Руны законов Сварога

Руна девятая. Кресибор Крот

Я действовала грубо и даже топорно. Арысь Михайловна за такое меня точно не похвалила бы… Но ситуация требовала именного такого подхода.

Подняв с помощью колдовства громадную кучу снега, с комками льда, я швырнула её в лицо одному из ближайших волотов. Пока тот с рёвом сдирал с лица прилипший снег, Святослав, во главе пятерых смелых воинов, рванулся к ногам великана. Я увидела, как замелькали мечи и топоры дружинников, когда они начали со злостью кромсать голень и пальцы ног исполина. Тёмная упыриная кровь брызнула на снег и облепила кроны ближайших деревьев.

Издав пронзительный и низкий вой, раненый волот инстинктивно поднял изрубленную ногу, выронил оружие и двумя лапами схватился за окровавленную ступню, а после неуклюже завалился на бок. Стоило только великану упасть в снег, как пятеро воинов бросились к его лицу, но они явно поспешили. В припадке ярости, волот отмахнулся могучей правой рукой, и один из дружинников с криком отлетел прочь, а затем с лязгом доспехов ударился о ствол дерева и упал в снег. К нему тут же подбежали осмелевшие упыри, но их отогнали лучники. К раненному ратнику поспешили другие побратимы.

Святослав забрался на грудь лежащего в снегу волота и с размаху вонзил меч ему в горло. Великан громко и страшно захрипел, выгнулся вверх, и мой гость свалился с груди чудовища в ближайший сугроб. Я поймала себя за мысли, что отвлеклась и слишком уж сильно переживаю за этого незнакомца.

«Да что со мной такое⁈ — рассердилась я на себя. — Я его даже не знаю толком, а уже вся извелась!»

Одно из горящих деревьев рухнуло рядом, сшибая ветки с пылающей рядом сосны. Несколько горящих длинных ветвей упало в снег неподалёку от дороги, и от мест их падения вверх потянулись несколько тающих струек дыма. Вокруг нас клацали зубами и рывками пытались подобраться остальные упыри.

Примерно дюжина из них, сразу с двух сторон, почти одновременно бросились к крестьянам. Я услышала панические крики детей и испуганный мат кого-то из рядовичей. Нужно было помочь им, но двое других волотов, как раз поднимали сломанные деревья для новых сокрушительных бросков.

«Чтоб вас!.. — с яростью подумала я»

Подняла новый сугроб и бросила в лицо волота, но великан проворно увернулся, вдруг посмотрел на меня и метнул дерево в мою сторону. С треском ломая ветки дубов и клёнов, кривой ствол молодой ели летел на меня. Я ударила Блика пятками, мой конь шарахнулся в сторону, и я инстинктивно пригнулась, прижимаясь к конской гриве. В нос ударил запах коня, пламени и зелий из притороченной сумки.

А в следующий миг я ощутила, как надо мной — совсем близко — тяжело, c низким грузным свистом, прогудел рассекаемый воздух. Секунда, и брошенная ель врезалась в ствол многовекового огромного дуба. Обломки еловой кроны и веток, точно от взрыва, разлетелись в разные стороны. Я увидела, как один из деревянных обломков пробил горло мужчине из крестьян, а кусок ветки разбился о голову какой-то женщины, и несчастная тут же рухнула в снег, к ногам своих земляков.

Ещё два крупных обломка древесной кроны убили лошадь под одним из стражников, и животное замертво повалилось набок, придавив седока. Тот глухо выругался, но насилу сумел всё-таки выбраться из-под мёртвого коня.

Прекратившаяся было тошнота вернулась ко мне с новой силой, боль пронзала позвонки в спине — казалось, будто бы сразу несколько невидимых гранённых стилетов кончиками лезвий медленно вонзаются в мою плоть.

От приступов боли я дышала тяжелее и чаще, из зажмуренных глаз текли слёзы, но ни один крик или даже вздох не сорвался с моих уст. Я ведьма и я обязана уметь терпеть боль — что была платой за чрезмерное колдовство. Но несмотря выдержку и терпение, я задыхалась и постепенно теряла силы. Как бы я не старалась, скоро я просто свалюсь без сил.

Колдовские ножи расчертили в небе ещё несколько символов, я скороговоркой произнесла заговор и закричала на последнем слове — «стилеты» вонзились глубже, под лопатки в области рёбер. А затем земля дрогнула и отозвалась нарастающим вибрирующим гулом. Обрывок секунды, два, и резко повеяло ледяным обмораживающим ветром, через несколько мгновений ветер обратился снежным бураном. Все люди вокруг тут же втянули головы в плечи. Упыри прижались к земле, а волоты теперь щурились и растерянно мотали лохматыми головами.

