Рота Шарпа

Глава 6

Они нашли домик у самой стены, в нем раньше квартировали французские артиллеристы. На кухне обнаружилась еда, подсохший хлеб и немного холодного языка. Шарп разжег огонь и, обернувшись, увидел, что Тереза нарезает каравай своим штыком, с силой налегая на лезвие. Он засмеялся. Она с неудовольствием воззрилась на него:

- Что смешного?

- Я как-то не представлял тебя в роли домохозяйки.

Она наставила лезвие на него:

- Слушай, англичанин, я могу делать любую работу по дому, но не для того, кто насмехается надо мной. Война-то когда-нибудь кончится.

Он снова засмеялся:

- И ты вернешься на кухню, женщина!

Она усмехнулась, но мысли у нее были невеселые. Она носила оружие, как и другие испанские женщины, потому что слишком многие мужчины уклонились от борьбы, но придет мир, и мужчины снова станут достаточно храбрыми, чтобы загнать женщин к печи. Шарп увидел тоску в ее глазах и решил сменить тему:

- Так о чем мы должны были поговорить?

- Позже. Сперва поешь.

Она принесла тарелки ближе к огню и засмеялась, глядя на сомнительного вида пищу. Оба, сильно проголодавшись, смели все до крошки, запивая разведенным водой бренди, а затем, под одеялом, когда-то служившим попоной французской лошади, занялись любовью возле огня, и Шарпу захотелось остановить мгновение, поймать его в ловушку и заставить длиться вечно. Тишина царила в маленьком доме на окраине захваченного города, слышалась только перекличка часовых на стене, редкий лай собак да треск догорающего огня. Он знал, что она не останется с ним, не станет следовать за лагерем, как другие. Тереза горела желанием воевать с французами, отомстить нации, изнасиловавшей и убившей ее мать. Понятно, что их сиюминутное счастье не будет и не может длиться вечно. Счастье быстротечно, подумал он, вдруг вспомнив о Лоуфорде, лежащем где-то там, в монастыре. Тереза вернется в свои горы, к засадам и пыткам, травить французов среди скал. Если бы только он не был солдатом, а был, например, егерем или кучером, или нашел еще какую-то работу, он мог бы осесть на одном месте. Но у солдата доля другая.

Рука Терезы погладила его грудь, скользнула по спине, пальцы ее нащупали широкие бугры шрамов. Она спросила:

- Ты отомстил людям, которые высекли тебя?

- Пока нет, - его высекли много лет назад, когда он был еще рядовым.

- Как их звали?

- Капитан Моррис и сержант Хэйксвилл, - его голос звучал безразлично, но глубоко внутри таилось желание отомстить.

- Ты найдешь их?

- Да.

Она улыбнулась:

- И ты причинишь им боль?

- Да, много боли.

- Хорошо.

Шарп улыбнулся в ответ:

- Мне казалось, христиане должны прощать своим врагам.

Она покачала головой, щекоча его волосами:

- Только когда они мертвы. Да и потом, - она резко откинула волосы, - ты же не христианин.

- Но ты-то христианка.

Она пожала плечами:

- Священники меня не любят. Я выучилась английскому у одного священника, отца Педро. Он был хороший, но остальные… - она плюнула в огонь. – Они меня не допускали на мессу. Говорили, что я грешница. – Она добавила на быстром, грудном испанском что-то, что, видимо, дополняло ее мнение о священниках, потом села и обвела взглядом комнату. – У этих свиней должно быть еще вино.

- Я ничего не нашел.

- А ты ничего и не искал. Ты только меня хотел затащить под одеяло, - она встала и начала обыскивать комнату. Шарп смотрел на нее, влюбленный в стройность ее тела, в силу ее худощавости. Она открывала шкафы и выгребала их содержимое прямо на пол. Выломав полку из серванта, она бросила ее Шарпу. – Ну-ка, кинь в огонь.

Шарп насыпал сверху немного пороха, чтобы доска быстрее занялась, а когда обернулся, она уже потрясала бутылкой вина.

- Видишь? У этих свиней всегда есть вино, - она заметила, что он смотрит на нее, и лицо ее вдруг стало серьезным. – Что, я так сильно изменилась?

- Нет.

- Уверен? – она глядела не него, нагая и озабоченная.

- Конечно, я уверен. Ты прекрасна, как всегда. Почему это ты должна была измениться?

Она пожала плечами, подошла к нему и села рядом. Пробка наполовину торчала из бутылки, она вытянула ее до конца и принюхалась:

- Кошмар, - отхлебнув, она передала бутылку Шарпу.

- Так что случилось?

