Ритуал

Глава 23

— Пьер?

Болезненные хлопки по щекам вырвали его из забытья, и когда он почувствовал, как в шею ему втирают ледяной снег, исчезли последние следы помрачения.

— Что?.. — простонал он и, выпрямившись, увидел перед собой озабоченное лицо отца.

Он пошевелил руками и ногами: за исключением онемения в бедре, падение с дерева как будто не причинило ему большого вреда. Штанина была разорвана по шву, когти твари пробили даже толстую кожу сапога.

— Это был Антуан, — сказал он, вставая. Жану пришлось его поддержать. — Я видел, видел, как он выскользнул из хижины, и последовал за ним сюда, — солгал он, чтобы не признаваться, почему на самом деле бродил вокруг монастыря. — Я хотел его задержать.

Ни с того ни с сего отец отвесил ему оплеуху.

— Это тебе за то, что пошел один, — объяснил он, но в лице у него читалось скорее облегчение, чем злость. — Что случилось?

Со всей поспешностью Пьер рассказал о происшествии, и лицо Жана омрачилось.

— Они спарились? Значит, необходимо покончить с тварью в ближайшие же месяцы, иначе весь Жеводан обезлюдеет от их своры и голода.

Пьер заметил, что пошел сильный снег. Снежинки давно уже стерли следы и вскоре скроют, куда направились Антуан и его звериная подруга.

Потом они услышали приглушенный раскат выстрела, вскоре после него прозвучал второй.

— Это из монастыря!

Пьер бросился бежать. Страх за Флоранс придал ему сил. Жан последовал за ним по глубокому снегу через белую пелену Метели.

Внезапно его сын остановился. Перед ними из клубящихся снежинок возникла тень: кто-то нес, перебросив через плечо, мужчину.

— Малески? — удивился Жан, узнав молдаванина.

— Хорошо, что я вас встретил, — задыхаясь под ношей, ответил тот. — Вот, это ваш сын… Сами его несите!

Он сбросил в снег подстреленного Антуана, чье лицо походило на окровавленную маску. И из левого плеча бежала кровь — по какой-то причине на сей раз раны сами собой не исцелялись.

— Серебро, — коротко ответил на их немой вопрос молдаванин. — Лучшее средство против оборотней. Нам надо идти, месье. Монашки не глухие и, наверное, услышали мои выстрелы. Флоранс ничего не выдаст, она мне поклялась.

— Она в добром здравии? — нетерпеливо спросил Пьер, помогая отцу взвалить на плечо раненого брата.

Кивнув, Малески хлопнул его по спине.

— Я поспел вовремя, чтобы помешать вашему брату познакомиться с ней поближе.

— Благодарю вас!

— Не благодарите меня, скажите лучше, куда нам теперь идти. В такую метель мы до вашего дома не доберемся.

— Тут поблизости есть укрытие. — Жан указал на север. — Но сначала объясните…

— Пошли, — прервал его Малески и первым повернулся уходить. — Поговорить успеем потом в теплой хижине Антуана.

Все трое отправились в путь, пробивая себе дорогу в густом лесу и все усиливающейся метели, пока наконец не достигли одного из убежищ, какие тайно устроил себе Антуан, чтобы разводить собак. Жан не знал их все, знал лишь, что они есть и что сын держит там псов.

Они вышли к маленькому домику, в котором уже не раз пережидали непогоду, спустили Антуана в каменное подземелье, из которого вел вход в каменный подвал, а там посадили на цепь и навесили несколько замков. Лишь тогда Жан принялся осматривать его раны.

Малески выстрелил в голову так, чтобы пуля не нанесла смертельного урона, скулы потихоньку срастались, пулевое отверстие затягивалось новой кожей. Это была обычная свинцовая пуля. И выстрел в плечо тоже Антуана не убил, но эта рана была от серебряной пули, а потому лишала его сил и причиняла страдания, к которым он не привык: даже в беспамятстве его лицо кривилось.

— Спасибо, мсье, — тихо сказал Жан.

— За что?

— Что вы не убили моего сына. Вы слишком хороший стрелок, как доказали на охоте у ущелья Беал. То, что Антуан еще жив, не случайность. — Вытерев кровь с рук о рубашку раненого, он повернулся к молдаванину. — Почему вы его не застрелили?

Малески уже снова возился с пенсне: в неизменном ритуале протирал его от влаги, а после сажал на нос. Молдаванин улыбнулся.