Я с усилием сломала по полам букет из трёх тонких маленьких кедровых веточек, обмотанных синими и фиолетовыми толстыми нитками, и в тот же миг с левой стороны от лесной дороги ударила стена снега — бурная, ревущая и плотная. Она разрушительной лавиной смела деревья, кустарники и бо́льшую часть упырей. Сломанные магической лавиной деревья сбили с ног одного из великанов.

А я… Я выдохнула и упала грудью на коня, уткнувшись лицом в мягкую гриву Блика. В голове шумела кровь, а все звуки казались такими далёкими.

Кто-то внезапно оказался рядом, похлопал по спине.

— Звенислава, эй! Ведьма, колдунья… Девочка, ты как⁈ Да что с тобой⁈

Кажется, это был Коцел. Голос десятника звучал встревоженно, но вскоре все голоса людей и крики уцелевших упырей заглушил новый звук — сильный, длинный и стремительно нарастающий, похожий на… Звучавший горн?

Я нервно сглотнула и слабо приподнялась. Голова была тяжелой, перед глазами всё плыло, но я смогла удержаться в седле, чтобы разглядеть реющие неподалёку красные полотнища с золотым всадником на белом коне — знамя Листвянского княжества и княжеского войска. Затем я услышала ржание других коней и предупреждающие мужские крики:

— Справа на него заходи! Справа! Броса-ай!..

Упираясь руками в шею Блика и чувствуя на плече тяжёлую руку Коцела, я увидела, как между деревьев молниями пролетели копья. Одно за другим тяжелые метательные копья вонзились в лицо одного из волотов, а затем ещё одно пробило глаз второго волота. Мёртвые исполины с глухим грохотом повалились в снег, а спереди, нам встречу показались всадники — около двух десятков всадников в полном боевом облачении, в сверкающих чешуйчатых панцирях, с металлическими личинами на лицах, вооруженные каплевидными красно-белыми щитами и длинными копьями с золотистыми лентами на древках. Несмотря на расстояние и туманящийся взор, я рассмотрела и узнала ещё один герб на щитах появившихся всадников — золотой молот в белом огне. Этого символа страшилась вся нечисть, каждый мраковолхв, тёмная ведьма или отпетый богохульник.

— Хвала Сварогу!.. — громко прошептал Кочебор. — Богатыри-клятвенники!.. Звенислава, мы спасены.

Я ничего не ответила, у меня было сил. Всё, что я могла, это молча порадоваться тому, что большинство людей остались живы и сонным взглядом наблюдать, как могучие клятвенники, с заговорёнными копьями и сиянием благодати Сварога, разгоняют и убивают скалящихся упырей.

Я вернулась в действительность с ломящей головной болью и затуманенным взглядом. А ещё мне дико хотелось пить!.. Я медленно села и попыталась сфокусировать взгляд, но это у меня получилось далеко не сразу. Зато я увидела, как две зелёные фигуры, с громкими возгласами выбежали из комнаты.

— Ведьма! Ведьма очнулась! Милсударь целитель, милсударь Веселин! Она очнулась! — эти слова две незнакомые мне женщины прокричали почти одновременно.

А я тем временем смогла, наконец, рассмотреть своё окружение. Неведомым образом я оказалась на постели, в небольшой уютно обставленной комнатке, с резной и украшенной традиционными листвянскими узорами мебелью. Стены были украшены полочками с расписными тарелками и неплохими картинами на тему деревенских пасторалей.

Рядом с кроватью стоял небольшой сундук с плоской металлической крышкой, на которой стоял светец* и медленно горела тонкая лучинка. От огня и от самой лучинки веяло простым заговором, что продлевал время горения и серьёзно уменьшал шансы случайного поджога.

(Светец — держатель для лучины, прим. автора)

Я медленно села на кровати и медленно потёрла ноющие виски. Дверь справа от меня тихо прошелестела, слегка задевая пол, и внутрь вошёл аскетичного телосложения русоволосый мужчина в чёрной мантии с золотисто-жёлтыми узорами на рукавах, подоле и вороте.

— Рад, что ты очнулась милостивая сударыня Звенислава, — с удивительной жизнерадостной улыбкой произнёс мужчина. — Как ты себя чувствуешь?

Я натянула одеяло на свежую чужую сорочку, кроме которой на мне ничего не было и прежде поинтересовалась:

— Кто меня переодел?

