Рим. Прогулки по Вечному городу

Глава девятая. Визит в Ватикан

Бисквитного цвета Ватиканский дворец с задернутыми шторами и окнами, сверкающими в утреннем солнце, поднимается над колоннадой Бернини под странным, неожиданным углом. Старый дворец, кажется, дремлет на солнышке. Ревностный лютеранин, посмотрев вверх, мог бы представить себе коварных иезуитов, снующих по полутемным коридорам, хотя всякий, кто хоть однажды здесь побывал, знает, что здесь никого нет, кроме скучающего смотрителя и рассеянного света на фресках Рафаэля. Ревностный же католик смотрит на лабиринт зданий, гадая, в каком из них живет его святейшество.

Мэрион Кроуфорд в 1898 году писал, что всякий, кому случалось переходить площадь, непременно поднимал глаза на Ватикан, без сомнения, думая о том, что же там сейчас происходит. Он описывает бродячего торговца фотографиями, размахивающего снимками, которые тот достает из ярко-красной папки, словно Лепорелло, разворачивающий перечень побед Дон Жуана. Торговец «указывает на угловые окна во втором этаже, доверительно сообщает туристу, что Sua Santita[117] живет именно в этих комнатах, и услужливо предлагает фотографии других интерьеров Ватикана».

Все осталось, как прежде: и пьяцца, и Ватикан, и туристы, навязчивые торговцы со своими Ricordo di Roma…[118] Все, кроме одного, но очень важного обстоятельства: с тех пор как Мэрион Кроуфорд написал «Ave Roma Immortalis», папа переехал из роскошного второго этажа апостольского дворца на чердак.

Сейчас уже никому не кажется странным, что папа живет в помещениях, которые раньше служили спальнями слугам, и немногие задумываются о радикальных переменах, которые меньше чем за век перенесли понтифика из сверкающих золотом апартаментов Квиринала на чердак Ватикана. То, что раньше считалось несчастьем, оказалось благословением Божиим: временное Папское государство перестало существовать, но царство святейшего распространилось в умах, проникло в сознание четырехсот миллионов людей во всех частях света.

Окно папы в верхнем этаже Апостольского дворца сейчас известно лучше, чем многие виды Рима. Призраки Борджиа и Медичи, Альдобрандини и Боргезе, которые, несомненно, обитают в коридорах Ватикана, вероятно, с удивлением взирают на скромную спальню папы на чердаке, на трапезную, где он в одиночестве вкушает пищу. И еще, говорят, там живут две канарейки, которых выпускают из клетки полетать, и они садятся на плечо и на руку папе.

Начало этой простоте было положено святым Пием X, который нарушил этикет Ватикана, не пожелав, когда его выбрали папой в 1903 году, покинуть скромную комнату, выделенную ему Конклавом. До сих пор ходят легенды о его простоте и непритязательности. Когда в Ватикане поняли, что он никогда не согласится спуститься в папские апартаменты во втором этаже, для него переделали верхний этаж, который с тех пор и занимали все папы.

Пересекая в то утро площадь, я заметил небольшую группу мужчин, собравшихся в левом конце колоннады, и, присмотревшись, я понял, что это полицейские. Некоторое количество полицейских в форме стояло и у ворот, как бы между прочим поглядывая на дорогу за колоннадой. Я понял, в чем дело: папа должен вернуться из Кастель Гандольфо на какую-то конференцию или встречу. И я стал ждать, когда же он проследует из Италии в Ватикан.

Колонны Бернини окружают площадь Святого Петра густым лесом, и пространство в кольце каменных стволов так огромно, что вряд ли кто-либо, кроме случайно оказавшихся именно в этом отдаленном уголке «леса», догадался бы, что происходит. Если бы распространился хоть какой-нибудь слушок, сотни людей, целые толпы тут же хлынули бы сюда.

Внезапно мужчина в синей пиджачной паре отбросил сигару — и превратился в важного полицейского начальника. Все отдавали ему честь. Полицейские в форме выстроились вдоль дороги, а люди в обычной одежде столпились у запертых железных ворот, ведущих в Ватикан мимо Тевтонского колледжа и Кампо Санто. Внимание мое привлекла молодая светловолосая американка в сопровождении женщины постарше. Она подошла к главному полицейскому начальнику и спросила его, что тут будет происходить. Полицейский улыбнулся очаровательной иностранке и объяснил, что приезжает папа и что для нее есть прекрасное место, в самом первом ряду.

Пока я думал о том, что женщины совершенно правы, спеша воспользоваться своим очарованием, которое так быстро утрачивают, послышался страшный рев мотоциклов, и двадцать молодых людей в синей форме, в шлемах, на мощных машинах, показались на дороге, в том месте, которое я принял за границу, а три черных автомобиля пересекли без всякого эскорта невидимую границу государства Ватикан.

Папа был один во второй по счету машине. На нем была его обычная белая сутана и темно-красная широкополая шляпа. Я успел увидеть бледное худое лицо, большие черные глаза за стеклами очков в золотой оправе, худую руку в крестном знаменье. Потом автомобиль въехал в ворота, открытые швейцарскими гвардейцами, которые опустились на одно колено и пребывали в этой почтительной позе, пока машина проезжала мимо них и поднималась на холм мимо Кампо Санто.

Одной из тех, кто упал на колени, когда показался папа, была, к моему удивлению, и та американская девушка. Теперь она встала. Глаза ее сияли.

— Боже мой! — обратилась она к своей спутнице. — Разве это не чудо? Он видел меня! Ты видела? Он благословил меня особо, именно меня!

Мотоциклисты сняли шлемы и подняли свои защитные очки; полицейский начальник долгим взглядом проводил американку и ушел, несомненно, доложить по начальству, что итальянская полиция, в полном соответствии с Латеранскими соглашениями, благополучно проводила преемника святого Петра через итальянскую территорию.

Когда мне впервые довелось нанести визит официальному лицу в Ватикане, я был ошеломлен, как, уверен, и многие Другие. Нет другой такой общности, как папская курия. В течение шестнадцати веков она помещалась либо в Латеранском дворце, либо в Авиньоне, либо в Ватикане — папство сменило всего три адреса со времен Константина Великого! «Папство, — по знаменитому определению Томаса Гоббса, — всего лишь призрак ушедшей в небытие Римской империи, сидящей в короне на своей собственной могиле». Это утверждение — безусловно, крайность и нуждается в уточнении, хотя многие замечали не только сходство структур католической Церкви и Римской империи, но и использование Церковью многих имперских терминов, например: епархия, префектура, викариат, консистория, и так далее. И когда папа назначает представителя, он называется «легат», как во времена Юлия Цезаря. Одно из наиболее значительных приобретений папства, на мой взгляд, — это титул Pontifex Maximus.

По всему Риму на архитравах и фонтанах, не говоря уже о надписи Павла V на соборе Святого Петра, вы можете увидеть эти слова, часто сокращенные, как на римской монете, до Pont Мах, что может удивлять некоторых посетителей. Однажды я слышал, как визгливый и вульгарный женский голос, перекрывая рев фонтана Треви, вопрошал: «Интересно, а кто такой этот Макс? Этот Понт Макс, чье имя тут на каждом углу?» «Pontifex» означает «мостостроитель», и титул Pontifex Maximus присваивался в Древнем Риме жрецу высокого ранга во время церемоний, имеющих целью умилостивить духов Тибра, извиниться перед ними за строительство первого деревянного римского моста. Юлий Цезарь носил титул Pontifex Maximus. Кажется, этот языческий титул перешел к папе во времена Льва I, в 440 году, и Лонгфелло в «Золотой легенде» говорит:

Pontifex Maximus никогда не был жрецом, служащим какому-то конкретному богу, а, скорее, регулировщиком римской государственной религии; возможно, поэтому, когда христианство сменило язычество, титул естественным образом и перешел к папе. Хоть резчики по камню немилосердно эксплуатировали этот титул и ни одна надпись на гробнице, фонтане или здании в Риме не обходилась без «Pont Мах», папы себя так не называли. В своих буллах со времен Григория Великого и по сей день они называют себя «Servus servorum Dei» — «Слуга слуг Господа».

С такими мыслями я подошел к дворцу папы. Вход — через Бронзовые врата под колоннадой справа. Здесь я обнаружил швейцарского гвардейца, не только очень живописно одетого, но и живо интересующегося всеми входящими. Здесь могли бы назвать стражнику свои имена Аттила или Лютер. Через эти врата мог бы попытаться проникнуть злоумышленник, чтобы сместить папу. Каким бы фантастичным это ни показалось, но такое случалось не однажды в XVIII веке. Самым решительным был шотландский священник, который решил, что «вавилонская блудница» в «Откровениях…» — это не кто иной, как папа, и что его долг — идти в Рим и обратить его в пресвитерианство. Ему удалось приблизиться к папе на церемонии в соборе Святого Петра, и тогда он громко крикнул: «О ты, чудовище о семи головах и десяти рогах! О, матерь блудниц, наряженная в пурпур и атлас, украшенная золотом, драгоценными камнями и жемчугами! Брось свою отвратительную чашу, откажись от своего грязного разврата!»