— Лучше не считайте меня добрым человеком, мсье Шастель. Он жив потому, что не он то существо, за которым я охочусь. Я ищу самку, ведь она самая опасная из всех тварей. Лучшей приманки, чем ваш сын, нам не найти. — Он указал на рану в плече. — Серебро засело в кости. Вам придется его вытащить, иначе со временем оно отравит его и убьет. А потому не благодарите меня слишком рано. — Малески полез по лестнице в амбар. — Мы поговорим, как только вы тут закончите, мсье Шастель.

— Будьте осторожны, когда станете выходить. Где-то поблизости может бродить Сюрту и прочие собаки.

Жан начал с обработки раны, в которой засела пуля. Пьер ему помогал, раздвигая края раны, что было непросто, поскольку присущая луп-гару способность к восстановлению вынуждала плоть сомкнуться и зарубцеваться. Лишь там, где застряло серебро, ничего не происходило. Волокна шипели и отмирали, стоило им соприкоснуться с металлом.

Жан привык иметь дело с ранами на охоте. Во время травли оленя или другой крупной дичи нередко страдали загонщики, поэтому ему не составило большого труда извлечь из плеча пулю, едва он узнал, что рана все равно исцелится и ему незачем беспокоиться о здоровье сына.

Вытащив серебро из плеча, он отложил пулю в сторону и одновременно с отвращением и любопытством наблюдал, как начался процесс исцеления. Через несколько минут они с Пьером не увидели на коже ничего, кроме блеклой розовой линии.

— Останься с ним и успокой, когда он очнется, — сказал Жан старшему сыну. — Объясни ему, что произошло и что своей жизнью он обязан Малески.

Пьер с этим не согласился.

— Но мне нужно узнать, что случилось в часовне! — горячо запротестовал он.

— С Флоранс все хорошо, ты же сам слышал. — Жан стал карабкаться вверх по лестнице. — Останься с ним, — резко приказал он, дал упасть люку и после некоторой заминки задвинул засов.

«Нужно, чтобы оба сидели взаперти. Нельзя больше позволять им бродить, где вздумается. Пусть сидят в каморке, пока бестия не будет убита», — заключил он, исполняясь сострадания к собственной плоти и крови. Но опасность для всей округи была слишком велика.

Малески устроился в маленькой хижине со всеми удобствами: снял плащ и сварил в котелке кофе. В низкой комнате витал соблазнительный, экзотический запах.

— Откуда у вас…

— Никогда не трогаюсь в путь без маленького его запаса, — с улыбкой ответил молдаванин. — Если вырос в стране, где властвуют турки, рано или поздно приобретаешь к нему страсть, а после и зависимость. — Он налил леснику черной жидкости. — Осадок на дне не пейте, он невкусный.

Жан сел на скамью.

— Как давно вам известно, что Антуан луп-гару?

— Я узнал это, лишь когда увидел его в часовне при монастыре Сен-Григория. До того… то того лишь подозревал.

— И как вышло, что вы сразу поняли, что творится в Жеводане? — Лесник попробовал горький напиток и тут же затосковал по меду, чтобы его подсластить. — Что это за разговоры про гиену?

— По всей видимости, мы наконец-то заговорили начистоту, — мрачно улыбнулся Малески. — Вам следует знать, мсье Шастель, я не впервые сталкиваюсь с этим существом. За свою жизнь я прикончил уже двадцать два вукодлака, как их называют у меня дома. Десять из них — на родине, остальных — в прочих европейских странах. Но такой разновидности оборотня, какая обитает в Жеводане, я не встречал никогда. — Отпив маленький глоток, он удовлетворенно вздохнул и потянул носом горячий пар. — Собственно говоря, я преследовал самца. Я уже четыре раза его почти уложил, но всякий раз в последнее мгновение он от меня ускользал. Он выглядит не как обычный волк-оборотень. В нем соединились черты различных бестий, похож на гиену, волка и крупную кошку, и черт знает, на кого еще. — Он глянул на лесника поверх опять запотевшего пенсне. — Когда я услышал первые известия из Жеводана, я сразу понял, кто тут нападает на людей.

— Это мы привлекли бестию в Жеводан. — Внутренним взором Жан видел перед собой труп луп-гару в Виварэ. — Я убил вашего самца… Нет, это сделал Антуан, разнес ему голову на куски. Самка напала на нас, занесла зародыш зла в моих сыновей и последовала за нами, чтобы наказать наши родные края за смерть своего спутника.

