Родишься только раз

Я подпираю угол дома

Я иду в магазин за манной крупой. Привычным движением продавщица расправляет бумажный пакетик, чтоб насыпать в него крупы. В кулек водопадом сыплется белая манка.

А в моей памяти встают картины прошлого. Бумажные кульки, как давно я вас знаю! Сколько я их переклеила!

С плащ-палатками нам не повезло. Фабрика „Доктор и К“ нас обидела, и отец показал ей спину. Он не позволял эксплуатировать ни себя, ни свою семью.

Отец поклялся, что с фабриками покончено раз и навсегда.

Он частенько захаживал на стаканчик вина в трактир „Золотая груша“. Как-то раз, вернувшись поздним вечером из трактира, он громогласно сообщил:

— Я нашел вам работу!

Я уже засыпала, но при этой новости весь мой сон как рукой сняло.

Отец был в самом радужном настроении.

— И уверяю вас, тут вы прилично заработаете!

— Как на пуговицах? — пустил в него стрелу Кирилл.

— Нет, гораздо больше! И пусть им будет стыдно!

Мы с братом спрыгнули с постелей и бросились в комнату родителей. Отец раздевался перед сном, сидя на кровати. Мы мигом подсели к нему и принялись наперебой выспрашивать, какую работку он нам приискал.

— Уж так и быть — скажу. Будете клеить бумажные пакеты!

Ну и обрадовались мы! Только получится ли?

— Папа, мы научимся, — поспешила я заверить отца. — Только кто нас научит клеить?

— Кто? Конечно, я! Хорошая работа. Уж вы мне поверьте! Чистая работа!

— А я сумею? — спросил Кирилл.

— Еще бы! Бранка и та сумеет! Я уверен, что справится!

— А я? — спросила мама.

— Ты, мать, тоже сумеешь! Разумеется, тебе это по плечу! Все вы будете клеить бумажные кульки. Составится славное трио! Я вас научу! И буду за вами приглядывать!

Назавтра в полдень, когда все мы были дома, к нам во двор въехала телега, груженная нарезанной бумагой. Громкий мужской голос окликнул отца. Он высунулся из окошка и, увидев телегу с бумагой, самодовольным голосом заметил:

— Что я вам говорил: новая работа! Все за мной, во двор!

Папа с Кириллом сгрузили кипы серой бумаги и стали таскать их по деревянной лестнице на второй этаж в нашу кухню. Я снимала с телеги плитки сухого клея и кисточки. Их было три.

Опять наша кухня превратилась в мастерскую. Стол был придвинут к окну, стулья прижаты к плите, а на освободившемся месте громоздились кипы серой бумаги.

Учебники и тетради перекочевали на буфет, чтоб не оказаться ненароком под штабелями бумаги.

— Папа, а почему у нас только три кисточки? — полюбопытствовала я.

— Почему? А потому! Клеить будете втроем. Я буду мастером. И приемщиком. Только, чур, работать без брака. Бракоделам уши надеру.

Отцу хотелось немедля приступить к обучению. Мама зажгла плиту, поставила на огонь миску с водой и положила туда клей. Мы с братом смотрели, как он тает, горя нетерпением поскорее взяться за дело. Мама кисточкой помешивала клей, стекавший с нее, как золотистый мед из сот.

На кухне запахло клеем. Папа засучил рукава и велел мне садиться. Обучение началось. Папа положил на стол серый лист стандартного размера, несколько раз согнул его, потом взял кисточку, окунул ее в золотистый клей, помазал загнутые края и быстро приложил их к сухим краям.

— Пакет готов! — радостно воскликнул он, затем поднял кверху свое изделие и, окинув нас веселым взглядом, закрутился на пятке. — Чем хуже магазинного? Вы скоро научитесь.

Теперь настала наша очередь. Мама, брат и я склеили по пакету. Самым способным учеником оказался Кирилл. Он склеил свой пакет быстрее и лучше всех. Поэтому мы решили распределить обязанности: мама будет варить клей, следя за тем, чтобы он не был ни слишком густым, ни слишком жидким, чтоб не пригорел и не остыл. Кирилл будет клеить, а я — загибать края пакетов, да так проворно, чтоб у него не было простоя.

Отец предложил нам записывать проработанные часы. Пусть все будет написано черным по белому. Записанные часы мы помножим на три, и уж тогда он пойдет получать деньги.

В первый же вечер работа шла как по маслу. Я делала заготовки, мама варила в горшочке клей, а брат клеил бумажные кульки. Готовые пакеты я складывала в пачку и относила в комнату.

По утрам мы тоже работали. Папа уходил на службу, а мы начинали клеить. Мы работали как заведенные, до самой школы.

После школы дело шло хуже. Кирилл убегал во двор, я на улицу, потом мы кричали друг другу из окошка и наконец с грехом пополам собирались.

Учить уроки было некогда. Все наше свободное время поглощали пакеты.

