Глава 20


Хэйксвилл усмехнулся:

- Вы чертовы эльфы, а не солдаты! Смирно стоять!

Двенадцать стрелков вытянулись по стойке «смирно». Каждый из них с радостью убил бы сержанта, но не здесь: то, что делалось на батальонной кухне, видел весь лагерь. Убивать надо ночью, тихо, но чертов Хэйксвилл как-то умудрялся бодрствовать всю ночь или просыпаться от малейшего звука. А может, его и правда нельзя было убить.

Каждый из стрелков был раздет до рубахи, зеленые куртки лежали на земле. Хэйксвилл медленно шел вдоль шеренги. Он остановился возле Хэгмена, старого браконьера. И ткнул его мундир носком ботинка, указывая на черную нашивку на рукаве:

- Так, что это у нас, а?

- Нашивка старшего стрелка, сержант.

- Нашивка старшего стрелка, сержант, - передразнил Хэйксвилл. Его желтое лицо дернулось. – Чертова развалина, вот ты кто! Чертов старший стрелок! С этого момента ты чертов солдат, – он втоптал рукав в грязь и усмехнулся, зловонно дыша в лицо Хэгмену. Стрелок не двигался: иначе не избежать наказания. Хэйксвилл снова дернулся и пошел дальше. Он был доволен собой. Стрелки нервировали его, поскольку держались сплоченной группой, казались элитой, поэтому он хотел раздавить их. Именно он подсказал Раймеру, возвращаясь с дамбы, что винтовки слишком медлительны, он же предложил капитану утвердить свою власть над старой ротой Шарпа, переведя стрелков в обычные солдаты. И обе подсказки сработали. - Ты! Кругом! Ты, рябая ирландская свинья! Кругом! – его слюна забрызгала Харпера.

Харпер на долю секунды задержался и увидел, что за ними наблюдает офицер. Не желая окончить дни, глядя в лицо расстрельной команде, он повернулся.

Хэйксвилл вытащил байонет:

- Как спина, рядовой?

- Отлично, сержант.

- Отлично, отлично, - передразнил Хэйксвилл донегольский акцент. – Ну и хорошо, рядовой, – он приложил байонет к спине Харпера и повел лезвие вниз, цепляя незажившие шрамы, так что кровь хлынула на рубашку. - А у тебя грязная рубаха, рядовой. Грязная рубаха грязного ирландца.

- Да, сержант, - Харпер не дал боли проявиться в голосе: он обещал убить этого подонка – и он это сделает.

- Так постирай ее! Кругом! – Хэйксвилл спрятал байонет.

Двенадцать стрелков наблюдали за сержантом. Он был сумасшедшим, никаких сомнений. В последние несколько дней у него возникла новая привычка: сидя в одиночестве, он стаскивал кивер и глядел внутрь, разговаривая с ним, как с другом. Он поверял киверу свои планы и надежды найти Терезу, и глаза его обегали роту, чтобы удостовериться, что они видят и слышат его. Тогда он усмехался, глядя внутрь грязного кивера: «Я поимею ее! Я поимею эту красотку! О да, Обадия поимеет ее!»

Хэйксвилл остановился, уставившись на стрелков:

- Теперь вы будете носить красные мундиры, а не чертову зелень! Будете ходить с мушкетами, а не с этими игрушками! – он указал на двенадцать винтовок, сложенных в открытый оружейный ящик, и расхохотался. – Вы будете настоящими солдатами, как сержант Хэйксвилл, ваш лучший друг, как я! Вы ненавидите меня, да? – лицо непроизвольно дернулось. – Мне это нравится. Потому что я вас тоже ненавижу! – он снял кивер, заглянул внутрь, и голос его стал томным и подобострастным: - Я их ненавижу, правда... – потом он поднял голову, и голос стал привычным: - Думаете, я сумасшедший? Я и сам не знаю, - он снова расхохотался, потом, увидев, что глаза их скосились влево, повернулся. К ним шел чертов Шарп. Хромает. Хэйксвилл натянул кивер и отсалютовал: - Лейтенант, сэр!

Шарп отсалютовал в ответ, голос его был ровен:

- Сержант, команда «вольно».