— Мои помощницы, — ответил обладатель черно-жёлтой мантии, но его улыбка и блеск серо-зелёных глаз не внушали доверия. — Ответь, будь добра, как твоё самочувствие?

— Весьма паршивое, — хрипловато ответила я.

— Что ж, не удивительно — ты изрядно истощила собственные силы. Даже странно, что ты так быстро пришла в себя. Я подозревал, что ты пролежишь в беспамятстве ещё не меньше двух-трёх суток.

— А сколько я лежала без чувств? И что со всеми людьми, с которыми я ехала в одном отряде? Где они? — спросила я и огляделась в поисках моих вещей. — И где моя одежда?.. И ещё сумка, ножи и всё остальное…

— Ты провела в постели чуть больше десяти часов, с того момента, как тебя сюда принесли, все ваши люди в порядке и сейчас получают необходимую помощь, а твоя одежда… Боюсь, что ею всё ещё занимаются наши прачки.

— «Наши» — это чьи? — с подозрением спросила я.

Мужчина подошёл чуть ближе и ответил:

— Ты в сторожевой башне «Аннушка», стоящей под знаменем великого князя Красномира Ярославовича из рода Реворовичей!

Я с облегчением вздохнула и спросила:

— Давно ли в «Аннушке» служат богатыри-клятвенники? — спросила хмуро, вспоминая могучих всадников с копьями.

— Нет, недавно, — хмыкнув, ответил Колышев. — По личному распоряжению князя. И я бы не сказал, что они служат. Эти храбрые воины будут чтить нас своим присутствием лишь некоторое время, а после направятся в следующую сторожевую башню или острог. У них и других отрядов богатырей приказ — устраивать регулярный объезд и проверку порядка на княжеских владениях. Как ты, наверное, заметила, сегодня они очень кстати оказались неподалёку от вас.

— Обычно они не кстати? — усмехнулась я, уловив в словах мужчины скрытую иронию и выразительный акцент на слове «сегодня».

Волхв передо мной ответил понимающей улыбкой.

— Клятвенники не слишком жалуют тех, кто стоит ниже их в сословной иерархии.

— Волхвы-летописцы, как хранители библиотек и знаний должны пользоваться большим почтением, даже у клятвенников. Разе нет? — спросила я, оглядывая мантию мужчины.

— Должны, — грустно улыбнулся волхв-библиотекарь, — но не пользуются. Хотя, возможно, такой «чести» со стороны этих клятвенников удостоился только я. Кстати, меня зовут Веселин Колышев.

— Колышев? — переспросила я и напрягал память. — Прости, а ты случайно незнаком с Зелибором Колышевым?

Улыбка на лице Веселина чуть скисла, уголки его рта дрогнули и опустились вниз, взгляд мужчины тоже метнулась куда-то влево и вниз.

— Да, это мой отец, но мы… хм, редко общаемся.

Как я поняла, Колышев не желал распространятся на эту тему, ну а мне их семейный драмы были не особо интересны.

— А почему волхв-летописец исполняет обязанности целителя? — поинтересовалась я.

— Потому что настоящий целитель, приписанный к башне, недавно погиб.

Я чуть поджала губы с ощущением неловкости и подумала, что мой вопрос звучал не только не вежливо, но и не уважительно.

— Да благословит Сварог его путь в Ирий, — произнесла я традиционные слова.

— Да пребудет он вечно в зелёных садах Ирия, — дал традиционный ответ Веселин. — Хотя, зная сколько пил и ругался при жизни старик Ивор, я бы не был так уверен, что он попадёт в Ирий.

Искорка насмешки сверкнула в глазах моего собеседника. Веселин не был особо красив, из-за вытянутого лица, немного крупноватого носа и крупных передних зубов, немного торчащих из-под передней губы. Но держался молодой волхв уверенно, голос его звучал приятно, и вообще у Веселина получалось расположить к себе собеседника.

— Где моя походная сумка? — я основа огляделась и поморщилась. — Мне нужно снять головную боль, слабость и озноб. Да и просто привести мысли в порядок…

Я вопросительно посмотрела на Колышева, но тот покачал головой и шагнул ко мне, одновременно расстёгивая рельефную позолоченную пряжку на маленькой сумке, что висела слева на его поясе.

— Боюсь, что сейчас тебе твои вещи назад никак не получить, — проговорил Веселин и протянул мне гранённый флакончик, с плещущейся внутри морковного цвета жидкостью.

Я не взяла флакон из рук волхва, а вместо этого вопросительно и требовательно уставилась на мужчину.

