Рота Шарпа

Глава 21

Французы все-таки выступили – но не навстречу Веллингтону у Бадахоса, а к новому испанскому гарнизону в Сьюдад-Родриго. Новости эти принесли партизаны, перехватившие курьеров с донесениями, некоторые депеши были в крови. В них говорилось о раздоре среди французских генералов, задержках войск и сложностях замещения осадной артиллерии, практически полностью оставшейся в северной крепости. Известия подстегнули Веллингтона: он хотел, чтобы осада Бадахоса закончилась в кратчайшие сроки, и не собирался давать французам ни единого шанса отвоевать Сьюдад-Родриго. Испанскому гарнизону он не доверял, поэтому хотел, чтобы армия двинулась на север, укрепляя решимость союзников. Скорость! Скорость! Скорость! Все шесть дней после Пасхи он засыпал генералов и штабных офицеров письмами: «Дайте мне Бадахос!» Шесть дней батареи, установленные на руинах форта Пикурина, безостановочно пытались пробить бреши в стене, поначалу без особого эффекта. Потом вдруг расшатавшиеся камни рухнули в ров, сопровождаемые лавиной обломков. Взмокшие, закопченные артиллеристы издали победный крик, а пехота, охранявшая батареи от возможных вылазок противника, глазела на возникшие бреши и гадала, что приготовят им французы.

По ночам французы попытались заделать повреждения. Пушки из Пикурины периодически поливали обе бреши картечью, но каждое утро разбитые стены были прикрыты бревнами и мешками с шерстью. Приходилось начинать каждое утро с пробивания этой многослойной перины, пока та не разлеталась в клочки – только тогда железные ядра могли продолжать свою тяжелую работу, долбя, скребя и вырезая в камне две новых дороги в город.

Дамба все еще держалась, поэтому рукотворное озеро по-прежнему защищало город с юга, направляя любую атаку на бастионы вдоль стен, в обход, а не напрямую. Северные батареи продолжали обстреливать форт, прикрывающий дамбу, а пехота вела вперед траншеи, пытаясь пробиться к форту на расстояние мушкетного выстрела, однако была отброшена. Каждая пушка на восточной стене Бадахоса - от замка, прибежища птиц, до бастиона Тринидад - обрушивала на траншеи такой железный ливень, что выжить не мог никто, поэтому попытки пришлось оставить: пусть дамба стоит, а пехота идет в обход. Инженеров это не радовало.

- Время, мне нужно время! – полковник Флетчер, раненый в схватке с французами, не мог оставаться в постели. – Он хочет, чтобы я сотворил чертово чудо!

- Да, хочу, - в комнату бесшумно вошел генерал, и Флетчер, резко обернувшись, скривился: рана еще болела.

- Милорд! Мои извинения! – шотландец почти рычал, тон его был далек от извиняющегося.

Веллингтон жестом пресек все дальнейшие разговоры на эту тему, кивнул ожидавшим его офицерам и сел. Майор Хоган знал, что генералу всего сорок три, хотя он выглядел старше. Впрочем, все они выглядели старше: осада разрушала их, как они разрушали два бастиона. Хоган вздохнул, поскольку знал, что встреча эта субботним утром 4 апреля (дату он тщательно записал на верхней строчке чистой страницы блокнота) будет бесконечным и яростным спором между генералом и инженерами. Веллингтон достал свою карту, развернул ее и прижал углы чернильницами.

- Доброе утро, джентльмены. Израсходованный боезапас?

Полковник-артиллерист подтянул к себе бумаги:

- Вчера, милорд, 1114 двадцатичетырехфунтовых и 603 восемнадцатифунтовых, - читал он очень монотонно. – Одно орудие взорвалось, сэр.

- Взорвалось?

Полковник перевернул страницу:

- Двадцатичетырехфунтовик в третьей батарее, милорд, опрокинулся при выстреле. Мы потеряли троих, шестеро ранены.

