Рубежник

Глава 18

Носок и сапог я высушил. Благослови господь двигатель внутреннего сгорания и работающую печку. К примеру, в моей «девятке» она не фурычила. Да и зачем сейчас? Лето же. Вот как холода настанут, тогда и починю. У мужиков многое так работает. Точнее, не работает.

Я предусмотрительно заправил полный бак, поэтому замерзнуть не боялся. Да до кучи еще взял теплый плед. Вот только сон не шел. Это был даже не страх, скорее предчувствие чего-то нехорошего. А вот своим ощущениям надвигающейся беды я привык доверять. Все-таки жизненный опыт никуда не выкинешь. Он же меня приучил надеяться на лучшее, но быть готовым к самому худшему. Как правило, сбывалась последнее.

Настроение моего беса напротив, улетело в заоблачную высь. Портсигар чуть ли не танцевал в кармане. А сам Григорий что-то напевал. Впрочем, тихо и без слов, ничего не разберешь.

— Хозяин, погляди, там на заднем сиденье пузырек должен быть.

Я посмотрел. И действительно, нашел бутылку водки. Одну из тех, которая должна была отправиться к чертям. Вот ведь жук. Решил кого обкрадывать — самый незащищенный слой населения у нечисти.

Мне даже говорить ничего не пришлось. Стоило вытащить портсигар и гневно поглядеть на него, как Григорий тут же кинулся оправдываться.

— Много чести этим чертям, — моментально перешел в защиту бес. — Да и лучше так даже. У них как, выпил на грош, а на рубль — дебош. К тому же натерпелся я тебе скажу. Знаешь, чего мне стоило не вылезти и в рожу этому Большаку не плюнуть?

— Ничего не стоило. Мне кажется, если бы меня копытами запинывали, ты бы даже не дернулся. И стал бы портсигаром при главном лесном черте.

— Еле сдержался, — проигнорировал мою подколку Григорий, накидывая себе пуху. — А все потому что я нечисть послушная. Этого самого, как его, дисциплинированная, вот.

— Да дам я тебе водку, дам, только давай без дешевых самопрезентаций. Вылезай уже и забирай свою бутылку.

— Да не, хозяин, я лучше тут посижу, от греха. Ты чего-то злой какой-то, да и не хочу, чтобы воля в голову шибанула. Вон в дырочку налей мне чутольку.

Я тяжело вздохнул, открыл крышку и стал заливать алкоголь в отверстие возле кресала. Судя по глотающим звукам, водка шла по прямому назначению.

— Чутольку это сколько? — спросил я, когда бутылка опустела на треть.

— Ещ…йо чут…лку, угу, що.

— Да ты не разговаривай, пока пьешь, подавишься же.

В итоге, благодаря чудесам магии и крепкому здоровью Григория, в портсигар была вылита вся бутылка. Хоть в фокусники с этим бесом уходи. Но и это оказалось еще не все. После оттуда вылезла небольшая рука, покрытая рыжим волосом.

— Ить, закусить бы, хозяин.

Я отдал один из своих бутербродов, а сам налил себе чаю.

Григорий, все так же, не высовываясь наружу, съел импровизированный сэндвич. После чего довольно вздохнул. Мне почему-то даже представилось, что он сейчас там, лежит на спине, засунув руку в штаны.

— Ох, Господи, до чего же хорошо.

— Надеюсь все же, что бога нет, — ответил я. — Иначе с каждым днем мы все дальше от него.

Раньше я думал, что в нашем мире есть немного несправедливости, но в целом все ОК. Да, богатые богатеют, но если сильно напряжешься, ты сможешь вырваться из бедности. А государство тебя защищает по всем фронтам.

Теперь выходило, что каждая последняя нечисть может обидеть любого человека. Потому что она «в своем праве». Не туда зашел, не то сделал или напротив, не сделал. К примеру, не занес дары. Потому что вообще ничего не знал! Раз и огреб по самые помидоры. Порядки знать надо! А как их знать, если наш мир скрывается — вообще непонятно. Политика двойных стандартов в действии.