Им занялся швейцарский гвардеец, и безумца непременно отправили бы на галеры, если бы не вмешался Климент XIV, которого эта история, кажется, шокировала меньше, чем кого бы то ни было. Папа оплатил шотландцу проезд домой. И сказал, что «он очень ценит его добрые намерения и то, что тот совершил такое далекое путешествие, чтобы сделать, как ему самому казалось, доброе дело».

Так что, естественно, гвардейцы у Бронзовых врат всегда на страже и, как злые пчелы, наблюдают за вами, пока вы подниметесь по ступеням, но, убедившись, что вы безобидны, превращаются в веселых бабочек и, порхая, провожают вас до приемной, которая находится направо от входа. Здесь за столом, уставленным телефонами, сидят двое в черном. Они звонят тому, с кем у вас назначена встреча, и сообщают ему о вашем прибытии, а потом указывают вам, куда идти. Не требуется ни заполнять никаких бланков, ни посылать мальчика с докладом. Итак, вы вдруг оказываетесь в Ватикане.

По опыту могу сказать, что чиновники в приемной Ватикана работают гораздо лучше, чем их собратья в густых дебрях британской бюрократии. Когда я спросил об одном австралийском монсеньоре, которого когда-то знал, чиновник сообщил мне, что моего знакомого больше нет в Ватикане, что он сделался епископом и уехал куда-то в Северную Африку. Увидев, что я несколько растерян, он любезно предложил мне повидаться с его преемником. Итак, я пересек огромный внутренний двор Святого Дамаса, залитый слепящим солнцем. При этом за мной наблюдал издали единственный человек, оживлявший этот пейзаж, — папский жандарм. Я подумал, какая все-таки большая разница: быть просто туристом или приобщиться к его истории. Подумать только: я в Ватикане по делу!

Я услышал, как автомобиль, поднимаясь на холм, переключил скорость, потом появился, проехав под аркой, в Cortile del Papagallo[120] (интересно, чей это был попугай…) и подкатил справа к входу в Апостольский дворец. Впереди у меня были застеленные лоджии с задернутыми шторами, защищавшими фрески Рафаэля. Откуда-то из фонтана в стене капала вода, проведенная святым Дамасом, который был папой в 366 году, — для крестильной купели первого собора Святого Петра.

Жандарм поднес руку в белой нитяной перчатке к наполеоновской треуголке, а потом махнул рукой в сторону дверного проема. Меня ввели в лифт, перед которым стояли два монсеньора, едва из колледжа. Когда служитель собирался закрыть дверь лифта, в здание вошел кардинал в сопровождении секретаря; и стоило ему войти в лифт, как два молодых священника тут же стушевались, слились с фоном, как, вероятно, поступили бы младшие офицеры в военном министерстве, если бы в лифт вошел, например, начальник генерального штаба.

Мне сразу бросились в глаза пуговицы и петли красного шелка на одежде кардинала. Такого же цвета у него был пояс. Кардинал проследовал к лифту, секретарь трусил за ним, как преданный черный кролик, держа под мышкой один из тех пузатых портфелей, которые являются такой впечатляющей приметой деловых людей на континенте. Служитель ждал меня. Он провел меня по коридору и указал на скамью. К тому времени я утратил всякое представление о том, где нахожусь. Меня как будто вели с завязанными глазами по крепости, и я сгорал от любопытства понять, куда же все-таки привели. Рискнув нарушить этикет, сложившийся за шестнадцать веков, я встал на цыпочки, чуть отодвинул штору и выглянул наружу. Я находился высоко над галереей собора Святого Петра, справа, примерно на одном уровне с гигантскими святыми. Мне были видны люди, ходившие по крыше и бросающие взгляды вниз, на площадь. На заднем плане возвышался купол, а на галерее толпились туристы, глядя вниз на Рим, на Тибр и вдаль, на Альбанские холмы.

Я спрыгнул со своей скамейки как раз вовремя. Бесшумно появившийся провожатый забавным итальянским Местом подозвал меня к себе. Он поманил меня не указательным пальцем, как это делают англичане, а едва заметным, почти зловещим движением пальцев правой руки — как будто почесал за ухом большую невидимую собаку. Я последовал за ним и встретился с молодым монсеньором-англичанином, который недавно прибыл из Японии.

В Ватиканском государстве нет ни подоходного налога, ни таможенной пошлины, ни валютного контроля. Когда я отправился обналичить несколько чеков в ультрасовременном мраморном Банке Ватикана, я в высшей степени вежливо объяснил кассиру, что в Риме обменял бы по более выгодному курсу, но хотел бы стать клиентом именно этого банка, чьими главными услугами пользовались епископы и монсеньоры, и что я с готовностью пожертвую несколькими лирами. Пока проверяли мой паспорт, в очередь встала пожилая монахиня и, порывшись в складках своего черного одеяния, достала чековую книжку — как я предположил, хозяйственный фонд ее монастыря. Как и все в Ватикане, банк работал тихо, быстро и аккуратно.

Никто не знает, насколько богат Ватикан. Это единственное государство в мире, которое никогда не обнародует свой годовой бюджет, и те, кто занимается его финансами, не подотчетны никому, кроме папы. Однако не секрет: чтобы компенсировать папству потерю его власти, Итальянское государство по подписании Латеранских соглашений в 1929 году передало Ватикану семьсот пятьдесят миллионов лир наличными и миллиард лир в пятипроцентных облигациях. Таким образом, Ватикан, должно быть, гораздо состоятельнее большинства государств современного мира, к тому же у него нет национального долга, протягивающего свои ужасные щупальца к будущим, еще не рожденным поколениям.

Среди главных источников дохода Ватикана — «пенс в пользу святого Петра», взнос на содержание гробницы святого Петра, истоки которого — в англосаксонской Англии. Налог теперь платят римские католические общины во всем мире. Еще один источник дохода Ватикана — это его красивые марки. Редкий приезжий удержится от искушения послать домой открытку с маркой Ватикана, опустив ее в один из синих почтовых ящиков, и мне говорили, что средний доход от продажи марок — около 15 ООО фунтов стерлингов в год.

Папа — последний в мире абсолютный монарх. Он сам себе казначей и не подотчетен никому. Как владелец всего имущества, он мог бы, если бы захотел, растратить или раздарить все свои миллионы и разорить Святой Престол, к чему был очень близок Бенедикт XV. Его щедрость была просто опустошительна.

В ящике своего стола он хранил огромные суммы денег и распоряжался ими лично, тратя их на католические школы, монастыри, поселения миссионеров, и тому подобное, — пишет Чанфарра в «Войне и Ватикане». — Епископа, который собирался попросить папу финансировать проект строительства монастыря в Палестине, предупредили не заговаривать на эту тему, потому что, увидев просьбу об аудиенции, Бенедикт заметил: «Я уверен, что он собирается просить у меня денег на что-нибудь, а у меня их нет».

Итак, будучи принят, епископ говорил на общие темы, например, о положении Церкви в Палестине, количестве монастырей и т. д. и даже не намекнул на проект. В конце концов, когда он уже собирался прощаться, Бенедикт сказал:

— Так что там насчет вашего проекта? Я уверен, что сумма допустимая.

— Около ста тысяч лир, ваше святейшество, — пролепетал потрясенный прелат.

— В таком случае мы будем способствовать, — сказал папа.

Он отпер свой ящик и вручил удивленному прелату пачку, содержавшую сто банкнот по тысяче лир.

Так что неудивительно, что, когда после смерти Бенедикта XV в 1922 году кардинал Гаспарри «произвел инвентаризацию», он обнаружил, что Святой Престол практически разорен.

В Ватиканском государстве около тысячи граждан, среди которых довольно много женщин: жен и дочерей чиновников-мирян, а также немецких монахинь, которые готовят пищу для папы и занимаются хозяйством. Большинство граждан не являются людьми духовного звания. Есть швейцарская гвардия, папская жандармерия, пожарная команда, садовники и множество других жителей Ватикана. Все кардиналы Рима автоматически считаются гражданами Ватикана, как и папские нунции, посылаемые в другие государства. Эти счастливчики освобождены от подоходного налога и валютного контроля, им разрешается покупать все необходимое для жизни и кое-какие предметы роскоши беспошлинно в ватиканских магазинах под латинским названием «Annona». Этим словом в Древнем Риме обозначали годовой урожай пшеницы, винограда и фруктов.

Как отрадно, что земли Папской области, которые были разбросаны по карте Италии до 1870 года, кристаллизовались в привлекательную небольшую модель государства, где нет налогообложения, нет бедности, нет преступности и нет торговли, ибо гражданам Ватикана воспрещается заниматься приносящими доход операциями. Полагаю, последний виноградник в Ватикане был выкорчеван несколько лет назад, когда обнаружилось, что предприимчивый виноградарь производил напиток, без сомнения, такой же кислый, как тот, что описывает Марциал, и называл его «Папское вино».

