Рональд Рейган: хроника жизни и времени

В мире реальностей и фантазий

Жил в Ирландии в X в. правитель небольшой по размерам территории Сеннедиг, у которого был сын, вошедший в историю под именем Брайана Бору (или Бороима). В 1002 г. Брайан Бору (926—1014) стал преемником короля провинции Манстер Матгамэйна и в долгой и кровопролитной войне с норманнами оказался победителем, сыграв решающую роль в объединении ранее разрозненных провинций Манстер, Ольстер и Коннахт в Ирландское королевство. Именовавшийся по-гэльски эрд-риагом, т. е. верховным королем Ирландии (1002–1014), Брайан Бору, будучи уже в преклонном возрасте, одержал оказавшуюся последней в его жизни победу над викингами при Клонтарфе (1014), но был заколот в своем королевском шатре одним из оставшихся в живых врагов, которого звали Бродир. В тот же день были убиты сын Брайана Бору Марчэд и внук. Таковы исторические факты; возможно, фактом является и утверждение, что у Брайана остался в живых племянник, о котором практически ничего не известно, но о котором вспомнят восемь веков спустя. Исторически подтверждается и то, что имя национального героя Ирландии Брайана Бору пронесла через века династия О’Брайенов. На этом изложение более или менее достоверных исторических фактов, касающихся Брайана Бору и его потомков, можно считать завершенным.

Где и на каком историческом отрезке времени с династией О’Брайенов стали связывать фамилию О’Риганов, установить не удалось. Впрочем, эти сведения до начала 80-х годов нынешнего столетия никого, по всей видимости, не интересовали. В течение восьмисот с лишним лет никому в голову не приходило проследить все ответвления генеалогического древа объединителя Ирландии. Но такая необходимость, судя по всему, неожиданно появилась в 1981 г., и прямой потомок боковой ветви генеалогического древа Брайана Бору (помните оставшегося в живых безымянного племянника?) был с подобающим значительности такого открытия «паблисити» обнаружен в Соединенных Штатах. Им оказался не кто иной, как Рональд Уилсон Рейган, за несколько месяцев до обнародования «вновь обнаруженных фактов» ставший президентом страны.

Предки Рональда Рейгана были прослежены до X в. мастерами политической рекламы республиканской партии, руководство которой было уязвлено широко распространившимися в стране и комментировавшимися в печати утверждениями о полной непригодности бывшего киноактера Рейгана для исполнения обязанностей главы американского государства. После же такого «открытия» мало у кого могли возникнуть сомнения в способности Рейгана руководить страной — ведь в его венах текла королевская кровь: то есть если не профессионально, то уж во всяком случае генетически он был готов к столь ответственному посту. Сам Рейган воспринял сообщение о своем родстве с ирландскими королями как само собой разумеющееся дополнение к его биографии; во всяком случае никаких опровержений по этому поводу с его стороны никогда не было.

После ухода Рейгана с поста президента Соединенных Штатов интерес к его личности, а тем более к тому, чьим предположительно потомком он был, потерял актуальность, и не поддающиеся серьезной проверке сведения о далеких ирландских предках 40-го президента США так, видимо, и останутся плодом разбушевавшейся фантазии ирландских почитателей бывшего главы американского государства и его аппарата политической рекламы.

Более надежными, но значительно менее подробными оказались сведения о хронологически более близких к нашему времени предка, Рейгана. О прадеде — безземельном бедняке Майкле О’Ригане известно, что в 40-х годах прошлого столетия он покинул в поисках более счастливой доли графство Типперэри, что в провинции Манстер на юге Ирландии, и обосновался в Англии. Английскими исследователями происхождения фамилии Рейганов с известной степенью достоверности установлено, что Майкл О’Риган был единственным из членов своей семьи, умевшим кое-как читать и писать, но именно кое-как, поскольку в день своей женитьбы на такой же бедной, как и он, ирландской девушке Кэтрин Мулкэхи в октябре 1852 г. он расписался в книге регистраций бракосочетаний католического собора Св. Георга в лондонском предместье Саутуорке как Майкл Рейган, т. е. опустив приставку «О» и сделав, по всей видимости, непроизвольную ошибку в написании фамилии. Так на свет повилась фамилия Рейган, которую унаследовал родившийся в 1854 г. дед будущего президента Джон Майкл. О Джоне Майкле точно известно лишь то, что в 80-х годах прошлого века он работал на элеваторе в г. Фултон, штат Иллинойс, хотя и очень часто оставался без работы Именно в этом городе в 1883 г. родился отец будущего президента США Джон Эдвард Рейган.

О жизни Джона (себя он упорно именовал Джеком и под этим именем записался в книге регистрации своего брака с девушкой англо-шотландского происхождения по имени Нелли Клайд Уилсон) известно в основном из воспоминаний его двух сыновей — старшего — Нила и младшего — Рональда. Из этих воспоминаний, с большей долей симпатии у Нила и с меньшей у Рональда, проступает образ общительного трудяги, исколесившего в поисках постоянно ускользавшей от него удачи чуть ли не весь штат Иллинойс. Дели было даже не в невезучести Джека, сколько в том, что у него, по свидетельству его младшего сына, была одна «слабость» — он страдал «ирландской болезнью», а проще говоря, был запойным пьяницей. Была у Джека и другая слабость — пристрастие к картам, и сочетание этих двух черт характера не могло способствовать его популярности у работодателей. По мнению старшего сына Нила, именно пристрастие отца к алкоголю помешало ему добиться успеха в жизни, тогда как Рональд считал причиной бедности, в которой жила его семья, не только отцовский алкоголизм, но и экономический кризис 1929–1933 гг., полностью, по мнению младшего сына, выбивший Джека из колеи. Согласно воспоминаниям обоих братьев, их мать делала все, чтобы дети могли сохранить любовь и уважение к отцу, объясняя им, что алкоголизм Джека — это болезнь, к которой следует относиться с состраданием. Однако, как свидетельствуют даже те короткие отрывки, которые младший сын посвятил Джеку Рейгану в автобиографии «Где же моя остальная часть?» (к истории этого названия мы вернемся несколько ниже), несмотря на материнские увещевания, Рональд Рейган сохранил на всю жизнь отрицательное отношение к пьяным эскападам отца. Уже став политическим деятелем, он мог долго и во всех подробностях рассказывать о своей матери, уклоняясь по возможности от воспоминаний о своем отце. Любопытно, однако, что основным источником сведений об алкоголизме Джека Рейгана и его регулярных запоях является сам Рональд Рейган. Создавалось впечатление, что он сознательно привлекал внимание к этому отцовскому пороку и даже драматизировал его, дабы иметь возможность занять критическую позицию по отношению к отвергаемым общественной моралью человеческим поступкам и поведению. Морализаторство всегда было отличительной чертой характера Рональда Рейгана, и он не мог отказать себе в возможности прочитать мораль даже в такой довольно щекотливой для себя ситуации, но, как писал один из его биографов, в данном случае Рейган выступал в роли «смущенного морализатора».¹

Нелли Рейган занимала в жизни своих сыновей, и особенно в жизни младшего — ее любимца, особое место. Это была работящая, религиозная (в отличие от мужа-католика исповедовавшая протестантизм) и исполненная чувства милосердия и любви к ближнему женщина — такой она проступает в первую очередь из воспоминаний будущего президента США. Именно Нелли Рейган и ее влияние в гораздо большей степени, чем кто-либо другой и что-либо другое, оказали, по словам Рейгана, воздействие на формирование его будущих взглядов и в какой-то мере его будущей судьбы. С этим утверждением можно согласиться лишь в той мере, в какой оно относится к его детским и отроческим годам. После же того, как Рейган покинул Диксон и вышел из-под материнской опеки, его характер, взгляды и будущее стали определяться совершенно иными факторами влияния.