— Это почему вдруг? — с холодным недовольством спросила я.

Веселин прокашлялся, на миг снова отвёл взгляд, а затем попытался объяснить.

— Твои вещи и даже коня забрали клятвенники по приказу старшего волхва-последователя. Этот властный и авторитетный колдун, посвятивший свою жизнь служению Сварогу, сначала допросил всех ваших воинов, затем крестьян из «Бабьего лукошка», десятника Коцела и… потом ещё некоего Святослава Ставра.

— Ну, а мои вещи то тут причём⁈ — я пыталась не злиться, но получалось плохо.

С детства ненавижу, когда-то кто-то брал без спросу мои книги, одежду, посуду или другие личные вещи. Ещё больше я бесилась, когда некоторые особи позволяли себе копаться в моих вещах. А сейчас происходило всё это вместе и сразу!

— Понимаю, твоё недовольство, но тебе лучше… — проговорил Веселин.

Но я не стала его дослушивать и со вздохом перебила мужчину.

— Будь так добр, дай мне хоть какую-то одежду. Желательно женскую и подходящую по размеру.

Колышев несколько раз удивлённо моргнул, затем окинул взглядом одеяло, которым я укрывалась и посмотрел на мои торчащие из-под одеяла, ноги.

— А… — выдавил волхв-летописец, — Хм… Полагаю, что в башне, одежда, которая подойдёт тебе, есть только у двух дочерей одной из «сестёр Живы».

Я удивлённо хмыкнула.

— У вас тут и последовательницы самой Живы присутствуют?

Сёстрами Живы называли ворожей-последовательниц с целительскими знаниями и способностями, которые посвятили жизнь врачеванию и целительской помощи для нуждающихся.

— Да, приехали вместе с клятвенниками, — кивнул Веселин.

— Отлично, — я немного пошевелила пальцами ног, — тогда возьми что-то носибельное у дочери той целительницы, о которой ты сказал, и принеси мне. Я не могу валяться в постели, пока кто-то роется в моей сумке.

— Ладно, но… — летописец странно замялся. — Старшей из этих девочек чуть больше четырнадцати и она довольно капризная. Не уверен, что она согласиться отдать один из своих немногочисленных нарядов.

— Тогда предложи его купить, я тебе потом верну, — уверенно ответила я, стараясь не думать о том, что по мнению Колышева мне подойдёт только наряд девчонки-подростка.

Да, я знала, что не особо вышла ростом, при этом я была заметно стройнее многих своих сверстниц и не отличалась напрашивающимися на повышенное внимание округлыми формами, как большинство девушек в «Орлеце». Ко всему моё лицо, по непонятной причине, и правда сохранило многие слегка детские черты, отчего для окружающих я действительно выглядела, как вечный подросток. Но я не любила, когда мне на это указывали или даже очень тонко намекали. Было обидно такое слышать, но… приходилось мириться.

На этих словах Колышев вновь одарил меня неуверенным взглядом, с оттенком грусти и сомнения. Он как будто что-то знал, о чём не хотел мне говорить. В таком случае надо бы его расспросить. Если мне стоит готовиться к неприятным неожиданностям, да ещё связанным с клятвенниками или волхвами-последователями, то я хочу знать об этом заранее.

Спустя, примерно, полчаса Веселин принёс мне аккуратно сложенную верхнюю сорочку с укороченным подолом и укороченную поневу, а также предложил зелёно-золотую мантию. Васильковую сорочку с узорами, алую поневу и непривычные мне белые сапоги на заметном каблуке, я с благодарностью приняла из рук Веселина, а вот от мантии отказалась.

— Я рунная ворожея, — покачала я головой, — мои цвета — белый, красный и чёрный. Прости, но у меня нет ни права, ни желания надевать мантию целительницы.

— Ладно, прости…

— Не извиняйся, — я покачала головой. — Я верю, что ты хотел, как лучше.

— Благодарю, — Веселин слегка покраснел.

Я сдула с лица прядь волос и выразительно, с ожиданием посмотрела на волхва. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза — Веселин с глуповатым непонимающим видом, а я с выжиданием.

— Мне нужно переодеться, — объяснила я наконец, прижимая одежду к груди. — И так уж случилось, что я привыкла это делать одна.

— А! — воскликнул смутившийся Веселин. — Конечно, конечно! Пожалуйста! Я… я просто не понял… Извини…

— Перестань извиняться, просто выйди, пожалуйста, за дверь, — попросила я.

Когда волхв скрылся за дверью, я развернула сорочку и осмотрела её критическим взглядом.

