Не вызывает особого удивления, когда твоему взору открывается большое поле, засеянное, к примеру, пшеницей. Пусть даже огромное. Мы к просторам привыкли. Но вот лук… Обширный массив лука гектаров под двести. Всю жизнь вроде видел его на грядках рядом с укропом и другой огородной мелочью, и вдруг такое обширное луковое поле. Недавно поработала тут дождевальная установка, и на обмытых стреловидных перьях еще держались капельки воды, отражая яркое июньское солнышко. Темно-зеленые ухоженные грядки тянулись аж к дальним лесопосадкам…
— И это все лук? — уже который раз повторяю я свой удивленный вопрос — Во все стороны один лук?
— Причем наш, арзамасский, вот в чем главное-то! — говорит Михаил Федорович Балакин, которому, по всему видать, приятно мое удивление. — У нас все луковые площади крупные, так удобнее, есть где технике разгуляться…
Наше знакомство состоялось несколько часов назад. Ехали мы в Болдино на Пушкинский праздник поэзии, и перед Арзамасом, куда нам предстояло заглянуть согласно программе, все обратили внимание на дорожный щит с нарисованной на нем луковицей. Что-то вроде городского герба в современном варианте. Сейчас вообще стало модным вывешивать перед въездами в хозяйства какие-то символы: свиную голову, доярку с ведром, сноп пшеницы. И это правильно, сразу узнаешь, чем здешние края знамениты. А тут, помимо луковицы, увидели мы еще и белого гуся. Этот упитанный красивый гусь был изображен на значке «Арзамасу — 400 лет», который подарили нам при встрече. И сразу многим вспомнилось: братцы, да ведь этот город редким своим луком славен да гусем уникальным! Даже в энциклопедии о здешнем гусе много сказано…
Об Арзамасе, о прошлом его и настоящем, рассказал нам Михаил Федорович Балакин, первый секретарь горкома партии. Говорил он интересно и увлеченно. Конечно, не узнал бы сейчас своего родного города Аркадий Гайдар, а Алексей Максимович Горький, возможно, не нашел бы того деревянного дома, в котором жил когда-то под охраной царских стражников. Преобразился Арзамас. Это, по сути, новый город со стотысячным населением. Промышленный, культурный, молодежный…
Слушая Балакина, я все вылавливал момент, чтобы как-то удобнее вклиниться со своим вопросом об арзамасском гусе и луке. И только в конце беседы мне удалось об этом спросить. О гусе Балакин ответил туманно и уклончиво, а что касается лука — тут же повез меня в поле, чтобы показать его. И вот мы ходим с ним по кромке плантации, то и дело склоняясь над тем или другим рядком. Балакин инженер по образованию, кандидат экономических наук, но сейчас взыграла в нем крестьянская жила: деревенский он родом, почти местный, сын колхозного пастуха. Всю луковую подноготную по-агрономски знает, поясняет бойко, как практик…
— Ох, и хватили мы лиха с этим лучком! — вздыхает Балакин.
— А что? Сложна технология?
— Да если бы только это! На грани исчезновения он был. А ведь это фирменная наша продукция, честь и слава района. Позор-то какой: деды и прадеды умели, а мы, стало быть, не можем. Сверху нас за этот лучок стукнули маленько, пристыдили. Но мы и сами уж к тому времени взялись на дело, прошлые грехи на погоду да на разные нехватки валить не стали. К чему это? Ведь в основном мы виноваты, нам и выправлять положение. Вся районная партийная организация подключилась, весь комсомол, старые луководческие кадры стали расшевеливать, молодежь учить…
— А чем он хорош, ваш арзамасский лук?