В ходе последующего изложения время от времени будет возникать необходимость уклоняться от основной нити повествования, чтобы заглянуть в далекое прошлое или забежать вперед в целях привлечения дополнительного и, возможно, более убедительного материала в подкрепление высказываемых автором мыслей и упоминаемых им фактов. На этом, начальном этапе изложения рейгановского жизнеописания уместно было бы сделать небольшое отступление, основанием для которого послужило знакомство с огромным количеством биографических сведений об американских президентах разных эпох, но в первую очередь последних десятилетий. Из большинства такого рода автобиографической, биографической и мемуарной литературы часто проступает образ занятого внутренними раздумьями мальчугана без сколько-нибудь бросающихся в глаза способностей, родившегося в захолустном городишке или небольшом селении, в семье, которую принято именовать проблемной или даже неблагополучной. Лишенное элементарных удобств, водопровода и электричества скромное жилище — душное летом и холодное зимой. Обладающая неукротимой энергией и самозабвенно оберегающая остатки тепла в семейном очаге мать, вынужденная стойко нести бремя жизненных невзгод, непрестанно обрушивающихся на ее дом, терпеть суровый нрав или нездоровые склонности главы семейства и нести свой крест во имя своих детей, одному из которых, а именно ее любимцу, суждено стать спустя многие десятилетия президентом Соединенных Штатов.

Такая трогательная история, регулярно повторяющаяся (с неизбежными незначительными нюансами) особенно в последние десятилетия и по этой причине ставшая уже шаблоном, без особого труда разгадывается как попытка продемонстрировать реализацию «американской мечты» — трансформацию «гадкого утенка» в могущественного политического и государственного деятеля, миллионера. Сценарий подобных историй незатейлив и рассчитан на невзыскательность и сентиментальность голосующего обывателя, составляющего значительную долю американского электората, чью поддержку на выборах зачастую можно завоевать удачно сформулированными лозунгами и обещаниями или привлекательно скомпонованным «имиджем» претендента на выборный пост.

Политическая реклама претендентов на пост президента США независимо от того, какую из основных политических партий они представляли, особенно настойчиво и, следует признать, довольно успешно эксплуатировала до недавнего времени образ выбившегося «из грязи, да в князи» (так звучит в переводе на русский язык американское выражение — «от лохмотьев к богатству») политического деятеля, бывшего когда-то «одним из нас», т. е. одним из подавляющего большинства американцев, и уже в силу этого обстоятельства достойного-де широкой поддержки. Правда, время от времени оставшиеся в живых свидетели «босоногого детства» президента опровергали явно сгущенные «факты» тягот и лишений, выпавших якобы на долю будущего хозяина Белого дома в период его жизни под родительским кровом. Среди таких поборников истины встречались бывшие школьные приятели или соседи родителей, но, как это ни странно, среди них оказывались и матери самих президентов, для которых, по всей видимости, доброе имя семьи было дороже корыстных политических интересов их выросших и лишенных сантиментов сыновей. «Но ты же ведь хорошо знаешь, что это неправда, ты же знаешь, что ты родился и вырос в весьма приличном доме», — пыталась усовестить Ребекка Джонсон своего не в меру прибеднявшегося сына Линдона Джонсона, когда тот пытался выдать журналистам за родительский дом некую развалюху. «Он представляет нас такими бедными, что так и хочется взять в руки шляпу и собрать для него деньги», — комментировала Лилиан Картер «печальные воспоминания» своего сына, президента Джимми Картера, о «тяжелом и безрадостном детстве»². Матери, восставшие в защиту чести родного очага, никак не могли понять сложных политических игр сыновей: ведь в далекое время их собственной молодости бедности стыдились, а семейные неурядицы и лишения скрывались даже от самых близких друзей. Сегодня же, к их изумлению, их собственные сыновья даже бравировали несуществовавшими заплатами.

Надо признать, что в 1980 г. в сюжетной линии, хотя и повторявшей основные моменты уже шаблонного сценария о рождении в «бревенчатой хижине» со всеми вытекающими отсюда невзгодами, появились весьма любопытные коррективы. В ходе предвыборной президентской кампании того года была переиздана и широко комментировалась в печати и в общественных кругах страны автобиография Рейгана, в которой тот с поразительной безмятежностью и подчеркнутой сентиментальностью делился воспоминаниями о невзгодах, действительно выпадавших на долю его семьи. Создавалось впечатление, что кандидат республиканцев в президенты не только бравировал старыми заплатами, но и размахивал ими как знаменем с фамильным гербом, начертав на этих заплатах слова: «То были счастливейшие годы моей жизни»³. (Небольшая, но красноречивая деталь: в 1964 г., когда писались эти слова, Рейган владел недвижимым имуществом, оценивавшимся почти в 2 млн долларов, и его уже никакими коврижками нельзя было снова заманить в провинциальную глубинку его «счастливого детства».)

Оптимизм, который называется чуть ли не прирожденной чертой характера Рейгана, обладает одним особым свойством — приписывать его себе гораздо легче, уже имея определенные основания считать себя преуспевающим, чем когда таких оснований нет и в обозримом будущем не ожидается. Уже выйдя на национальную политическую арену, миллионер Рейган любил рассказывать на республиканских политических сборищах притчу, рассчитанную на то, чтобы утвердить своих соратников в надежде на лучшее будущее для партии. Притча эта была о двух братьях — безнадежном пессимисте и безоглядном оптимисте. Обеспокоенные этими крайностями в характере своих отпрысков, родители решили проконсультироваться с психиатром и попросить у него совета, как сделать пессимиста более жизнерадостным ребенком, а оптимиста предупредить о возможных превратностях судьбы, ожидающих его на жизненном пути. По совету психиатра они заперли сына-пессимиста в комнате, заполненной всевозможными соблазнительными игрушками, а сына-оптимиста — в комнату, заваленную конским навозом. Когда спустя некоторое время комнаты были открыты, родителям предстала следующая картина — в первой комнате рыдал навзрыд сын-пессимист, так и не дотронувшийся ни до одной игрушки из боязни ее сломать, а во второй энергично сгребал навоз в кучу сын-оптимист. На недоуменный вопрос родителей, для чего он это делает, второй сын жизнерадостно ответил: «Тут так много навоза, что где-то здесь должна быть и лошадка».

В автобиографии Ронни предстает перед читателем мальчиком, рассчитывающим со временем обязательно найти свою лошадку, а в ожидании этого счастливого случая полностью довольным тем, что вокруг него предостаточно навоза. Чуть ли не на каждой странице, посвященной описанию его детских лет, Рейган, игнорируя окружающую его бедность, посвящает длинные пассажи красотам окружавшей его дикой природы, поражавшему его «запаху сосновых игл в дождливую погоду и картине восхода солнца в пустыне». Идиллией в духе твеновских Тома Сойера и Гека Финна предстает перед читателем жизнь маленького Ронни в те годы: «Лесные чащи и тайны природы, жизнь и гибель маленьких существ, охота и рыбная ловля»⁴. А вот как проводила, если верить более позднему Рейгану, его семья вечерние часы: «Я вырос в атмосфере небольшого городка, и я помню, как летними вечерами мы гуляли с отцом и матерью. Прогулку мы начинали в самом далеком конце улицы и шли не спеша, окруженные прекрасными летними сумерками. Мы проходили мимо домиков — тогда у каждого домика было парадное крыльцо в отличие от распространенных ныне задних двориков, которые не видны с улицы, — и проходя мимо них, мы приветственно махали рукой, а порой и останавливались, вызывая кого-нибудь на крыльцо. И тогда хозяева говорили нам: „Поднимитесь к нам, посидите с нами хоть немного“. Мы, дети, усаживались на ступеньках, а родители занимали качалки и стулья на крыльце. Мы в основном слушали — вы же знаете, как дети любят подслушивать разговоры взрослых, — а наши родители и соседи беседовали о событиях, происходивших в жизни, и высказывали свои точки зрения по их поводу. На небо высыпали звезды, мы вставали и шли домой. Это было тем самым „социальным обеспечением“, которого не может дать ни одно правительство»⁵.