Кучер, который привез нам бумагу, приехал за готовой продукцией.

Отца не было дома. Мы втроем таскали пакеты и складывали их на телегу. Груда пакетов росла у нас на глазах, их уже полная телега.

Кучер сел на облучок, натянул поводья, и две бурые лошади тронулись. Мы с братом вихрем умчались в заднюю комнату и, повиснув на подоконниках провожали глазами лошадей, телегу и гору бумажных пакетов, пока воз не свернул на Франкопанскую улицу.

Теперь мы не давали отцу покоя.

— Папа, ступай за деньгами!

— А сколько часов вы проработали?

Что-что, а это мы знали с точностью до одной минуты! Папа помножил наши часы на три. Цифра получилась солидная.

— Куда мы денем столько денег? — спросил он, окидывая нас лукавым взглядом.

— Опять паясничаешь! — рассердилась мама. — Откуда ты знаешь, сколько тебе заплатит этот твой Пожар?

— Сегодня узнаю! Иду за деньгами!

В тот вечер мы с особенным нетерпением ждали папу. Но его все не было, и это казалось нам дурным знаком.

Он пришел поздно, и от него сильно попахивало вином. Едва он переступил порог, как мы поняли, что нас опять обидели.

— Да, я выпил! — глухо прокричал отец. — Только не на ваши деньги! Я выпил на свои! Ваши деньги целы!

Он прислонился к столу и уставился на нас влажными глазами. Я смотрела на него, стараясь понять, что сейчас произойдет: то ли он вот-вот заплачет, то ли кинется всех нас обнимать. Но ничего такого не случилось. Отец достал из кармана деньги и положил их на стол. Денег было до смешного мало.

— Не нужны мне твои жалкие гроши, — сказал я этому жиле Пожару, — продолжал отец. — А он, мерзавец, с эдакой гнусной ухмылочкой и спрашивает, уж не возомнил ли я себя каким исключением. Деньги я, конечно, взял, они ведь заработаны, и ушел. А на прощание я сказал ему, что моя семья, то есть вы, все трое, за такие гроши не станете на него батрачить.

Как карточный домик, когда в него ткнешь пальцем, рассыпалось в прах все наше хорошее настроение.

Однако мы с братом не очень убивались из-за этой чепухи. Пережили плащ-палатки и пуговицы, переживем и бумажные кульки!

Теперь мы с прежним пылом ссорились, дрались, гоняли по улице, учили уроки и вечером, усталые, возвращались домой.

Но папа нашел нам новую работу.

Как-то вечером он нам сообщил, что нас опять ждет дело.

Мы оба сникли. Ведь мы два раза пытались заработать, и оба раза нас постигало горькое разочарование. Но наш папа был идеалистом!

— Вы будете одевать фляжки!

Фляжки?! Мы и слова-то такого не слыхали.

На следующий день к нам во двор въехала подвода, нагруженная золотистой соломой.

Отца дома не оказалось, поэтому мама приняла бутылки и солому, из которых нам предстояло делать фляжки.

Мы сняли с воза нежную золотистую солому и аккуратно сложили ее на кухне. В другой угол мы составили бутылки.

Папа пришел ужинать — у него была ночная смена, увидел солому и бутылки и сразу ожил. Не доев ужин, он сел на табуретку, положил на колени пук соломы, перехватил его посередине тесемкой и поставил на него бутылку. Потом расправил солому, оплел бутылку сначала в широком месте, затем горлышко — и фляжка готова!

Отец быстро научил нас одевать бутылки. Мы сидели на скамейках, клали на колени золотистую солому, расправляли ее и сплетали вокруг пузатых бутылок.

Я работала с таким энтузиазмом, что мне даже во сне снилось, как надо мной вырастает гора из соломы, самой настоящей золотистой соломы.

В этой золотой соломе темно и тесно, так тесно, что просто нечем дышать. Я топчу ее ногами, ползаю на четвереньках, всячески пытаюсь выбраться, глотнуть свежего воздуха и наконец кричу…

Мама, уже сидевшая на кухне с шитьем, подходит ко мне и говорит:

— Здесь нет никакой соломы! Спи спокойно!

Впрочем, бутылки мы оплетали недолго. Папа поссорился с работодателем, который, как и все предыдущие, платил сущие гроши. Когда во двор въехал новый воз, отец крикнул из окна второго этажа:

— Сами одевайте ваши бутылки, мы задаром работать не будем!

Телега с соломой и бутылками уехала восвояси.

Как раз в это время я начала заниматься репетиторством. Моя классная руководительница Югова, одна из лучших учительниц, у каких мне довелось учиться, нашла мне уроки.

Теперь я тоже, как и отец, приносила домой деньги. Отец гордился мною и однажды, когда вся семья была в сборе, сказал:

— Дочка, ты уже поддерживаешь один угол нашего дома!