Русская фантастика 2014

Елена Первушина
КОНТАКТ НЕВОЗМОЖЕН?

Психологи и лингвисты, использующие феминистский подход, давно обратили внимание на различие паттернов мужчин и женщин при вербальной и невербальной коммуникации. Оно порождено неравенством их положения, неравенством функций, приписываемых патриархатным[19] обществом мужчинам и женщинам, неравенством в стратегиях «приличий». Женщина в соответствии с патриархатными взглядами должна уговаривать и манипулировать, избегая прямой декларации своих целей, убеждений и ценностей. Соответственно, она не может использовать тот же язык, тот же словарный запас и те же риторические приемы, которые доступны мужчинам.

В 1975 году лингвист Робин Аакофф выделила несколько характеристик «женского» языка», которые я для простоты восприятия и запоминания переформулировала следующим образом.

Женщины с великолепной легкостью пользуются такими замечательными прилагательными, как «дивный», «прекрасный», «восхитительный».

Монолог женщины прерывается постоянными вопросами, цель которых установить согласие собеседника. Не правда ли?

Мне кажется, женщины постоянно используют вводные слова, цель которых, возможно, состоит в том, чтобы подчеркнуть, что они, скорее всего, высказывают частное мнение, которое легко может быть изменено.

Не кажется ли вам, что женщины часто заменяют утверждения вопросами?

По всей видимости, женщины чаще используют конструкции с оттенком вероятности.

Кое-какие женщины часто используют какие-то неопределенные местоимения, чтобы подчеркнуть, что в их высказываниях есть что-то приблизительное и неточное.

Простите меня за прямоту, но женщины постоянно извиняются за высказанные мнения.

Также очень важным является исследование, проведенное психологом Кэрол Гиллиган в 1982 году. Проанализировав суждения женщин об абортах, она пришла к выводу, что мужчины в своих стратегиях чаще нацелены на личный выигрыш («этика справедливости»), а женщины на выживание сообщества («этика заботы»).

Попробуем применить указанные положения к анализу текста, авторы которого никогда не ставили себе целью отразить гендерные различия в психологии и поведении своих персонажей. Напротив, они рисовали утопическое общество будущего, где мнение о различии ролей мужчины и женщины в общественной жизни давно признано «предрассудком». Женщины в том обществе освобождены от тройной нагрузки в виде работы, материнства и домашнего хозяйства за счет создания интернатов и максимальной механизации быта. От женщин ждут той же самоотдачи на службе обществу, что и от мужчин. Женщины обладают властью, соразмерной своим способностям и квалификации, никоим образом не зависящей от гендера. Однако авторы, сочинившие такую блистательную утопию, жили при патриархате и не смогли избежать воспроизведения патриархатных стереотипов в своих текстах.

Для анализа я выбрала повесть Аркадия и Бориса Стругацких «Малыш» (первая публикация состоялась в 1971 году). В ней всего четыре основных персонажа (ближе к финалу присоединяется пятый), произносящих достаточно развернутые диалоги и монологи. Один из персонажей — женщина, трое — мужчины; причем один из мужчин стоит выше нее по официальному статусу, второй — ниже, а третий приблизительно равен, но старше по возрасту. Женщина вступает в конфликт со всеми тремя, что позволяет ей продемонстрировать целый набор стратегий поведения в ситуации противостояния. Главного персонажа — самого Малыша — я не рассматривала, ведь его паттерны поведения заявлены авторами как «нечеловеческие». Добавлю, что для российских любителей фантастики повесть до сих пор остается «знаковой», поскольку в ней Стругацкими был поднята столь болезненная и актуальная для России проблема контакта с чуждой культурой.

Краткое содержание повести в пересказе Википедии.

После того как на планете Панта возникла угроза глобальной катастрофы, земляне решили переселить пантиан на другую планету. Для этой цели была выбрана планета Ковчег, которая считалась необитаемой. Операцией «Ковчег» руководил Михаил Сидоров (Атос), а одной из групп — его друг Геннадий Комов.

Высадившись на этой планете, группа Геннадия Комова, куда входили Стась Попов, Майя Глумова и Яков Вандерхузе, нашла там разбившийся звездолет Группы Свободного Поиска (ГСП). Выяснилось, что корабль членов ГСП, Александра и Мари Семеновых, был сбит искусственным спутником планеты (предположительно, установленным Странниками), но их ребенок Пьер остался жив. Он был воспитан аборигенами. С ним установили контакт — особенно отличился обычный кибертехник Стась. После этого в самой группе возникает непреодолимое разногласие: сторонник теории вертикального прогресса Комов хочет воспользоваться Малышом как мостом к цивилизации Ковчега, не заботясь о последствиях этого для самого Малыша; Майя же считает любое вмешательство в судьбу Малыша недопустимым.

