Рождество в Париже

7

На следующий день Маша вновь увидела Париж. Город ее мечты. Он был залит ярким солнцем, которое грело, как в Москве в апреле. Из окон автомобиля девушка с интересом смотрела по сторонам. Медленно проезжая по Елисейским полям, от Триумфальной арки к площади Согласия. Пьер рассказал ей, что еще два столетия назад эта самая широкая улица Парижа была не застроена и являлась местом праздничных прогулок горожан. Маша не смогла себе представить, что по забитой сейчас до отказа автомобилями магистрали совершали променад французские дамы в кринолинах и с зонтиками.

Перед глазами проплывали кафе, рестораны, дорогие магазины. Вдруг Маша заметила знакомое название — «Аэрофлот».

— Да, здесь ваше представительство, — подтвердил Пьер и указал на хорошо видный сквозь окно здания портрет Ленина из цветной мозаики, занимавший целую стену холла. Портрет был настолько большой, что как бы вылезал через окно на Елисейские поля, совершенно не вписываясь в их облик.

— Лучше бы выложили из мозаики другой сюжет, например Кремль, — сказала Маша.

— Конечно, в вашей истории есть многое, что было бы интересно парижанам, — вежливо согласился Пьер.

Обогнув колонну на площади Согласия, они проехали мимо входа в сад Тюильри, оставив справа Елисейский дворец.

— В 1815 году в Серебряном салоне дворца, — продолжил экскурс Пьер, — Наполеон подписал второе отречение от престола, а позже через знаменитую Триумфальную арку проехала погребальная колесница Наполеона, когда его прах привезли с острова Святой Елены.

Сделав круг, они вернулись к Триумфальной арке и вышли из машины, чтобы направиться в знаменитую русскую церковь Александра Невского, расположенную на улице Дарю. По дороге Пьер рассказал Маше, что в 1792 году на площади Согласия (несколько раз менявшей свое название) восставший народ разрушил конную статую Людовика XV, годом позже между центром площади и Елисейскими полями был гильотинирован Людовик XVI, а на эшафоте, установленном у решетки сада, обезглавили Марию-Антуанетту и Дантона. Через год здесь же были казнены жертвы термидорианского переворота во главе с Робеспьером. А еще год спустя площадь, ставшая свидетельницей многочисленных кровавых событий, получила название Согласия.

В русской церкви было торжественно и тихо. Они поставили свечи за упокой жены Пьера — Татьяны, молча постояли в храме и вернулись домой.

Наполненный впечатлениями день, проведенный со знающим и интересным гидом, подействовал на Машу исцеляюще.

К вечеру, когда пришли гости, настроение у нее было приподнятое. После травмы, болезни и переживаний девушка смогла наконец увидеть и оценить город своей мечты.

Причесав длинные русые волосы и завязав их сзади в пучок. Маша надела мамино концертное платье. Оно было из черного бархата, узкое и длинное (доходившее ей почти до щиколотки), с белым кружевным воротником.

В Париж Маша взяла его на всякий случай, а другой выходной вещи у нее просто не было. Платье придавало Маше очень взрослый и строгий вид.

«Немного старомодно, как бы ретро, ну ничего, что-то в нем есть», — подумала девушка и вышла к гостям.

Гостями были две милые пары, примерно в том же возрасте, что и Пьер. Они вели интеллектуальные беседы, расспрашивали Машу про Москву, произносили тосты, а потом, когда перешли к кофе. Пьер разжег камин и попросил Машу поиграть.

Маша чувствовала, что понравилась друзьям Пьера, и от этого ей стало хорошо на душе. Немного расслабившись от выпитого вина, она села за рояль и начала играть. Это была музыка, которую Маша сочиняла, оставаясь одна в доме Пьера. Она постаралась вложить в мелодию все пережитое ею — ожидание радости от встречи с Парижем, ночь любви, предательство, разочарование, тоску и, наконец, освобождение от прошлого.

Она играла с большим чувством, то убыстряя, то замедляя темп. Менялся и характер музыки — сначала легкая, радостная, затем торжественно-серьезная, и вот уже грустная, заунывная, подобно плачу или стону, музыка как бы совсем затухает, но в финале, вновь набирая силу, становилась спокойной, умиротворенной.

Маша закончила играть, перевела дух и встала. Глаза у нее блестели, в них отражалось пламя камина, волнение придавало всему лицу очарование. В мамином платье, со строгой прической, она была похожа на гимназистку, только что выскочившую из-за двери после сложного экзамена.