— Хотя бы одну бестию вы уничтожили. — В лице Малески читалось облегчение. — Значит, нам остается только одна, так как ваших сыновей я в счет не беру. — Он немного помолчал, словно собирался с духом. — Мсье Шастель… сегодня ночью я наткнулся на следы Антуана и видел, как в волчьем обличье он спаривался с самкой. Вполне возможно, что семя даст плод, и твари размножатся. Это грозит таким ужасом, в сравнении с которым преследование здешних гугенотов покажется безобидной забавой. — Он закинул ноги на деревянную скамью. — Как бы то ни было, я понятия не имею, кто самка, то есть кто она в человеческом облике. А вы?

— Тоже. Но у меня есть кое-что другое, что я хотел бы вам показать. — Жан чувствовал, как кофе придает ему сил, ощущал себя живым и бодрым. Он пошарил под столом, где в щели спрятал маленькую записку с рецептом напитка, который должен освободить от проклятия его сыновей, и протянул ее Малески. — Что вы на это скажете?

Молдаванин оглядел листок через очки, внимательно перечитал несколько раз строчки и вернул записку леснику.

— Это для меня новость, мсье Шастель. До сих пор я всегда тварей убивал. Вам следует знать, что в своих разъездах я не встречал никого, подобного вам и вашим злополучным сыновьям. Но ясно одно, теперь у нас, по меньшей мере, две причины уничтожить самку. — Он допил кофе. — Но что вы будете делать, если напиток не окажет нужного действия?

Жан сжал кулаки.

— Он не может не сработать, мсье Малески.

— А если предположить? — не унимался молдаванин.

— Тогда… тогда, надеюсь, мне придет что-нибудь в голову, — увернулся Жан. — Мои сыновья безвинно стали адскими тварями, и я испробую все до последней малости, чтобы, не лишая жизни, освободить их от ужасной участи.

Малески ободряюще улыбнулся.

— Я не любитель колдовства и черной магии, но в нашем случае хочу надеяться, что напиток обладает нужными свойствами. — Встав, он по второму разу заварил осадок. — Что вам известно об охоте на оборотней, мсье Шастель?

— Чтобы их убить, необходимо серебро.

— И?..

— Больше мне не известно.

— Mon dieu! Учитывая, что вы в него не верите, он недурно вам помогает! Я знал охотников, которых оборотни рвали на куски, невзирая на все их приготовления. — Он поднял кружку, словно в тосте. — Запомните мои слова: серебро ранит и убивает их как обычных зверей, так как серебро металл луны. Луна обладает властью над оборотнями, в ночи полнолуния вынуждает их оборачиваться, и они не в силах этому противиться. Истина вырывается из них наружу. Для таких, как мы, это лучшее время охоты. В остальное время они могут превращаться, когда пожелают, когда им взбредет в голову. — Он постучал себя по поясу, на котором висел длинный нож. — Закажите себе по скорей охотничий нож из серебра, мсье. Для ближнего боя. В остальном сами скоро разберетесь. По своему сыну вы уже заметили, что их раны исцеляются сами собой. Для верности можно отравить клинок и пули. От отвара волчьей травы у них кровь застывает в жилах.

Жан слушал как зачарованный.

— И как узнают такие тайны, мсье Малески? Сколько подобных тварей существует?

— Как я вам говорил, я много читаю, — с усмешкой отозвался седовласый молдаванин. — И на своих охотах я многое испробовал. Да будет вам известно, не все из предлагаемых в них средств действуют против того или иного конкретного оборотня. Их число… — Он пожал плечами. — Это вопрос не ко мне, но вместе с застреленным вами их на двадцать три меньше. — Он рассмеялся. — Что еще вам следует знать, когда пойдем на охоту за бестией? — размышлял вслух он. — Трудность в числе легенд, которые ее окружают.

Внезапно он осекся, его взгляд скользнул к окну, потом он широко ухмыльнулся.

— Я знаю сотни их свойств, — весело продолжал он. — Например, что они совершенно непохожи на аббатису, которая надела второе покрывало из снега и чьи зубы стучат так громко, что выдают ее присутствие. — Он кивнул на окно. — Заберите ее с холода, пока она не обратилась в ледышку.

Эхом к его словам раздался нерешительный стук в дверь. Испуганно подскочив, Жан ее распахнул, и в хижину вошла Григория, чей плащ сверху донизу был запорошен снегом.