Этот отрывок из автобиографии Рейгана, впервые опубликованной в 1965 г., в преддверии к выдвижению его кандидатуры на пост губернатора штата Калифорния, несмотря на свою кажущуюся банальность, изобиловал подтекстом, несомненно дошедшим до сознания тех, в расчете на кого он и писался. А в расчет брался весьма широкий круг калифорнийских, а в будущем и общенациональных избирателей.

Основным адресатом этого красноречивого пассажа были имущие люди страны, к которым ныне принадлежал и сам Рейган и которых он столь недвусмысленно предупреждал, что, несмотря на тяжелое детство и низкое социальное происхождение, он, сегодняшний миллионер, отнюдь не стал противником системы. Претендент на губернаторский пост Рейган мог приписывать маленькому Ронни любую степень удовлетворенности жизнью, не опасаясь каких-либо опровержений: к выходу первого издания его автобиографии Джека и Нелли Рейган уже не было в живых, а старший брат Нил, также преуспевавший в своей области деятельности, впечатлений брата от далекого детства публично не оспаривал, хотя в своих собственных воспоминаниях описывал менее приятные стороны изобиловавшей лишениями жизни их семьи. (Единственным человеком, опровергавшим восторженные воспоминания уже преуспевшего в жизни Рейгана о том, как хорошо он жил в детстве и «никогда не просил чего-то большего, ни тогда, ни теперь»⁶, был, однако, сам Рейган, чья автобиография красноречиво свидетельствовала о никогда не оставлявшем его стремлении вырваться из того «мира идиллий».)

Автобиографические воспоминания Рейгана рисовали образ взращенного американской глубинкой высокоморального человека, воспитанного на уважении традиционных американских ценностей, на недоверии к каким-либо коренным изменениям в сложившемся образе жизни и на убеждении, что все люди созданы равными, а их будущее зависит лишь от их личного честолюбия и энергии. Именно эти качества, а отнюдь не уровень полученного образования или объем приобретенных с жизненным опытом знаний являлись, как следовало из воспоминаний Рональда Рейгана, решающими в жизни человека. На всю свою жизнь он сохранил убеждение, что беднякам следует лишь лучше и упорнее работать и тогда они смогут вытянуть себя из бедности, как это удалось сделать ему с братом. Лица же, состоящие на государственном пособии и получающие всевозможные социальные вспомоществования, считал он всегда, — всего лишь не желающие или не умеющие работать лентяи и бездельники.

Но все это — окрашенные в розовые тона воспоминания о «счастливейших днях» детства и образ «бедного, но честного малого», собственным трудом выбившегося из «гадких утят в белые лебеди», многомиллионное состояние, политические амбиции и морализаторские поучения — все это будет спустя много десятков лет после того, как 6 февраля 1911 г. в семье продавца магазина в г. Тампико, штат Иллинойс, родится второй сын.

Двухлетний Нил ждал обещанную ему родителями сестренку и был очень расстроен, когда в небольшой спальне пятикомнатной квартиры на втором этаже дома по Мэйн-стрит появился на свет мальчик, которого назвали Рональдом. В городке Тампико, насчитывавшем около тысячи жителей, Мэйн-стрит была не просто единственной мощеной улицей, но и буквально главной торговой артерией. Первый этаж дома, в котором родился Рональд, был занят под универсальный магазин Питни. В этом магазине и работал глава семейства Рейганов. (В местной газете «Торнэйдо», не чуравшейся даже мелких новостей, было опубликовано сообщение, что Джек был так рад рождению второго сына, что в течение целой недели отпускал покупателям весового товара на несколько десятков граммов, а мерного товара на несколько сантиметров больше, чем было ими оплачено.) Тампико был первым городом, в котором поселились Джек и Нелли после того, как в 1906 г. зажили самостоятельной жизнью. Голова Джека была всегда полна грандиозных планов и прожектов, но постоянной его мечтой было стать владельцем обувного магазина. Именно поэтому он и придумал себе легенду выпускника заочных курсов никому не известной американской практипедической школы (никто не знал, что означает и как точно пишется слово «практипедическая», но звучало оно весьма внушительно). Живой и общительный Джек, никогда не упускавший возможности пустить пыль в глаза как покупателям, так и просто собеседникам, мог быть идеальным продавцом и имел все основания рассчитывать на реализацию своей мечты, если бы не его склонность к выпивке. Магазин Питни, в котором работал Джек, был своеобразным социальным и культурным центром маленького городка, где сходились не только его жители, но и многочисленные коммивояжеры из других городов и штатов. В кругу старых и новых друзей Джек чувствовал себя как рыба в воде, видя, как к нему, неистощимому рассказчику и знатоку анекдотов, тянутся люди. Но чем шире был круг общающихся с ним людей, тем чаще возникали ситуации, требовавшие дружеских попоек.

В тот год, когда родился Рональд, «ирландская болезнь» отца пока еще не стала серьезной семейной проблемой, и поэтому Нелли Рейган жила надеждой на то, что ее семье еще предстоят счастливые годы. Рождение второго сына она считала личным подарком свыше, поскольку роды были очень тяжелые и с тех пор ей было запрещено рожать. С первого же дня жизни младенца она дала ясно понять мужу, кто из сыновей будет ее любимцем: во-первых, она дала ему в качестве среднего имени свою девичью фамилию Уилсон и, во-вторых, настояла на том, чтобы его крестили в протестантской церкви в отличие от старшего сына, крещенного в католической. Отныне в семье Рейганов будет два католика — отец и старший сын и два протестанта — последователя церкви Учеников Христа — мать и младший сын.

Маленький Рональд едва научился ходить, когда семья Рейганов переехала в Чикаго, где глава семейства стал работать в первом в этом городе крупном универсальном магазине, разместившемся в огромном, на весь квартал, одиннадцатиэтажном здании. «Все для всех под одной крышей», — рекламировал свои неограниченные товарные возможности этот торговый гигант, в обувном отделе которого Джек проработал всего один год. Плата за квартиру в таком городе, как Чикаго, оказалась семье Рейганов явно не по карману: на нее уходила почти вся получаемая Джеком зарплата. Именно к этому периоду в жизни семьи относятся воспоминания Нила Рейгана, которому тогда было семь лет: «Мне давали десять центов и посылали в мясную лавку, что на углу Коттедж-Гроув-авеню и 63-й стрит, за суповой костью ценой в 10 центов. В то время медики еще не считали печенку ценным мясным продуктом. Когда меня посылали за десяти центовой суповой костью, мне поручали попросить у мясника немного печенки для нашей кошки. Кошки у нас не было. В воскресенье мы пировали, объедаясь печенкой. Все остальные дни недели мы ели суп из той кости. Моя мать обычно варила ее в кастрюле, а затем ежедневно добавляла в бульон картофеля, морковных ломтиков и воды. Так мы и ели этот суп из кости, пока не наступала следующая суббота»⁷Неизменным завтраком для всего семейства была овсянка со сгущенным молоком. А в дни футбольных матчей, проходивших на расположенном неподалеку от их дома стадионе Чикагского университета, Нелли поджаривала воздушную кукурузу, укладывала ее в пакетики, и Нил вместе с маленьким Ронни отправлялся продавать их на трибунах.

В 1915 г. Рейганы оказались в небольшом городке Гэйлсберге, где они прожили три года, снимая целый дом, что могло служить свидетельством либо дешевизны жилой площади в этой местности, либо же относительного преуспеяния главы семейства на новом месте работы. Джек даже купил себе велосипед, на котором добирался до универсального магазина О. Т. Джонсона, а у мальчишек появилась возможность гонять мяч на небольшой полянке, расположенной перед их домом.