Главные ворота Ватикана — это ворота Святой Анны на Виа ди Порта Анжелика. Здесь всегда на страже швейцарская гвардия, чтобы узнать, по какому вы прибыли делу. Вверх по холму поднимается узкая тропа. Справа — церковь Санта Анна деи Палафреньери, которая сейчас является приходской церковью Ватикана; слева — столовая, где гвардейцы угощают друзей кое-чем покрепче, чем кофе, в уютной комнатке, украшенной фресками, на которых их предшественники выделывают чудеса с мечами и алебардами.

Несколько шагов вверх по холму — и вы окажетесь рядом с самым удивительным в мире почтовым отделением. Мраморный зал, где нет ни одной таблички. В центре — мраморный стол, за который вы можете сесть, как правило, вместе с неизбежным францисканцем, и написать текст телеграммы. Этот главный почтамт занимается личной почтой папы и доставляет его секретарю около тысячи писем ежедневно, многие из них — от сумасшедших и чудаков. Уже будучи очень стар, Бенедикт XV получил послание от одной дамы, которая утверждала, что ей был знак, что Антихрист уже пришел в этот мир и обнаружит себя через несколько лет. Говорят, папа с улыбкой передал это письмо своему секретарю и сказал: «Слава Богу, этим будет заниматься уже мой преемник!»

Почтовое отделение находится на углу главной улицы Ватикана, Виа делла Типографиа. Поблизости есть прекрасная аптека, принадлежащая Fatebenefratelli — «добродетельным братьям», — в чьем ведении также и великолепная больница на острове Тибра; а напротив — универсальный магазин, торгующий всем, включая крепкие напитки и табачные изделия, по ценам, соперничающим с Ценами на товары из Андорры. Овощи, молоко и яйца привозят с фермы папы в Кастель Гандольфо. Я с интересом разглядывал яйца, вспоминая роскошные куриные «палаццо» с их мозаикой.

Оформление витрин в Ватикане считается оскорблением покупателя. Его нельзя искушать. Магазины «Аннона» обычно переполнены и закрываются каждый день в половине двенадцатого. Однажды я видел, как доминиканец покупал бутылку бенедиктина, что показалось мне очаровательной несообразностью.

Неподалеку находится редакция «Оссерваторе Романо», Ватиканской вечерней газеты, а рядом — типография «Полиглот», где могут набрать и напечатать книгу на коптском, сирийском, иврите, и еще дюжине экзотических языков. Через дорогу — арсенал швейцарской гвардии, где хранятся стальные шлемы, алебарды, огромные двуручные мечи, которые гвардейцы берут на торжественные процессии; и все это надлежащим образом рассортировано и отполировано. Здесь же хранятся знамена и барабаны. Я проходил мимо этого здания каждый день с юным семинаристом из Английского колледжа.

— Помню, — сказал он, — как-то пришел сюда, чтобы взять оружие, которое швейцарская гвардия любезно согласилась выдать нам на представление «Домика в укромном уголке». Хозяева, при всей их любезности, наотрез отказались одолжить шлем. На нем был герб папы Юлия II, значок полка, и они считали, что это ни в коем случае не должно появляться на сцене. А все остальное они нам с готовностью предоставили!

Какой удивительный и неожиданный ракурс повседневной жизни Ватикана!

Среди чудес Ватикана я навсегда запомню импозантное здание со словами, написанными на широких воротах: «Raedis Pontificum Servandis» («Для экипажей папы») — другими словами, каретный сарай папы. Теперь это гараж. Двери были открыты, и у входа стоял черный автомобиль с номерным знаком «SCV 1» — американская машина специальной конструкции, со стеклянной крышей и только одним, похожим на трон задним сиденьем. Кстати, «SCV» — аббревиатура ватиканских номеров. От машины исходил сильный запах дезинфекции, и, заглянув внутрь, я увидел на полу несколько пакетов с камфарой.

Было еще несколько старомодных автомобилей, и я подумал, что вряд ли их используют теперь, просто хранят в надлежащем порядке. За ними высились роскошные экипажи папы, среди них огромный алый с золотом парадный экипаж, который должны тащить шесть белых лошадей. Подножку украшают упитанные резные позолоченные херувимы: они играют с тиарой, как будто этот неудобный головной убор — забавный приз, полученный в маскараде. Из крыши «растут» восемь золотых сосен. Экипаж поднят высоко над землей на фигурных рессорах, и, наверное, он покачивался на ходу, подобно колыбели. Дверцы со скрипом открываются, покрытые ковром ступеньки могут складываться. Папа садился в малиновое с золотом кресло, напротив иногда сидели два кардинала. По правую руку у папы — небольшой ящичек, вмещающий требник или табакерку. Должно быть, в этом роскошном экипаже, медленно проплывающем по улице, понтифик был лучше виден народу и более доступен для поклонения, чем сегодня, даже несмотря на то, что у его машины стеклянная крыша.

В последний раз экипаж использовался за два дня до знаменитого Venn' Settembre[121] в 1870 году — последний государственный выезд Пия IX. Незадолго до этого он дал разрешение английской компании на реставрацию старого акведука Марция и на возобновление поставки этой воды в Рим. Это было сделано 18 сентября 1870 года, но фонтана. У которого состоялась официальная церемония инаугурации, больше не существует: он бил там, где сегодня железнодорожный вокзал. Папа выехал с Квиринала в государственном экипаже, толпа приветствовала его криками «Да здравствует папа!». Он выпил воды и похвалил ее, поблагодарив чиновников за то, что они дали воде его имя: «Марция Пиа». Через два дня в Рим вошли войска Виктора Эммануила, и Пий IX стал первым «пленником Ватикана». Хотя старый экипаж по-прежнему пружинист на ходу и может выехать на дорогу хоть завтра, грумы, форейторы и прекрасные белые лошади все умерли, и преемников у них не появилось.

На стенах развешены седла: красные бархатные седла форейторов и верховых, сопровождавших экипаж, золотые плюмажи лошадей, украшенные чеканкой уздечки. Сталь сверкает, позолота блестит, кожа начищена. Я видел висящую сбрую белого мула, принадлежавшего папе; она сохранилась с тех времен, когда еще ездили на лошадях, и вновь избранный папа проезжал через весь Рим, вниз по Виа Сакра, чтобы стать хозяином Латеранского дворца. На такие вещи смотришь удивленно, и перед мысленным взором возникает зрелище великолепное, галантное, символическое, какого больше не увидишь в этом мире. Последние отблески былого великолепия — величественные церемонии в соборе Святого Петра, и коронации королей и королев в Англии. Невозможно уйти от экипажей папы, не вспомнив тот день в 1769 году, когда папа в последний раз проехал по Риму.

Это был Климент XIV, избранный папой в мае 1764 года, крепкий и добродушный шестидесятичетырехлетнии человек, который решил возродить блеск прежних дней и проехать от Квиринала до Латерана. Толпа с нетерпением и жадным вниманием ожидала его. Жители были разочарованы, убедившись, что фонтаны по-прежнему бьют водой, а не вином, как они рассчитывали; а разбросанные повсюду шестьдесят шесть тысяч «хлебных карточек», хотя и достаточно точно отразили дух времени, не заменили им звонкую монету, которую, как они надеялись, будут пригоршнями швырять в толпу. Процессия спустилась с холма на площадь Святых Апостолов, потом к Капитолию и по форуму, по Виа Сакра к Латеранскому дворцу. Первыми ехали всадники в розовом бархате и золотых кружевах, в медных шлемах и с позолоченными копьями — они расчищали дорогу, следом — четыре офицера охраны, за ними — обершталмейстер, за ним — лакеи и жезлоносцы кардиналов в алых плащах. Затем, на случай если папа устанет ехать верхом, несли пустые носилки, portantina, покрытые алой с золотом тканью, с десятью белыми мулами с грумами в красной одежде с капюшонами. За ними следовали четверо трубачей верхом, возглавляющие длинную очередь камерариев — их было не меньше нескольких сотен — все в алом; за ними — графы: Одескальки, Альбани, Джустиниани, Маттеи, Альтемп, Фиано, Каффарелли, Сальвиати, Ангвиллара и другие, со своими пажами и слугами. За ними следовал отряд швейцарской гвардии в полном вооружении, с огромными мечами и в стальных шлемах, за ними — князь Колонна, наиболее приближенный к папскому трону, в полном вооружении, на испанском жеребце. За ними, вытянувшись в линию, ехали важные сановники и деятели Церкви и аудитор высшего суда с папским крестом; за ними еще некоторое количество швейцарских гвардейцев, и только потом уже — сам папа.