Все попытки обнаружить самих аборигенов оказались безуспешны — люди смогли лишь однажды увидеть какие-то колоссальные структуры, «похожие на усики таракана высотой до неба» — возможно, самих инопланетян или их сооружения, — которые быстро исчезли. Точку в разногласиях ставит Леонид Горбовский, решивший свернуть любую, в том числе прогрессорскую деятельность на Ковчеге. План переселения на Ковчег пантиан был отменен.

1

Интересное начинается с первой страницы, когда герои осваиваются на незнакомой планете.

— Знаешь, — сказала Майка, — предчувствие у меня какое-то дурацкое…

Мы стояли возле глайдера, она смотрела себе под ноги и долбила каблуком промерзший песок.

Я не нашелся, что ответить. Предчувствий у меня не было никаких, но мне, в общем, здесь тоже не нравилось.

Майя ведет себя как подросток в разговоре со взрослым — не смотрит в глаза, успокаивает себя стереотипным движением, словно подавляя внутреннее волнение. Восприятию ее как несовершеннолетней способствует и уменьшительный суффикс в имени. На вопрос «Кто из них выше статусом?» ответ очевиден. Между тем, по условиям задачи, выбранным Стругацкими, именно Стась (Станислав Попов, от лица которого ведется повествование) — стажер, а Майя — специалист.

Майя разговаривает абсолютно неавторитетно, более того — осуждает сама себя практически сразу за высказанной мыслью: «предчувствие у меня какое-то дурацкое…»

2

Появляется новый персонаж, корабельный врач Вандерхузе, и с ходу оказывает давление на Майю.

— Да, — сочувственно произнес он. — Это очень похоже на Землю, но это не Земля. В этом вся беда с землеподобными мирами. Все время чувствуешь себя обманутым. Обворованным чувствуешь себя. Однако и к этому можно привыкнуть, как ты полагаешь, Майка?

Он прибегает к прямому внушению: «И к этому можно привыкнуть». Проверяет: «Как ты полагаешь, Майка?» Ответить «нет» — признаться в некомпетентности, поставив себя в уязвимое положение. Еще один важный аспект мужских разговоров — построение социальной иерархии в референтной группе. Кажется, что Вандерхузе в данной ситуации говорит скорее «по-женски», переспрашивая. Однако ниже выясняется, что «неправильный ответ» чреват «репрессиями», и Майя это прекрасно осознает.

— Вот видишь, — сказала она, — даже ты не понимаешь. Ну ладно, хватит об этом. — Она села на стол напротив меня и вдруг, ткнув меня пальцем в щеку, засмеялась. — Выговорилась, и как-то легче стало. С Комовым, сам понимаешь, не разговоришься, а к Вандеру лучше с этим не соваться — сгноит в медотсеке…

То есть за Вандерхузе водится доброжелательно ловить человека на выражении эмоций и представлять эмоциональность как некомпетентность. Поэтому Майя не возражает, но и не соглашается.

Майка не ответила. Совсем она что-то загрустила сегодня. Или наоборот — злилась. Но с Майкой это, вообще-то, бывает, она это любит.

Майя не пытается поддержать разговор, хотя он для нее важен, поскольку не рассчитывает на понимание. Она заявлена в качестве эмоционально неустойчивого подростка. Характерна и оценка Стасем женской эмоциональности: «Она это любит». Получается, Майя «сама выбрала» испытывать тревогу, грусть или гнев. А могла бы этого не делать!

3

В другом эпизоде, пока экипаж осуществляет разведку планеты, Стась разговаривает с коллегой-муж-чиной из другой группы.

— Пусто, — сказал Вадик. — Вроде кошмарно большой ванны… Ты этого не поймешь. Нормальный человек такую невероятную ванну представить себе не может. Я здесь заплыл километров на пять, сначала все было хорошо, а потом вдруг как представил себе, что это же не бассейн — океан! И, кроме меня, нет в нем ни единой живой твари… Нет, старик, ты этого не поймешь. Я чуть не потонул.

Перед нами совсем иная речь. Четкий образный язык, эмоции описаны через действия: «как представил себе… чуть не потонул».

Рефлексия главного героя тоже выглядит предельно рационально: «Некоторое время я сидел просто так — глядел на рабочие экраны и думал о том, что дело, которое мы делаем, это вдвойне хорошее дело: мы не только спасаем пантиан от неминуемой и поголовной гибели, мы еще и эту планету спасаем — от пустоты, от мертвой тишины, от бессмысленности».