Затем был городок Монмут с населением около 40 тысяч человек и тремя колледжами, в котором Джеку Рейгану удалось найти более высокооплачиваемое место в одном из местных обувных магазинов. Но и там семья задержалась ненадолго — уже через два года Рейганы оказались вновь в Тампико. Старый хозяин Джека мистер Питни, уверовав в достоинства «выпускника практипедической школы» и воздавая должное его общительности и умению производить хорошее впечатление на покупателей, пригласил Джека взять в руки бразды правления обувным магазинчиком, принадлежавшим Питни. Здесь, в Тампико, Ронни начал ходить в школу. Значительная часть воспоминаний Рональда Рейгана о своем детстве связана именно с этими годами повторного пребывания в городке, где он родился. Здесь же он впервые начал играть в американский футбол, хотя щуплое телосложение и врожденная острая близорукость мешали ему стать вровень со своими сверстниками, тем более когда речь шла о требовавшей известной силы и ловкости борьбе за мяч в неимоверной «куче мале».

Ронни исполнилось девять лет, когда семья вновь переехала на новое место жительства. Мистер Питни поддался уговорам Джека и согласился войти с ним в пай, открыв магазин по продаже обуви высшего качества в городе Диксон, в том же штате Иллинойс. «Пайщики» договорились следующим образом — деньги в магазин вкладывал мистер Питни, Джек же соглашался быть одновременно управляющим и единственным продавцом в этом магазине, т. е. вкладывал в качестве пая свой собственный труд. Местная газета писала в те дни об открытии этого, пятого по счету обувного магазина в городе: «Г. Ч. Питни и Дж. Э. Рейган намерены открыть в нашем городе фешенебельный магазин, который разместится в здании, ранее принадлежавшем О. X. Брауну и К . В магазине уже установлено новое, современное оборудование, а его запасы пополнены самой модной обувью высшего качества. Он будет называться магазином модной обуви. Г-н Рейган, который будет его управляющим, является опытным обувщиком и имеет специальное образование. Он разбирается во всех болезнях ног и наиболее эффективных методах их лечения, имея за своей спиной опыт, приобретенный за многие годы специализации в этой области во многих крупных городах нашего штата». Нил Рейган вспоминает, что в магазине Джека была даже специальная рентгеноустановка, которой пользовались во время примерки.

В городе Диксоне насчитывалось около 10 тысяч жителей, и по сравнению с Тампико он выглядел чуть ли не огромным городом. Это обстоятельство полностью отвечало честолюбивым планам Джека, не терявшего надежды найти для себя более широкое поле деятельности, соответствующее, как он считал, его недюжинным, но не оцененным пока никем способностям. Диксон стал, по собственному признанию Рональда Рейгана, его родным домом: всю жизнь он питал к нему гораздо больше теплых чувств, чем к истинному месту своего рождения — Тампико. Объяснялось это в первую очередь тем, что в отличие от всех предыдущих мест проживания семья Рейганов обосновалась в этом городе на долгие двенадцать лет: Ронни было девять лет в 1920 г., когда они поселились в Диксоне, а покинул он его навсегда в 1932 г., в двадцать один год. Но и в эти двенадцать лет семья Рейганов не оставалась на месте: Джек сменил за эти годы пять домов, и с каждым переездом эти дома уступали предыдущему в размерах, стоимости и, следовательно, престижности. Дело было не в непоседливости или «охоте к перемене мест» Джека и его жены. Просто уже через четыре года после открытия обувного магазина «на паях» с мистером Питни стало ясно, что дело прогорает. Джеку Рейгану удалось продержаться в качестве управляющего еще несколько лет, но к 1929 г. магазин модной обуви перестал существовать, а Джек вновь стал менять одно место работы за другим, работая то в городской больнице, то продавцом в одном из местных обувных магазинов, то опять, как в молодости, коммивояжером.

Судя по воспоминаниям младших Рейганов, каждый член их семьи жил своей жизнью, стараясь отгородиться от чужих проблем и не особенно пытаясь вникать в то, как и чем живут остальные. «Наша семья была свободной, — объяснял Рональд Рейган весьма необычные взаимоотношения в семье, — мы любили друг друга до того предела, за которым начиналась независимость каждого из нас»⁸. В том, что дети не проявляли ни особого внимания, ни особого желания знать, как и чем жили их родители, ничего удивительного нет — такие семьи не столь уж редки. Трудно было ожидать сколько-нибудь внимательного отношения к сыновьям и их проблемам и со стороны Джека. Но, судя по тому, что пишет о своей матери Рональд Рейган и что известно о ней из рассказов людей, близко знавших семью Рейганов, и Нелли Рейган жила своей, обособленной жизнью, в которую допускался лишь ее любимец Ронни.

Именно в Диксоне проявились в полной мере личные качества и интересы Нелли Рейган, сохранявшиеся ранее в значительной мере втуне хотя бы по той причине, что краткосрочное проживание во всех предшествовавших Диксону городах не давало особой возможности для их проявления. Здесь, в Диксоне, Нелли Рейган стала признанным оплотом местной протестантской церковной общины. Значительную часть своего свободного от домашней работы времени, а, судя по широкому кругу ее общественных «нагрузок» и интересов, подчас и в ущерб своим обязанностям жены и матери (по крайней мере по отношению к своему старшему сыну), Нелли посвящала общинной деятельности: вела уроки Библии в школе, распространяла религиозные трактаты в школах, женских клубах, больницах и даже в городской тюрьме, сочиняла религиозно-морализаторские пьески для представления их в тех же клубах и в тюрьме, нередко сама же ставя их и играя в них главные роли. К этой общинной деятельности Нелли нередко привлекала и своего младшего сына. Ронни подметал церковные помещения, играл в материнских пьесках, причем намного чаще, чем его старший брат Нил, обладавший, как признавалось многими, более ярко выраженными актерскими способностями. Одна из местных газет Диксона как-то поместила сообщение о том, что г-жа Рейган и ее сын (имелся в виду Рональд) организовали представление для пациентов городской больницы, где тогда работал по протекции своей жены Джек. В ходе этого представления Нелли играла на банджо, а Ронни продекламировал два стихотворения. Такого рода представления со временем превратились в ежемесячную программу для пациентов этой больницы. При всем том, что Нелли Рейган действительно была набожной женщиной, искренне стремившейся делать добро людям, в ней, по признанию Рональда Рейгана, говорило неудовлетворенное чувство «несостоявшейся актрисы»⁹. Соседи Рейганов по тем временам вспоминали хорошо поставленный «театральный» голос Нелли, которым она звала домой заигравшихся детей, ее забавные пародии на различные диалекты и говоры. Она даже придумала себе некое подобие сценического псевдонима, именуя себя не Нелли, а Нелл. Можно себе представить радость Нелли, когда, уже став киноактером в Голливуде, ее любимец Ронни иногда организовывал для матери совместные с ним выступления по радио и даже киносъемки.

Семья Рейганов стала одной из десятков миллионов американских семей, которых непосредственно коснулся экономический кризис 1929–1933 гг. Под Рождество 1931 г., когда оба сына приехали на каникулы из колледжа, их отец получил заказное письмо, извещавшее его об увольнении с работы. Джек Рейган, перебивавшийся до этого временной работой, пополнил армию безработных, колесивших в поисках удачи по всем Соединенным Штатам. Но работы и даже каких либо надежд на ее получение в обозримом будущем предложить ему никто не мог, хотя республиканская администрация в лице президента Герберта Гувера пыталась убедить соотечественников в том, что «процветание находится за углом». Характерно, что, описывая в автобиографии эти тяжелейшие для страны и его собственной семьи годы, Рейган, по всей видимости сознательно, акцентировал внимание читателей на достигнутых им лично в те годы успехах в спорте, на любительской сцене и т. п., подчеркивая свой «врожденный оптимизм».

