Руны законов Сварога

Руна одиннадцатая. Искусство убеждения

Усатый наблюдал за мной и Святославом несколько секунд, а затем прокашлялся и закрыл решётку камеры Святослава. Ошейники, к несчастью, с меня так и не сняли, но зато Ставру и мне самой стало намного легче, а вскоре наши недуги отступили и исчезли вовсе.

— Пока вдвоём посидите, — убрав висящей на ремне самострел за спину, усатый ратник нахмурился и закрыл замок решётчатой двери. — Только это, смотрите мне тут, без этих, как его…

Он свободной рукой почесал неряшливо разросшуюся бороду.

— А! Вот!.. Без пре-любо-деяний! Во!.. А то это…

Воин глумливо хохотнул.

— Придём с мужиками и присоединимся, без спросу. Ты, ведьма, девка приятная, так что не провоцируй — мы тут вчетвером уже почитай три месяца баб не щупали. Даш повод, сама знаешь, чего будет… Всё, сидите тихо и не подыхайте мне тут больше.

Пнув для острастки решётку, воин собрался было уйти, но тут откуда-то слева, со стороны входа в темницу послышались быстро усиливающиеся шаги. Я узнала этот звук шагов — за годы жизни в остроге Орлец, у меня выработалось умение распознавать знакомых людей по характерным шагам.

— Э-э… А ты здесь чего?.. — неуверенно спросил усатый воин, чуть отступив назад.

Я без удивления посмотрела на появившегося слева Коцела Кочебора. Десятник бросил на меня прямой, долгий и ледяной взгляд, вперемешку со сдерживаемой яростью. Вот теперь можно было не сомневаться, что Коцел узнал-таки о том, какой ценой я спасла его отряд.

— Я десятник Коцел Кочебор из Орлеца, нахожусь на службе у посадника Любодара Квашни, — сухо представился Коцел.

— Так, а здесь, вроде, посадник, твой, Любодар, не распоряжается, — с долей надменности и пренебрежения ответил усатый ратник.

Коцел снова наградил меня пристальным многообещающим взглядом, показывая насколько ему не терпится поговорить со мной. Но прежде, десятник вновь повернулся к усатому воину и с грозным видом добавил:

— Ты помнишь фамилию начальника башни «Аннушка», воин?

Теперь уже в голосе Коцела появилось некоторое пренебрежение.

— Вашего начального человека, сотника гарнизонной рати сторожевой башни, зовут Вышебор Кочебор Коцелович. Тебя это ни на какие мысли не наталкивает?

Судя по сомнению, а затем мгновенно появившемуся беспокойству на лице усача, у того появилась как минимум одна мысль и один вывод о том, кто перед ним находится. Не прошло и нескольких секунд, как решётчатая дверь камеры, в которой находились мы со Святославом была открыта.

Это было удивительно, но похоже, что Коцелу разрешили не только посетить меня в темнице, но и вывести оттуда. Чем Коцебор немедленно и воспользовался. Увидев, что я одета в одну нижнюю сорочку и сапоги, десятник снял с себя тёплый кафтан с меховыми рукавами и накинул на меня. Я с благодарным видом поплотнее закуталась в тёплый и немного тяжеловатый кафтан десятника, заметно пропахший табаком. Сам Коцел остался в панцире и тёплых портах. Пока мы поднимались по ступеням из темницы и потом по ступеням башни, Коцел не произнёс ни слова. А я не рисковала нарушать тишину. И так было понятно, что разговор между нами будет пренеприятнейший.

В конце концов Коцел привёл меня в небольшие, но довольно уютные покои на пятом этаже башни, аккурат под покоями сотника гарнизона и его десятников. В помещении было настолько теплее, чем в темнице, где я успела заметно озябнуть, что я быстро начала млеть. А когда увидела на столе несколько тарелок с горячей едой — мясом, супами и кашами — и почувствовала их запах, рот немедленно наполнился слюной, а я смешно и позорно сглотнула, под жалобное урчание живота.

— Угощайся, — холодно предложил Коцел. — Под крышкой, в вазочке, вон там неплохая смоква*. Ты любишь такое, я знаю.

Отведав немного каши с тушёной редькой и говядиной, я конечно же откусила немного и от смоквы. Коцел тем временем закрыл дверь в покои на ключ и начал медленно расхаживать из стороны в сторону, с хмурым видом что-то обдумывая. Его дыхание звучало чуть сдавленно, тяжело, а половицы словно поскрипывали в такт тягостным размышлениям десятника — коротко и угрожающе.

Я с опаской наблюдала за ним и одновременно складывала часть еды в одну из глубоких деревянных тарелок с росписью — мне хотелось захватить немного вкусностей и яств для Святослава.