- Но лейтенант, сэр...

- Я сказал «вольно», сержант.

Хэйксвилла передернуло. Он не мог открыто нарушить субординацию и возразить Шарпу, поэтому поглубже упрятал свою ярость:

- Строй! Вольно!

Шарп оглядел стрелков, своих стрелков, которых вел от самой Ла-Коруньи, и прочитал на их лицах уныние, как будто вместе с зелеными куртками с них сняли честь. Теперь им предстояло еще одно потрясение. Он ненавидел речи, потому что всегда чувствовал себя скованно, но он должен был сказать им.

- Я только что из палатки полковника. Я покидаю батальон. Сегодня, - он увидел, что на лицах появилось отчаяние. – Я хотел сам сказать вам об этом. Сержант!

Хэйксвилл, ликуя от услышанного, шагнул вперед, но увидел, что Шарп обращается к Харперу. Хэйксвилл остановился: он понял, что пахнет неприятностями, но не мог почуять, какими.

- Сэр? – голос Харпера дрожал.

- Соберите зеленые куртки. Принесите их сюда, - Шарп говорил спокойно, как будто его, единственного из всех, совершенно не волновало происходящее.

- Лейтенант, сэр!

Шарп повернулся:

- Сержант Хэйксвилл?

- У меня приказ забрать мундиры, сэр.

- Куда, сержант?

Хэйксвилл усмехнулся:

- К пушкарям, лейтенант, сэр. На тряпки.

- Я избавлю вас от этой обузы, сержант, - голос Шарпа был почти дружелюбным. Он повернулся и подождал, пока Харпер соберет мундиры, затем ткнул пальцем в землю возле своей ноги. – Положите сюда.

Харпер нагнулся. Он помнил слова Хэйксвилла, которые он произнес внутрь кивера, и не сомневался, что они означают, поэтому попытался предупредить Шарпа:

- Он хочет добраться до Терезы, сэр. Он знает, где она, - прошептал он, уверенный, что Шарп услышал. Но лицо офицера по-прежнему было спокойным, и Харпер подумал, что говорил слишком тихо. – Сэр?

- Я слышал, сержант. Спасибо. Вернитесь в строй, - Шарп не реагировал, только улыбался, глядя на дюжину лиц. – Мы были вместе семь лет, по крайней мере, большинство из нас, и я не думаю, что этим все закончится, – в их глазах сверкнула надежда. – Но даже если так, я хотел бы поблагодарить вас. Вы хорошие солдаты, отличные стрелки, лучшие из лучших, - теперь глаза сияли от удовольствия, но Шарп не смотрел ни на них, ни на Хэйксвилла. Подойдя к оружейному ящику, он вытащил первую попавшуюся винтовку и поднял ее над головой: - Жаль, что их у вас отняли. Клянусь: вы получите их назад, как и мундиры.

Стрелки улыбались. Хэйксвилл усмехнулся и увидел лицо Шарпа, в ужасе смотревшего на затвор винтовки. Переведя взгляд на Хэйксвилла, он крикнул:

- Сержант?

- Лейтенант, сэр?

- Чья это винтовка?

- Винтовка, сэр? Не знаю, сэр, - он дернулся, чувствуя подвох.

- Она заряжена, сержант!

- Заряжена, сэр? Не может быть, сэр?

- Вы проверяли?

Хэйксвилл заколебался. От его взгляда не ускользало ни малейшее нарушение устава, но упоенный желанием побыстрее избавиться от зеленых курток, он не проверил винтовки. Он обмозговал проблему и улыбнулся:

- Еще нет, лейтенант, сэр. Но ящик еще не закрыт, сэр, правда? Я проверю их через минуту, – лицо его задергалось, голубые глаза замигали: Хэйксвилл тщетно пытался контролировать себя.

Шарп учтиво улыбнулся:

- Я избавлю вас от этой обузы, сержант.