В Британском музее есть печать, где Климент XIV показан таким, каким он предстал перед своими подданными на той памятной процессии. Вероятно, это было удивительное зрелище. Он ехал не на традиционном муле, а на резвой белой лошади, украшенной розовыми кисточками и розовой с золотом попоной. Драгоценная ткань, покрывавшая седло, плотная от вышивки золотом, свисала почти до земли, но самого седла не было видно, так как фигура папы на первый взгляд напоминала фигуру дородной старой Дамы. Папа ехал, подоткнув свои текучие одежды, в кружевном стихаре, епитрахили с золотой тесьмой и красном плаще, отороченном белым мехом. Впечатление довершала огромная широкополая шляпа, надетая поверх его маленькой шапочки. По пути он благословлял собравшихся; его сопровождали двадцать четыре пажа в одежде из серебристой ткани, в белых шелковых чулках и с белыми перьями на маленьких круглых шапочках. Мальчиков отбирали по знатности рода и внешним данным, и каждый из них нес какой-нибудь предмет, который мог бы понадобиться папе: весьма предусмотрительно, как оказалось, захватили запасную шляпу, — когда Климент проезжал через арку Септимия Севера, лошадь встала на дыбы, и его святейшество упал в дорожную пыль. Он не ушибся и по-королевски невозмутимо снова забрался в седло.

Вторая часть процессии, столь же роскошная, как первая, включала в себя коллегию кардиналов в алых одеждах и в шапочках вместо кардинальских шляп. Они ехали по двое, предваряемые слугами с оружием на золоченых щитах. Среди кардиналов был и Генри Стюарт, кардинал Йоркский.

Все, что осталось от этого великолепия, висит теперь на стенах в папском гараже и, что характерно вообще для Ватикана, находится в хорошем состоянии и надлежащим образом вычищено. Носилок portantina, однако, там не держат, и я не смог посмотреть на них. Другие носилки, sedia gestatoria, конечно, хорошо всем известны и часто используются по сей день, а вот третьи, talamo, возможно, не столь известны, и их не видели уже несколько лет. Название, которое, скорее всего, происходит от слова talaris (длинная, до щиколоток одежда), дано любопытному устройству, изобретенному, полагаю, в XVII веке для праздника Тела Христова. В этот день по улице проходила процессия, и папа должен был в продолжение всего шествия стоять на коленях. Так как никто не смог бы пребывать в коленопреклоненном положении так долго, придумали talamo, низкую скамеечку, на которой папа сидел, а одежды его были задрапированы так, что казалось, он стоит на коленях.

Примерно в ста ярдах от гаража, напротив мощной стены Музея, находится ватиканская пожарная команда, известная под любопытным названием vigiles — так называлась римская полиция, реорганизованная Августом и размещенная им во всех округах и районах города. У папских vigili есть дежурное помещение с телефонной связью со всеми уголками Ватикана.

— И какой же номер у золотого телефона папы? — спросил я.

— Код Ватикана — 101, — ответили мне. — Но у вас возникнут некоторые сложности, если захотите поговорить с его святейшеством!

Противопожарное оборудование, не говоря уже о насосах (зимние наводнения иногда представляют серьезную опасность на Ватиканском холме), не могло бы быть эффективнее. Каждый день после закрытия Ватиканского музея vigili патрулируют бесконечные галереи, заглядывая в каждый угол. Раз в году, 17 января, в день Святого Антония, чьи искушения были так серьезны, что не уступали костру, и который поэтому считается святым покровителем пожарников, vigili устраивают парад по всей форме и идут к мессе в церкви Святой Анны; потом, вечером, в своих богато украшенных апартаментах они принимают викария папы римского. Его приветствует сержант-майор. После ухода викария пожарные садятся за пиршественный стол.

В самой возвышенной точке садов Ватикана стоит ватиканская радиостанция. И здесь пролегает маршрут проулки папы. Так как эта часть холма никогда не перестраивалась, не выравнивалась, как многие из знаменитых Семи холмов, она сохранила свою первоначальную высоту. Антенны «Радио Ватикана» — опознавательные знаки Рима. Возможно, они не украшают ландшафт, но к ним привыкаешь, и в монастыре я ждал, когда они засверкают в ночи, радостные и веселые, как звезды, зажженные волшебной палочкой сказочной феи. Нынешняя радиостанция — реконструированный летний дворец, построенный Львом XIII на самой высокой площадке в садах. Он великолепен и многочисленными сортами мрамора, и гулом от электровибрации. На основании купола написаны слова Иисуса Христа, обращенные к ученикам, из Евангелия от Матфея: «Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях» (Мф 10:27).

Я не знаю более красиво расположенной радиостанции, разве что «Радио Андорра» в Пиренеях, чей настойчивый голос преобладает в эфире над всей Южной Францией и Северной Испанией. Мощнейшая ватиканская радиостанция вещает в коротком диапазоне на волне двадцать четыре метра и на трех средних волнах, на всех языках. Ее позывные, колокола собора Святого Петра и голос «Laudetur Jesus Christus».[122] «Говорит „Радио Ватикана“…» известны всему миру. Это, как мне говорили, «духовный генератор папы».

Всемирный характер Римской католической церкви — общее место в речи и на письме, тем не менее то и дело удивляешься, когда находишь тому подтверждение даже в режиме вещания радиостанции: дважды в день — по-венгерски и по-чешски; дважды в неделю — по-болгарски; трижды в неделю — по-украински; четырежды в неделю — по-словенски и по-хорватски; раз в неделю — по-белорусски; трижды в неделю — по-румынски; и так далее, с периодическими трансляциями на всех восточных языках. Иезуиты — специалисты по радиосвязи и отвечают за нее на радиостанции Ватикана.

Есть одна сторона деятельности ватиканского радио, которая, возможно, мало известна: это трансляция обращений государственного секретаря к сановникам Римской католической церкви во всех частях света. У каждого кардинала, папского нунция, апостольского делегата, находящегося за границей, есть радиоприемник, настроенный на волну Ватикана. Назначено время, когда можно услышать объявления и инструкции, и налицо большая экономия времени, если кардинал, например где-нибудь в Южной Африке, в определенное время включает радио и слышит: «Мы всецело одобряем предложение, содержащееся в вашем письме от седьмого числа, но со своей стороны предлагаем…» Мне кажется, трудно представить себе более разительный контраст, чем тот, что существует между двумя зданиями, находящимися в нескольких сотнях ярдов друг от друга: «Радио Ватикана» и его каретным сараем — Raedis Pontificum Servandis…

Ватиканский вокзал, находящийся неподалеку, построен из белого мрамора, как один из выдающихся филиалов «Барклиз банк», и является одним из самых чистых и достойных вокзалов, но он до сих пор не видел ни одного пассажирского поезда! Здесь нет билетной кассы, газетного киоска, камеры хранения, в общем, ничего из того, что принято связывать с железнодорожной станцией, зато есть место для хора, который тем не менее ни разу еще не спел прощального гимна отбывающему папе. Вокзал был построен вскоре после подписания Латеранских соглашений. Удивительны гигантские железные ворота, которые пересекают рельсы и могут открываться и закрываться за минуту с помощью электричества.

Итак, я спустился вниз по холму к живописной группе дворцов, вмещающих часть римской курии. Другие здания предоставляются Ватикану Римом, в них находятся отделы, которые невозможно разместить на переполненных ста восьми акрах крошечного государства Ватикан.

Даже те, для кого «правительство» Римской католической церкви является тайной за семью печатями, тем не менее знают, что это старейшая администрация на свете, и многие согласятся, что мудрейшая; безусловно, ни одно другое руководство не накопило подобного опыта и знаний о человеческой природе. Это уникальное в истории непрерывное накопление опыта и развитие, и хотя этот организм много раз модернизировался, он все еще хранит множество странных примет прошлого. В отличие от правительств обыкновенных государств, которые мыслят в масштабах нескольких лет или десятилетий, Ватикан мыслит столетиями. Неважно, какой на дворе век; политика этого государства основана на вере, что человек смертен, но Церковь вечна. Такой подход приводил в ярость Наполеона. Он мог похищать и третировать папу сколько угодно, но тягаться с Церковью в целом ему было не по силам.

— Вы знаете, что я могу просто разрушить вашу Церковь? — крикнул он однажды кардиналу Консальви, государственному секретарю.

— Сир, — ответил Консальви, — даже нам, священникам, за восемнадцать веков не удалось сделать это!

Самое странное в римской курии — то, что когда папа умирает, вся администрация «умирает» вместе с ним. Все департаменты государства засыпают летаргическим сном, пока новый папа не оживит их. Так как большинство пап во время избрания уже являются довольно старыми людьми и правление их обычно не бывает долгим, частые периоды междуцарствия в прежние времена, особенно когда избрание нового папы откладывалось на месяцы, а иногда и на годы, превращались в месяцы анархии. Но сегодня курия возрождается к жизни в течение двух-трех недель. А до этого момента власть принадлежит кардиналам.

Папа — последний абсолютный монарх, и его советники или члены кабинета министров назначаются священной коллегией, в которой теоретически семьдесят человек. Лишь небольшая часть этих людей является префектами, или главами департаментов, они известны как кардиналы курии. Правительство состоит из двенадцати департаментов, называемых конгрегациями, каждую возглавляет префект, который непременно является кардиналом. Сам папа — префект трех конгрегации. Конгрегации контролируют все аспекты духовной жизни. Законодательный механизм Ватикана состоит из трех трибуналов: один занимается вопросами морали и грехами; другой — апелляционный суд; а высший суд Римской католической церкви напоминает обыкновенный суд, хотя и заседает без посторонних. Судьи рассаживаются по трое, и специалистам по церковному праву разрешено выступать в суде. Именно здесь рассматриваются все спорные вопросы, касающиеся, например, заключения браков.