— Bonsoir, messieurs, — с трудом выдавила она.

Лесник снял с нее плащ и подвинул ей табурет поближе к огню в очаге. Аббатиса с благодарностью села у огня, и чуть позже Малески протянул ей заваренный кофе. Она едва не пролила его, пальцы у нее замерзли так, что едва слушались.

— Скорее уж bonne nuit[27]! Что заставило вас прийти сюда ночью, да еще в такую метель, достопочтенная аббатиса? — с наигранной заботой поинтересовался молдаванин. — Что-то случилось? Бестия зашевелилась?

Жан недоверчиво уставился на гостью. Ее внезапное появление показалось ему весьма необычным — к тому же здесь, в этом удаленном домике, о существовании которого было известно лишь немногим, — и подозрения, что аббатиса знает что-то про бестию, его еще не покинули.

— У нас в часовне для паломников… там стреляли. Мы нашли кровь на плитах и подумали, что… что один из месье Шастелей последовал сюда за бестией и убил ее. — Она отпила глоток кофе. — Пора рассказать вам правду, мсье Шастель. — Аббатиса окинула его долгим взглядом. — Вы… вы охотитесь не на волка. Это луп-гару.

Жану показалось, в ее серо-карих глазах он увидел плохо скрытый страх и заботу. Заботу о нем? Вся злость на нее растворилась в мгновение ока.

— Уж не наслушались ли вы болтовни ваших овечек, достопочтенная аббатиса? — прикинулся скептиком Малески. — Так нам следует бегать за сказочным существом?

— Это не сказки, мсье Малески, — резко возразила она. — Вы не из наших мест. Вы, скорее всего, не знаете, что Франция и раньше была в центре охоты на луп-гару.

— Вы говорите про средневековые облавы ради уничтожения якобы оборотней, во время которых лишились жизни тысячи безобидных волков? Или про многочисленные процессы вашей церкви против простых людей, которых обвиняли в том, будто они обращаются в волков? С вашего позволения, достопочтенная аббатиса, это не имело никакого отношения к охоте на оборотней. Это было чистейшее безумие.

— У меня сложилось мнение, что вы человек начитанный, — отозвалась аббатиса. — Заверяю вас, что под суд попали не только простые люди. Согласно документам нашего монастыря, инквизиторы в Овере, Виварэ и Жеводане охотились на луп-гару и, насколько я знаю из протоколов, зачастую успешно. — Она перевела взгляд на Жана. Он видел, что она говорит совершенно серьезно и что это дается ей нелегко. — Да защитит нас Господь от возвращения бестий, которые попытаются снова установить свое царство! — прошептала она.

— А вы не боитесь; что какой-нибудь новый инквизитор постучит в дверь вашего монастыря и проверит вас с остальными монашками, как в свое время славный судья Пьер де Ланкр в Бордо? — едко спросил Малески.

— Де Ланкр? — спросил Жан. Он не привык, чтобы с аббатисой спорили другие. — При чем тут Бордо?

— Более всех прочих в связи с дьяволом де Ланкр обвинял священнослужителей и за год изыскал не менее шестисот виновных. — Малески пристально наблюдал за аббатисой. — Мсье де Ланкр подробно сообщает о посещении одного четырнадцатилетнего пастушка, которого за очевидное слабоумие отдали под опеку монастыря. Невзирая на благочестивое место заточения, его не покинула тяга к сладкой плоти молодых девушек. Как утверждал де Ланкр, пастушок был луп-гару. Поправьте меня, если я в чем-то ошибся, достопочтенная аббатиса.

Григория возбужденно вскочила.

— Я прекрасно понимаю ваши намеки, мсье Малески, и воздержусь от сходных упреков. В наших стенах живут две таких несчастных, потерявшихся душ, и они столь кротки, что испугаются и комара. И уж тем более не способны бегать по округе и нападать на людей. — Она снова повернулась к Жану. — Это настоящий луп-гару, мсье! — воскликнула она. Схватив плащ, она пошарила по карманам, пока не нашла несколько смятых листков бумаги, которые протянула леснику. — Я вам записала, что известно про это существо и что против него можно использовать, дабы его уничтожить. Хотя теперь я сомневаюсь, нуждаетесь ли вы в моей помощи… Сдается, мсье Малески лучше меня разбирается в этих делах.