Пока родители предпринимали отчаянные усилия вырваться из тисков нужды, сам Рональд с большим трудом продирался сквозь чащу преподаваемых в начальной и средней школе предметов. Ни любознательностью, ни усидчивостью он никогда не отличался, читать он попросту не любил («Я никогда не видел книги в его руках», — говорил один из его учителей), но был, что называется, «твердым середнячком». Выручала феноменальная, поистине фотографическая память, позволявшая ему буквально с одного взгляда запоминать целые страницы текста. К этому времени из пухлого мальчугана (а именно округлые черты его лица дали основание Джеку назвать своего младшего сына «толстомясым голландцем», что со временем превратилось в прозвище «Голландец») Рональд превратился в худощавого подростка-недомерка без каких-либо бросавшихся в глаза физических данных, на лице которого выделялись большие, не по возрасту очки в тяжелой роговой оправе. До поступления в школу Рональд очков не носил, и, какой вспоминает, «мне и в голову не приходило, что я близорук. Я просто считал, что весь мир состоит из цветных клякс, которые обретают четкость по мере приближения к ним. Я был уверен, что такими же были и все другие люди»¹⁰. Раз он попробовал надеть материнские очки, и мир предстал перед ним во всем его великолепном разнообразии. С тех пор он с очками долго не расставался, хотя и ненавидел их, поскольку они выделяли его из толпы сверстников и мешали в полную силу заниматься спортом. (Связанный с очками комплекс неполноценности преследовал Рейгана вплоть до того времени, когда появились контактные линзы, и он, по его собственным словам, чуть ли не одним из первых в стране перешел на ношение этих линз.) Старший брат Нил, получивший еще в школьные годы прозвище «Мун» и сохранивший его на всю жизнь, так описывал Рональда школьных лет: «Он был довольно тихим мальчиком, во всяком случае никто не мог бы предположить, что он станет актером или политическим деятелем. Он был очень молчаливым и мог часами играть один в оловянные солдатики. В те дни он коллекционировал оловянных солдатиков»¹¹Крепко сбитый подросток, часто верховодивший в уличных стычках со сверстниками, отличный спортсмен, «Мун» считал младшего брата «девчонкой» и «маменькиным сынком».

Близорукость не позволяла Рональду играть в наиболее популярный среди ребят его возраста бейсбол — он просто не видел летящего в него мяча, но играть в американский футбол или регби ему ничто не мешало. Если занятия в школе и выполнение домашних заданий мешали его спортивным увлечениям, предпочтение отдавалось спорту. «Футбол был для меня вопросом жизни или смерти», — писал Р. Рейган в своих воспоминаниях, признавая, что учился или, вернее, продолжал посещать занятия в школе только из опасения быть отстраненным от школьного спорта. Временами он участвовал в школьной самодеятельности, а в летние месяцы в течение семи лет подряд (т. е. даже уже учась в колледже) подрабатывал в качестве спасателя на общественном пляже на берегу реки Рок в живописном Лоуэлл-парке, километрах в пяти от Диксона. Рабочий день Рональда ежедневно начинался ранним утром с доставки продуктов для пляжного кафетерия и кончался поздним вечером, когда на пляже уже никого не оставалось. Времени на личные нужды не оставалось вовсе, но работа спасателем позволяла ему откладывать по меньшей мере 20 долларов еженедельно на колледж.

А вот еще одна деталь, характеризующая Рейгана. Как он утверждает в своих воспоминаниях (впрочем, эти факты подтверждают сообщения местной хроники диксоновских газет того времени), работая спасателем, Рейган спас жизнь семидесяти семи тонувшим. Позднее в Голливуде злые языки утверждали, что он явно предпочитал «спасать» молодых девушек, даже не собиравшихся тонуть. Сам же он признает, что практически все спасенные им люди обвиняли своего спасителя в том, что, бросаясь им на помощь, он был в первую очередь движим желанием покрасоваться, поскольку-де никакой необходимости их спасать не было. По убеждению Рональда Рейгана, такая реакция спасаемых объяснялась нежеланием признавать чей-то успех в ситуации, когда они сами оказались не на высоте. Из опыта своей работы спасателем Рональд Рейган сделал основополагающий вывод, который пронес через всю свою жизнь: «Люди не очень любят, когда их спасают»¹².

Рональду не удалось добиться сколько-нибудь серьезных успехов ни в одном из видов спорта, которыми он занимался, но работа спасателем и регулярные занятия спортом превратили выглядевшего заморышем мальчугана в отлично сложенного, мускулистого и высокого, под метр восемьдесят, подростка. Участие в самодеятельности и в спортивных состязаниях, привлекательная внешность (даже несмотря на уродовавшие его очки) способствовали его популярности среди сверстников и сверстниц: его выбирали в органы школьного самоуправления, в школьный журнал. Он все чаще думал о продолжении образования в колледже, как этого очень хотела Нелли, но никак не мог решить, в какой именно колледж поступать. В конечном счете все определило чужое решение — кумир Рональда, ведущий игрок школьной футбольной команды, избрал колледж в г. Юрика, туда же собиралась идти учиться и подруга Рональда Маргарет Кливер. Рональд решил последовать за ними.

В школе, где учился Рональд, уже давно существовала традиция публиковать фотографии своих выпускников с указанием их имени, прозвища (если оно было), фамилии, а также избранное ими или сочиненное лично жизненное кредо. Под фотографией слегка улыбающегося мальчика, наряженного в галстук-бабочку, фигурировала подпись: «Дональд (вместо Рональд) „Голландец“ Рейган» и его кредо — «Жизнь — это сплошная восхитительная песня, так что начинайте музыку!»

Вряд ли с определением жизни как ласкающей слух песни согласились бы Джек или Нелли Рейган. После потери работы в декабре 1931 г. Джеку удалось получить ее лишь с приходом к власти администрации Франклина Д. Рузвельта. Место в государственном учреждении, ведавшем оказанием всевозможного рода помощи и выплатой социальных пособий лицам, пострадавшим в результате экономического кризиса 1929–1933 гг., Джек Рейган получил в качестве вознаграждения за активное участие в предвыборной кампании демократической партии, за то, что без устали агитировал за кандидатов этой партии. Получение им работы не означало, однако, для семьи Рейганов, что кончились все ее заботы и проблемы. Нелли продолжала работать в пошивочной мастерской, получая 14 долларов в неделю и продолжая верить в то, что «господь не бросит нас в беде», а Нил поступил на работу на городской цементный завод, отказавшись на несколько лет от идеи продолжения учебы в колледже. Продолжил свою учебу один Рональд, которому в дополнение к накопленной им за годы работы спасателем сумме удалось заручиться согласием колледжа оплачивать половину стоимости его обучения (полная стоимость составляла 180 долларов в год) в признание его школьных спортивных успехов. Колледж г. Юрика, куда поступил Рональд, пользовался хорошей репутацией в штате и был единственным протестантским учебным заведением в этом городке с полуторатысячным населением, расположенном более чем в 150 километрах к югу от Диксона. «Юрика» — так произносится по-английски греческое слово «эврика» (т. е. «нашел»), ставшее названием города. Судя по воспоминаниям Рональда Рейгана, он действительно нашел именно такой колледж, который устраивал его со всех точек зрения.

Годы учебы в колледже мало чем отличались от лет, проведенных в средней школе в Диксоне: Рональд по-прежнему отлынивал от занятий, посвящая все время спорту и самодеятельному театру. «Профессор знал, что мне нужен лишь диплом, что предмет моей специализации (а им была экономика. — Э. И.) ни при каких обстоятельствах не будет играть сколько-нибудь важной роли в моей жизни, что мне нет необходимости его учить, и поэтому не был строг ко мне», — писал Р. Рейган позднее¹³. Много лет спустя, в 1957 г., будучи уже довольно известным киноактером и получая из рук директора колледжа почетный диплом доктора наук колледжа (как было сказано в дипломе: «за понимание сущности и разоблачение коммунистов и их влияния»), Рейган бросил в зал шутку: «А я-то думал, что почетным был тот первый диплом, который мне вручили при окончании»¹⁴. А в интервью политическому обозревателю телекомпании Эй-би-си Барбаре Уолтерс кандидат в президенты США Рейган признался: «Средний балл „С“ (тройка) означал, что ты можешь активно заниматься спортом, и я стремился к нему, чтобы мне разрешали участвовать в спортивных мероприятиях… Так что я никогда не знал отметки выше „С“»¹⁵.