Получалось, что даже по сравнению с самым последним чертом рядовой чужанин — никто. Грязь на обуви. И каждый ее может смахнуть в любой момент.

И поделиться своим негодованием не с кем. Григорий был плоть от плоти нечистью. Он искренне не понимал моих переживаний. Вот так мир устроен. Да, немного несправедливо, но чего уж тут сделаешь? Хотя нет, бес не понимал само понятие «несправедливости».

Ведь волку не жалко зайца. Вот так сложилось, что в случае чего хищник сожрет травоядного. Судьба у него такая, что ли.

Григория больше интересовал, например, низкий курс приема стеклотары. Вот по этому поводу он искренне сокрушался.

Как-то даже проснулся, радостно вереща, что теперь за каждую пустую бутылку дают по серебряной монете. А когда понял, что это лишь сон — очень сильно разозлился. Полдня ходил мрачный.

Интересно, сейчас ему тоже что-то про бутылки снится или что-то приятное? Потому что захрапел он почти быстро, прошло меньше полминуты с доедания бутерброда. Мне бабушка говорила, что хорошо спит тот, у кого совесть чиста. И только сейчас я понял, что едва ли это правда. Потому что понятия «Григорий» и «совесть» существовали явно в разных измерениях.

Сам же уснуть долго не мог. Все ворочался и ворочался. И задремал уже очень глубокой ночью. Правда, такое ощущение, что сразу проснулся. От настойчивого стука в окно.

Вид немытой страшной физиономии Митьки заставил вздрогнуть. Я даже нож схватил, однако не вытащил. Понял, что именно происходит.

— Дяденька, пришел я, как и оговорено было, — улыбался Черноухий. — Доброго утречка вам.

— Добрейшего. Погоди, Митя, сейчас я соберусь и пойдем.

Я отхлебнул чая из термоса, обулся, взял рюкзак, портсигар и выбрался наружу. Солнце только угадывалась в розовом зареве рассвета, потому я ощутил легкий озноб. Не спасала даже моя куртка. Сапоги заскользили по мокрой от росы траве, а в нос ударил запах свежесрезанного дерева

— Вот, дяденька, — протянул мне Черноух несколько заостренных, похожих на колья, веток. — Осина. Если лешачиха подберется близко, можно в нее воткнуть.

— И что, она умрет?

— Нет, но осину не любит.

— То есть, ты предлагаешь мне еще больше разозлить нечисть, которую в открытую победить не смогу?

— Ты не понимаешь, дяденька, — ласково, почти уговаривающе ответил Митька. — Если ты ее, скажем, в ногу ранишь, то она бежать за тобой будет медленнее. Тогда есть шанс уйти.

— Беда в том, что мне нужно ее убить. Чтобы больше никто из людей в ее лапы не попал.

Сказал, а самому тошно стало. Легко брякнуть — убить. Вот только что будет, когда до дела дойдет? Все-таки живое существо, как-никак. Хотя с живым — это я сильно погорячился. Судя по тому, что сказал Большак — как раз мертвое, возродившееся.

Я пытался ненавидеть ее из-за похищения пацана. Однако как только узнал о природе возникновения лешачих, вера в собственную кампанию серьезно пошатнулась.

Впрочем, несколько кольев я взял, заткнув в боковой карман рюкзака. На всякий пожарный случай. Лучше иметь хоть мелкие, но все-таки козыри в рукаве, чем надеяться на удачную раздачу.

— Так и будем титьки мять или пойдем? — проворчал портсигар.

— Вы, дяденька, только беса своего не выпускайте, — испуганно попросил Митька. — Уж лупит он больно. Намного хуже, чем братья.

— Не волнуйся, если он тебя еще раз ударит, я его сам ремнем угощу.