Группа из шести департаментов, известных как канцелярии, занимается мирскими аспектами жизни Церкви. Самый важный из них — государственный секретариат, а самый влиятельный из министров папы — государственный секретарь, он является единственным кардиналом, живущим в Апостольском дворце и находящимся в постоянном контакте с папой.

Самый интересный в секретариате участок работы — инструкции монархам. В старые времена этот департамент отправлял монархам послания от папы на изящной латыни. Так как сегодня уже нет королей, способных прочитать подобные послания, секретарь переводит на латынь многочисленные декларации Святого Престола. «Acta Apostolicae Sedis», официальный орган святого Престола, целиком написан на латыни.

Главный латинист Ватикана — монсеньор Антонио Баччи секретарь папы по инструкциям монархам, основавший обозрение под названием «Latinitas», которое борется за Использование латыни в повседневной жизни. Мне показывали номер с репортажем на латыни о футбольном матче и еще один — с рекламой стирального порошка, которая по своей выразительности, быть может, превзошла бы даже речи Цицерона.

Латынь — язык, на котором читаются все лекции в Грегорианском университете, а также это часто единственно возможный язык общения между семинаристами разных национальностей. Великолепные обрывки разговорной латыни можно услышать в коридорах Грегорианского университета, и хотя монсеньор Баччи, будучи автором словаря современной латыни, возможно, счел бы этот язык студентов недостаточно чистым для обращения на нем к королям и принцам, явного неодобрения они бы у него не вызвали. Его словарь, выдержавший три издания, называется «Lexicon eorum vocabulorum quae difficilius Latine redduntur». В этом словаре есть, например, такие словарные статьи:

Многие конгрегации и государственный секретариат имеют интернациональный штат. Нет такого европейского языка, и вряд ли найдется восточный, на котором бы не говорили в Ватикане. Младшие чиновники министерств набираются со всех концов света, и с таким же успехом вы можете встретить в коридорах монсеньора китайца, как и англичанина, испанца или итальянца.

Монсеньоры «приходят на работу» в половине девятого утра, а уходят в половине второго. Они не работают днем, кроме особых случаев. Странное это зрелище: священники и монахи, стоящие в очереди ранним утром, с молитвенниками и папками под мышкой, и ожидающие регистрации по табельным часам из мореного дуба, какие можно встретить на любой фабрике.

Кроме секретариата и других департаментов, Ватикан также включает в себя живописную и древнюю организацию под названием Папский двор. Он делится на капеллу и семью.[123] Капелла включает в себя всех значительных духовных лиц, которых можно увидеть на какой-нибудь важной церемонии в соборе Святого Петра: всех этих персонажей в рюшах и с мечами, и членов царственных домов, часто носящих титулы, пожалованные за давно забытые заслуги; а также палатинскую и швейцарскую гвардию, исповедника папы иезуита, его личных капелланов, его врача, еще одного врача — хирурга, scopatori segreti, то есть личных слуг папы, bussolanti, то есть швейцаров, носильщиков sedia gestatoria и многих других. На бумаге количество обслуживающих папу огромно, но в действительности все сводится к лакею, двум-трем слугам и нескольким немецким монахиням, которые готовят скромную еду для понтифика и убирают его апартаменты.

Те дни, когда я праздно бродил по Ватиканским садам, ыли моими счастливейшими днями в Риме. Я наслаждался пением птиц, равного которому не слышал больше нигде. Сады я нашел весьма изысканными. Там есть тихие уголки под дубами и конскими каштанами, откуда не видно даже купола собора Святого Петра и не слышно никаких звуков, кроме плеска фонтанов, и еще, возможно, скрипа старой тележки садовника или шума установленного им водомета.

За последние восемьдесят лет эти сады любили многие добрые и благочестивые люди: здесь, под дубами, иногда проезжал на своем белом муле Пий IX; здесь гуляли и молились Лев XIII, святой Пий X, Бенедикт XV, Пий XI и конечно, Пий XII. Хотя сейчас папы больше не заключены, как в тюрьме, в своем дворце, за время своего добровольного заключения они успели придать садам уникальность, которая сохраняется до сих пор; и невозможно ходить здесь или сидеть под деревьями, или смотреть на фонтаны (весьма скромные на вид — такие можно увидеть и в обычном саду, и они совсем не похожи на огромные папские фонтаны Рима), чтобы воображение не нарисовало тебе белых фигур «пленных пап» под старыми стенами.

— Должно быть, я никогда больше не смогу путешествовать! — говорят, печально произнес папа Пий XI, когда посмотрел вниз на площадь Святого Петра впервые после того, как стал папой; несомненно, для человека, привыкшего вести активную жизнь, мысль о том, что ему никогда больше не выехать за пределы Ватикана, должна была показаться очень грустной.

Пий XI единственный из пап проявил практический интерес к садам и провел около пятидесяти миль труб, соединенных с бесчисленными ирригационными установками, так что сейчас можно орошать более тридцати акров земли. Только здешняя трава, вероятно, остается свежей и зеленой до конца лета.

Ватиканская вода, хорошо всем известная, так как на площади Святого Петра она наконец вырывается наружу, была проведена в город в 1612 году Павлом V, починившим подземный водопровод Траяна. Римляне расскажут вам, что Aqua Paola — далеко не лучшая питьевая вода и, кроме того, обладает одним неприятным свойством — от нее чернеет мрамор; и все же ее очень много, и каждый, кто приезжает в Рим, знает, на какую большую высоту она может взлетать. Прежде чем вырваться наружу, она пробегает по папским садам и питает многие тамошние фонтаны.

В наиболее возвышенной части садов, рядом с рощей конских каштанов, под которыми земля осенью покрывается «лакированными» плодами, папа, когда он в Риме, прогуливается каждый день. Проложена специальная дорожка, разделенная надвое стеной, построенной под таким углом, чтобы папа гулял с одной стороны, если дует зимний ветер, и с другой — летом. Это самое тщательно охраняемое место в Ватиканских садах.

Около четырех часов дня дежурный жандарм во дворе Святого Дамаса сдержанно хлопает в ладоши, подавая знак своему товарищу в противоположном конце дворика сделать то же самое. И сигнал этот разносится по садам, и каждый полицейский знает, что папа сейчас сядет в свой автомобиль и поедет на прогулку. При приближении машины даже жандарм опускается на одно колено и отдает честь. Место прогулки — повторение грота в Лурде, подаренное Льву XIII французскими католиками; и статуя Святой Девы стоит у входа, как в Массабельском гроте; и три водомета приглашают «AUez boire a la Fontaine et vous laver!»,[124] указана и дата — 1858.

Я заметил несколько пустых клеток по дороге к променаду папы. Время от времени в них появляются ручные животные, подаренные папе. Последним обитателем одной из клеток был орел, подаренный Пию XI в качестве живого напоминания о его альпинистских подвигах в бытность кардиналом Ратти. Птица умерла через несколько Дней после смерти своего хозяина в 1939 году. Гораздо более умилительное домашнее животное, которое никогда не держали в клетке, — это любимый кот Льва XII. С ним папа по-братски делил свою ежедневную миску поленты. У папы была и умная маленькая собачка, которая, по свидетельству кардинала Уайзмена, жила после смерти Льва у леди Шрусбери. Хозяином еще одного папского кота был Пий IX. Можно себе представить, с каким важным видом и с какой грацией эти животные восседали за столом. Их выносил лакей, а после трапезы его святейшество прощался с котом и животное уносили. Лев XIII, папа, проживший более девяноста лет, первый из апостольски суровых современных пап, держал нескольких оленей, пару страусов и пеликана. Сейчас единственные домашние животные в Ватикане — это две канарейки Пия XII. Будучи любителем птиц, папа, должно быть, счастлив по утрам и вечерам слушать их пение в саду и, возможно, радоваться контрасту с тишиной итальянского пейзажа в Кастель Гандольфо, лишенном птиц.

Однажды я набрел на, как мне кажется, один из самых необычных ракурсов купола Святого Петра. Рядом со стеной Льва IV разбит настоящий садик с изгородями из самшита, прудом посередине и подрезанными падубами такой высоты и ширины, что между ними как раз мог бы поместиться купол собора Святого Петра; удивительный вид, похожий на тот, что открывается через ворота Мальтийских рыцарей, — купол собора вдали как бы служит кульминацией длинной аллеи деревьев. Отсюда кажется, что собор венчает собой вершину одного из них, и, когда я увидел его в этой деревенской арке, он был залит полуденным солнцем, а галерея наверху была черным-черна от посетителей, глядящих вниз на Ватиканские сады.