Он аккуратно положил винтовку, а потом выложил и остальные, одну за другой, нацелив их в толстое брюхо Хэйксвилла. Он начал взводить по очереди все курки, нажимать все спусковые крючки, и с каждым щелчком лицо Хэйксвилла дергалось. Глаза Шарпа неотрывно смотрели на лицо сержанта, даже когда он переходил к следующей винтовке, он видел судорогу напряжения и вздох облегчения каждый раз, когда искры гасли на пустой полке затвора. Стрелки, которых сержант только что так унизил, смеялись над страхом Хэйксвилла, но они не переставали бояться его. Это был человек, которого нельзя убить, и Шарп знал единственный способ развеять их уверенность.

Хэйксвилл в ужасе глядел, как Шарп оттягивает кремень, взводит курок, как щелкает, вставая на место, спусковой крючок. Сержант облизнул пересохшие губы, дернулся и перевел взгляд на лицо Шарпа, потом снова на дуло, указывающее ему в живот.

Шарп медленно пошел к нему:

- Так значит, тебя нельзя убить, да? - Хэйксвилл кивнул, попытался улыбнуться, но приближающееся дуло его пугало. Шарп подходил ближе. - Тебя пытались повесить, но ты выжил? Это правда? - Хэйксвилл снова кивнул, рот его округлился. Шарп прихрамывал, бедро болело. – Хочешь жить вечно, сержант? – кто-то из стрелков прыснул, Хэйксвилл дернулся посмотреть, кто именно, но Шарп поднял ствол, и глаза метнулись обратно. – Вечно хочешь жить?

- Не знаю, сэр.

- Не «лейтенант, сэр»? Язык проглотил, Хэйксвилл?

- Нет, сэр.

Шарп улыбнулся. Он был уже возле сержанта, винтовка упиралась тому в подбородок.

- Думаю, ты скоро умрешь, сержант. Сказать, почему?

Ангельские голубые глаза дернулись вправо-влево в поисках того, кто придет ему на помощь. Хэйксвилл ждал нападения ночью, во тьме, но не при ярком солнечном свете на виду у сотен потенциальных свидетелей. Но никто не обращает внимания! Винтовка дернулась, тронув взмокший подбородок.

- Сэр!

- Посмотри на меня, сержант. Я открою тебе один секрет.

Хэйксвилл перевел взгляд на Шарпа, их глаза встретились:

- Сэр?

Стрелки все еще наблюдали, и Шарп говорил громко, чтобы они слышали:

- Думаю, сержант, тебя никто не может убить. Кроме, - он понизил голос: - кроме, сержант, того, кого ты пытался убить, но не смог. Знаешь о ком я, сержант?

Взмокшее лицо еще больше пожелтело, оно выражало ужас, дергалось, и пришлось снова упереться винтовкой в подбородок.

- Нет, сэр!

- Отлично, - холодная бейкеровская сталь касалась кожи Хэйксвилла. Шарп понизил голос, теперь его мог слышать только сержант: - Ты труп, Обадия. Волшебство исчезло, – и вдруг громко крикнул: - Бам!

Хэйксвилл отпрянул, поскользнулся, издал горестный вопль, как ноющий ребенок, и распластался на траве. Шарп расхохотался, ткнул в него винтовкой и нажал на спусковой крючок, кремень щелкнул по пустой полке. Хэйксвилл валялся на земле, лицо его выражало ненависть, но Шарп уже повернулся к ухмыляющимся стрелкам:

- Смирно! - Они подтянулись. Шарп снова заговорил с ними, но на этот раз голос его был сух и невыразителен: - Помните, я поклялся: вы получите назад и винтовки, и мундиры, и меня! – он не знал, как этого добьется, но добьется обязательно. Повернувшись к сержанту, он указал на семиствольное ружье на плече Хэйксвилла: - Отдайте это мне! - Хэйксвилл медленно отстегнул ружье вместе с подсумком, и Шарп повесил его на плечо рядом с винтовкой. Он снова взглянул на так и не поднявшегося сержанта: - Я вернусь, сержант. Запомни это.

Взяв стопку мундиров под мышку, Шарп захромал прочь. Он знал, что Хэйксвилл попытается отомстить стрелкам, но знал и то, что сержант был унижен у всех на глазах, а именно это было нужно его роте, роте Шарпа.

Это была маленькая, даже крошечная победа, но она стала началом долгого боя, который должен закончиться в бреши Бадахоса.


Загрузка...