Судя по тому, как затрясся портсигар, Григорию мое заявление пришлось не по душе. Я же начал вспоминать, у меня вообще ремень был или нет? Надо будет купить и повесить на стену вместо ковра, хотя бы для устрашения.

— Ты сам-то взял все, что от тебя требуется?

— Обижаете. Самого крохотного взял. Меня его мать по всему логу гоняла. Насилу вырвался.

Митька вытащил будто из воздуха зайчонка. Маленького, одни уши в руках. А у меня к горлу подступил комок, как только представил, что именно надо будет сделать. И то, и другое — живое существо. Но пацана была жальче.

— А почему зайца?

— Можно и волчонка, но уж больно те кусачие. А этот махонький.

Черноух убрал зайчонка так же, как и достал. В никуда. Словно за пазуху спрятал. Пусть и низшая нечисть, а тоже разным фокусам обучена. После Митька дошел до какой-то коряги и поднял ее, затем поманил пальцем и стал обтирать мне куртку. Так проворно, что я не сразу почувствовал запах.

— Фу, это что?

— Хорь территорию метит. Он нечто среднее, между нечистью и животным.

— Такое вообще бывает?

— Всякое бывает, дяденька. Мир он вообще богатый на чудеса. Так вот запаха у хоря сильный, остальные перебивает.

— И зачем мне это⁈

Во-первых, я понял, что куртку можно будет выбрасывать. Во-вторых, в машине Костяна придется делать химчистку. В-третьих, какого вообще черта делает этот черт?

— Лешачиха видит и слышит плохо. Зато чувствует хорошо. От вас же, дяденька, чужанами пахнет. Хуже нет, чем на землю лешачихи с таким запахом сунуться.

Я сглотнул, унимая рвотный позыв, но все же кивнул. После чего Митька обтер меня полностью.

— А теперь пойдем.

Надо сказать, шли мы порядочно. Как минимум столько же, сколько до ватаги чертей. Разве что в другом направлении. Земля стала тверже, и болота ушли в сторону. Перед нами раскинулся лишь густой лес. Вроде тишь да благодать, только у меня на душе было неспокойно. Чувствовал хистом, что рядом совсем.

— Как я понял, лешачиха возле реки живет? — спросил я.

— Так и есть, дяденька, — охотно отвечал Митька, шагая впереди и оборачиваясь на ходу. — Вся шутка в том, что душа у нее загубленная. Лешачиха думает, что не умерла вовсе. Потому и живет, как самая обычная баба. Да не буду говорить, сами увидите.

Митька, похоже, хотел устроить мне сюрприз. Он вообще за путешествие со мной меньше всего был похож на себе подобных. Скорее на увлеченного своей работой гида. Хотя я понимал почему так. Там, в деревне чертей, он был изгоем, чужим среди своих. Теперь ему вдруг нашлось дело.

— А ты не будешь мазаться?

— Я плохо чертовской породой пахну, — застеснялся собственного признания Митька. — За то меня Большак часто бьет. Зато во всем лесу могу свободно гулять. Будто бы и нет меня. И не чужанин, и не черт.

Чем больше слушаю его, тем явственнее понимаю — не место Черноуху в лесу. Теперь я это понял окончательно. Нужно вытаскивать беднягу. Только куда? И как?

— Все, дяденька, подходим, — сказал Митька. — Она глуховатая, но вы лишний раз все равно не шумите.

Я уже и так знал, что мы недалеко. Хист с ума сходил. Нечисть силой в три рубца, если переводить на рубежный. Для остальных — мелочевка, для меня — смертельная опасность.

Что интереснее, на меня она не обратила никакого внимания. Тут даже дело не в кулоне. На него же нечисть не особо реагирует. Просто я слабее ее, потому и не чувствует. Бес говорил, что и многие рубежники этим грешат. Как только возвышаются, перестают ощущать тех, кто ниже их по хистовой лестнице. Я сразу решил, что никакого головокружения от возможных успехов у меня точно не будет. Вот стану повелителем мира, всех стану любить одинаково.