Веллингтон что-то пробурчал. Это было необычно: Хоган считал, что генерал всегда царил на собраниях – может, в этом был виноват взгляд голубых глаз, казавшихся всезнающими, или спокойствие округлого лица с сильным крючковатым носом. Большая часть присутствующих офицеров была старше виконта Веллингтона, но все они, за возможным исключением Флетчера, трепетали перед ним.

Генерал что-то писал на клочке бумаги, скрипел карандаш. Потом он снова посмотрел на артиллериста:

- Порох?

- Достаточно, сэр. Вчера доставили еще 80 баррелей. Можем стрелять хоть целый месяц.

- И нам, черт возьми, придется. Извините, милорд, - Флетчер что-то помечал на своей карте.

В уголках губ Веллингтона мелькнула улыбка:

- Полковник?

- Милорд? – Флетчер разыграл удивление. Он поднял глаза от карты, но продолжал упираться в нее карандашом, как будто собираясь вернуться к работе, от которой его так бесцеремонно оторвали.

- Я вижу, вы не подготовились к нашей встрече, - Веллингтон коротко кивнул шотландцу и повернулся к Хогану. – Майор? Есть донесения?

Хоган пролистал блокнот назад:

- Два дезертира, милорд, оба немцы, оба из Гессен-Дармштадтского полка[45]. Подтверждают, что в гарнизоне есть немцы, – Хоган поднял бровь. – Говорят, боевой дух высок.

- Тогда почему дезертировали?

- У одного, милорд, брат в Королевском германском легионе[46].

- А... Пошлете их туда?

- Да, сэр, - Королевский германский легион вечно нуждался в пополнении.

- Что-то еще? – Веллингтон предпочитал короткие совещания.

Хоган кивнул:

- Они подтверждают, сэр, что у французов мало ядер, зато много картечи, в оболочке и без. Мы это уже знали, - он заторопился, опасаясь, что генералу наскучат повторения. – Они говорят еще, что город боится возможной резни.

- Тогда должны умолять о сдаче.

- Город, милорд, частично поддерживает французов, - это было правдой: испанские горожане регулярно появлялись на стенах и палили из мушкетов по землекопам, роющим траншеи в сторону форта, защищавшего дамбу. – Надеются на наше поражение.

- Но хотят избежать репрессий, если мы победим, - тон Веллингтона был презрительным. – Разве это правильно?

Хоган пожал плечами. Надежда, думал ирландец, была призрачной: вероятно, все пойдет так, как хочет Веллингтон, и скоро войска пойдут на приступ, а пробиться в город непросто. Если войска прорвутся через брешь (а Хоган предусмотрительно рассматривал и обратную возможность), они потеряют всякие остатки дисциплины. Так было всегда: солдаты, вынужденные испытать все ужасы боя в бреши, считали своим правом захватить и крепость, и все, что в ней. Ирландцы еще помнили Дрогеду и Уэксфорд, города, разграбленные Кромвелем и его войсками. О зверствах победителей ходили легенды: рассказывали о женщинах и детях, которых согнали в церковь и подожгли, причем англичане праздновали, пока ирландцы горели. Хоган подумал о Терезе и ее ребенке, ребенке Шарпа. Потом мысли его вернулись на совещание: Веллингтон как раз диктовал адъютанту короткий приказ, запрещавший в городе любые формы грабежа. Впрочем, в возможности его исполнения Хоган не был убежден. Флетчер внимательно выслушал приказ и стукнул по карте кулаком:

- Разбомбите их!

- А! Полковник Флетчер снова с нами! – повернулся к нему Веллингтон.

Флетчер улыбнулся:

- Я говорю, разбомбите их, милорд. Выкурите их! Они сами сдадутся.

- И когда же, с Божьей помощью, они сдадутся?

Флетчер пожал плечами: он знал, что пройдут недели, прежде чем приземистые гаубицы превратят значительную часть Бадахоса в дымящиеся руины, сожгут продовольственные склады и вынудят сдаться:

- Через месяц, милорд?

- Через два, а то и три. И позвольте напомнить вам, полковник, хотя это и не всегда заметно с учетом высоты стены, что испанцы – наши союзники. Если мы начнем без разбора бомбить их, возможно, что наши, с вашего позволения, союзники будут слегка недовольны.