Думаю, что в садах есть несколько шутих, надо только знать, где их искать, так что у посетителей есть все шансы промокнуть до нитки. Но сейчас шутихи не работают. Думаю, последним папой, который ими интересовался, был по-детски жизнерадостный Пий IX, который под настроение любил облить водой своих кардиналов.

Мне кажется, самый красивый объект в садах — это маленький веселый летний домик, или casino, построенный Пирро Лигорио в 1560 году для мягкого, интеллигентного и очень любящего мирские удовольствия папы Пия IV, который мирно правил шесть лет. В Англии это был век Елизаветы I. Королеве тогда было двадцать семь, и она успела пробыть на троне лишь два года. Это был тот самый год, когда тело Риццо стащили волоком по черной лестнице Холируда. А в Риме Пирро Лигорио получил разрешение отрезать от того, что сейчас стало Пьяцца Навона, стадион Домициана. Эта территория была ему нужна для летнего домика папы.

Прелестное здание, которое Ланчиани назвал «совершенным повторением древнеримского загородного дома», построено из старого камня. Очарование и торжественность этого строения достойны самых изысканных реликвий Ренессанса. Сад с вымощенными дорожками великолепен: овальное пространство, полукруг каменных сидений, похожий на нижний ярус греческого театра; и все это обнесено низкой стеной, на которой через определенные интервалы стоят урны, и в каждой растет алоэ. Целостность овала нарушается лишь высокими воротами эпохи Возрождения и классическим садовым домиком, чей фасад украшен абрикосового цвета фризом с многофигурным горельефом.

Я много раз смотрел на эту стену, очарованный тем, что вижу, но никогда не мог войти внутрь, так как домик всегда оказывался заперт. Тем не менее однажды прислали садовника с ключами, чтобы меня впустить.

В центре дворика по обе стороны мраморного фонтана два херувима едут на дельфинах, и еще два находятся по обе стороны от входа — сидят на странных морских чудищах с клювами орлов, перепончатыми передними ногами морских коньков и рыбьими хвостами. Стены фонтана покрыты великолепной мозаикой из ракушек, и среди персонажей, как бы для того, чтобы подчеркнуть языческий характер общего художественного решения, присутствует многогрудая Диана Эфесская.

Покой и умиротворенность сообщает этому саду фонтан. Солнечный свет на персикового цвета стенах, процессия фигур в классических одеждах с лютнями и лирами, тяжелые фрукты и обилие цветов — все это незабываемо и, главное, совершенно не тронуто четырьмя прошедшими столетиями. В эти декорации в любой момент могли бы войти изысканные папы эпохи Возрождения и их кардиналы в красных одеждах.

Я несколько раз возвращался, чтобы еще раз посмотреть на стену сада. Этот сад и фонтан Черепах на Пьяцца Матеи — вот два памятника эпохи Возрождения, которые произвели на меня самое сильное впечатление.

Именно здесь Пий VI развлекал своих ученых друзей, здесь же слушал советы своего благочестивого племянника Карла Борромео. Пий VIII и Григорий XVI часто устраивали на вилле аудиенции, но Лев XIII считал, что здесь нездорово, и построил себе другой летний дом в самой высокой части холма, который в настоящее время, как я уже сказал, превращен в ватиканскую радиостанцию. Славно было, наверное, пообедав в окружении расписанных изящными «гротесками» стен Ватиканской библиотеки, прогуляться под спокойным ночным небом до маленького овального садика. Pio Nono был последним папой, который устроил здесь званый обед. Он благосклонно улыбался гостям, сидя за высоким столом один, а потом мог пешком дойти до домика, чтобы там вместе со всеми выпить кофе.

Прогуливаясь однажды в саду в обществе офицера швейцарской гвардии, я вышел к старым ступеням, ведущим к знаменитому Корридойо ди Кастелло, проходу в стене, который со Средних веков простирался от Ватикана до замка Святого Ангела. Сержантский состав швейцарской гвардии размещается в казармах на вершине лестницы, и мне сказали, что долг гвардии — бдительно хранить ключи от коридора, по которому до сих пор можно тайно пройти в крепость.

— Естественно, мы надеемся, что если его святейшество когда-нибудь попросит ключи, то сделает это исключительно из искусствоведческого интереса, — сказал офицер. — У нас они всегда наготове.

В таких странных и мало посещаемых местах, как это, в воздухе висит дух невероятной древности. В подобных местах не делают уборку для посетителей, они остаются такими, какими нам оставили их века, они — как заваленный хламом старый чердак, где давно уже никто не бывает.

Исследуя этот странный, пыльный кусочек Средних веков, мы вышли к запертым воротам, ведущим в коридор, — место, которое обладает очарованием потайного хода. Это сводчатый коридор, едва ли достаточно широкий, чтобы в нем могли разойтись два человека. Он вымощен грубым кирпичом, и через каждые несколько ярдов в толстых стенах прорублены окна.

Я подумал о том ужасном утре 6 мая 1527 года, когда под прикрытием тумана, опустившегося с рассветом, армия Карла V двинулась на штурм Рима. В ней служили немцы-лютеране, испанцы-католики, итальянцы. Но разница между ними была невелика: все это были головорезы-наемники, которым месяцами не платили и которые изголодались по деньгам. Они бросились грабить Рим, а Климент VII, потрясенный последствиями своей политики, в это время молился коленопреклоненный в соборе Святого Петра. Сначала он было решил облачиться в парадные одежды и встретить врага, сидя на троне, как за двести лет до того Бонифаций VIII встретил Шиарра Колонну. Но когда головорезы ворвались в госпиталь Святого Духа и перебили там всех больных для устрашения горожан, когда крики умирающих и разрывы пушечных ядер послышались уже чуть ли не на ступенях собора Святого Петра, папа был вынужден бежать по крытому коридору в замок Святого Ангела. «Задержись он еще хотя бы настолько, чтобы успеть три раза прочитать „Символ веры“, — писал очевидец, — и его схватили бы».

Папу в его алом плаще с длинным шлейфом, сарра del papa, провели по коридору. Кардинал нес за ним шлейф, перекинув его через руку. Климент плакал, глядя вниз в окна коридора на ужасающие сцены на улицах и на площади перед собором, где швейцарская гвардия вела неравный бой.

Окна в коридоре располагались так близко друг к другу, что кардинал, боясь, что папу опознают аркебузиры внизу, накинул плащ ему на голову и плечи, и в таком виде Климент VII был доставлен в замок. Это было поистине счастливое избавление. В те дни одного кардинала чуть не затоптали насмерть в давке бегущих, другого выбросили в окно, а третьего подняли в корзине на крепостной вал. Чуть раньше в тот же день, утром, небезызвестный Бенвенуто Челлини целился из своей аркебузы в коннетабля Бурбона и был лишь одним из многих мечтавших застрелить его.

Ланчиани пятьдесят лет назад рассказывал, что римские матери до сих пор поют на ночь капризным детям колыбельную, которая начинается словами «Fatti la паппа, е passa via Barbone!» — «Человек с длинной бородой, Барбоне, который присвоил себе имя Бурбон», — настолько долгой оказалась память об ужасе тех дней.

Разграбление Рима двадцатью тысячами немцев, четырнадцатью тысячами итальянцев и пятью тысячами испанцев продолжалось восемь дней. Творились неописуемые безобразия: кардиналов со связанными за спиной руками тащили по городу и держали в заложниках, требуя выкупа, а одного в гробу отнесли к Капитолию и похоронили бы заживо, если бы кто-то не заплатил за его освобождение. «Святыни собора Святого Петра больше пострадали от испанцев и ломбардцев-католиков, — говорил Ланчиани, — чем от сарацинов в 846 году. Испанцы обыскали каждую гробницу. Они сняли с тела Юлия II папские одежды; они играли со своей добычей, они валялись, растянувшись на священных алтарях; они пили из великолепных средневековых чаш ручной работы, пируя с распутными женщинами, подстилая под себя драгоценные рукописи, собранные Пием II и Сикстом IV… Бюсты святого Петра и святого Павла, голова святого Андрея и голова Иоанна Крестителя были похищены из гробниц в Латеране и Ватикане и из церкви Святого Сильвестра. Германский солдат повесил на кончик своей пики копье, то самое, которым как считали, Лонгин пронзил Спасителя на Кресте… Плат святой Вероники, сохранивший черты Иисуса, таскали из таверны в таверну под крики пьяной солдатни».

Германцы были самыми свирепыми, пока не напивались и не начинали дурачиться: верхом на мулах, одетые в великолепные плащи и митры, с пьяной серьезностью изображали церемонии папского двора. Испанцы отличались жестокостью, а итальянцы — злобной изобретательностью.

Девяносто швейцарцев и четыреста итальянцев вместе с папой и тринадцатью кардиналами оказались осажденными в замке. Еды не было, и ослиное мясо в качестве деликатеса приберегалось для папы. В детей, которые попадались, когда пытались на веревочке спустить голодающим овощи, безжалостно стреляли испанцы, а бедную старую женщину, которая принесла папе несколько листиков салата, повесили.