— Ну как же! Это же редкий сорт. Он хранится долго, не портится, на вкус свеж и приятен. Полезных веществ в нем очень много. И вот еще чем выделяется он…
Балакин шагнул к рядкам и выдернул два растеньица. Сбивая пальцами землю, стал объяснять:
— Видите сколько луковиц в каждом гнезде? Здесь две, кажется, а тут вон четыре. Мы постоянно увеличиваем площади, отводим под лук лучшие земли. Сейчас у нас больше двух тысяч гектаров под луком. Растет и урожайность. В прошлом году под сто шестьдесят центнеров с гектара на круг взяли. Конечно, это первые шаги, хвалиться пока особо-то нечем, но разбег взят, в лук мы вцепились крепко и будем держать свою марку…
Мы какое-то время идем по обочине, потом садимся в машину и катим дальше. Все эти дни палит невыносимо. Ни ветерка, ни тучки. А дождя ох как надо бы, лук влагу любит. Да и другие культуры пить просят. Район большой, самый крупный в области, и от него ждут хлеб, молоко и мясо, овощи. Один полуторамиллионный Горький сколько всего требует. Тяжелая ноша на плечах у Балакина. И как он только управляется. С виду и не подумаешь, что таким районом заворачивает, росточка невысокого, молодой, быстрый, в толпе парни его за ровню свою принять могут и запросто прикурить попросят…
За леском сворачиваем на проселок, и сразу же клубы пыли встают за машиной. В деревнях тихо, не видно ни души. Все на прополке лука. И стар и мал. И колхозный лук обрабатывают и свой, приусадебный. Жарища, сорняк, проклятый, вовсю полез. Белеют женские платки на поле, цветастые сарафаны.
Останавливаемся возле деревни Васильев Враг. Дворы и огороды одной улицы выходят к дороге. Копаются на участочке две фигуры: старая бабка и девчонка молоденькая. Бабка собирает сорняки в подол передника, а внучка ее, полураздетая, как на пляже, держит травинки в руке.
— Чресла-то хоть прикрой, охальница, — шипит на девчонку бабка и приветливо здоровается с нами.
— Ну вот еще, я же загораю! — обижается девчонка.
— Глядите, люди добрые, загорает она. Мы вот всю жизнь работали на поле, а не загорали. Из городу помогать мне приехала, лучок надо обихаживать. Он силу потеряет, ежели опоздаешь с прополкой…
Луку у бабки двенадцать соток. У других и побольше участки. Сорт «арзамасский». Не только из-за одной выгоды «водят лук» в деревнях и селах. Его здесь любят. Но и плата хорошая — пятьдесят копеек за килограмм. Раньше на Север возили продавать. А теперь не слыхать что-то. Хлопотно больно. Да и зачем? Лучок на месте принимают и тут же выдают деньги. Жаловаться не на что, сумели дело организовать. У многих вон «Жигули» да «Москвичи». И все он, лучок арзамасский, от него подспорье для семьи идет. И подспорье немалое, нужное…
— А гуси, бабушка, в вашей деревне есть?
— Ты, чай, приезжий? — в свою очередь, спрашивает меня бабка. — Вот то-то и видать. Нет у нас, милок, ни единого гусика. А ведь был всем гусям гусь. По полпуду гусаки вытягивали. На безмене, бывало, взвесишь — как раз полпуда. До войны, дай бог память, матушка моя домашнюю лапшу варила. С гусиным потрохом. Ну, скажу я тебе, парень, не лапша, а объедение…
Мы уж так условились с Балакиным, что на обратном пути из Болдина он свозит меня в колхоз «Мировой Октябрь», где живут отменные луковые мастера, такие, как Иван Алексеевич Крайнов, Герой Социалистического Труда, звеньевой Конин, тоже Иван, только Петрович.
Было воскресенье. В городе отдыхают, а здесь, в колхозе, во всех бригадах шла работа. Балакин, объехав с утра дальние поля, завернул в «Мировой Октябрь». Фамилия председателя здешнего колхоза — Щипачев, а агронома овощной бригады — Луконина…
— Литературные фамилии, — заметил я, — поэтические.