Юрика был небольшим по сравнению с Диксоном городком, не имевшим даже собственной газеты. Несмотря на то что в Юрике было практически невозможно найти работу, Рональду удалось устроиться на подсобную работу сразу в двух местах — он мыл посуду в мужской студенческой столовой и в кухне женского общежития. Эта работа в свободное, как правило вечернее, время давала ему возможность не только откладывать небольшие суммы «на черный день», но и помогать матери и даже старшему брату. Рональд был уже на втором курсе колледжа, когда в Юрику приехал Нил и поступил на первый курс того же колледжа.

Нил и Рональд еще учились в колледже г. Юрика, когда Джек решил попытать счастья в одиночку и переехал в г. Спрингфилд, расположенный в двухстах с лишним километрах от Диксона, где ему предложили работу в небольшом обувном магазинчике. Собственно говоря, по воспоминаниям Р. Рейгана, это был даже не магазинчик, а «дыра в стене» — небольшое пространство между двумя соседними зданиями, в котором удалось разместить «торговое помещение». Судя по тому, что Рональд продолжал ежемесячно переводить оставшейся в Диксоне матери 50 долларов, дела у Джека шли неважно.

Уже выйдя на национальную политическую арену, Рейган нередко говорил, что жизнь научила его не ожидать ни от кого помощи, полностью полагаться только на себя. Но тогда, в трудные для всей Америки годы, семья Рейганов возлагала большие надежды на объявленный Франклином Рузвельтом «новый курс», призванный вытащить страну из страшной беды, и боготворила президента. Как вспоминает Рейган, всей семьей они усаживались у радио, слушая рузвельтовские «беседы у камина» и буквально впитывая в себя сочные звуки президентского баритона. Голосовавший за демократов и до экономического кризиса, Джек еще более уверовал в то, что эта партия заслуживает его поддержки. С тех пор считал себя демократом и Рональд Рейган. (Изменив с возрастом свои политические симпатии и предпочтения, Рональд Рейган 60-х годов, как бы прося прощения у новых сторонников и единомышленников за свое недостойное прошлое, иронически отзывался о Рональде Рейгане 30-х годов как о «почти безнадежном либерале, с сердцем, истекающим кровью по любому поводу»¹⁶.)

Рейган уже учился в колледже, когда разразился экономический кризис 1929–1933 гг., и этот кризис все еще продолжался, когда он окончил колледж. Спустя десятилетия, в ходе предвыборной кампании по выборам президента США он будет отрекомендован избирателям как единственный за всю историю Соединенных Штатов претендент на президентский пост, имеющий ученую степень бакалавра экономики — ведь в течение четырех лет обучения в колледже г. Юрика Рейган специализировался или, если быть абсолютно точным, от него ожидалось, что он будет специализироваться в области экономики. Всего лишь четырьмя годами раньше кандидат на пост президента США Джимми Картер представлялся американским избирателям как ученый, физик-атомщик, имея за собой лишь годы обучения в военно-морской академии в г. Аннаполисе. Организаторам политической рекламы республиканского кандидата в президенты США очень не хотелось, чтобы Рейган выглядел менее образованным на фоне столь эрудированного предшественника, и избиратели услышали по радио и телевидению и прочли в прессе, что «ученого, физика-атомщика» Картера намерен сменить в Белом доме «ученый-экономист» Рейган. Справедливости ради следует сказать, что после окончания предвыборных кампаний 1976 и 1980 гг. и избрания соответственно Картера и Рейгана на пост президента США никаких упоминаний об ученых степенях и научных успехах этих двух государственных деятелей Белый дом больше не допускал. Оно и понятно — что могло сойти с рук в условиях предвыборной борьбы и традиционно присущих этому периоду «переборов» в политической рекламе кандидатов в президенты, то выпирало наружу белыми нитками в обстановку всеобщего отрезвления после въезда избранника в Белый дом, тем более когда отрекомендованные учеными государственные деятели не проявляли особой эрудиции в вопросах, имевших, казалось бы, самое прямое отношение к области их «научной специализации». Справедливость, однако, требует отметить, что в автобиографии Рейган ни разу не упомянул, что, обучаясь в колледже, он специализировался в области экономики.

Спустя много десятилетий, уже после того, как он будет избран президентом США, журнал «Тайм» напишет о Рейгане: «Ни один президент со времен Кеннеди не обладал таким одновременно характерным и обвораживающим голосом. Он точно так же, как у Кеннеди, в нужные моменты становится тихим, обретая сочность в напряженных ситуациях. Когда Рейган очень хочет в чем-то убедить слушателей, его голос становится едва слышным, завоевывая симпатии своей интимностью, если не содержанием того, о чем говорится… Именно этот голос вытащил Рейгана из Диксона и из экономического кризиса, именно этот голос в большей степени, чем какие-либо другие его качества, привел его туда, где он сейчас оказался» 1⁷, т. е. в Белый дом. Справедливости ради, однако, надо сказать, что голос — это природный дар, но им еще надо научиться пользоваться и управлять.

После окончания колледжа перед Рейганом встала труднейшая задача найти работу в условиях продолжавшегося в стране жесточайшего экономического кризиса и безработицы, охватившей к тому времени 13 миллионов американцев, причем найти работу не по специальности, поскольку в экономике он, окончив колледж, понимал ровно столько же, сколько до поступления в него. В этих условиях при устройстве на работу он мог рассчитывать лишь на свои спортивные возможности или же на опыт участия в самодеятельных постановках театральной группы колледжа. В те годы влиятельных покровителей у него еще не было.

Незадолго до того, как окончить колледж, Рональд познакомился с канзасским бизнесменом Сидом Альтшулером, ежегодно приезжавшим с женой и двумя дочерьми на отдых в Диксон. Рональд учил девочек плавать, а с их отцом у него установились такие доверительные отношения, что он стал поверять ему свои самые сокровенные мысли и делиться планами на будущее. Именно Альтшулеру Рональд впервые высказал свое намерение попытаться устроиться на радио в качестве диктора или комментатора. Альтшулер поддержал его намерение, сославшись на перспективное будущее этого относительно нового средства массовой информации: «Соглашайся на любую работу на радио, даже подметальщиком, лишь бы попасть туда». Судя по воспоминаниям Рейгана, этот совет и выраженный Альтшулером оптимизм произвел настолько сильное впечатление на него, что имя Альтшулера упоминается в рейгановской автобиографии наряду с именами всего лишь нескольких лиц, сыгравших наиболее важную роль в его судьбе.

Отправным пунктом своей будущей карьеры Рональд избрал Чикаго, ближайший к Диксону крупный город. Голосуя на автодорогах, «на перекладных» он, наконец, добрался до него и обошел все без исключения чикагские радиостанции, но ни на одной из них не нашлось места для юноши, чей «профессиональный опыт» сводился к выступлениям на самодеятельной сцене. Семь лет работы в качестве спасателя на общественном пляже никем в расчет, естественно, не принимались. На одной из радиостанций, однако, Рейгану дали весьма дельный совет — не замахиваться на Чикаго или какой-либо другой крупный город, а для начала попытать счастья на одной из периферийных радиостанций.