Несчастный папа, на чью голову свалилось отмщение за все земные прегрешения папства, страдал безвинно, ибо сам Климент, пусть недоверчивый и нерешительный, был неплохим человеком. Он плакал и молился и в конце концов сдался. Драгоценности папской тиары, которые извлек из нее Бенвенуто Челлини и зашил в папские одежды, должны были послужить выкупом. Несколько месяцев спустя папе удалось, переодевшись садовником, бежать из Рима. В следующем году к его унижению прибавился еще один штрих: он подружился с Карлом V и возложил императорскую корону на его голову. Император — один из тех людей, которых всегда представляешь себе старыми; возможно, за это в ответе портрет кисти Тициана, хранящийся в Прадо. Между тем это был очень неприятной наружности, дурно сложенный молодой человек всего лишь тридцати лет, когда, благодаря своей ловкости и изобретательности, он зажал папство в кулак. Генрих VIII Английский, женившийся на тетке Карла, Екатерине Арагонской, когда-то счел его слабым юнцом!

В коридоре замка Святого Ангела, как и в лондонском Тауэре, вас охватывает чувство, что больше ничего радостного никогда не случится.

Ошалевшие толпы туристов всех национальностей с необыкновенной выносливостью ходят по Ватиканским музеям с десяти до двух часов. Они торопливо осматривают все, что вряд ли можно осмотреть и за целую жизнь. Однако это удивительный опыт — пройти по бесконечным коридорам, и, пусть поверхностно, ознакомиться с великой сокровищницей пап эпохи Возрождения. Туристы переходят из египетских залов в этрусские, из греческих в римские, восхищаясь богатством древнего мира.

Каждый новый папа пополнял коллекцию, папа-пуританин был редким явлением, как, например, суровый Адриан VI. Его так шокировал языческий дух ренессансного искусства, что он пригрозил побелить Сикстинскую капеллу, а «Лаокоона» выбросить в Тибр.

Кроме того, есть еще Пинакотека, где толпы людей в молчании простаивают все утро перед «Преображением» Рафаэля. Эпоха Возрождения была, возможно, самым удивительным периодом для всех художников. Рим так и не родил своего собственного гения, но богатство и роскошь папского двора привлекали художников со всей Италии, подобно Земле Обетованной, где их ожидают успех и благоденствие.

Проходя по галереям Ватикана, я часто думал, чем объяснить такое обилие гениев именно в эпоху Возрождения и почему все великие живописцы, один за другим, служили папам. В отличие от нашего века, века узкой специализации, тогда в книгах на полках одной комнаты содержалась вся мудрость мира; и прав был Пий II, говоря о Николае IV: то, чего не знает ученый, находится за пределами человеческого знания. Разносторонность великих художников была потрясающей: Леонардо да Винчи и его научные эксперименты; Микеланджело, обращавшийся то к скульптуре, то к живописи, то к архитектуре; Рафаэль, который давал советы по поводу коптящих труб герцогу Феррары и писал мертвого слона по просьбе Льва X, совершенно не думая, будто его искусство унизили.

Многие великие художники обладали крутым нравом, бывали медлительны в работе или излишне расточительны, с ними нелегко было общаться, но мне кажется, они не напускали на себя такой важности, как это случалось с их собратьями в более поздние времена. Они были прежде всего хорошими ремесленниками и очень прислушивались к пожеланиям своих покровителей.

Когда блистательная Изабелла д'Эсте пожелала отделать четыре маленькие комнаты во дворце в Мантуе, на которые и сейчас можно взглянуть, она обратилась к нескольким лучшим художникам того времени и, хотя вела себя с ними очень почтительно, как будто прося их об одолжении, явно смотрела даже на самых знаменитых из них просто как на декораторов.

Когда ей не удалось заполучить Леонардо да Винчи, который «наблюдал течение рек и полет птиц», ей посоветовали попытать счастья с Филиппино Липпи или Боттичелли, но она предпочла Перуджино. Как большинству художников, ему были нужны деньги, и он согласился на этот заказ. Он получил от Изабеллы подробное описание картины, которую должен был написать. Это была модная в то время аллегория борьбы Любви и Целомудрия. Письмо заказчицы кончалось так: «Вам запрещается делать что-либо по своему усмотрению». И бедный Перуджино, писавший изысканных мадонн и святых, ничуть не обидевшись, послушно взялся за работу над густонаселенным полотном, скорее в духе Карпаччо. За ходом работы постоянно наблюдала заказчица. Она засылала своих людей в студию, чтобы они ей докладывали о том, как продвигается картина, и когда Изабелла узнала, что Перуджино написал Венеру обнаженной, она отдала ему краткое распоряжение одеть ее, так как «если хоть в одном персонаже что-нибудь изменить, нарушится вся фабула».

Когда ходишь по Ватиканской галерее и натыкаешься на явные неудачи признанных мастеров, думаешь о том, кто еще из гениев вынужден был работать в таких же условиях, когда ничего нельзя было делать по своему усмотрению.

В музеях Ватикана мне всегда приносила радость и дарила счастье роскошная библиотека Сикста V. Большой зал со стенами, расписанными легкими «гротесками», с потолками, которые сами по себе — картинная галерея. Это единственная известная мне большая библиотека, в которой не видно ни одной книги. Как и в классических библиотеках, копией которых она является, книги здесь не стоят, как это принято теперь, а лежат в великолепно расписанных и красивой формы комодах. Несколько особо драгоценных экземпляров хранятся под стеклом. И как удивительно наткнуться вдруг на письмо Генриха VIII к Анне Болейн!

Над лоджиями Рафаэля находятся апартаменты Борджиа. Я побывал там, и они показались мне самыми интересными из всех помещений, открытых для посещения в Ватикане. Я прошел под низкой мраморной притолокой, увидел богато убранные комнаты, переходящие одна в другую, их великолепные потолки с фресками Перуджино, и у меня возникло чувство, что пять веков словно растаяли, и что чья-то костлявая рука манит меня в одну из оконных ниш.

Эти прекрасные комнаты — драгоценные шкатулки, которые велел сделать для себя папа Александр VI Борджиа. Здесь он плел интриги и устраивал заговоры против собственных детей. Здесь он в конце концов и умер. «Я — папа и наместник Христа!» — радостно воскликнул Борджиа, когда его избрали, но, разумеется, никаким наместником Христа он не был. Он был всего лишь светский вельможа, беспринципный и жадный человек, чьи подлости история вряд ли бы и сохранила, если бы он не занимал престол святого Петра.

Его сын, пресловутый Чезаре, который вместе со своими головорезами держал в страхе ночные улицы, подозревается в большем количестве преступлений, чем те, что действительно на его совести, и принадлежит к породе итальянских разбойников, которая не вывелась и по сей день. Его дочь — небезызвестная Лукреция — молодая женщина с нежным лицом и красивыми волосами, которые она, видимо, очень часто мыла, чтобы сохранить знаменитый золотой их оттенок. На фресках я увидел Александра, Чезаре и Лукрецию, изображенных Пинтуриккио. Портрет Борджиа великолепен. Папа стоит на коленях перед воскресшим Христом. Художник изобразил и его челюсть сластолюбца, и двойной подбородок, и изогнутый клювом нос, и его пухлые руки в кольцах, сложенные в молитве. Красивый молодой воин, стоящий рядом, — это Чезаре, а другой молодой человек в одежде римлянина — возможно, его брат, Джованни, которого Чезаре убил в 1497 году. На другой фреске изображена Лукреция в образе святой Екатерины.

Большая часть грехов Александра Борджиа проистекает из его родительских чувств. Вообще-то, каким бы чудовищем ни казался нам этот действительно далеко не святой человек, надо помнить, что мы видим его сквозь густой туман клеветы, которая замутняет для потомков образы всех властителей. Однако, как совершенно справедливо заметил епископ Крейтон, трудно отдавать семье Борджиа справедливость, не чувствуя, что оправдываешь беззаконие.

Я покинул апартаменты Борджиа, пропитанные атмосферой прошлого. Даже в лондонском Тауэре и в Хэмптон-Корте у вас возникает чувство, что те, кто жил здесь, давно уже умерли, и их больше не интересуют сцены из прошедшей земной жизни. Не таковы комнаты Борджиа — их населяют страшные призраки.

В Сикстинской капелле я был потрясен изысканной голубизной покрывала мадонны. Все смотрели наверх, на потолок. На дюжине языков гиды рассказывали, как Микеланджело провел четыре с половиной года, лежа на спине на помосте, расписывая потолок, и с тех пор, чтобы читать, например, должен был держать книгу над головой. Было бы легче оценить это божественное произведение искусства, лежа на кровати с биноклем. Гиды носят с собой зеркальца, которые раздают туристам.

