Ритуал

Глаза 27

За прошедшие месяцы смесь трав оказала нужное действие. Как вы мне и говорили. — Аббатиса с мгновение задумчиво рассматривала льняной мешочек, который уже собиралась дать Жану Шастелю, но потом отложила в сторону. — Валериана его успокоила. Крапива подействует против яда в крови, который и есть источник лихорадки. Но он еще не совсем излечен. Поэтому придется применить более сильное средство. Приготовить его непросто и требует много времени и труда, но по воздействию с ним ничто не сравнится. Это вытяжка из первоцветов и валерианы, смешанная с розмариновым кварцем.

— Во что мне это встанет?

— Ни во что, мсье Шастель. Наш долг помогать страждущим. А как мне открыл Пьер, он тяжко страдает от своих приступов.

— И когда же он вам это открыл? Я запретил ему ходить в Сен-Грегуар и встречаться с Флоранс. — Жан чувствовал, как в нем закипает ярость. Но это был гнев не на Григорию, к которой он, как и прежде, питал сильные чувства. Ни бог, ни дьявол не сжалились над ним. Вероятно, оба наслаждались его мучениями.

Ему никак не удавалось понять, чему приписать эту особую ярость. А постоянное недовольство собой, ведь он никак не мог найти и убить бестию, не улучшало положения. Без крови бестии не будет избавлёния для его зараженного сына.

С того весеннего дня Антуан не покидал подземелья под амбаром, скованный пятью цепями, и в зависимости от дня казался то более, fo менее смирившимся со своей судьбой. Иногда он страшно буйствовал в волчьем обличим, и его приходилось усыплять сильными успокоительными отварами, иногда он плакал от отчаяния на обломках искореженных нар и требовал, чтобы его либо застрелили, либо отпустили сейчас же.

Малески, Пьер и Жан не делали ни того ни другого. Они бродили по расцвеченному осенними красками Жеводану, по вересковым и пожухшим травяным лугам, мимо гранитных валунов, по ущельям трех гор, по зелено-желтым полям дрока, по тенистым еловым и лиственным лесам, но нигде не находили ни следа твари, означающего разом смерть и освобождение.

При этом они снова и снова натыкались на охотничьи отряды молодого маркиза д’Апше, который взял себе в голову, избавить людей от бестии. Жители любили за это молодого аристократа. Для Малески и Шастелей он обернулся нежеланным соперником.

Лишь раз бестия нанесла новый удар, разорвав человека. Даже если число убийств, о которых не заявили весной, летом и в первые недели осени, было много выше, в Жеводане и Виварэ, в Севане и Овере царило почти облегчение. Бестия была уже не так прожорлива, как раньше.

Малески подозревал, что она подыскала себе пещеру, чтобы в безопасности произвести на свет потомство, выкормить его и защитить. Это подарило им передышку, но после исчадья ада вырвутся на волю. Более голодные, более алчные и более смертоносные, чем когда-либо.

— Но она еще здесь? — услышал Жан вопрос Григории. Судя по ее тону, это была не первая ее попытка получить ответ.

— Да, она определенно здесь. Ваши молитвы и благочестивые просьбы ее не отогнали, — нехотя ответил он и взял пузырек. — Вы угадали мои мысли?

— По вашему лицу это было нетрудно. Но скажите, видел ли кто-нибудь бестию живьем или лишь находили трупы несчастных? — Она криво улыбнулась из-под черной вуали. — Разве не может быть так, что ее уже поймали, а вместо нее разбойничает обычный волк?

— Нет. Не тешьте себя ложной надеждой. Она еще в лесах. Она выжидает и радуется, что люди возомнили, будто они в безопасности, и станут теперь беспечны. Тогда она начнет жрать их сызнова, больше, чем за прошедшие годы.

Он смолчал о том, что верит в теорию Малески, будто бестия, подыскав себе надежную пещеру, уже родила приплод и начнет вновь творить свои бесчинства, едва лишь у ее отродья откроются глаза и потомство не будет столь беззащитно. А если в еще не вошедших в силу бестиях проснется тяга к плоти, вся земля в округе оросится кровью людей и скота.

— Когда он в последний раз был у нее? — сменил Жан тему разговора.

Григория сразу поняла, кого имеет в виду лесник.

— Точно не знаю. Наверное, месяц назад. Они временами беседуют, а я слежу за тем, чтобы ничего больше не случилось, мсье Шастель, будьте уверены. Греху нет места в стенах Сен-Грегуара.

