Родишься только раз

Сладкий сахар

Это случилось в то время, когда родители платили за все свои покупки кроны и крейцеры. Крон и крейцеров у них было так же мало, как потом динаров и пар. Маме приходилось хорошенько подумать над каждой кроной, прежде чем ее истратить.

Шли первые послевоенные годы. Нам всем хотелось сахару, но его почти никогда не было: ни дома, ни в магазинах.

А когда на столе появлялась голова сахару, мы не верили своим глазам. Неужели это сахар? Послюнив палец, я прижимала его к сладкой горке и совала в рот.

Мы с братом всегда смотрели, как мама колет и крошит сахар. Измельченный сахар она ссыпала в кульки и в коробки, а мы с жадностью слизывали со стола сахарные крошки..

Иногда в магазинах появлялся неочищенный сахар. Он был какого-то бурого цвета. Мама сердилась, мы же с неменьшим пылом водили послюнявленными пальцами по бурому сахару. И этот сахар в те трудные годы казался нам божественно вкусным.

Временами мама покупала пиленый сахар. Но он тоже не вызывал у нее особой радости. Мама считала его невыгодным.

Мне же казалось, что это лучший на свете сахар. Положишь в рот сладкий кубик, и он тает на языке.

Именно из-за этого сахара нам с братом досталась хорошая взбучка.

Папа был на службе, в своем проклятом замке, мама, взяв две сумки, отправилась в ближнюю деревню за картошкой.

Куда деть детей?

Яслей и детских садов в то время не было. Бабушек у нас здесь тоже не было. Мы жили далеко от них, за границей.

Мама сказала, что идет за картошкой и если мы не будем шалить, сварит нам картошки в мундире. Она закрыла ставни, заперла дверь и ушла. Мы слышали ее шаги на посыпанной гравием дорожке.

Не помню, как это началось, осталось только светлое воспоминание о сахаре.

— Бранка, хочешь сахарку? — спросил брат.

Нам обоим хотелось сахару. Целый килограмм был в буфете. При одном упоминании о нем у меня потекли слюнки.

— Хочу! — не задумываясь, выпалила я.

Кирилл влез на стул, со стула — на стол, поднялся на цыпочки, повернул в буфете ключ, открыл дверцу и стал ощупывать все кульки.

— Нашел! — вдруг радостно воскликнул он и потянул к себе кулек с сахаром.

Но, видимо, он сделал слишком резкое движение, потому что кулек стремительно скользнул по полке и полетел вниз. Несколько кусочков высыпалось на стол.

Мы уселись на стулья и, подперев голову кулаками, молча смотрели на сахар. Щеки у нас горели, глаза сверкали, сладкий сахар притягивал нас как магнит.

— Ешь, — нарушил молчание Кирилл.

Я робко потянулась за первым куском, потом за вторым, за третьим, и вот уже мы незаметно для себя обеими руками запихиваем сахар в рот.

Ладони у меня были липкие, да и сама я была вся сладкая. Теперь мне ужасно хотелось пить.

— Хочешь еще? — спросил брат.

— Нет, больше не хочу!

Кирилл продолжал набивать рот сахаром.

И вдруг я вспомнила про маму.

— Ой, что скажет мама?

— Ничего не скажет. Сахара больше не будет.

— А куда он денется?

— Мы его раздадим!

Брат решил уничтожить все следы нашего преступления.

— А что мы скажем маме?

— Скажем, что его съели муравьи.

Не тратя даром времени, мы кинулись к окну с остатками сахара, но ставни были закрыты. Мы трудились до седьмого пота, пока их открыли, а потом стали во всю мочь звать своих уличных друзей:

— Фонзек! Ханзи! Трезика! Мицика!

На наш зов набежала целая толпа ребят. Все съели по куску, и, боже, что тут началось! Казалось, эти бесенята никогда не ели сахара!

Брат, как старший и более сообразительный, объявил мену. Я ничего не просила за сахар. Я раздавала сладкие белые кубики, как добрый Дед-Мороз. Я запускала руку в бумажный кулек и бросала сахар прямо в ребячьи ладони.

Так я впервые испытала, как приятно дарить людям радость.

Наконец у нас остался один только измятый кулек. И это последнее напоминание о сахаре брат выбросил в окошко. Потом, подражая маме, рукой стер с подоконника сахарную пыль в ладонь.

Мы снова уселись за стол и стали ждать маму.

Она скоро вернулась. Под окном нашей кухни буйно росла крапива, и на ее темно-зеленых листьях лежала белая пыль, сладкая белая пыль.

В двери щелкнул ключ. Мы вздрогнули.

— Где сахар? — спросила мама, ставя на стол сумки с картофелем.

— Не знаю, — ответил Кирилл.

Я схватила его за руку и посмотрела на маму.

— Ну так где же? Где сахар? — не повышая голоса, спрашивала мама.

— Его больше нет!

— Как это нет?

— Так. Муравьи слопали!

Слово за слово, и мама вытянула из нас всю правду.

Мама, всегда неподкупный и справедливый судья, задала нам основательную трепку.

Целый месяц мы пили горький ячменный кофе, потому что сахар нельзя было купить ни за какие деньги.

Наказание почти изгладилось из памяти, а вот воспоминание о сладких белых кубиках и о радости ребят под нашим окном живет во мне и сейчас.