Флетчер кивнул:

- Но они также не будут счастливы, милорд, если ваши люди изнасилуют все, что может двигаться, и украдут все, что не может.

- Давайте верить в добропорядочность наших солдат, - это прозвучало цинично. – А теперь, полковник, расскажите нам про бреши. Они «сработают»?

- Нет, сэр, - шотландский акцент Флетчера усилился. – Могу вам кое-что сказать, сэр, причем по большей части нового, – он развернул карту, чтобы генерал мог видеть оба бастиона с точки зрения развития атаки. Санта-Мария была слева, Тринидад – справа. Флетчер пометил бреши. Тринидад лишился половины стены, пролом был почти в сотню футов шириной, инженер также рассчитал высоту остатка стены – двадцать пять футов. Развернутый к Тринидаду фланг бастиона Санта-Мария был столь же сильно разрушен. – Бреши сейчас, как вы можете видеть, милорд, на высоте двадцати пяти футов. Чертовски высоко! Выше, если разрешите на это указать, чем вся стена в Сьюдад-Родриго! – он удовлетворенно откинулся на спинку стула, как будто нанес точный удар.

Веллингтон кивнул:

- Мы все знаем, полковник, что Бадахос несколько больше, чем Сьюдад-Родриго. Умоляю, продолжайте.

Флетчер снова согнулся над столом:

- Милорд! Позвольте представить вам вот это, - он усмехнулся, поскольку использовал одной из любимых выражений Веллингтона. Толстый палец уперся в ров перед бастионом Санта-Мария. – Ров перегорожен здесь и здесь. Нас толкают сюда, – палец переместился направо, к бреши бастиона Тринидад. Голос шотландца стал очень серьезным: ему разрешалось изредка накрутить генералу хвост, но только потому, что он был очень хорошим инженером. Веллингтон доверял ему, поэтому Флетчер считал своим долгом доносить свою точку зрения, а не подхалимничать. Палец постучал по рву на карте: - Похоже, французы расставили во рву перевернутые вверх дном повозки и раскидали длинные бревна. Не нужно быть гением, чтобы понять, что они собираются их поджечь. Видите, что произойдет, джентльмены: наши войска будут во рву, пытаясь взобраться на чертов накат, а от картечи спасаться будет негде. Они не смогут отойти направо или налево, чтобы перестроиться: их поймают в ловушку и сожгут, как чертовых крыс в бочке.

Веллингтон с интересом дослушал этот выплеск эмоций, потом помолчал секунду и спросил:

- Вы уверены?

- Точно, милорд, но есть еще кое-что.

- Продолжайте.

Палец указал вправо от бреши Тринидада:

- Здесь французы выкопали еще один ров, на дне основного, и затопили его. Мы будем прыгать в воду, весьма глубокую воду. Кроме того, похоже, они продлили этот ров. Вот сюда, - палец прочертил линию мимо обеих брешей.

Глаза Веллингтона не отрывались от карты:

- Так значит, чем дольше мы ждем, тем труднее становится?

Флетчер вздохнул, но вынужден был согласиться:

- Точно.

Веллингтон приподнял бровь и посмотрел на инженера:

- Что мы выиграем со временем?

- Можем опустить бреши.

- На сколько?

- Футов на десять.

- За какое время?

- Неделя.

Веллингтон помолчал, затем покачал головой:

- Вы имеете в виду, две недели.

- Точно, милорд, скорее всего.

- Двух недель у нас нет. Впрочем, нет и одной. Нужно взять город, и сделать это быстро.

В комнате повисла тишина. За окном пушки стреляли через озеро. Веллингтон посмотрел на карту, согнулся над столом и длинным пальцем указал на пространство между бастионами:

- Здесь есть равелин?

- Точно, милорд, хотя он и не достроен, - равелин, каменное ромбовидное строение, был уже нанесен на карту. Если бы у французов было время закончить его до того, как начали стрелять осадные орудия, он стал бы новым бастионом, построенным во рву и перекрывавшим любые атаки. Даже в нынешнем своем виде он представлял серьезное препятствие, окруженное собственным рвом.