— Я буду донашивать одежду за какой-то соплячкой, — проворчала я. — Приплыли, борода Чернобога!

Пока мы спускались по винтообразной крутой лестнице, с очень высокими ступеньками, Веселин быстро разъяснял мне сложившуюся ситуацию:

— Святослава вашего в клетку посадили, он сейчас под стражей двух клятвенников.

Я не стала спрашивать почему. Итак было понятно, что клятвенники, а затем и старший волхв-последователь, этот Кресибор Крот, чтоб его, прознали о странных и пугающих способностях Святослава — вырывать тёмные души из тел нежити и обращать в бренные останки одни, а других отправлять в Навь.

— Странно, что меня рядышком со Святославом, в клетку не швырнули, — сердито и язвительно проговорила я.

— Так за тебя десятник Коцел вступился, — объяснил Веселин. — Он не стал отрицать, что именно ты привела Святослава в Орлец, но постарался донести, что ты давно живёшь в их остроге, много помогаешь всем, защищаешь селение от нечисти и вообще пользуешься уважением самого посадника и всей старшей дружины.

«Сто́ит отдельно поблагодарить за это Кочебора, — подумала я и с беспокойством представила, как там сейчас Святослав. — Нужно обязательно его проведать…»

Колышев довёл меня до крепкой дубовой двери, с металлическими креплениями, но здесь перед нами вышел один из двух богатырей-клятвенников. Со светло-русой бородой и широкой грудью, он сложил на груди мускулистые руки, сверкнув пластинами панциря, и веско промолвил:

— Не велено никого пускать. Токмо, когда милсударь Кресибор известит, тогда и можно заходить.

Клятвенник нахмурился, рассматривая меня.

— Но это хорошо, что ты сама пришла, ведьма. Кресибор давно собирался с тобой потолковать.

— В этом наши с ним желаниям абсолютно схожи, — мило и притворно улыбнулась я клятвеннику. — Но, если милсударю Кресибор так хотелось со мной побеседовать, можно было просто пригласить меня в гости, а не похищать мои личные вещи. Есть другие способы привлечь моё внимание.

Воитель передо мной нахмурился сильнее, а затем издал недовольное басовитое хмыканье. Веселин взял меня за локоть.

— Благодарю вас, милсударь богатырь, — любезно и добродушно произнёс Колышев. — Мы обязательно дождёмся, пока многоуважаемый старший волхв позовёт Звениславу на дознание.

С этими словами, мужчина потащил меня прочь, подальше от клятвенников, которые проводили нас придирчивыми цепкими взглядами. Волхв-библиотекарь провёл меня через стрельчатый проход, и мы вышли на крытую галерею, что нависала сверху и чуть позади широкой зубчатой стены внизу.

— Ты что делаешь⁈ — выпучив глаза, спросил Веселин, когда мы оказались перед стрельчатыми окнами галереи. — По что клятвенникам хамишь⁈ Новых проблем хочешь⁈

— Нет, я хочу получить назад свои вещи — одежду, ножи, сумку и прочее, — требовательно и недовольно ответила я.

— Если будешь позволять себе подобные манеры, ты не только свой колдовской скарб не вернёшь, но и сама под замком окажешься. А к тебе, скорее всего, и так будет не мало вопросов.

«Да, очень вероятно, — вновь вспомнив проявление необъяснимой способности Святослава, сердито подумала я»

— В таком случае расскажи мне про этого Кресибора Крота, — предложила я. — Хочу знать, с кем мне предстоит говорить.

— С непримиримым поборником божественного порядка, — резко посерьёзнев и чуть повысив тон, произнёс Веселин. — Старейшина первого пламени, Кресибор Крот, снискал славу, пожалуй, самого ярого блюстителя уклада жизни, продиктованного Сварогом и сварожичами.

— Такое стремление и слава напрашиваются на похвалу, но я предвижу дополнительный смысл, — с иронией и долей ехидства заметила я.

— Этот смысл многим не по душе и, ходят слухи, — тут Колышев понизил голос до шёпота и метнул опасливый взгляд на выход из галереи, — что даже сам великий князь, наш добрый государь Красномир, не в восторге.

— И почему же?

— Потому что Крот настоящий фанатик! Искренне убеждён, что людям удастся побороть многие или все сегодняшние несчастья, если они сперва сами начнут меняться в лучшую сторону.

— В чём-то он прав, — заметила я, вспоминая все преступления в остроге и неподалёку от него, которые произошли за последний год.