— Великолепно! — воскликнул Пьер, подбежал к Маше и поцеловал ей руку.

— Что это за соната? — спросила симпатичная гостья, растроганно вытирая платочком глаза.

Поблагодарив всех, Маша секунду помолчала и, удивляясь, что ей даже в голову не пришло подумать о названии, медленно произнесла:

— Да… это действительно соната, а называется она… «Рождество в Париже». — И затем, к всеобщему изумлению, просто добавила: — Я ее сочинила сама.

Все восторженно зааплодировали.

Вечер подходил к концу. Пьер, накинув кашне, пошел провожать гостей до калитки.

«Наверное, надо все убрать, не оставлять же посуду на завтра», — решила Маша. Поставив на поднос несколько фужеров, она случайно споткнулась, и один из них, со звоном ударившись о мрамор камина, вдребезги разбился. Маша попыталась собрать осколки хрусталя, и тут же уколола палец. Брызнула кровь.

— Что случилось? — ринулся к ней вернувшийся с улицы Пьер. Маша виновато опустила глаза. — Ты не должна этим заниматься. Завтра прислуга все приберет. Опять кровь! Машенька, детка, береги себя.

Маша сидела на полу перед камином в своем черном платье. Волосы рассыпались по плечам, и из зеленых, широко раскрытых глаз уже готовы были брызнуть слезы.

Пьер опустился перед ней на колени.

— Держи палец вверх, — посоветовал он и, видя, что кровь не останавливается, взял девушку за руку.

Маша привстала. Ее волосы касались его лица.

Жар камина обдавал их. Он бережно поднес палец к губам и приник к нему. Пьер был совсем близко — такой добрый, заботливый, обожающий и самый сейчас близкий ей человек. Он помог ей в трудную минуту, поддержал своим теплом и участием, а сколько он пекся о ее здоровье! Если бы не Пьер… Маша чувствовала его учащенное дыхание, видела глаза, полные нежности, любви, страстного желания, и она обвила мужчину длинными, тонкими руками.

— Любимая, я даже не мечтал об этом, — целуя ее глаза, шею, руки, шептал Пьер. И добавил: — Ведь у вас в России говорят, если что-то разбивается — это к счастью, да? — Он осторожно, как хрустальную, взял ее на руки и понес в свою спальню.

На следующее утро Пьер принес Маше в постель кофе и предложил:

— Думаю, если ты хорошо себя чувствуешь, мы можем продолжить нашу экскурсию по Парижу.

Маша буквально подпрыгнула от радости, а он, видя ее восторг, продолжил:

— А вечером я приглашаю тебя на представление в «Лидо».

Девушка слышала про это знаменитое кабаре на Елисейских полях, но никогда даже не мечтала в него попасть.

Весь день Пьер возил ее по прекрасному, сказочному городу. Он показал ей прославленную «Гранд-опера» со скульптурным изображением Аполлона, а также двух групп из золоченой бронзы, символизирующих Поэзию и Гармонию. Театр «Комеди Франсэз», чья труппа была основана Мольером. Знаменитый Королевский дворец — Пале-Рояль, завещанный кардиналом Ришелье королю Людовику XIII. Унаследовавший дворец Людовик XIV подарил его затем своему брату, герцогу Филиппу Орлеанскому, который пристроил целый квартал, окружив дворцовый сад тремя улицами, дав им имена своих сыновей — Божоле, Валуа и Монпансье.

Маша и Пьер взбирались по многоярусной лестнице на Монмартрский холм, к базилике Сакре-Кёр. Девушка узнала, что название Монмартр («холм мучеников») связано с легендой. В 272 году здесь были казнены парижский епископ Дионисий (по-французски Сен-Дени), после смерти признанный святым, и два его сподвижника. По преданию, обезглавленный Дионисий, держа в руках отрубленную голову, прошел около шести километров к северу, где был похоронен и где впоследствии построили усыпальницу Сен-Дени.

Рядом на небольшой, но оживленной площади Тертр художники торговали прекрасными картинами с видами Парижа. Маша остановилась у одной из них — это был грустный, дождливый пейзаж, выполненный с щемящим сердце настроением, которое отвечало Машиным чувствам.

— Он тебе что, нравится? — спросил Пьер.