— А Продовольственную программу без поэзии да вдохновения трудно выполнить, — улыбается Щипачев, — особенно нашу, луковую программу. И вообще в каждое дело надо поэзию вкладывать…
— Ты, Михаил Иванович, чего-то сегодня игривый очень, — говорит Балакин. — Сплошным стихом чешешь…
— Это комиссия мне настроение подняла. Собиралась у нас вчера комиссия из тридцати пяти человек, чтобы состояние луковых полей определить. Вот пусть Нина Петровна оценку выскажет, — кивнул Щипачев в сторону Лукониной.
Оценка была хорошей. Под луком занято всего восемь процентов пашни, а колхозную кассу он держит уверенно. Нина Петровна, показывая свою бригаду, самокритично говорит, что их колхоз по луку не самый ведущий, есть и получше хозяйства. Но в этом году они хотят вырваться вперед. В ее бригаде все звенья на коллективном подряде. У них девять тракторов, сеялки, комбайны. Никого подгонять не надо, люди всей душой ответственность чувствуют, да и сам лучок подгоняет. Он ведь капризен, не прояви заботу, сразу сникает. Одних прополок не меньше трех надо делать, пять-шесть междурядных обработок. А культивации, полив, подкормка? Все лето с ним нянчишься. Но зато уж и сердце радуется, когда он острыми перьями вверх взметнется, когда вынутый из лунок лежит на поле, где рос. Лежит лук на земле две недели — на дозревании. В это время все соки из пера в луковицу уходят. А увядшее перо потом на специальной машине отминают, сортируют в сетки да в мешки лук укладывают…
— Ручного труда у нас пока еще многовато, — жалуется Нина Петровна. — Машин нужных не хватает, да и устарели они, пора бы и изобретателям что-то новенькое придумать. Не дадут нам технику, оставим их без луку…
Нина Петровна семь лет уже «агрономит». Она овощевод, училась в Горьком. Муж ее, Валерий, шофер, колхоз дал им трехкомнатную квартиру, два сына подрастают. Народ в бригаде дружный, уважительный. Многому она научилась от Ивана Алексеевича Крайнова. Он хоть и пенсионером числится, но работает, опытный полевод и бригадир, молодежь воспитывает, на партийных собраниях его выступления самые авторитетные. А звеньевые Вениамин Александрович Кузьмин и Конин Иван Петрович. Эти всем механизаторам тон задают. Уж если Конин с вечера трактор налаживает, то и другие, чтобы не опоздать в чем-то, на машинный двор бегут. Он и подскажет и поможет…
За селом Красным мы задерживаемся на поле товарного лука. Участок чистый, борозды ровные, как трубы чугунные, южный ветерок пошевеливает налитые зеленые перья.
— Поближе к осени у нас луковая страда начнется, — говорит Нина Петровна. — Я люблю это время. В Кичанзине, Хватовке, Соловейке и подальше от нашего колхоза — в Абрамове, Слизневе, в Туманове, да по всему району, и в самом Арзамасе, луком запахнет. Из города шефы приезжают, хлопочут заготовители из райпотребсоюза, председатели сельсоветов. И кругом лук, бурты целые, связки, сетки, мешки. И колхозный, и с участков личных. У нас уж шутка такая ходит, что в луковую страду сопливых не бывает. Иди лук перебирать, любой насморк вылечишь…
Нина Петровна звонко, по-молодому смеется. Потом показывает мне, где находится искусственный пруд зеркалом воды в четыре гектара. Специально для лука сделали. «Арзамасский» сорт, если хочешь повыше урожай взять, поливай теплой водичкой, с температурой примерно окружающего воздуха. Немало еще есть «секретов» в овощном деле, которые в ученых рекомендациях не указаны. Иван Алексеевич Крайнов на что уж луковод опытный, сам немолодой, но всегда веснами, как только снег сойдет с полей, советуется со стариками: крестьянскую мудрость, накопленную веками, нельзя забывать. И Нина Петровна так делает. Обращаются они всей бригадой и к Михаилу Львовичу Орлову, заслуженному агроному России, персональному пенсионеру, и тот никогда не откажет. И толковую рекомендацию даст, и на поле приедет, чтобы семена посмотреть перед посадкой, землю, инвентарь, беседу проведет с механизаторами.