— Вы все еще не против того, чтобы мой сын и ваша воспитанница обручились?

Григория подалась вперед, накрыв ладонью крест, покачивающийся у нее на груди.

— Пьер очень милый молодой человек, мсье Шастель, в нашем дурном безбожном мире таких осталось немного. Он не богат, но для меня это не имеет значения. То, что Флоранс и ваш сын любят друг друга вопреки всем препятствиям, любят, хотя видятся не чаще нескольких раз в год, не позволяет мне сомневаться в искренности их чувств. Их любовь выстояла даже в страшных событиях этой весны. — Взяв его руку, она крепко ее сжала. — Они получили мое согласие, мсье, и я прошу вас, дайте и ваше, как только с бестией будет покончено.

Жан смотрел на свою руку, на сильные и, тем не менее, тонкие пальцы аббатисы, и по его телу пробегала приятная дрожь, вызванная прикосновением женщины, ради которой билось его сердце. Он ничего не мог с собой поделать: поднял левую руку и накрыл своей ладонью ее.

Григория не отняла руки. Уже немалое время назад она вынужденно призналась себе, что ее душа жаждет не только Божьей благодати, но и близости чудаковатого прямодушного лесника, передавшего свою искренность Пьеру. При зачатии Антуана, верно, вмешался дьявол.

И все же… этого не должно случиться!

— Мсье, — с запинкой, но серьезно начала она. — Еще раз прошу вас… будьте моим другом, не более того. — Она встретила взгляд карих глаз. — Поверьте, не будь я…

Ее рука с такой силой сжалась на кресте, что ей стало больно, и она почувствовала, как острые края врезаются в кожу. По ладони теплом побежала кровь.

И в то мгновение, когда ей показалось, что она одолела демона страсти, Жан наклонился и долгим поцелуем поцеловал ее в губы.

Закрыв глаза, она наслаждалась нежным прикосновением, блаженством, какого не ощущала уже многие годы. Но в голове у нее раздался громкий голос совести, назвавшей ее грешницей, и она отпрянула.

— Жан, — с дрожью в голосе, не поднимая век, произнесла она. — Нет! Наш поступок заведет нас обоих в геенну.

— Почему? — хрипло отозвался он. Возбуждение сдавило ему горло. — Потому что мы следуем своим чувствам? Разве не говорят, что Господь сводит людей? Верующий сказал бы, на то Божья воля, что мы нашли друг друга. Может, он хочет, Григория, чтобы ты покинула Сен-Грегуар…

— Нет! — тихо отозвалась аббатиса, открывая серые глаза. — Себя и свое тело я посвятила Господу.

Жан стал. Он долго смотрел на нее, глаза у него становились все жестче.

— Теперь я понимаю, почему должен дать согласие на брак Пьера и Флоранс, — сказал он. — В их союзе ты видишь замену нашим неисполнимым желаниям, я прав?

— Это не так, — без промедления воспротивилась Григория. — Они любят друг друга, в этом нет сомнений.

— А как же мы? — мрачна вопросил он. — Ты знаешь о моих чувствах к тебе. Я думал, что никогда больше подобного не испытаю. Но теперь я снова полюбил, и мне безразлично, что люблю я женщину, которая принадлежат церкви! Ты заставила меня забыть обо всех условностях. Этот поцелуй доказал, как сильно мы тоскуем друг по другу. Что, если это дар Божий, Григория? Ты правда хочешь от него отречься?

— Это слабость плоти, — возразила она и, поднявшись, повернулась к нему спиной, чтобы посмотреть в окно. — Теперь иди и отнеси сыну лекарство. Оно ему необходимо.

Григория слышала, как он идет к двери, как дверь открывается и закрывается снова. Скрипнули половицы, стукнула еще одна дверь, потом она увидела, как он проходит мимо мастерских и странноприимного дома, направляясь к воротам. Ни разу он не обернулся.

Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся под аркой ворот, потом опустила глаза на рану в ладони, нанесенную острыми краями распятия: ее кровь окрасила серебро красным.

«Что со мной творится? Что же мне делать?»

Вновь обхватив крест, Григория еще сильнее сжала пальцы, пока кровь не потекла вниз по запястью.

В дверь постучали.

— Минутку. — Она прижала к руке платок, чтобы прикрыть рану. — Входите.

В комнату со стопкой книг вошла монахиня. Увидев кровь, она побледнела.