Наша скорость передвижения заметно снизилась. Мы теперь натурально крались, как опытные охотники. Точнее, опытным здесь был только Черноух. Я же пусть и пытался шагать аккуратно, но то на ветку наступлю, то камни под сапогом найду.

Иными словами, если бы лешачиха отличалась прекрасным слухом — нам хана. А так ничего, добрались до ровной опушки у небольшой речки. И первым делом увидели дом лешачихи.

Точнее, странное сооружение из толстых веток, похожее на шалаш, укрытое сверху ельником. И приставленное к большому дереву. Спасибо и на этом. А из шалаша торчали две крохотные ножки, обутые в кроссовки. Которые меньше всего предназначались для долгого похода по лесу. Проклятый Большак, проклятая лешачиха, проклятый новый мир.

Первым желанием было броситься к пацану. Нас разделяло всего несколько десятков метров. Однако я сдержался. Если ты не видишь суслика, это не значит, что его нет. Лешачиха где-то поблизости, я ее чувствую. Надо действовать согласно плану.

И мое терпение вознаградилось. Со стороны реки появилось существо, неся в руках два старые ведра времен царя Гороха. Вся соль заключалась в том, что ведра оказались явно дырявые, потому что со дна капали остатки воды. Но в мире лешачихи все было в полном порядке.

В нем она виделась себе прекрасной деревенской девушкой, которая возвращается с колодца в родную избу. Такую красивую, что ей все соседи завидуют. Там ее ждет не дождется любимый ребенок. Сейчас она придет, напоит его, станет играть.

На деле — самое ужасное создание, какое я видел в жизни, угрожающе приближалось к шалашу. Худое, сгорбленное, с почерневшим и местами изъеденным червями лицом. Длинными руками, которые венчали пальцы с острыми желтыми ногтями. Облачена она оказалась в тряпье, будто собранное с разных людей, а на плечах лежала даже часть рыболовной сети.

— В топях, поди, сгубили, — сказал мне на ухо Митька. — Если бы в реке или озере померла, русалкой бы стала. Они тоже злые бывают, но детей безвинных не губят. Все больше мужиков.

— А мужиков не жалко, что ли?

Черноух пожал плечами. Видимо, он не особо задавался этим вопросом. Губят и губят, на то они и русалки.

Нечисть на секунду остановилась и потянула воздух носом. Точнее тем, что когда-то этим самым носом было. Мне даже показалось, что она смотрит прямиком на меня. И в душе родилось неведомое раньше чувство.

Это был не обычный страх, когда встречаешь нечто угрожающее твоей жизни. Когда подскакивает адреналин и у тебя возникает желание сбежать от опасности или спрятаться. Нечто необъяснимое, липкое и мерзкое одновременно. Будто тебя погрузили в чан с киселем. Мне даже подумалось, что подойди нечисть сейчас ко мне, я ничего не смогу сделать. Не буду сопротивляться.

Однако обошлось. Предостережения Митьки не оказались напрасными. Лешачиха лишь неодобрительно что-то пробурчала своим ртом с редкими черными зубами. А затем шаркающей походкой подошла к шалашу и залезла внутрь. Взяла свое ведро и принялась «поить» младшего Тихомирова. И тогда я услышал ее голос.

— ту-ту, ту-ту, не вали кашку клуту, вали жиденкую, молошненькую…

Меня мороз по коже пробрал. Голос был глухой, инфернальный, не похож ни на мужской, ни на женский. Словно кто-то взял мои кишки и принялся вытягивать наружу.

— Уууу… — стал подвывать от ужаса внутри портсигара Григорий.

— Молчи, — шикнул на него я. — Сейчас дело надо будет делать. Митька доставай.

— Не могу я, хозяин, страшно, сил никаких нет, — чуть ли не плакал бес. — Если убьет она меня? Что тогда делать?