Веллингтон глянул на Флетчера:

- Похоже, вы абсолютно уверены в достоверности этой новой информации?

- Точно, милорд. У нас один парень ночью сходил на гласис. Отлично поработал, - неохотно похвалил шотландец.

- Кто это был?

Флетчер махнул в сторону Хогана:

- Один из ребят майора Хогана, сэр.

- Кто, майор?

Хоган перестал катать по столу табакерку:

- Ричард Шарп, сэр, вы должны помнить.

Веллингтон откинулся в кресле и улыбнулся:

- Боже мой, Шарп? Что он у вас забыл? Мне казалось, у него своя рота.

- Была, милорд. Ему было отказано в повышении.

Веллингтон нахмурился:

- Господи ты Боже! В этой чертовой армии мне не дают даже капралом человека сделать! Так это Шарп ходил на гласис ночью?

Хоган кивнул:

- Да, сэр.

- И где он сейчас?

- Ждет снаружи. Я подумал, что вы можете захотеть с ним поговорить.

- Боже милостивый, конечно! – тон Веллингтона был сухим. – Он единственный человек в нашей армии, кто заглядывал за гласис. Пригласите его!

В комнате находились командиры дивизий и бригад, артиллеристы, инженеры и штабные – и все они обернулись, когда вошел высокий человек в зеленой куртке. Разумеется, о нем слышали все, даже генералы, недавно прибывшие из Англии, потому что именно этот человек захватил французского «орла» и выглядел так, как будто готов был сделать это снова: потрепанный, жесткий, как оружие, висевшее у него на плече. Хромота и шрамы выдавали в нем солдата, сражавшегося много и часто. Веллингтон улыбнулся ему и оглядел стол:

- Капитан Шарп был рядом со мной во всех моих битвах, джентльмены. Разве не так, Шарп? От Серингапатама[47] до этого дня?

- Даже от Бокстела[48], сэр

- Боже милостивый! Я был тогда лейтенант-полковником!

- А я рядовым, сэр.

Адъютанты, молодые аристократы, которых Веллингтон предпочитал в качестве курьеров, с любопытством изучали шрам на суровом лице: немногим удавалось подняться в офицеры из низов. Хоган посмотрел на генерала: тот явно надеялся на Шарпа, но не потому, что стрелок однажды спас ему жизнь, а потому, что Шарп мог стать его союзником в борьбе с сопротивлением инженеров. Ирландец вздохнул: Веллингтон хорошо знал своего героя.

- Найдите стул капитану Шарпу.

- Лейтенанту Шарпу, сэр, - слова Шарпа прозвучали горьким вызовом, но генерал не обратил на них внимания.

- Садитесь, садитесь. И расскажите нам о брешах.

Шарп рассказал все, что знал, совершенно не смущаясь знатного общества, но он мало что мог добавить к сообщению Флетчера: видно было плохо, темноту прорезали только редкие вспышки пушечных выстрелов со стены. Часть и вовсе пришлось додумывать, основываясь на опыте и звуках, которые он слышал, лежа на краю гласиса – звуках, исходивших не от французских рабочих, а от британской картечи, бившей в стены. Веллингтон дал ему закончить свой сжатый доклад, потом генерал поймал взгляд Шарпа:

- Только один вопрос.

- Сэр?

- Бреши «сработают»? – по глазам генерала, холодным, как сталь, невозможно было прочесть его мысли.

Шарп ответил столь же твердым взглядом и единственным словом:

- Да.

Вдоль стола пробежал ропот. Веллингтон откинулся на спинку кресла. Полковник Флетчер повысил голос, перекрикивая шум:

- При всем уважении, милорд, я не думаю, что в компетенции капитана, простите, лейтенанта Шарпа рассуждать о брешах.

- Но он был там.