(Смоква — десерт, подобный мармеладу, из плодов яблоневых и рябиновых деревьев, прим. автора)

— Поела? — требовательно осведомился Кочебор.

Я аккуратно вытерла губы краешком лежащего рядом маленького тонкого полотенца, приспособленного для подобных нужд.

— Поела, — вздохнула я и подняла взгляд на десятника. — Слушаю тебя, Коцел.

Кочебор перестал расхаживать из стороны в сторону и остановился передо мной. Несколько секунд стареющий воин смотрел мне в глаза. Я успела прочитать в его глазах надежду и растерянность, вперемешку со сдерживаемой яростью и возмущением. Он не понимал, но искренне пытался понять и как будто без слов надеялся найти ответ в моих глазах.

— Зачем? — только и смог вымолвить Коцел. — Зачем ты так с ним? Зачем погубила молодого парня, Звеня?

В голосе десятника звучала не поддельная горечь. Да такая, что мне невольно стало стыдно.

— У тебя же было второе зелье против колдовства улишиц, — добавил Коцел. — Два пузырька, Звеня — это две жизни, а не одна…

Я грустно усмехнулась и покачала головой.

— Что? Это не так⁈ — с напором спросил десятник и уже громче резко добавил. — Не молчи ты!

Я вздохнула и начала объяснять.

— Одна улишица может одновременно заколдовать и заморочить сразу нескольких воинов. А по лесу, следом за нами, бежало не меньше десятка улишиц, Коцел. Они пробовали бы заколдовать твоих людей снова и снова, без конца. Голод не позволил бы им отступить.

— Но у нас были твои обереги, — чуть прищурившись, заметил десятник.

— Именно поэтому колдовство рогатых тварей поразило только двух из вас, — я опустила взгляд. — Но под магическим напором оголодавших улишиц, некоторые амулеты могли дать слабину и пропустить колдовство тварей… Что я должна была бы сделать, если бы улишицы околдовали уже не двух, а пятерых, семерых или десятерых ратников, Коцел? Что бы я сделала с двумя то пузырьками?

Кочебор отвёл взгляд, задышал чаще, громче, с большей яростью. Я видела, что он внял моим словам и принял мои доводы, но острое чувство несправедливости не позволяло ему смириться с правильностью моих действий.

— Почему у тебя с собой было только два таких зелья?

— Потому что я вчера не могла знать, что вдруг нам понадобится ехать в Долгую ночь мимо оголодавшей нечисти, — ответила я. — Да и улишицы, мягко говоря, не самые частые гости в наших краях.

Я чуть-чуть пожала плечами и с печальной полуулыбкой добавила:

— У нас в краях, как ты знаешь, всё больше упыри, оборотни, да болотники всякие. Чуть реже полуденица, кикиморы аль ещё какой бруколак заявится. Вот к встрече с ними я прежде всего и готовлюсь всегда, хотя…

Я стыдливо прикусила губу.

— Ко встрече с упырями-волотами я была не готова.

Кочебор в ответ понимающе хмыкнул.

— Никто не был готов. Клятвенники, если тебе интересно, тоже охренели прилично — никогда таких ублюдков не видывали.

— Ещё бы век их не видать.

Но Коцел покачал головой.

— Что-то происходит в мире, Звеня. Что-то не так, как будто… Есть у меня чой-то некое предчувствие, что чой-то готовится — важное, роковое. Я не знаю, как это объяснить, но…

Коцел небрежно отмахнулся.

— Ладно, это уже не важно.

Он снова взглянул на меня испытующе и спросил:

— Значит, если бы улишицы не остались по… пожирать нашего Милко, они бы попёрлись за нами и сожрали ещё больше воинов? Ты это хочешь сказать⁈

— Рада, что ты понял.

— Это не значит, что я тебя простил.

— Я ведьма, Коцел, — засмеялась я коротко, тихо, но ещё печальнее и более устало. — Нам с рождения нет прощения. Ни нам, ни волхвам. Боги всё равно за спросят за все наши дела. Спросят и накажут.

— И правильно сделают, — с назиданием ответил Коцел и снова пару раз прошёлся из стороны в сторону. — Когда вернёмся в Орлец — ты сама придёшь к родителям Милко и всё им объяснишь. Поняла?

— Справедливо, — вздохнула я, представляя себе ругательства и проклятия родителей покойного Милки.

«Надо будет заранее подготовить целебную мазь — мать Милко наверняка попытается расцарапать мне лицо или убить меня ухватом, — удручённо подумала я»

— Отлично. Рад, что ты не прячешься от ответственности. Не то, что мой с… Не то, что начальник гарнизона «Аннушки».

Я вопросительно взглянула на десятника.

— Это ты о чём?

Десятник задумчиво взглянул на меня, фыркнул недовольно и объяснил:

— Это я про упрямство и нерешительность своего не путёвого сына.