Возвратившись в Диксон, Рональд решил не терять времени даром. Одолжив у отца (а к тому времени Джек лишился работы в Спрингфилде и возвратился к семье в Диксон) его потрепанный автомобиль, Рональд отправился в находившийся на противоположном берегу р. Миссисипи, в штате Айова, город Давенпорт, где ему улыбнулась удача. В своих воспоминаниях он рассказывает, что, получив на одной из местных радиостанций отказ со ссылкой на отсутствие вакансий, он направился к лифту, бормоча про себя нелестные эпитеты в адрес отказавшего ему в работе редактора отдела спортивных программ. Ожидая лифт, он вдруг услышал постукивание костылей (а редактор отдела спортивных программ шотландец Питер Макартур был болен артритом), и ворчливый голос с шотландским акцентом, перемежая обращение к Рональду с руганью, предложил ему задержаться. Расспросив Рональда о его спортивных интересах, Макартур неожиданно спросил: «Как ты думаешь, смог ли бы ты рассказать мне о ходе футбольного матча, причем так, чтобы у меня создалось полное впечатление, что я на нем присутствую?» Рейган ответил утвердительно. Взяв за основу своего репортажа ход футбольного матча, в котором он в бытность учебы в колледже играл сам (и, надо сказать, довольно неудачно), Рейган сымпровизировал рассказ о нем как бы с места событий, уделив, кстати говоря, особое внимание «впечатляющей игре» футболиста Рональда Рейгана. Импровизация произвела хорошее впечатление на Макартура, и он решил поручить Рональду провести репортаж о матче, намеченном через неделю, с участием игроков университета штата Айова, пообещав ему в случае успеха проведение еще трех репортажей. За проведение первого репортажа Рональду было выплачено 5 долларов, а также оплачен проезд автобусом из Диксона до места проведения спортивной встречи. За три последующих репортажа Рональд получил уже двойное вознаграждение — по 10 долларов и оплату проезда на автобусе. Работа была временной, но Макартур посоветовал Рональду не отчаиваться и проявлять терпение: в ближайшее время ожидалось, что один из штатных радиокомментаторов подаст в отставку. Прошло лишь несколько недель, и в феврале 1933 г. Рейгану было предложено постоянное место радиокомментатора с окладом в размере 100 долларов в месяц. «Меня взяли на работу. Меня еще будут увольнять и вновь принимать на работу, но я, наконец, вышел на свободный простор», — вспоминал с восторгом Р. Рейган об этих днях.¹⁸

Сто долларов в месяц были по тем временам весьма неплохим жалованьем, позволившим Рональду снимать приличную квартиру неподалеку от места работы, оказывать посильную помощь матери и даже субсидировать старшего брата, все еще учившегося в колледже. Нелли вырастила обоих сыновей в убеждении, что десятая часть того, что им удастся заработать, по праву принадлежит Всевышнему. В ее устах, вспоминает Р. Рейган, это убеждение звучало не совсем бескорыстно для обеих сторон. У нее получалось, что Господь, лично заинтересованный в номинальном росте своей десятипроцентной доли, будет прилагать все усилия для увеличения общего размера доходов жертвователя, и, таким образом, никто не останется внакладе. Практичный Рональд проконсультировался с местным священнослужителем — сочтет ли Всевышний «своими» те 10 %, которые Рональд будет отсылать своему брату в Юрику. Получив утвердительный ответ, Рональд стал переводить Нилу ежемесячно по 10 долларов, уверовав в то, что он тем самым выплачивает небесам полагающуюся им долю. (Как позднее утверждал Рональд Рейган, не было случая, чтобы Нил, уже встав на ноги и преуспев в жизни, когда-либо попытался бы вернуть ему свои долги. Следовательно, видимо, хотел сказать Рейган, оказавшись безвозвратными, эти десятидолларовые выплаты старшему брату вполне могли рассматриваться как ожидаемые свыше пожертвования на благие дела.)

С годами жизни в Давенпорте у Рейгана были связаны, однако, не только приятные воспоминания. Серьезным и неожиданным ударом явилось для него письмо от Маргарет Кливер, с которой он обручился и обменялся кольцами сразу же после окончания колледжа. Возвращая ему обручальное кольцо, Маргарет поставила Рональда в известность, что выходит замуж за другого. Это сообщение ввергло Рональда в такое отчаяние, что в течение очень продолжительного времени единственной отдушиной для него была только работа. Предательство Маргарет стало на много лет вперед темой, на которую он избегал с кем-либо разговаривать. Но время шло, раны рубцевались, в остальном же Рональду продолжало везти.

Было ли это везением или результатом проявленного Рональдом профессионализма, но, так или иначе, он был принят на работу, которая предусматривала помимо ведения спортивных репортажей выполнение функций ведущего музыкальных перебивок и рекламных передач. Но основным его занятием были все-таки спортивные репортажи, в которых он действительно достиг совершенства. Много позднее, в политической рекламе кандидата в президенты Рональда Рейгана будет часто фигурировать рассказ о том, как, уже поступив на работу, он мог комментировать спортивные матчи (сначала футбольные, а затем и бейсбольные), находясь за многие сотни километров от места их проведения и полагаясь лишь на получаемые по телеграфу короткие сообщения об отдельных эпизодах в ходе игры. В этих случаях за спиной у него сидел звукооператор, мастерски имитировавший звуки удара биты по мячу (если шел репортаж о бейсбольном матче), крики игроков и болельщиков, гул трибун. «Взволнованный» репортаж об острых моментах игры на поле Рональд прерывал время от времени возгласами отчаяния или же, наоборот, восхищения, будучи якобы не в силах скрывать свои чувства по поводу происходящего на его глазах. А одним из самых любимых воспоминаний Рейгана является рассказ о том, как во время подобного репортажа вышел из строя телеграфный аппарат, снабжавший его необходимой информацией о ходе игры, и он был вынужден в течение довольно продолжительного времени вести репортаж, не имея ни малейшего представления о том, что происходило в действительности на поле.

Шли месяцы, и с опытом работы Рональд приобретал необходимый профессионализм, хотя и никак не мог научиться звучать убедительно при первом чтении незнакомого дикторского текста. Л. Кэннон, автор книги о Рейгане, пишет, что с течением времени тот «обнаружил, что, если он заучивал текст наизусть и произносил его вслух до выхода в эфир, слова звучали так, будто они произносились спонтанно, без предварительной подготовки. Вскоре слабое место Рейгана стало его достоинством, и с тех пор он стал звучать очень убедительно. Если голос является даром Божьим, то умение естественно произносить текст является результатом упорного труда и тщательной подготовки»¹⁹Начиная с первого радиорепортажа на давенпортской радиостанции и на протяжении последующих без малого шести десятков лет Рейган будет целеустремленно совершенствовать мастерство владения своим голосом.

Прошло всего лишь три месяца после поступления на постоянную работу в Давенпорте, когда Рейган получил предложение переехать в г. Де-Мойн, на одной из радиостанций которого он стал специализироваться в ведении репортажей о бейсбольных матчах. Сам он в бейсбол никогда не играл и до своей новой специализации редко видел профессиональные игры, но и эти репортажи он вел на расстоянии с таким мастерством, что создавалось полное впечатление присутствия на игре. Прошло еще немного времени, и он стал получать уже 75 долларов в неделю, что по крайней мере вдвое превышало размер денежного вознаграждения, которое когда-либо получал его отец. К этому времени Рональд уже утвердился в роли основного кормильца и «добытчика» средств существования для своей семьи, так как Джек, перенеся несколько инфарктов, уже не мог работать. Перестала работать в пошивочной мастерской и Нелли, полагаясь полностью на материальную помощь от младшего сына. Окончившего обучение в колледже Нила Рональд сумел устроить на работу на той же радиостанции, где работал и сам. Правда, радиокомментатора из Нила не получилось, но к 1936 г. он проявил себя способным администратором, что позволило ему не только утвердиться на радиостанции, но и добиться высокого оклада.