— Пустяк, сестра Магдалена. Я порезалась, — солгала Григория. — Что ты мне принесла?

Монахиня положила книги на стол.

— Число мотков спряденной шерсти, достопочтенная аббатиса. В первой половине года мы хорошо потрудились.

Здоровой рукой Григория перелистнула страницы первого тома, пробегая глазами по строчкам, но, по сути, не видя их. Слишком она была взволнована. Слишком человеческие побуждения и чувства потрясали основы ее веры и обета Господу. А ведь она всегда считала себя сильной.

— Вы уже получили ответ из Рима на ваше послание? — вдруг тихо спросила сестра.

— Из Рима?

— Да, на ваше письмо. Разве вы забыли? Оно ведь лежало у вас на рабочем столе. — Сестра Магдалена заметно смутилась. — Простите, что я так поздно его отослала, но я обнаружила его, лишь когда протирала пыль под хозяйственными книгами, достопочтенная аббатиса. Простите мне мое упущение, что я слишком невнимательно смотрела. Моя небрежность не причинила вреда нашей общине?

По телу Григории пробежала ледяная дрожь. Она совершенно забыла о письме, написанном полгода назад. Собственно говоря, она вообще не хотела отсылать его до смерти бестии, чтобы до появления неизбежных папских посланников ей осталось достаточно времени уладить собственные дела.

— Все не так плохо, — заставила она себя произнести. — Ничего важного, лишь короткое сообщение. Когда ты его отослала?

— Месяц назад, достопочтенная аббатиса.

Месяц! Григорию охватил страх. Несомненно, папа уже прислал в их край нового конфидента. Она задумчиво глянула за окно, словно могла опознать посланника в группе паломников, которые как раз толпились во дворе, и по его лицу прочесть, с каким поручением он прибыл.

Ведь он подвергал немалой опасности достижение ее собственной цели.

Флоранс радовалась, что пошла с монахинями в Овер. Аббатиса больше не спускала с нее глаз, почти совсем лишила ее свободы и не выпускала за стены монастыря. Посещение деревни ради продажи производимого в монастыре было единственным исключением. Исключение со строгими оговорками.

— Поправь, пожалуйста, Флоранс, хорошо? — попросила сестра Марта и указала натолстый моток шерсти, который упал на бок и грозил скатиться с грубо сколоченных козел.

— Сейчас.

Подбежав, Флоранс схватила моток, прежде чем тот упал в грязь. Подняв взгляд, она посмотрела в конец улицы. Люди подходили взглянуть на привезенное, поторговаться, поболтать.

Она надеялась сегодня вновь увидеть его. Пьера. Она излила ему душу, едва пришла в себя после ужасных событий у подножия Моншова. Ей было бесконечно жаль, что она ранила его стилетом. Объяснить это она могла лишь безмерным страхом. Теперь, когда она узнала о лихорадке возлюбленного, объяснилось и тогдашнее смятение у него на лице. Он простил ей раны и тысячу раз извинялся, что напугал ее. Антуана она с тех пор не встречала, что бесконечно ее радовало.

— Принесу немного воды.

Взяв котелок, Флоранс направилась к колодцу, недалеко от которого были расставлены их козлы.

Похолодало. Вершины гор уже побелели от первого снега, ветер гнал холод в леса. Зима в Жеводане всегда начиналась раньше. Еще одна причина покинуть этот проклятый уголок королевства.

Тяжело дыша от напряжения, она нажала несколько раз на рычаг скрипучего насоса. В котелок плеснула прозрачная ледяная вода. Глядя в нее, Флоранс спрашивала себя, каково будет жить на севере. Или на красивой Луаре, где из одного замка видно другой. Вот где бы ей хотелось жить. Жить, учить и наслаждаться одним с Пьером домом.

Мысль о совместном будущем таила в себе и мрачную тень. Флоранс пока хранила свою тайну, хотя и знала, что рано или поздно придется открыть ее возлюбленному. С тех пор, как из ребенка она превратилась в женщину, она страдала от сильных кровотечений и болей в нижней части живота, которые временами перерастали в приступы безумия. Они нападали на нее и проходили, и Григория делала все, чтобы в помешательстве она не причинила себе вреда. Отвары и настойки аббатисы смягчали боли и превращали дни, когда она мучилась больше всего, в приятное оцепенение. Тем не менее, она пугалась всякий раз, когда, просыпаясь, обнаруживала, что все ее тело в крови. В ее собственной крови.