Я внимательно посмотрела на десятника и не смогла сдержать одобрительной полуулыбки.

— Нечего улыбаться, Звеня, — одёрнул меня десятник. — Вышебор мой сын, тут ничего не изменить, но… Упрямый и самоуверенный, как… Как…

Коцел не мог подобрать слов.

— Как ты в его возрасте? — хихикнув, уточнила я.

Десятник круто развернулся ко мне и открыл рот, чтобы возразить, но затем плечи его опустились, и Кочебор выдохнул, сокрушенно покачав головой.

— Боги… Кого я пытаюсь обмануть⁈ Я ведь и правда, как будто смотрю в собственное отражение.

— Из-за чего вы поругались на этот раз? — спросила я.

— Из-за того, что лазутчики докладывают о приближении целой орды упырей к «Аннушке», а Вышебор отказывается предпринимать рациональные меры для обороны, вверенной ему крепости.

— А что за рациональные меры? — поинтересовалась я.

Коцел упёр руки в бока пару раз шумно вздохнул, сдерживая эмоции.

— К северу от башни есть речка, Иванкой называется. Она опоясывает близ лежащие земли от «Аннушки» сразу с севера, с северо-запада и аж до юго-востока. Я предложил расколоть в местной кузнице серебряные изделия, дать волхвам-последователям положить заклинание аль какой заговор на них и выбросить в реку.

— Волхвов или изделия? — не удержалась я.

— Звеня! — одёрнул меня Коцел. — Не смешно! Сейчас не время шутки шутить!

— Прости, но идея с заколдованным серебром в реке… — я аж скривилась, — Местные озерницы, русалки, водяные и прочие жители лесов, озёр и рек — мягко говоря, будут не в восторге.

— Угу, — промычал раздражённый Коцел. — Вот и Вышебор то же самое твердит. Дескать, не желает он ссориться ни с лешим, ни с русалками, ни с водяными, поскольку они его селение сильно выручают: рыбу там гонят рыбакам и течение левого рукава Иванки нарочно усиливают, чтобы в крепости водяная мельница работал лучше.

— Это серьёзные аргументы, Коцел, — заметила я.

— Да знаю я! — громыхнул басом десятник. — Но сейчас не об том думать нужно! На хрена какие-то договоры с русалками и водяными, ежели упыри придут и разорвут всех на части?!! Или, что ещё хуже, в таких же тварей обратят⁈ Что тогда⁈ Какой прок гарнизону и жителям внутреннего двора «Аннушки» от договоров с водяными, ежели всех упыри растерзают⁈

Я согласно кивнула. Аргументы Коцела мне была понятнЫ. Бороться всегда нужно прежде всего за главное и жизненно важное. Сейчас главной целью было выжить. А с водяными и русалками… Можно попытаться договориться вновь. Тем более, что наличие волхвов-последователей в крепости вынудит жителей озёр, лесов и рек пойти на многие уступки людям.

— А что Вышебор отвечает на твои аргументы? — осторожно поинтересовалась я.

— Да всё то же самое, — огрызнулся раздражающийся ещё больше Коцел. — Он только одно и твердит: «Нельзя так поступать с водяными и русалками — озлобятся и начнут пакостить, а мы тут живём с рыбной ловли!»

Кочебор с раздражением сплюнул.

— Тьфу! Дуралей самоуверенный! Ничего слышать не желает!

— А ты не пробовал убедить его с помощью Азиты? — тихо поинтересовалась я.

— Чего⁈ — Коцел тут же ошарашенно уставился на меня. — Через эту чужестранную смугляшку⁈ Ещё чего! Я её видеть не желаю!

— Боги, Коцел, — вздохнула я. — Ты ненавидишь Азиту только за то, что у неё оттенок кожи примерно такой же, как загар у моряков из южных портов Полянского княжества? Полно тебе. Азита вон язык наш выучила, книги детям читает, и сама к тебе подход пытается найти, потому что для неё важно благословение отца её мужа… А ты костеришь тут эту девушку, почём зря, только за то, что она родом из Брахнадора.

Коцел ничего не ответил, только задышал тяжело и гневно, а затем сдвинул густые брови на переносице и почесал бороду. Я рискнула встать и подойти к стареющему десятнику.

— Попробуй поговорить с ней и объясни, почему ей сейчас нужно повлиять на мужа.

— С каких пор у нас мужики стали баб слушать? Особливо в ратном деле⁈ — со скептическим недовольством спросил Кочебор.

— Примерно с тех пор, как ты начал советоваться с Солохой, женой своей, о том, кого тебе в десятке за место себя оставлять, когда отлучаешься, и какой подарок сотнику вашему на именины купить, а ещё, когда ты у Солохи совета спрашивал, стоит ли тебе просить повышения жалования за выслугу лет.