Шли годы, и Рейган становился в Де-Мойне своего рода местной знаменитостью. Его, как обладателя приятного и запоминающегося голоса, все чаще приглашали на всевозможные политические банкеты и общественные приемы в качестве ведущего, произносящего застольные речи и представляющего именитых участников. В городе и его окрестностях его уже узнавали не только по голосу, но и в лицо. Жизнь его становилась все размереннее и солиднее. Он мог уже позволить себе заниматься спортом ради удовольствия — много плавал и даже вступил в резервный кавалерийский полк в чине лейтенанта с единственной целью — иметь возможность тренироваться в верховой езде на огромном манеже кавалерийского форта. Другой формой отдыха, но пассивного для него было посещение кинотеатров. Дела Рональда шли настолько хорошо, что он позволил себе купить довольно дорогостоящую машину с откидывающимся верхом — «нэш» бежевого цвета. Для полного антуража он приобрел бежевый пиджак (под цвет машины), а для солидности — курительную трубку, и будущее должно было скорее всего видеться ему если не в розовых, то во всяком уж случае в бежевых тонах. Однако неудовлетворенное честолюбие Рейгана не давало ему покоя. Шел 1937 год, и он все чаще и чаще думал о том, чтобы испробовать свои силы на артистическом поприще, и не где-нибудь, а в Голливуде.

Такая возможность ему неожиданно представилась. Узнав о предстоявшем выезде в Калифорнию на весенние тренировочные сборы игроков известной чикагской бейсбольной команды «Чикаго кабс», Рональд упросил свое начальство на радиостанции отправить его вместе с ними. А всего лишь за несколько дней до предполагавшегося выезда он познакомился с девушкой из Де-Мойна, которая когда-то работала на местной радиостанции, но с тех пор успела стать довольно популярной голливудской актрисой и певицей. Джой Ходжес (так ее звали), проникшись симпатией к Рональду, предложила ему связаться с ней по приезде в Калифорнию и пообещала вывести его на своего импресарио Билла Мейклджона, представлявшего помимо нее многих крупных голливудских киноактеров, включая идола кинозрителей того времени красавца Роберта Тэйлора. Открывавшаяся перед Рейганом перспектива была столь заманчивой, а представившаяся возможность попасть в Голливуд столь уникальной, что он переборол чувство страха перед полетом на самолете и вылетел вместе с командой в Калифорнию.

По приезде в Калифорнию Рейган не преминул тут же связаться с Джой Ходжес, и та договорилась о его встрече с Мейклджоном. Девушка, однако, поставила условием, чтобы Рональд обязательно избавился от явно уродовавших его очков. Мейклджон, которому Рональд наплел с три короба о своем сценическом опыте, действительно договорился со своими знакомыми на студии «Уорнер бразерс» об организации кинопробы для протеже Джой Ходжес. По словам самого Рональда Рейгана, в присутствии которого произошел разговор Мейклджона по телефону со студией, тот («не похвалишь — не продашь») отрекомендовал Рональда как «еще одного Роберта Тэйлора». Проба в «Уорнер бразерс» состоялась, и по всем признакам удачная, хотя сам Рональд, по его словам, остался ею недоволен, а строгим экзаменаторам явно не приглянулась провинциальная прическа молодого человека.

Команде «Чикаго кабс» пора было возвращаться домой, и, не дождавшись сколько-нибудь определенного ответа, Рейган вернулся в Де-Мойн, даже не рассчитывая, по его собственным словам, на положительный исход своей отчаянной попытки. Но ему уже в который раз повезло: студия предложила контракт, гарантировавший занятость в течение 6 месяцев и предусматривавший возможное продление до 7 лет. (По-зднее Рейган объяснял, почему ему был предложен контракт именно на семь лет, а не, скажем, на пять или на десять лет. Оказывается, в Калифорнии существовал закон, по которому контракты не заключались на срок, превышающий семь лет, так как больший срок контракта считался уже кабальным. Семилетний контракт был, следовательно, оптимальным, с точки зрения «Уорнер бразерс» и, конечно, самого Рейгана.) 200 долларов в неделю, предложенные студией, казались Рональду огромной суммой. «Сам того не осознавая, — писал он впоследствии, — я сделал самый разумный из всех возможных шагов (уехал из Голливуда после пробы, то есть не маячил на глазах у тех, от кого зависело решение его судьбы. — Э. И.). Голливуд обожает людей, которые в нем не нуждаются»^20.Много позднее он узнает, что на работу его приняли в основном по той причине, что его голос очень напоминал по тембру голос молодого и популярного актера Росса Александера, незадолго до того покончившего жизнь самоубийством.

В одночасье Рейган стал знаменитейшей личностью в Де-Мойне. Интервью с ним добивались газетчики не только местной «Де-Мойн реджистер энд трибюн», но и из соседних городов. «Мне больше всего и всегда хотелось стать актером, — признавался он в одном интервью. — Но я никогда не считал, что кто-нибудь, увидев меня на экране, тут же пойдет домой и даст своему мужу цианистого калия. Поэтому я и выбрал в качестве наилучшей альтернативы радио. Может быть, я пробуду там (в Голливуде. — Э.И.) всего шесть месяцев. Конечно, я надеюсь, что этого не произойдет, но кто знает. Во всяком случае, я никогда не был так взволнован, как сейчас. Признаюсь, у меня голова идет кругом»²¹. А когда настал день отъезда, Рейгана провожал чуть ли не весь Де-Мойн. Радиостанция приобрела большой чемодан и подарила его Рональду на торжественных проводах, транслировавшихся в эфир.

«Шла гражданская война в Испании, японцы вновь воевали в Китае, Гитлер разорвал Версальский договор, а я был в мире со всеми… Я ехал на Запад, сидя за рулем гордости всей моей жизни — моего первого автомобиля с откидывающимся верхом», — писал он позднее в автобиографии²². Завершался начальный, богатый событиями, но наименее впечатляющий этап его жизненного пути, на протяжении которого шел процесс формирования личности и характера Рейгана, вырабатывалась его позиция по многим жизненно важным для него вопросам. Основной вывод, сделанный им из пути, пройденного его родителями, и из всего того, что довелось увидеть и пережить ему самому, сводился к убеждению, что преуспеть в жизни он сможет лишь в том случае, если свяжет свое будущее с теми, кто располагает реальными возможностями и властью для оказания ему необходимой помощи.

На самом пороге нового этапа в своей жизни Рейган принял еще одно решение, которое, вполне возможно, сыграло впоследствии немаловажную роль в его дальнейшей судьбе. Уже в первые годы существования «великого немого в Голливуде зародилась традиция, следуя которой сотни крупных кинозвезд и мелких „звездочек“ отказывались от своих неблагозвучных имен и фамилий, заменяя их броскими, радующими зрение и слух псевдонимами и оставаясь навечно в истории американского и мирового кино как Мэри Пикфорд и Дуглас Фэрбенкс (а не Глэдис Смит и Дуглас Ульман), как Грета Гарбо и Фрэд Астэр (а не Грета Густафссон и Фредерик Аустерлитц), как Дорис Дэй и Роберт Тэйлор (а не, страшно сказать, Дорис фон Каппельхоф и Спэнглер Арлингтон Брюг), как Мэрилин Монро и Кэри Грант (а не Норма Джин Мортенсон и Арчибальд Лич). Когда Рейгану был задан вопрос в студии „Уорнер бразерс“, под каким именем и фамилией он хотел бы сниматься в Голливуде, он назвал свои настоящие. „Рональд Рейган, Рональд Рейган, — повторил за ним несколько раз один из руководителей студии, как бы пробуя на язык и на слух это сочетание звуков. — Ну что же, мне нравится“. 26-летнему Рональду Рейгану были оставлены полученные им от рождения имя и фамилия.

Конечно, возможно, что этому факту никто не придал бы значения, но никто не может исключить и того, что американским избирателям в 1980 г. могло не понравиться, что на пост президента США претендует человек, по собственной воле отказавшийся от полученных им при рождении имени и фамилии и тем самим как бы порвавший со всем тем, что его связывало с реальностью. Нет никакого сомнения в том, что в этом случае потеряла бы всякий смысл попытка проследить генеалогические связи Рейганов с Брайаном Бору. А как бы отнеслись люди к тому, что при подписании документов государственной важности президент США пользовался бы артистическим псевдонимом? Все эти „как бы“ и „если бы“, однако, потеряли свое значение в тот момент, когда Рейган принял решение сохранить имя и фамилию, с которыми он вошел в жизнь.