Хоть мы все, вроде бы, и живём там одной большой семьёй, без злонамеренных преступлений всё равно не обходиться. Даже убийства пару раз случались, что правда — не преднамеренные.

— Возможно, — шёпотом продолжал Веселин. — Только ты не до конца понимаешь принцип и взгляды Кресибора: всё должно быть исключительно согласно божественному порядку. Каждый новый день, каждое движение и даже каждый вздох. А теперь, вспомни посадников, которые регулярно — то тут, то там — попадаются на лихоимстве, воровстве и стяжательстве. В больших городах распространены измены в семьях, многочисленные и непомерные любовные утехи…

— Не только в больших городах: этот «ужас» распространён повсюду, — хихикнув, заметила я и вспомнила того же Любодара, который уже не одну молодую любовницу сменил.

Эти девушки все бывали у меня, когда приходили за разными снадобьями, для мужской силы, чтобы подсыпать Любодару в напитки, или за экстрактами, которые помогали против нежелательной беременности, а то и вовсе за эликсирами против кольпита или кандидоза.

Веселин отмахнулся от моего замечания и продолжил.

— Не соблюдение каких-то праздников, даже мелких — это, провинность перед богами. Замужняя женщина платок сняла, даже в доме, — провинность перед богами. Посадник аль дружинник с поместьем, пожертвование своевременно местным жрецам не поднесли — провинность.

— Да ваш Кресибор не просто фанатик, он как будто одержим своими идеями.

— Так и есть, — согласился Веселин.

— А почему великий князь, прочие волостные князья да посадники его терпят?

— Они ни его терпят, а всю общину волхвов-последователей Сварога. А что князь и посадники сделают? Скажут, что не каждую волю Сварога и богов следует выполнять? Так к ним местные жрецы тут же с разбирательствами и придут. А ссориться со жрецами и волхвами-оследователями, а вместе с ними ещё с клятвенниками или с самим Сварогом — никому из власть имущих не интересно. Даже князьям.

— По твоим словам, этот Кресибор успел выесть мозг и душу очень многим, но я про него впервые слышу.

— А потому что Орлец ваш и ещё несколько острогов, до недавних пор, Кресибора не интересовали. А теперь он даже в деревни заезжает и там… Ох, в двух последних устроил массовую порку мужчин, женщин и даже детей. Говорят, некоторых, при нём засекли насмерть.

— До крестьян то он зачем докопался?

— Так ведь и они божьи законы преступают.

— Каким образом? Чем этому помешанному волхву смерды-трудяги не угодили? — насколько мне было известно, как раз жители деревень, смерды или рядовичи, были одними из самых богобоязненных жителей княжества, несмотря на близкое и частое общение с домовыми или амбарниками.

— Тихо! — снова шикнул на меня летописец и объснил. — Ежели крестьяне в какой деревне недостаточно чествуют богов — например экономят на красках для идолов или вместо восковых свечей используют сальные…

— Это теперь тоже преступление⁈ — не удержалась я.

— С точки зрения Кресибора — да. Дескать проявление неуважения к богам.

— А поминание Чернобога или Вия считается неуважением?

— При Кресиборе лучше не их вспоминать, — с серьёзным видом покачал головой летописец.

— Так вдруг захотелось, — хмыкнув и глумливо усмехнувшись, проговорила я. — Знаешь, мне всегда, если что-то запрещают, сразу хочется пойти и сделать назло. Не знаю откуда у меня это…

— Звенислава, это не шутки! — зашипел на меня встревоженный Веселин. — Тебе вообще стоит быть в пять раз осторожнее.

— Из-за Святослава?

— Из-за этого тоже, но Кресибору хватит и того, что ты ведьма.

— Ведьмы, вроде бы, не запрещены.

— Разумеется. Но как часто ты оглядываешься на указания богов, когда проводишь свои обряды, готовишь зелья, продаёшь снадобья или у всяких подозрительных торгашей, из-под полы, покупаешь разные редкие ингредиенты сомнительного происхождения? — вкрадчиво спросил летописец.

Я пожала плечами и лукаво усмехнулась.

— Даже, если и так, каким образом Крот может об этом узнать?

Да, действительно. Я продаю снадобья и нечасто интересуюсь, как покупатель собирается его использовать. Ну а что? Ядами я не торгую и всякими особо опасными эликсирами тоже. А ежели кто решил для большего урожая свой огород сдобрить магическим снадобьем, у желанного красавца вожделение пробудить или фертильность кур повысить и кого-то там это не устраивает, то это всё меня не касается. Я рассуждала просто: если бы боги усмотрели бы в моих действиях некие ужасающие преступления, грубо нарушающие баланс мира, подозреваю, что наказание не заставило бы себя ждать.