Коцел фыркнул и покачал головой.

— Ох любите же вы посплетничать, бабы. Одна треплет без умолку, а вторая запоминает, что не надобно, а потом ещё додумывает, что не услышала.

— А что не верно сказывает Солоха? — я по-доброму улыбнулась. — Да и не один ты такой, Коцел. Любодар наш, поместник, у своей супруги тоже совета просит, когда выбирает подарки для…

Я задумалась, что сказать, чтобы не выдавать внебрачные похождения нашего посадника.

— Для дочерей своих старших дружинников аль для племяшек и крестниц.

— Для племяшек и крестниц, как же, — понимающе хмыкнул Коцел и кивнул. — Ладно, хрен с тобой. Попытка не пытка. Попробую через Азиту зайти. Вдруг и правда этот олух к её словам прислушается. Он в ней, вроде как, души не чает.

Я сдержала довольную улыбку, которая так и просилась на уста. На самом деле я не столько думала об успешном плане защиты башни, сколько мне хотелось помирить, наконец-то, Коцела с Вышебором. А то их обоих жалко, и Азиту, которая видит, что муж постоянно угрюмый ходит из-за обиды на отца, а свёкор саму Азиту на порог не пускает.

Ну, да, немного коварной манипуляции. Но, если всё получится, то и «Аннушку» защитим — серебро в водах Иванке всяко вынудит упырей в обход идти — и раздор в семье Коцела утихнет. Всем будет счастье.

Ну, да. Вот только оказалось, что даже попытка разговора с Азитой будет серьёзным испытанием. Потому что…

Коцел походил из стороны в сторону. Затем остановился и развёл руками.

— Я… Я не знаю с чего начать.

Я села поудобнее в кресле, укрытом медвежьими шкурами и отпила немного горячего липового чая.

— Начни с простого приветствия, — предложила я. — Потом спроси, как Азита себя чувствует и спроси, не хочет ли она поговорить с тобой. А там уже посмотри, что невестка ответит.

Коцел прокашлялся, на миг опустил глаза и ответил:

— Не захочет она вот так вот запросто разговаривать.

— Отчего же? — чуть нахмурилась я.

— Да я… — Коцел снова прокашлялся. — В последнюю нашу встречу, когда она с гостинцами пришла… Я такого тогда наговорил, что до сих пор думаю, не перегнул ли.

Я закрыла глаза, шумно вздохнула, а затем вновь взглянула на стареющего десятника.

— Ладно, — слегка протянула я. — Тогда тебе придётся совершить невероятный подвиг, на который, во всяком случае искренне, способны очень немногие люди. Это будет труднейшее твоё испытание, которое потребует силы и стойкости духа.

Коцел чуть повернул голову в сторону, слегка искоса взглянул на меня с долей подозрения.

— Это ты сейчас о чём? Что мне нужно сделать?

Я коротко улыбнулась одними губами.

— Извиниться.

Кочебор так и застыл с перекошенным лицом и вытаращенным взглядом. На какой-то миг мне даже стало страшно: а вдруг его удар хватит, а я и колдовать не могу, и под рукой ничего из целебных снадобий нет.

— Ты… — с трудом выговаривая слова начал Кочебор. — Хочешь… Чтобы Я… Заслуженный воин Орлеца, несколько раз награждённый посадником Любодаром и лично нашим удельным князем, Войданом Властолюбовым… Чтобы я… Отец четырёх парней и двух девок… дед нескольких внуков… Взял и… и…

От ярости у Коцела побагровело лицо и начал заканчиваться воздух в лёгких.

— Чтобы я из… извинился… перед какой-то… БЕЗРОДНОЙ БРАХНАДОРСКОЙ ДЕВКОЙ?!!

Я взяла из вазочки засахаренную вишенку, скушала и ответила:

— Ты хочешь остановить упырей и спасти «Аннушку», с её жителями и гарнизоном?

— Да, — выдавил через силу Кочебор.

— Тогда тебе нужно убедить Вышебора прислушаться к твоим словам, — напомнила я чуть елейным голоском.

— Ну да… — мрачно произнёс Коцел.

— А в таком случае, нужно, чтобы Азита была на твоей стороне: вместе у вас с ней будет больше шансов.

— Наверное.

— Тогда тебе нужно в любо случае необходимо побеседовать с невесткой. А перед этим извиниться перед ней. А иначе придут упыри и все здесь умрут и сами станут упырями: ты, я, Вышебор с Азитой, твои внуки и все остальные вокруг. Всё это точно сто́ит твоей гордости?

Коцел поджал губы, шумно и свирепо выдохнул носом, а затем покачал головой, глядя на меня с осуждением:

— Ведьма ты, Звенислава!

Я улыбнулась, съела ещё одну вишенку и ответила:

— Ещё какая.