Он понял, что пришло время для разговора. Тереза помолчала пару секунд, глядя в огонь, потом резко повернулась к нему, ее лицо исказилось:

- Значит, ты будешь в Бадахосе?

- Да.

- Точно? – она как будто сомневалась в его уверенности.

Шарп пожал плечами:

- Я не могу быть абсолютно уверен. Армия там будет, это точно, но нас могут послать в Лиссабон, а могут и здесь оставить. Откуда я знаю?

- Я хочу, чтобы ты там был.

Шарп ждал продолжения, но она замолчала и только смотрела в огонь. Вино горчило, но он отхлебнул немного и набросил жесткое одеяло ей на плечи. Она выглядела расстроенной.

- Почему ты хочешь, чтобы я там был? – спросил он мягко.

- Потому что там буду я.

- Потому что там будешь ты, - он произнес это как самую обыденную вещь в мире, но внутри себя он искал и не находил причину, малейший повод для Терезы оказаться внутри самой большой французской крепости в Испании.

Она кивнула:

- Да, я буду там. В крепости. Я уже была там, Ричард, жила там с апреля.

- В Бадахосе? Ты сражалась?

- Нет. Они не знают, что я La Aguja. Они считают меня Терезой Морено, племянницей Рафаэля Морено. Это брат моего отца, - она печально улыбнулась. – Французы даже разрешают мне проносить в город винтовку, представляешь? Чтобы защищаться от ужасных герильерос! Мы там живем, тетя, дядя и я, торгуем мехами, кожей и хотим мира, чтобы выручить побольше денег, - она скривилась.

- Я не понимаю.

Она отстранилась, пару раз ткнула байонетом в очаг и глотнула еще вина, затем спросила:

- Там будут проблемы?

- Проблемы?

- Как сегодня. Убийства? Воровство? Насилие?

- Если французы будут сражаться, то будут.

- Они будут сражаться. Ты должен найти меня там, понимаешь? – она умоляюще взглянула ему в лицо.

За окном собака облаивала мягкие хлопья снега. Он согласно кивнул, хотя оставался в замешательстве:

- Я понял. Но почему в Бадахосе?

- Ты рассердишься, если я скажу.

- Я не буду сердиться. Так почему в Бадахосе?

Она снова помолчала, кусая губу и глядя ему в лицо, потом взяла его руку и положила под одеяло, на свой обнаженный живот.

- Есть разница?

- Нет, - он погладил ее мягкую кожу, все еще не понимая.

Она глубоко вздохнула:

- У меня родился ребенок.

Его рука замерла, чувствуя жар ее плоти. Она пожала плечами:

- Я же говорила, ты рассердишься.

- Ребенок? – в голове все завертелось, как та снежная круговерть над пламенем.

- Твой ребенок. Наша дочь, - на ее глазах появились слезы, она уткнулась ему в плечо. – Она больна, Ричард, очень больна, ей нельзя путешествовать. Она может умереть. Такая маленькая еще…

- Наша дочь? Моя? – он почувствовал, как его переполняет радость.

- Да.

- Как ты ее назвала?

Она посмотрела на него, в глазах стояли слезы:

- Антония. Так звали мою мать. Если бы был мальчик, я назвала бы его Рикардо.

- Антония… - произнес он. - Мне нравится.

- Правда?

- Конечно.

- И ты не будешь сердиться?

- С чего бы?

Она пожала плечами:

- Солдатам дети ни к чему.

Он прижал ее к себе, вспоминая первый поцелуй – недалеко отсюда, под страшным ливнем, когда французские уланы обыскивали русло реки, и расставание в дымном сумраке Альмейды. Они провели так мало времени вместе!

- Сколько ей сейчас?

- Только исполнилось семь месяцев. Очень маленькая еще.

Конечно, маленькая, подумал он. Крошечная, уязвимая, больная, где-то там, в Бадахосе, окруженная французами, в кольце стен, высоко поднимающихся над Гвадианой. Его дочь.

Тереза покачала головой:

- Я думала, ты рассердишься, - она произнесла это мягко, как снег, падавший за ставнями окон.

- Рассержусь? Нет, что ты. Я... - но слова не приходили. Дочь? Его? И эта женщина – мать его ребенка? Все нахлынуло так внезапно, все было так удивительно и запутанно, что слов не осталось. Не просто дочь – семья, а ведь Шарп считал, что у него нет семьи с тех пор, как почти тридцать лет назад умерла мать! Он крепче обнял Терезу, прижимая ее к себе, потому что не хотел, чтобы она видела его глаза. У него есть семья! Наконец-то у него есть семья!

В Бадахосе.