Флетчер пробурчал, что варвар, ворвавшийся в церковь, не становится христианином. Перо в его руке согнулось почти вдвое. Спохватившись, шотландец отпустил кончик, и чернила забрызгали два бастиона. Тогда он опустил перо и уже мягче сказал:

- Все равно, это слишком рано.

Веллингтон встал, опираясь на стол:

- Даю вам один день, джентльмены, только один. Завтра, джентльмены, пятого числа, в воскресенье, мы пойдем на приступ.

Он оглядел собравшихся. Никто не возражал ему. Да, атака была не до конца подготовленной, но он знал, что времени на взятие крепости у них больше нет. Впрочем, французы вообще утверждали, что крепость неприступна.

- Сэр! – произнес Шарп, и генерал, ожидавший протестов от инженеров, повернулся к нему.

- Шарп?

- Разрешите вопрос, сэр? – Шарп сам не верил, что говорит это сейчас, в таком вызывающем тоне, на таком совещании, но это был его единственный шанс, другого не будет.

- Давайте.

- «Надежда», сэр. Я хочу возглавить «Отчаянную надежду».

Веллингтон смерил его холодным взглядом:

- Зачем?

Что ответить? Что это испытание, высшее, может быть, испытание для солдата? Или что хочется отомстить системе в лице рябого клерка из Уайтхолла, который просто отмахнулся от него? Шарп вдруг подумал об Антонии, своей дочери, о Терезе, о том, что может никогда не увидеть Мадрида, Парижа, никогда не узнать, что война закончилась, но жребий был брошен. Он пожал плечами, не находя слов под взглядом этих непроницаемых глаз.

- Не знаю, сэр. Просто я так хочу.

Он понял, что выглядит избалованным ребенком. Чувствуя любопытные взгляды старших офицеров, оценивающие его потертый мундир и старый неуставной палаш, он мысленно посылал их всех к черту: ведь их честь и гордость была заработана деньгами.

Веллингтон спросил чуть мягче:

- Хотите получить назад свою роту?

- Да, сэр, - Шарп чувствовал себя дураком, драным шутом среди блестящих придворных. Он понимал, что все они видят его униженную гордость.

Веллингтон кивнул в сторону полковника Флетчера:

- Полковник может сказать вам, Шарп, и дай Бог, чтобы он ошибался: что в понедельник с утра мы будем выдавать капитанские патенты вместе с пайком.

Флетчер не ответил. В комнате висела тишина, все были смущены просьбой Шарпа. А сам стрелок чувствовал, что вся его жизнь, со всем, что в ней было, будет или не будет, зависела от этой тишины.

Веллингтон улыбнулся:

- Видит Бог, Шарп, я числю вас плутом и мошенником. Очень полезным мошенником, и, слава Богу, мошенником, играющим на моей стороне, - он снова улыбнулся, и Шарп понял, что генерал вспомнил острые индийские байонеты, чуть не прикончившие его при Ассайе. Но этот долг давно был уплачен. – И я не думаю, что хочу увидеть этого мошенника мертвым, Шарп. Армия будет не так интересна. Ваша просьба отклонена, - он собрал бумаги и вышел из комнаты.

Шарп остался стоять, глядя на выходящих гурьбой офицеров. Он думал, что за последние унылые недели все его надежды и амбиции свелись к единственной вещи. Его капитанство, рота, их зеленые куртки, винтовки и доверие, даже, поскольку он категорически не верил, что может быть убит, шанс достичь дома с двумя апельсиновыми деревьями раньше беснующейся орды, раньше Хэйксвилла – все это зависело от «Надежды», «Отчаянной надежды». И в ней ему было отказано.

Наверное, ему следовало чувствовать разочарование, даже злость, но вместо этого, как чистейшая вода в грязную канаву, пришло облегчение: абсолютное, благостное облегчение. И Шарп стыдился этого облегчения.

Хоган вернулся в комнату, он улыбался:

- Итак, ты спросил и получил правильный ответ.

- Нет. Еще есть время, сэр, - лицо Шарпа было упрямым. Он не знал, что имел в виду или зачем произнес это, но завтра, с первыми сумерками, он пройдет испытание. Он победит.