— Ты, как будто вчера первые шаги в родительском доме сделала! — развёл руками волхв-библиотекарь. — А как ты думаешь узнаются все тайны на свете?

— Неужели шпионы⁈ — притворно испугалась я.

— Хуже — людская молва, слухи и сплетни.

— А Крот верит слухам? — насмешливо хмыкнула я.

— Он не верит, — без тени улыбки произнёс Веселин, — но проверяет.

А вот от этой фразы мне резко перехотелось улыбаться и хоть как-то веселиться. Потому что, если слова Колышева хоть на половину правда, то и дружинники, и стражники могли Кроту про меня та-акого растрепать, что, возможно, мне прямо сейчас лучше попытаться свалить из башни.

— На твоём месте, я бы готовился к наиболее жесткому и напористому допросу, — с сожалением посоветовал мне волхв-летописец.

— Благодарю, — коротко и суховато поблагодарила я. — Но меня больше пугают возможные наказания.

— Понимаю, но к ним, боюсь, никак не подготовиться.

— Да что ты говоришь…

Я только переступила порог просторной прямоугольной комнаты, а уже сразу почувствовала, как мой желудок свернулся тугим жестким комком, а по затылку и спине медленно сбежала мелкая дрожь.

Кресибор Крот стоял в центре, между четырёх других волхвов-последователей Сварога. Все пятеро в багрово-золотых мантиях с капюшонами, с металлическими позолоченными посохами в руках и в чёрных сапогах. У четверых волхвов, что по двое стояли с каждой стороны от своего старейшины, лица были скрыты расписными деревянными личинами, узоры на которых сплетались в языки пламени.

Сам Кресибор был без маски, она висела у него на груди, поверх ожерелья с крупными золотыми медальонами, на которых можно рассмотреть переплетающиеся магические узоры, выбитые талантливыми кузнецами. Старейшина первого пламени, то есть один из самых главных волхвов-последователей Сварога, был весьма крупным и широким мужчиной с лысой головой и торчащими в разные стороны мелкими и как будто заострёнными ушами. Вместе с обвисшими щеками, покрытыми сероватой щетиной, почти безгубым ртом и глубоко посаженными мелкими глазками, остальные черты внешности делали Кресибора похожим на свинью. А потому ещё совсем лишними на одутловатом и щекастом лице старейшины казались складные очки* в толстой металлической оправе.

Когда я переступила порог комнаты и приблизилась к широкому столу перед волхвами, ко мне с двух сторон подступили двое богатырей-клятвенников. Могучие, рослые, в крепких доспехах, с палицами и щитами в руках. Обоим я не доставала до плеч даже макушкой и даже на цыпочках.

Кресибор Крот перехватил двумя руками свой украшенный богатой резьбой и каменьями посох, навершие которого было отлито в виде небольшой головки молота.

— Я очень долго ждал пока ты очнёшься, ведьма, — голос старшего волхва звучал с презрением и звонкой скрипучей хприпотцой.

Он произнёс эти слова так, словно я нарочно потерял сознание и более десяти часов беспомощная провалялась в чужой постели.

— Приношу тебе свои глубочайшие извинения, многоуважаемый милостивый и мудрейший старейшина первого пламени, — отчаянно стараясь говорить без улыбки и издёвки, произнесла я и даже отвесила небольшой поклон.

Кресибор в ответ надменно хмыкнул.

— Слова говоришь правильные, ведьма Звенислава, но в глазах у тебя пляшет ехидство Чернобога, а в голосе чувствуется яд язвительности самого Денницы-Предателя.

«Да кто бы сомневался… — подумала я, глядя в толстые линзы очков старейшины. — Для тебя я, похоже, по определению виновата»

Старейшина прокашлялся, взял посох в одну руку и подошёл к столу. На широком грубо сколоченном столе были разложены колдовские ножи, моя сумка и всё её содержимое. Кресибор взял в руку один из созданных мною амулетов с двумя рунами, когтем ястреба, мелким изумрудом и выточенной волчьей костью.

— Это очень простой, но, должен признать, весьма эффективный амулет, — сухим и почему-то осуждающим тоном произнёс Крот. — Резко усиливает сразу все основные чувства и физические показатели человека. Волхв Кудеяр, на шее с твоей «поделкой», смог двух богатырей-клятвенников забороть.

— О! Что правда⁈ — не удержала я радостно-удивлённого взгляда.