Проблема: планета безжизненна, то есть «бессмысленна». Решение: спасти планету от пустоты. Оценка: вдвойне хорошее дело.

4

Тем временем разведчики вернулись. Оказывается, они обнаружили брошенный космический корабль.

Майка со стаканчиком в руке бродила по кают-компании. Да, она была значительно спокойнее, чем утром, но все равно чувствовалась в ней какая-то напряженность, натянутость какая-то, и, чтобы помочь ей разрядиться, я спросил:

— Ну, что там с кораблем?

Проявление «эмоционального покровительства», как и в случае Вандерхузе — построение социальной иерархии в референтной группе. Но при этом Стась выбирает «язык избегания». Он не спрашивает: «Что тебя беспокоит?» Он задает эмоционально-нейтральный вопрос, перенося акцент с собеседника на объект.

Майка сделала хороший глоток, облизала губы и, глядя куда-то мимо меня, произнесла:

— Знаешь, Стась, все это неспроста.

Я подождал продолжения, но она молчала.

— Что — неспроста? — спросил я.

— Все! — Она неопределенно повела рукой со стаканом. — Кастрированный мир. Бледная немочь. Помяни мое слово: и корабль этот здесь разбился не случайно, и нашли мы его не случайно, и вообще вся эта наша затея, весь проект — все провалится на этой планет-ке! — Она допила вино и поставила стакан на стол. — Элементарные правила безопасности не соблюдаются, большинство работников здесь — мальки вроде тебя, да и меня тоже… и все только потому, что планета биологически пассивна. Да разве в этом дело! Ведь любой человек с элементарным чутьем в первый же час чует здесь неладное. Была здесь жизнь когда-то, а потом вспыхнула звезда — ив один миг всё кончилось… Биологически пассивная? Да! Но зато активная некротически. Вот и Панта будет такой через сколько-то там лет. Корявые деревца, чахлая травка, и все вокруг пропитано древними смертями. Запах смерти, понимаешь? Даже хуже того — запах бывшей жизни! Нет, Стась, помяни мое слово, не приживутся здесь пантиане, не узнают они здесь никакой радости. Новый дом для целого человечества? Нет, не новый дом, а старый замок с привидениями…

Майя говорит, по сути, то же самое, что говорили до того Яков Вандерхузе, Вадим из соседствующей группы и сам Стась Попов, и даже формулирует мысль более четко: странно и подозрительно, что при таких отличных условиях для жизни, она здесь не возникла снова после вспышки светила; если экологические ниши не заполняются естественным путем — следовательно, существует какое-то искусственное препятствие для их заполнения. Однако из-за того, что она постоянно пересыпает свою речь словами «ощущения, предчувствия, ты не поймешь», Майя не позволяет собеседнику услышать конструктивное содержание высказываемой гипотезы.

Она опять прошлась по кают-компании, остановилась передо мной и продолжала:

— Конечно, с другой стороны, параметры у планеты прекрасные, редкостные. Биологическая активность почти нулевая, атмосфера, гидросфера, климат, термический баланс — все как по заказу для проекта «Ковчег». Но даю тебе голову на отсечение, никто из организаторов этой затеи здесь не был, а если и был кто-нибудь, то чутья у него, нюха на жизнь, что ли, ни на грош не оказалось… Ну понятно, это все старые волки, все в шрамах, все прошли через разнообразные ады… чутье на материальную опасность у них великолепное! Но вот на э т о… — Она пощелкала пальцами и даже, бедняжка, сморщилась от бессилия выразить. — А впрочем, откуда я знаю, может быть, кто-нибудь из них и почуял неладное, а как это объяснишь тем, кто здесь не был? Но ты-то меня хоть немножко понимаешь?

Кажется, что женщина действует интуитивно, но на самом деле ее логику легко восстановить. Проблема в том, что авторы, проговаривая обоснования поступков для мужчин, не могут сделать то же самое для женщины. Над ними довлеет миф об интуитивности мышления женщин, о так называемой «женской логике». Поэтому, задавая свой вопрос «Ты меня понимаешь?», Майя и не надеется получить удовлетворительный ответ.

Чуть выше Майя по тексту повести уже сделала реверанс, заранее извинившись за свою «интуитивность»:

Я вздрогнул. Она заметила, но поняла неправильно.

— Ты не беспокойся, — сказала она, печально улыбаясь. — Я в полном порядке. Просто пытаюсь выразить свои ощущения и свои предчувствия. Ты меня, я вижу, понять не можешь, но сам посуди, что это за предчувствия, если мне на язык лезут все эти словечки: некротический, привидения…

Тем не менее, «контакт» состоялся, хотя сама Майя об этом так и не узнает.