До середины наполнив котелок, она вернулась к козлам, перед которыми уже стояли первые покупатели. Разведя костер, поставила среди поленьев котелок, чтобы вода закипела и можно было заварить травяной чай. Напиток убережет крестьян от вездесущего холода.

Флоранс выпрямилась, и над левой грудью в ее платье маняще зашуршало. Это было письмо, которое дала ей аббатиса и которое она всегда носила при себе. «Знак того, что твоя мать жива», — сказала тогда Григория, и по ее лицу нельзя было прочесть, рада она тому или нет.

Девушка не смела разорвать конверт и прочесть строчки, ведь она уже давно смирилась со своим положением. Ее семья — Сен-Грегуар. И, тем не менее, она непрестанно испытывала уколы любопытства, которое подзуживало хотя бы заглянуть в конверт. Всего разок… Ее левая рука невольно скользнула под плащ, нащупала бумагу.

В деревню с шумом ворвалась группа всадников, их бурное появление помешало Флоранс достать письмо. Возглавлял группу известный всем в округе молодой маркиз Жан-Жозеф д’Апше.

Кавалькада направилась к козлам монахинь, ее предводитель натянул поводья и приподнял шляпу.

— Доброго вам дня.

Для аристократа на молодом человеке было почти скромное платье коричневых и зеленых тонов, светло-русые волосы падали на плечи, придавая ему что-то отчаянно дерзкое. На плече у него покоился мушкет, бока лошади блестели от пота.

Он спешился, и спутники последовали его примеру.

— У вас не найдется глотка горячего чая? — Он улыбнулся Флоранс.

Девушка не могла не восхищаться упорством и решимостью маркиза, годами лишь немногим старше ее, который поклялся прикончить бестию, и потому улыбнулась в ответ.

— Ну, конечно, мсье маркиз.

Тут же рядом с ними возникла сестра Рогата, подставляя глиняные кружки, которые Флоранс наполнила горячей жидкостью. Рогата была своего рода глазами аббатисы, надзирала за Флоранс при каждом выходе за стены монастыря. Про себя Флоранс окрестила сестру цербером.

Подавая маркизу чай, она взглянула ему в лицо и заметила, что он пристально ее рассматривает. Такой взгляд она уже встречала у мужчин.

— Вам сопутствовал успех, господин маркиз? — попыталась она его отвлечь. — Судя по вашему виду, вы немало часов провели в седле.

Приняв кружку, он отпил глоток и довольно вздохнул.

— Ваш чай согревает, мадемуазель. В воздухе уже пахнет зимой, а ветер так и жалит. — Он опустил лицо поближе к пару. — Мы действительно давно в дороге, но ни следа треклятой бестии. Вокруг Монмуше слишком много ущелий, слишком много густых лесов. Будь моя воля, я бы сжег их дотла, чтобы лишить бестию укрытия. — Он горько рассмеялся. — А вот отца, боюсь, не слишком порадовало бы, если бы я лишил его драгоценной древесины.

— Так вы полагаете, что бестия прячется там? — спросила Флоранс.

Кивнув, он уже собирался было ответить, но тут подошла пожилая крестьянка и упала перед маркизом на колени.

— Благослови вас Господь, мой господин! — почти слезно воскликнула она. — Вы единственный, кто защищает нас от бестии. — Она поцеловала его грязный сапог. — Благослови вас Господь.

Взяв ее за плечи, маркиз дал ей понять, что она может подняться.

— Спасибо, но нет необходимости, падать передо мной в грязь. Нам известно, что мы в ответственности перед людьми, которые живут на нашей земле и в Жеводане. Я лишь исполняю мой долг.

— Долг, о котором великие сего королевства забыли.

Женщина поклонилась. Прозвучало ее замечание двусмысленно, и его вполне можно было расценить как крамолу против короля, но сейчас уже многие разделяли ее мнение, и никто не стал бы на нее доносить.

— Клянусь, что не успокоюсь, пока бестия не будет лежать мертвой у моих ног, — торжественно объявил маркиз. Все поверили его словам.

Флоранс внимательнее вгляделась в молодого человека. Она питала к нему глубокую признательность и, если бы не Пьер, Жан-Жозеф д’Апше, несомненно, тронул бы ее сердце.

По всей видимости, он сумел прочесть ее мысли, так как повернулся к ней.

— Могу я в ответ на вашу любезность пригласить вас в мой замок Беске, мадемуазель? — с легким поклоном спросил он. — Вы оказали бы мне честь.