Микеланджело со своим сломанным носом (ему сломал на в юности вспыльчивый Торриджано) был не только величайшим, но и самым привлекательным деятелем Возрождения: печальный, одинокий гений. Он вел очень простую жизнь, а его работы — как послание из других миров. На следующий день после его смерти — он умер в 1564 году в возрасте восьмидесяти девяти лет — в дом, где мастер давно жил один, пришел чиновник — делать опись имущества. Железная кровать под покрывалом из кожи ягненка стояла под белым балдахином. Рядом — комод с одеждой Микеланджело: одно серое пальто и еще одно, коричневое, отделанное лисьим мехом, плащ из флорентийской ткани, подбитый шелком, сатиновая блуза с красными шелковыми ленточками, две черных шляпы и девятнадцать рубашек. В погребе — фляжка с уксусом и пять кувшинов с водой Треви, а в конюшне — маленькая гнедая лошадка. Больше восьми тысяч золотых дукатов нашли завязанными в платок и рассованными по кувшинам и банкам.

Никто не покинет Рима, не увезя с собой какого-нибудь воспоминания о Микеланджело: собор Святого Петра, «Моисей» в Сан-Пьетро-ин-Винколи, «Пьета» в соборе Святого Петра, церковь Санта-Мария-делли-Анджели и, может быть прежде всего, небесная голубизна Сикстинской капеллы.

Библиотека и архивы Ватикана размещаются к северу от сада Кортиле ди Бельведере, и были открыты для посещения в 1881 году. Они известны только ученым и студентам и вдохновляли и продолжают вдохновлять на бессчетное количество трудов на многих европейских языках. Главный библиотекарь — кардинал, носящий громкий титул «Библиотекарь и архивист Святой римской церкви».

В тишине читального зала, подобной безмолвию Британского музея, ученые и исследователи сидят за столами, которые тянутся во всю длину большого зала. Стены его от пола до потолка заняты полками, уставленными книгами. Сотрудники библиотеки, бесшумно подходя, кладут перед посетителями пожелтевшие от времени манускрипты, которые могут быть расшифрованы только подготовленными читателями. Я заметил среди посетителей членов религиозных орденов в монашеском одеянии и даже побеседовал с одним доминиканцем, специалистом по землевладению в Ирландии XI века.

Один из библиотекарей провел меня в стальные ниши архива и, открыв сейф, дал мне в руки пергамент с тяжелыми красными восковыми печатями, каждая — со своей подписью. Это была петиция, посланная Генрихом VIII папе. В ней король просит о расторжении своего брака с Екатериной Арагонской. Хотя этот документ публиковался, мне сказали, что имена всех тех, кто подписал его, никогда не печатались. Как только посланец короля, проехав через Европу, доставил петицию из Уайтхолла в Папскую курию, ее тщательно подшили, и сейчас она свежая и новая, как четыреста с лишним лет назад, в тот день, когда была написана.

Потом я подержал в руках протоколы допроса Галилея. Мне дали бумагу, подписанную Микеланджело; документ с подписями Фердинанда и Изабеллы Испанских с золотой печатью размером с блюдце; письмо, написанное Брунетто Латини, наставником Данте; соглашение между Наполеоном и Пием VII; и огромный пергамент с тремястами пятью подписями и печатями — акт отречения от престола Кристины Шведской. Потом, как бы поразмыслив, показали византийский пергамент XIII века с красными подписями первых Палеологов.

Все эти сокровища демонстрировались мне как бы между прочим. Так знаток мог бы показать свою коллекцию тому, у кого очень мало времени. Каждые пятнадцать минут свет гас, и его приходилось снова зажигать. Когда я спросил, почему это, мне сказали, что ученые и вообще все, кто «живут в другом времени», довольно рассеянны и часто оставляют свет в архиве включенным, так что его автоматически отключают через равные интервалы.

Меня представили профессору, специалисту по папским буллам. От него я узнал, что канцелярия папы продолжала использовать папирус даже тогда, когда вся остальная Европа использовать его перестала. Папирус был изъят из обращения только около 1022 года. В старые времена папские буллы перевязывали либо шелковым шнурком, либо пеньковой веревкой, к которым привязывали свинцовую печать — bulla. Буллы с шелковым шнурком были litterae gratiosae,[125] а пеньковые — litterae executoriae,[126] так что, еще не разворачивая, можно было сказать, хорошие в булле новости или плохие. Шелковые буллы украшало полное имя папы, а менее приятные — только его инициалы, обведенные черным.

Буллы иногда бывали столь изысканны, написаны таким странным готическим шрифтом, известным как ломбардский, без знаков препинания, что приходилось посылать вместе с ними и транскрипцию, и такая форма написания была упразднена Львом XIII лишь около шестидесяти лет назад.

Все знают, что папа после избрания получает новое имя, но что буллы он подписывает своим прежним именем, — знают далеко не все. Это единственный случай, когда он его использует. Этого имени и не слышат в Ватикане, пока папа не умрет, и его камерарий, приблизившись к постели, три раза тихо не назовет усопшего по имени, которое тот носил, прежде чем стать папой.

Одна из самых тщательно охраняемых комнат в Ватикане — это канцелярия, где хранится большая печать, или bulla, которой скрепляются все акты Церкви. Всякий, кто окажется рядом с этой комнатой, не представив убедительного объяснения своему присутствию там, рискует оказаться отлученным. Печать — тяжелый металлический штамп, несколько футов высотой, приводимый в движение рычагом, оттиск же — изображение смотрящих друг на друга святого Петра и святого Павла в профиль, а также имя действующего папы.

Золотые печати, которые часто использовались монархами в их переписке с Ватиканом, редко применялись папской канцелярией, хотя иногда такое случалось. Самый ранний пример — письмо, отправленное Львом X, жалующее Генриха VIII титулом «Защитника веры».

Конструкция собора Святого Петра поддерживается семьей акробатов, передающих друг другу эту священную обязанность из поколения в поколение и заработавших имя sanpietrini. Их тренируют не бояться любой высоты, они лазают по стенам собора или качаются в люльках между колоннами под самым потолком. Мне рассказывали, что это зрелище не хуже, чем упражнение на трапеции без лонжи. В обязанности sanpietrini также входит копать могилы папам, и, как я уже говорил, нескольким из рабочих, облеченным особым доверием, были поручены раскопки под алтарем. В прежние времена многие из них жили со своими семьями на крыше, и там, в тени купола, все еще можно увидеть их дома.

Начальство sanpietrini располагается рядом с ризницей, и однажды, зайдя туда, я был поражен, увидев на дверях одной из комнат королевский английский герб под кардинальской шляпой. Разумеется, все это не могло принадлежать никому, кроме Стюартов, но их присутствие здесь очень удивляло меня, пока мне не сказали, что несколько лет назад двери спасли, когда сносили старый дом рядом с ризницей, и поместили туда, где они сейчас находятся. В доме с 1751 года жил кардинал герцог Йоркский в бытность его протопресвитером собора Святого Петра. Мне было радостно узнать эту новость. Я не думал, что можно наткнуться на доселе неизвестное упоминание о Стюартах в наши дни.

Я зашел в контору, чтобы узнать кое-что об освещении купола. Это — высшее проявление ловкости и проворства Sanpietrini. Хотя колокола собора Святого Петра сейчас звонят благодаря электричеству, sanpietrini просто ужаснулись, когда я спросил, зажигают ли они свет, щелкнув выключателем. Ни один истинный римлянин и, конечно, ни один член команды sanpietrini не смог бы вынести даже мысли, что собор Святого Петра может быть освещен бездушным электрическим светом.

Мне сказали, что обычай освещать базилику восходит к временам Бернини. Он спроектировал висячие светильники, в которых горел огонь между колоннами колоннады, а способ зажигания передавался sanpietrini из поколения в поколение, и даже используемое масло — специальная смесь, на которую есть особый рецепт.

В былые времена собор Святого Петра освещался регулярно дважды в год, на Пасху и на праздник Святых Петра и Павла. На Пасху, из-за неустойчивости погоды, использовали только светильники, но на праздник Святых Петра и Павла зажигались как светильники, так и lanteroni. Lanteroni — это свечи высотой в один фут с бумажными «абажурами».

Осветить собор Святого Петра стоит тысячу фунтов, и для этого требуется шестьдесят человек, поделенные на группы по два-три человека, чтобы каждый отвечал за несколько светильников. Перед тем как часы пробьют девять, люди прячутся в темноте, готовые по сигналу поджечь веревки своими факелами. Первым ударом дается сигнал начальнику sanpietrini, который зажигает светильник на вершине креста, и немедленно люди бросаются в темноту и наводняют купол подобно рою пчел, пока, когда часы перестанут бить, целый купол не наполнится мерцающими язычками пламени.

— А когда sanpietrini становятся слишком стары, чтобы исполнять эти акробатические трюки? — спросил я.

— Тогда мы уходим, то есть занимаемся другими делами в Церкви. За день надо сделать тысячу дел. Может быть, вы видели старика, который подметает в нефе каждое утро. Посмотрели бы вы, что он выделывал в молодости под куполом!

Эти верные смотрители — как сторожевые духи, и никто бы не удивился, узнав, что в их жилах течет кровь тех самых рабочих, которые в свое время перестраивали собор Святого Петра.