— У Орлова на лук взгляд государственный, — уважительно говорят в районе. — И вообще к овощу разному…
И правильно, что государственный взгляд. Хорошие дешевые овощи, а картошка и лук в первую очередь — это же какая добавка к хлебу и вообще питанию. Рынки пока дорогие. Пучок лука, редиска, огурчик, укроп, три морковки, связанные ниткой, травка какая-то — за все немалую деньгу просят. Сидят «купцы» под навесами целыми днями, ждут, не уступают, нервы у них крепкие. Да и ругать их особо-то не следует. Цены сами снизятся, когда всего будет много.
— Арзамасцы уже сбили цены на лук, — горячо говорит Нина Петровна. — Севок на рынке был по семь рублей за килограмм, а этой весной уже по рублю продавали…
На окраине поля мне дали связочку лука, завернутую в бумагу.
— Лучок молоденький, сладкий, — похвалили женщины. — Попробуйте и друзей угостите!..
Ну, лук я попробовал, а теперь бы, думаю, гуся арзамасского увидеть и домой можно ехать. Хотя бы одного. Лапши с гусиным потрохом просить не надо, а на самого гуся глянуть хочется. Не всех же перевели. Их же так много было. Не так еще давно в деревнях Пятница и Шерстино все луга белели гусем. А раньше прямо из Арзамаса стадами до Москвы гнали. Вот что прочитал я в старых арзамасских воспоминаниях:
«В осеннее время на Прогонной улице можно было наблюдать любопытную картину прогона многочисленных стад гусей, по нескольку сот в каждом. Гнали их с интервалами через Шатки. Этих гусей перед отправкой подковывали, прогоняя через жидкую смолу, затем по песку. И все же, несмотря на такую предосторожность и чрезвычайно медленное движение стада, не больше пяти верст в сутки, многие гуси в дороге, ослабевали, и погонщики продавали их в городе по более дешевой цене, чем жители пользовались, скупая гусей, которые после небольшого отдыха снова поправлялись и жирели»…
Сейчас бы уж гуся подковывать не стали. Сумели бы отправить потребителю. Так неужели всех вывели?
— Всех поголовно, — уныло говорит Евгений Иванович Крюков, руководитель РАПО. — Есть в Николье у кого-то с пяток, но не арзамасские.
— Да, жалко… Лук восстановили, и гуся бы неплохо возродить. Герб города обновили бы…
Уже дома, перелистывая арзамасский блокнот, я вспоминал места, которые чем-то славились. Никогда не забыть мне мелких пристаней в районе Камского Устья, где татары продавали черный хлеб грубого помола огромными ковригами и вкусное кислое молоко в глиняных кувшинах. А в селе Черный Затон под Хвалынском были сады сплошь из анисовых яблок. Возами отправляли их на базар. Анисом за версту пахло. А в позапрошлом году в Брянске и Смоленске увидел я кафе «Картофельные блюда». Прекрасно это! А в Арзамасе неплохо бы подавать луковый суп. В Париже, говорят, луковый суп очень ценится. А ведь чего особенного?..
Как-то рано утром, семи еще не было, зазвенел у меня на столе телефон. Арзамас на проводе, Крюков, управляющий РАПО.
— Будет у нас гусь! — кричал он в трубку. — Кое-что обнаружили. На Линдовской птицефабрике директором толковый мужик, он сохранил арзамасского гуся. Падем ему в ноги…
Конечно, знаменитый арзамасский гусь возродится. Хочется верить в это. Наши люди все могут. Только толчок верный дай, инициативу разбуди. Нельзя терять все то полезное и нужное, что народом за века создано.