— Я? Ну, я посетил многие библиотеки. Дождь часто шел, приходилось где-то искать укрытие.

Григория не откликнулась на насмешку молдаванина, а Жан тем временем взял первый листок. При этом он нечаянно коснулся ее теплых пальцев. Больше всего ему захотелось их сжать, но он подавил это желание, разрешив себе лишь посмотреть ей в лицо. С мгновение она удерживала его взгляд, а после опустила голову.

— Становится все интереснее! Я люблю учиться, — продолжал Малески, поудобнее устраиваясь на угловой скамье. — Не будете ли так добры прочитать вслух, мсье Шастель? Про серебро можете опустить.

Уже с первой же прочтенной фразы Жан усомнился, будет ли польза от того, что выписала из книг монастыря Сен-Грегуар аббатиса.

— Тару способен творить не только зло, но и добро, — скептически прочел он. — Его можно узнать по волосам на ладонях, по сросшимся бровям, по сильному запаху и ненасытной алчности к женщинам и сырому мясу.

— Последнее верно во всех случаях, — заметил Малески, уже ухмыляясь до ушей.

— Тару стареет медленнее обычного человека и может прожить более ста лет, внешне оставаясь тридцатилетним. Зубы у него никогда не выпадают и белы как снег, он никогда не ступает на освященную землю…

— И как же он тогда оказался в часовне? — тут же вмешался Малески. — По всей видимости, кое-какие сказки сюда все же закрались.

— Луп-гару ненавидит ведьм и колдунов и борется с ними повсюду, где только может найти, так как боится их козней, хотя и сам владеет чарами, — читал Жан, и его сомнения росли от строчки к строчке. — Взглядом он подчиняет своей воле даже самых благочестивых, а его голос толкает кротких на разбой и заманивает девиц до свадьбы в постель, где тару лишает их девственности. Его вой вселяет страх в каждого, его зубы наносят раны, которые уже не исцеляются, когти у него тверды как кованое железо и прорезают мрамор и камни как воск. — Он опустил листок. — Вы хотите нас напугать, аббатиса? Если верить автору этих ненадежных откровений, нам понадобится все воинство небесное, чтобы выстоять против оборотня.

— Там еще есть что-нибудь? — поинтересовался Малески, набивая трубку. — Я люблю слушать сказки.

— Вам это понравится, — отозвался Жан, скользнув глазами по следующим строчкам. — Жертва луп-гару вынуждена оставаться при нем призраком и служить ему до самой его смерти. Господи Боже… — Он набрал в грудь побольше воздуха. — Предположительно, полная луна их защищает, когда они купаются в ее свете: в такую ночь любой клинок со звоном отскочит от их шкуры.

Он прервал чтение, поскольку Малески расхохотался. Молдаванин сгибался от смеха, из осторожности положив трубку на стол, чтобы она не упала. — Хватит, мсье Шастель, хватит, — задыхаясь, попросил он и провел рукой по коротким седым волосам. — Я живот сейчас надорву!

Григория гневно на нее уставилась.

— Мсье Малески, вы не выказываете уважения к моим стараниям спасти жизнь вам и мсье Шастелю.

— Я отдаю должное вашим стараниям, достопочтенная аббатиса. — Он стер со щек слезы. — Вы были правы в своем предположении: я обладаю некоторыми познаниями. Кое-что из того, что зачитал нам мсье Шастель, возможно, правда, но я, во всяком случае, ни о чем таком не знаю. Возможно, существуют и другие способы прикончить оборотня, но, чтобы уничтожать тварей, я предпочитаю серебро, будь то нож или пули. — Встав и подойдя к очагу, Малески поднял шпицами тлеющий уголек и раскурил трубку. — Оба делают свое дело.

— Выходит, вы о них знаете? — Григория смотрела на него во все глаза. — Значит, вы приехали в Жеводан по поручению святого престола?

— Нет, достопочтенная аббатиса. Я езжу по собственному почину, — ответил он, пыхтя трубкой. — На крестовый поход против них, говоря вашими словами, меня подвигли личные причины. С Ватиканом я уж точно ничего общего не имею. В Молдавии Аллах мне был ближе христианского бога.

Грохнул ставень. Ветер сорвал его с петель и теперь бил им в стекло.

— Метель усиливается. — Жан пошел к двери.

— Где ваши сыновья, мсье? — осведомилась Григория. — Неужели они в эту погоду ищут по лесу бестию? Они убили тварь в часовне?