— Если не вылезешь сейчас, то будешь искать себе нового хозяина. Хуже труса может быть только трус, который предает тебя в трудную минуту.

Бес нехотя вылез из портсигара. Вид он имел пришибленный и совсем не походил сейчас на того сумасшедшего типа, который гонял Митьку. Черноух, кстати, весьма настороженно смотрел на Григория. Помнил вчерашнюю науку.

Однако зайчонка вытащил. Более того, мягко поглаживал его, так что зверек не издавал ни звука. Словно спал. А после передал животинку мне.

— Иди, Митька, ты свою часть уговора выполнил.

— Дяденька, — в глазах черта плескались озера сомнений. Однако он все же переборол себя. — Останусь я. Вдруг чем помогу.

Неужели настолько ему не хотелось к своим? С другой стороны, чем больше народа, тем лучше.

Я нервно сглотнул, вытаскивая нож. Все, Мотя, детские игры закончились. Пора пачкать руки и, как говорится, брать грех на душу. Пальцы дрожали, а к горлу подкатывал ком. И еще живот весь закрутило. Хорошо, что не поел утром, лишь чай попил. Давай, Мотя, мерзко, но надо. Ради пацана!

Я сдавил зубы так, что аж челюсть затрещала и перерезал горло зайцу. Внутри живота сразу что-то рвануло вверх, по пищеводу, однако с огромным трудом мне удалось это сдержать.

Кровь потекла по рукам, и я торопливо поднес тушку к Григорию, вымарывая его юшкой.

Ритуал был чертовым, однако Большак меня уверял, что нет-нет, а рубежники его используют. Во время вчерашнего обсуждения, Семен сказал, что это самый верный способ отвлечь лешачиху. Чтобы она метаться начала.

Я план принял. Разве что бес подо мной дергался, пытаясь вытереться от крови. Уж очень Григорию подобное развитие событий не понравилось. Однако кто его тогда слушал?

А вот теперь мне начинало казаться, что это глупость полная. Вдруг вообще ничего не получится? Но отступать было уже поздно.

— Жизнь молодую выпускаю, кровью чело обмываю, чтобы стало оно, как было, всеми теперь позабыто.

Все лицо Григория оказалось залито юшкой, включая рыжую бороду. К тому же, свобода стала действовать на беса. Он стоял, бешено вращая глазами, и скаля зубы. Один в один средневековый викинг в подтяжках.

— Дяденька, вы его всего мажьте, — подсказал Митька. — А то только лицо изменится.

Вот хорошо, что остался. Я в этих ритуальных делах полный профан. Сели бы сейчас в лужу.

— Давай, мажь меня, мажь меня полностью, — тяжело дышал бес. — Я хочу, чтобы ты мазал меня.

— Григорий, заткнись.

Осадил я его по одной простой причине — теперь осталось самое важное. Убить детеныша животного и вымазаться его кровью может любой сатанист или просто сумасшедший. Ничего особенного, кроме приезда дурки это не вызовет. А вот сделать желаемое превращение способен только рубежник.

Я положил руку на Григория и выпустил хист. Чтобы сосредоточиться даже глаза закрыл. Да и мне не нужно было ничего сейчас видеть. Я чувствовал, как хист обволакивает беса. Как под действием произнесенных слов и пролитой крови начинает твориться магия превращения.

А когда открыл глаза, то сам себе не поверил. Нет, именно такое и должно было случиться. Однако одно дело ожидание, а другое — реальность. Мне кажется, я сам до последнего не верил, что все получится.

Передо мной, в огромной перепачканной кровью одежде, стоял кроха-бес лет четырех. Эх, все-таки переборщили мы с зайчонком, надо было взрослее брать.

Я тяжело выдохнул, отгоняя лишние мысли и пытаясь сосредоточиться, после чего кивнул сам себе.

— Все, ребята. Поехали.