Вперед протолкалась сестра Рогата, ясно давая понять, что такое предложение не найдет одобрения в монастыре.

За околицей показалась вторая кавалькада, эта бесцеремонно прогрохотала по улице, ни на кого и ни на что не обращая внимания. У первого же дома, где имелся большой сарай, всадники остановились и криками потребовали веревки, быков и помощников.

Маркиз обернулся.

— Люди графа де Моранжье, — вполголоса сказал он. — Что им тут надо? — Вернув Флоранс чашку, он поспешил к кавалькаде.

Девушка хотела побежать за ним следом, но, положив руку ей на локоть, сестра Рогата ее удержала.

— Нам лучше подождать здесь, — тихо сказала она.

Флоранс наклонилась, чтобы подложить в костер полено и чтобы травяной чай не остывал, и одновременно посмотрела в щель под козлами вслед Жану-Жозефу, который заговорил с всадниками. Не прошло и нескольких мгновений, как он бегом вернулся назад.

— Нашли карету, ее почти засосало в болоте, — поспешно объяснил он и вскочил в седло. — Надо попытаться ее вытащить.

Его спутники тоже сели на лошадей и вместе с людьми Моранжье выехали из Овера.

Рогата удовлетворенно кивнула, ведь приглашение теперь совершенно позабылось, и занялась товарами. Флоранс же пожалела о внезапном отъезде молодого маркиза. Возможность погостить в замке и заглянуть в мир аристократов очень ее привлекала. Хотя бы посмотреть, как живут те, кто окружил себя роскошью.

Она несколько раз помешала чай и разлила его жителям деревни, собравшимся вокруг прилавка с монастырскими товарами. Сестра Рогата вновь послала ее за водой. Взяв ведро, Флоранс направилась к насосу, который отказал совсем. Наверное, от холода заело механизм.

Чуть раньше неподалеку от рыночной площади Флоранс приметила родничок, вода из которого весело била в каменную чашу, и сейчас девушка отправилась к нему, чтобы наполнить ведро.

Она вычерпывала ледяную воду руками, пока они не онемели. Внезапно на нее упала тень.

— В следующий раз возьму черпак, сестра Рогата, — сказала она, не поднимая глаз, и продолжила работу.

Вдруг ее схватила сзади за шею сильная рука и рывком толкнула вперед, одновременно кто-то выбил почву у нее из-под ног. Грузное тело навалилось ей на спину и плечи, не позволяя поднять голову из воды. Ее крики превратились в бульканье, она попыталась откашляться и лишь вдохнула воду.

Размахивая руками, она вдруг ухватила какую-то ткань, вцепилась в нее и изо всех сил дернула. Тяжкий груз у нее на плечах исчез. Кашляя и хватая ртом воздух, девушка подняла голову. Едва она успела раз вдохнуть, как нападавший снова бросился на нее. Флоранс показалось, она мельком увидела блеск клинка.

Сквозь пелену воды перед глазами она лишь неясно разглядела нападавшего: это был мужчина лет сорока, кряжистый, но невысокий. Лицо у него было замотано шарфом. Инстинктивно и с быстротой, удивившей ее саму, Флоранс увернулась от удара.

Разъяренный нападавший сделал шаг вперед, и снова она отпрянула — и изо всех сил ударила его ногой в пах. Со стоном он согнулся пополам, но не отступил. Вскочив, девушка попыталась убежать, но споткнулась о ведро, упавшее в раскисшую землю. В следующее мгновение она почувствовала удар и жаркую боль, пронзившую ее спину слева от позвоночника. Нападавший все-таки ее настиг. С криком она попыталась уползти, перевернулась — и нож вонзился ей в грудь! Боль была столь неописуемой, что Флоранс как парализованная осталась лежать, не в силах кричать, не в силах защищаться.

Нападавший же безжалостно ударил ей ногой в лицо, так что ее голову отбросило назад, но она едва это почувствовала. Наклонившись, он разорвал на ней платье. Его пальцы ощупали ее, схватили за грудь, словно что-то искали — потом он вдруг повернулся вправо, откуда раздались громкие крики. От резкого движения шарф у него соскользнул на подбородок.

Флоранс его узнала.

Это был человек из свиты графа де Моранжье!

Поспешно выпрямившись, он бросился бежать.

Флоранс пусто смотрела в серое осеннее небо, ощущая, как по телу сбегает теплая кровь. Наконец над ней возникло лицо сестры Рогаты, и она лишилась чувств.