— Да, я бы хотела его купить на память о Париже.

Пьер внимательно посмотрел на картину и как бы в шутку заметил:

— Париж у твоих ног… навсегда, тебе не нужна о нем память. — И тут же предложил Маше заказать ее портрет.

Художники наперебой предлагали свои услуги. Маша села на небольшую скамеечку перед бородатым парнем, и тот, внимательно вглядываясь в ее черты, начал колдовать на плотном картоне. Пьер, улыбаясь, стоял у художника за спиной, держа в руках картину с грустным пейзажем Парижа.

— Портрет я оставляю себе на память, мы повесим его в кабинете, — сказал Пьер, глядя на законченный рисунок, хотя и похожий на оригинал, но все же весьма от него далекий. — А этот пейзаж, если он так понравился, — тебе.

Потом они зашли выпить кофе в маленький ресторанчик под названием «Мамаша Катрин». Хозяйка, узнав, что Маша русская, обрадовалась и рассказала, в очередной, видимо, раз, забавную историю про русских казаков, занявших высоты Монмартра в 1815 году. Они требовали у хозяев заведений, чтобы те порасторопнее подавали им выпивку, и выкрикивали русское слово на французский манер: «бистро, бистро».

— С тех пор маленькие кафешки у нас так и называются — бистро, — сообщила словоохотливая француженка.

— А я этого не знала, — призналась Маша. — У нас в Москве тоже теперь открыли бистро. Там вкусно кормят: пирожки, квас, еда по старым русским рецептам.

— Пирожки я ел, — включился в разговор Пьер, — нас угощала бабушка Татьяны. А вот что такое квас?

— Квас — это сладкий напиток, — ответила Маша и для наглядности показала на пепси-колу. — Похож по цвету, только посветлее. Есть много рецептов его приготовления — из ржи, ячменя, яблок. Очень популярен квас с хреном.

Пьер удивился:

— Сладкий напиток с хреном? Я должен обязательно попробовать.

Попрощавшись с хозяйкой, они спустились с холма по широкой лестнице, где темнокожие парни продавали разные безделушки, разложенные тут же, на ступеньках. Играла музыка, негры пританцовывали и подпевали, привлекая внимание. Маше очень понравились шапочки-зонтики, которые, демонстрируя, парни надевали прохожим на голову.

— Оригинально придумали, защищает и от дождя, и от солнца, — одобрила идею Маша.

Пьер тут же купил ей забавную игрушку.

Затем они долго еще бродили по Парижу.

И опять, как в тот вечер с Гошей, девушка не могла оторваться от витрин магазинов. Остановившись перед одной из них, она задумалась, как важно людям, каждый день пробегающим мимо, лицезреть такие галереи современного дизайна.

— Что тебя тут так привлекло? — наблюдая за ней, спросил Пьер, привыкший, как все парижане, к великолепию витрин.

— Да это же настоящее искусство! — горячо воскликнула Маша, удивляясь его равнодушию.

Огромное стекло витрины снаружи обрамлял красный шелковый занавес-ламбрекен с многослойными золотыми бантами, свисающими по углам. Банты выглядели как махровые распустившиеся пионы, готовые вот-вот сбросить свои лепестки на головы прохожих.

За стеклом стоял плюшевый розовый медведь. Одной лапой он держал несколько фирменных пакетов магазина, другой обнимал двух стройных девушек-манекенов — блондинку и брюнетку — с длинными распущенными волосами.

Добрый, большой, ростом чуть выше своих спутниц, мишка радушно улыбался, наморщив розовый нос.

Девушки были одеты тоже во все розовое, только блондинка — в расклешенный комбинезон и блузку с большими буфами на плечах и длинными рукавами, а брюнетка — в широкое длинное платье с двойными воланами и таким же верхом, как у блондинки, но с короткими рукавами.

Рисунок тонкой льющейся ткани, с тиснением в мелкую клеточку, на одежде манекенов и на пакетах с покупками в руках медведя был одинаковым.

Все трое словно выходили радостно из шикарного магазина, совершив удачные покупки.

— Как здорово придумано! — восхищенно произнесла Маша. — Какое мастерство!

— Конечно, — подтвердил Пьер, — ведь не зря же Париж считается Меккой всех художников. В следующий раз мы посмотрим с тобой музей Родена. Там, кроме скульптур, сохранилось много его рисунков.

А вечером было незабываемое посещение «Лидо».