосом просит:

— Не надо…

Взгляд ее задерживается на руке Рейна, лежащей у нее на коленях, и она проводит по ней пальцем.

Помусолив листочек сирени, Рейн прикладывает его к губам, втягивает в себя воздух. Раздается негромкий хлопок.

С доброй улыбкой, словно рядом с ней сидит маленький ребенок, которому хочется привлечь к себе внимание и к которому надо отнестись с пониманием, смотрит Рийна на Рейна.

Она перекладывает руку Рейна со своего колена на колено ему и со вздохом, так, словно речь идет о неизбежном, говорит:

— Пошли домой…

— Ты где живешь? — оживляется Рейн. Он надеется, что Рийна наконец перестанет хандрить.

— На Тихазе.

— Так это же в двух шагах от нас! — Рейн радуется так, будто их соседство и вправду что-то значит.

Рийна молча поднимается со скамейки. Она не ждет Рейна, не выражает желания идти вместе с ним. Как будто не было поцелуя, как будто не бегали вместе, не сидели только что бок о бок. Словно они случайно присели передохнуть на одну скамейку.

Рийна еле волочит ноги. Каждый шаг ее как бы говорит, что идти домой ей неохота, что разбитость, сменившая недавнее оживление, совершенно невыносима.

Рейн идет рядом с девушкой. Он несчастен и озадачен.

— Ты не знаешь, чем этот Ильмар теперь занимается? — наконец осторожно, словно боясь спугнуть Рийну, боясь этой непонятной слабости, охватившей девушку, спрашивает Рейн.

— Ильмар?.. A-а… Длинный… То ли электрик, то ли монтер где-то… Не знаю точно. Мне как-то все равно, не спрашивала… А зачем тебе?

— Мы до восьмого в одном классе учились. Ему как шестнадцать исполнилось, так он… деньги пошел зарабатывать, — объясняет Рейн.

Рийна кивает безучастно. Эта тема ее не интересует. Впрочем, как и любая другая. Она окончательно ушла в себя, в свои думы — невеселые, похоже. А может быть, она вообще ни о чем не думает, не в силах думать, и мысли ее устали, как и она сама. Возможно, единственное, на что Рийна способна сейчас, — это переставлять ноги, да и то с большим трудом.

Неожиданно она поднимает взгляд на Рейна и, тряхнув головой, словно удивляясь сама себе, говорит:

— Знаешь, я так боялась, когда ты там с этим мотоциклом… Ни с того, ни с сего, как дурак, чужой мотоцикл схватил.

— Ну сразу и дурак, — обижается Рейн.

— А то! Кто ж еще!

Где-то в самой глубине души Рейн чувствует, что Рийна права. Действительно, с какой это стати он завелся… «Испытание смелости». «Всякий поступок имеет свою суть»… Парень-кремень… Глазки, ласковые прикосновения…

Но все равно самолюбие Рейна задето.

Да у кого же не перевернется все внутри, если ему бросают в лицо правду, пусть даже это сделает лучший друг.

«Надо же все испытать… — вновь убеждает себя Рейн. И тут же приходит сомнение: — А все ли? И в том ли смысле, в той ли связи, в какой я пытаюсь оправдать это своими рассуждениями?»

Он словно воочию видит застекленную табличку, видит орнамент, украшающий ее, видит даже узор обоев. Одного только не помнит — был ли у них когда-нибудь с дядей Яном разговор насчет этой сентенции. Так что в конце концов Рейн решает, что такого разговора не было.

Постепенно обида на Рийну проходит, и Рейн касается ее руки.

— Что с тобой? Болит что-нибудь?.. — пытается он простодушно вызвать Рийну на откровенность.

— Твое какое дело! Тоже мне нашелся! Что это ты все выспрашиваешь да вынюхиваешь! — с неожиданной злостью бросает она вдруг Рейну.

Рейн сует руки в карманы куртки, пожимает плечами — нечего и разговаривать с этой загадочной и непонятной девчонкой. Сколько можно терпеть оскорбления! Рядом пусть себе идет, если хочет! А на углу Сыле можно и распрощаться. Навсегда. Еще не хватало, чтобы всякая встречная-поперечная девчонка ему голову морочила!

Немного погодя Рийна, наконец, говорит просительно:

— Ты не обращай внимания… Я не хотела… Просто я такая… тут ничего не поделаешь.

Рейн как будто понимает, что слова эти надо принять как объяснение или извинение и за недавнюю резкость, и за что-то еще — более серьезное и глубокое. Но что же это может быть?

Попытка к примирению приносит свои плоды. Рейн как-то оттаивает и неожиданно для самого себя приходит к выводу, что на углу Сыле распрощаться навсегда никак нельзя. Нельзя, чтобы эта странная двуликая Рийна навсегда исчезла в вечерней темноте… Было бы… очень жаль…

Центр города остался позади. По обеим сторонам улицы теперь стоят двухэтажные деревянные домишки. Местами улица освещена, кое-где она разрыта и снова кое-как закопана. Осторожный прохожий тут ногу не сломит, но споткнуться споткнется.

— Я живу вон там, в угловом доме, — наконец находит что сказать Рейн. Просительный тон Рийны смягчил его, однако в голосе звучит показное равнодушие. Причина тому — открытие и для самого Рейна неожиданное — ему непременно хочется встретиться с Рийной еще раз! Но признаться девчонке в этом нельзя ни в коем случае!

Рийна останавливается и протягивает руку:

— Ну пока, похититель мотоциклов!

Рейн оставляет подкол без внимания и как бы между прочим, небрежно так, предлагает:

— Я провожу тебя…

— Нет, нет! Я пойду одна! — поспешно и как-то испуганно отказывается Рийна.

Она поворачивается и легкими шагами, пытаясь изобразить прежнюю веселость, идет домой.

Рейн стоит, смотрит ей вслед, пока она не скрывается за углом. У него голова идет кругом от всего пережитого, от сегодняшнего вечера, переполненного событиями. Но он не собирается припоминать в подробностях все, что слышал, видел, делал сегодня, припоминать это с тем, чтобы как-то оценить, проанализировать. Что было, то было. Единственная реальная и совершенно очевидная штука — у него в кармане две пятирублевки! Десять рэ! Да он же настоящий богач! Он теперь многое может позволить себе!

Рейн достает деньги, расправляет их, аккуратно складывает, прячет обратно в нагрудный карман и застегивает его.

Уголок другого кармана безобразно свисает вниз, напоминая о нападении, «воронят».

Словно для того, чтобы скрыть оборванный карман от глаз матери, Рейн прижимает ладонь к груди и медленно идет через улицу, пока не скрывается в воротах родного дома.