— Антуан и Пьер… Они в небольшой хижине неподалеку отсюда. Не стоит беспокоиться, — непринужденно увернулся лесник и вышел на улицу.

Малески и аббатиса увидели его из окна, увидели, как сильный ветер рвет его одежду и седые волосы, пока он пытался усмирить расходившийся ставень.

— Сегодня ночью вам в монастырь Сен-Грегуар уже не попасть. — Малески наблюдал за снежинками, которые летели почти параллельно земле, пока лесник не закрыл окно снаружи. — Придется вам переночевать здесь. — Он постучал себя в грудь чубуком трубки. — И вообще, в часовне был я, достопочтенная аббатиса. Бестия застала меня за молитвой. Мне пришлось защищаться, и я благодарю высшие силы, что позволили мне принести мушкет в дом Божий, а не оставить его прислоненным к стене у двери.

Вернувшийся Жан подтвердил предположения Матески относительно непогоды и предложил ему комнатенку своих сыновей.

— Вы, аббатиса, останетесь здесь спать перед очагом, а я составлю компанию мсье Малески. Вам никто не помешает.

Кивнув в знак согласия, Малески выбил трубку.

— Ночь выдалась тяжелая, и я откланяюсь. Покойтесь с миром, но не умирайте.

Подмигнув, он исчез за дверью в каморку Пьера и Антуана.

Жан втайне надеялся на то, что молдаванин покинет комнату первым. Подложив дров в очаг, он рассеянно смотрел, как пламя танцует по поленьям, как они вспыхивают и трещат.

— Вам известно что-нибудь о противоядии? — неожиданно решил он испытать Григорию. — Можно избавить человека от проклятия луп-гару, не убивая несчастного? Предположим, нам удастся поймать его живым, не было бы на ваш взгляд великой победой над бестией, если бы мы спасли его и его душу?

Григория долго молчала.

— В архивах монастыря я нашла запись, в которой говорится о микстуре, дарующей обратное превращение. Предположительно, дарующей. — Она внимательно посмотрела на него. — Но это… нехристианское снадобье. Это черная магия, а потому ее нельзя применять. Ваше желание спасти несчастного, одержимого злом, делает вам честь, но… он безвозвратно потерян. Мне бы хотелось быть рядом, когда вы его найдете, помолиться, чтобы спасти его душу и не оставлять ее во власти зла. — Ее взгляд стал пронизывающим. — Обещайте, что пошлете за мной, прежде чем о вашем успехе узнает кто-то еще!

Жан расслабился. Она сказала правду! Взяв ее за руку, он торжественно ее сжал.

— Это клятва, которую я охотно принесу.

Некоторое время они сидели, не разжимая рук. Отблески пламени придавали ее лицу неодолимую привлекательность. Жану чудилось, что его тело захватывает некая сила, превозмогающая разум и приказывающая ему податься вперед и поцеловать.

Григория чуть отстранилась, но, не давая ей сбежать, он нашел ее губы. Он попытался ее обнять, но она отпрянула.

— Мсье Шастель! Нет! — Она постаралась придать голосу решимости. — Я невеста Господня!

— Простите меня, — смущенно пробормотал он и отодвинулся, не выпуская ее руки. — Не знаю, что на меня нашло.

— Я знаю. — Григория грустно улыбнулась, пряча смятение. Вопреки ожиданиям его губы оказались теплыми и мягкими и высекли в ней искру, которой никак нельзя было позволить разгореться в пламя. Она едва не забылась. — Такое не должно повториться, и я прошу вас уважить мое желание. — Она приложила ладонь к его щеке, словно хотела ее погладить, но затем лишь коротко, по-матерински коснулась губами его лба. — Будьте мне и дальше хорошим другом, мсье Шастель, а теперь отправляйтесь спать. — Сняв с шеи четки, она приготовилась молиться.

Он поднялся.

— Я буду… тебе я буду больше, чем добрым другом, — хрипло пообещал он.

Улыбнувшись, он ушел в каморку сыновей, чтобы лечь на кровать Пьера. Выбравший койку Антуана Малески тихонько храпел в глубоком и крепком сне, вой метели и скрип бревен сотрясаемого порывами ветра дома его не беспокоили.

На живительное воздействие кофе Жан списал то, что сам он не мог заснуть и видел перед собой Григорию, не важно, смыкал ли он веки или открывал глаза. Он подозревал, что с ней происходит то же самое.