Этот амулет я изначально изменила и сделала не так, как учила Арысь, добавив к нему заговоры, изумруд с одним воинственным, но безвредным духом внутри и выварив волчью кость в зелье из крови и жира секача. Ох и вонь же тогда стояла в моё доме! Даже соседи пришли пожаловаться. Хотя, потом меня наоборот щедро и долго благодарили: от запаха моего варева из дюжины ближайших домов сбежали все мыши. Потому то я и обрадовалась словам Кресибора, но, видно зря…

— Ты находишь это забавным и радостным, ведьма? — чуть задрав подбородок, надменно спросил Кресибор. — Ты обладаешь подобными знаниями, чтобы создавать эти и другие мощные амулеты, обереги и зелья… Но при этом посмела утаить эти знания⁈

— Вообще о моих знания и умениях знают все, кто хоть…

— Молчать! — старейшина ударил посохом в пол и эхо удара по кругу облетело комнату.

Я замолчала и поджала губы. Как я ни надеялась расположить к себе Кресибора, видит Сварог, разговор у нас сразу не заладился. Печально. Особенно для меня.

— Не смей молвить без моего дозволения, ведьма Звенислава! — почти что процедил разгневанный волхв-последователь. — Ты злонамеренно утаила собственные знания и силу. Знания и силу…

Тут волхв Кресибор набрал в грудь воздуха и уже громче, с гневном и эмоциями произнёс:

— Которые ты могла посвятить служению Сварогу, покровителю Небесного огня и творцу нашему!!! Но вместо этого, прельщённая лихоимством и стяжательством, предпочла ублажать низменные бытовые интересы обывателей! ПОЗОР ТЕБЕ ЗВЕНИСЛАВА!

И вновь позолоченный посох ударил в пол, а свет свечей — настоящих, восковых — дрогнул и на несколько мгновений сменился багрово-алым. Я ощутила вибрации чужой агрессивной магии — она плотной давящей и удушающей стеной навалилась на меня, сплела и спеленала по рукам и ногам. Я невольно охнула от тяжести, мне стало трудно дышать, а колени у меня подкосились.

Стоящие по обе стороны от меня богатыри-клятвенники тут же подступили вплотную ко мне. Я ощутила холод от стали на их руках, когда пальцы воителей, в кольчужных рукавицах, сомкнулись на моих предплечьях.

Кресибор удовлетворённо усмехнулся, обошёл стол и свободной рукой подхватил со стола небольшой пузырёк. А я, увидев это, мысленно выругалась. Робкие надежды не оправдались: волхв прознал о нападении улишиц и о смерти одного из стражников Орлеца. А ещё треклятый Кресибор знал, какое зелье помогает против магии Улишиц — смесь можжевельник, зверобоя и толчённый моллюск перловица. Сейчас в левой руке Крота поблёскивал второй пузырёк с этим самым зельем. Тот самый, который я нарочно придержала и не дала стражнику по имени Милко.

— Но главная твоя провинность, ведьма Звенислава, — Кресибор приблизился ко мне и обдал меня смесью своих сладковато-приторных благовоний, — в том, что ты по своему злому умыслу и с жестокостью в сердце, позволила умереть доброму молодцу, верному защитнику своего родного края и подданному князя Красномира — Милко Миляю, сыну лодочника из Орлеца.

Волхв чуть опустил крупную голову, сверкнул поверх очков тёмными глазами и наклонился к моему правому уху.

— Ты совершила убийство, ведьма, — с упором на предпоследнем слове, прошипел Кресибор.

— Я спасла остальных воинов ценой жизни одного… — дрожащим слабеющим голосом ответила я.

У меня не было сомнений в правильности моего решения: я уберегла намного большей жизней ценой одной. Как бы цинично и жестоко это не выглядело.

— Не тебе решать кому жить, а кому помирать, — отстранившись от меня, ядовито и громко прошептал Крот. — На то есть воля Сварога!..

С этими словами пальцы левой руки волхва жестко, с силой схватили и сжали мои скулы. Виски и темя пронзила глубокая жгучая боль. Это ослепляющее болезненное ощущение растеклось по всей голове и по всему лицу. Как будто мне невероятным образом залили под кожу лица и головы крутой кипяток!

Я кричала и чувствовала это, но не могла слышать собственного голоса — только в беззвучном крике напрягать рот. Глаза слезились, виски и лоб, скулы и щёки, темя и затылок — всё горело огнём и варилось в жаре бесконечной текучей боли.

А перед лицом у меня застыла раскрасневшаяся рожа Кресибора Крота, с его блестящими в свете свечей треклятыми очками.