«…А я лично вторым планом все время прикидывал, не заняться ли мне прямо сейчас профилактикой всех систем обеспечения безопасности. Правда, системы эти были рассчитаны на опасность биологическую, и невозможно было сказать, годятся ли они против опасности некротической, но при всём при том береженого бог бережет, под лежачий камень вода не течет, и вообще: тише едешь — дальше будешь».

5

Другой эпизод. На корабле находят тела погибших людей.

Все эти мысли разом вылетели у меня из головы, едва я увидел лица Майки и Вандерхузе… Майка была бледна прямо-таки до синевы, как будто ей было дурно… Уже Вандерхузе неторопливо вылез из глайдера и подходил ко мне, почему-то грустно кивая, более чем когда-либо похожий на занемогшего пожилого верблюда. А Майка все неподвижно сидела на своем месте, нахохлившись, спрятав подбородок в меховой воротник, и глаза у нее были какие-то стеклянные, а рыжие веснушки казались черными.

Вместо того чтобы сказать: «Вандерхузе был грустным», «Майка была в шоке» — Стась описывает, как они выглядели, словно он — инопланетянин и не догадывается, что могут испытывать люди в похожей ситуации.

— Что случилось? — испуганно спросил я.

Вандерхузе остановился передо мной. Голова его задралась, нижняя челюсть выдвинулась. Он взял меня за плечо и легонько потряс. Сердце у меня ушло в пятки, я не знал, что и подумать. Он снова тряхнул меня за плечо и сказал:

— Очень грустная находка, Стась. Мы нашли погибший корабль.

Я судорожно глотнул и спросил:

— Наш?

— Да. Наш.

Майка выползла из глайдера, вяло махнула мне рукой и направилась к кораблю.

Мужчина рассказывает о находке, пользуясь языком избегания — устанавливает минимальный эмоциональный контакт так, чтобы его при желании можно было счесть проявлением агрессии: не обнял и даже не прикоснулся, а «взял за плечо и легонько потряс». Однако такой контакт дает ему возможность разделить эмоции и получить поддержку как бы невзначай, не проговаривая своих чувств. Женщина в то же самое время молчит и замыкается в себе.

Я не стал его дожидаться и пошел к Майке. Майка лежала на койке, подобрав ноги, повернувшись лицом к стене. Эта поза мне сразу кое-что напомнила, и я сказал себе: а ну-ка, поспокойнее, без всяких этих соплей и сопереживаний. Я сел за стол, побарабанил пальцами и осведомился самым деловым тоном:

— Слушай, корабль действительно старый? Вандер говорит, что он разбился несколько лет назад. Это так?

— Так, — не сразу ответила Майка в стену.

Я покосился на нее. Острые кошачьи когти пробороздили по моей душе, но я продолжал все так же деловито:

— Сколько это — много лет? Десять? Двадцать? Чепуха какая-то получается. Планета-то открыта всего два года назад…

Майка не ответила. Я снова побарабанил пальцами и сказал тоном ниже, но все еще по-деловому:

— Хотя, конечно, это могли быть первопроходцы… Какие-нибудь вольные исследователи… Двое их там, как я понял?

Мужчина использует «язык избегания». Женщина протестует, пытается говорить об истинных чувствах, которые испытывают оба.

Тут она вдруг взметнулась над койкой и села лицом ко мне, упершись ладонями в покрывало.

— Двое! — крикнула она. — Да! Двое! Коряга ты бесчувственная! Дубина!

— Подожди, — сказал я ошеломленно. — Что ты…

— Ты зачем сюда пришел? — продолжала она почти шепотом. — Ты к роботам своим иди, с ними вот обсуждай, сколько там лет прошло, какая чепуха получается, почему их там двое, а не трое, не семеро…

— Да подожди, Майка! — сказал я с отчаянием. — Я же совсем не то хотел…

Она закрыла лицо руками и невнятно проговорила:

— У них все кости переломаны… но они еще жили… пытались что-то делать… Слушай, — попросила она, отняв руки от лица, — уйди, пожалуйста. Я скоро выйду. Скоро.

Майя не получает отклика и вновь замыкается.

Я осторожно поднялся и вышел. Мне хотелось ее обнять, сказать что-то ласковое, утешительное, но утешать я не умел. В коридоре меня вдруг затрясло. Я остановился и подождал, пока это пройдет. Ну и денек выдался! И ведь никому не расскажешь. Да и не надо, наверное.

Получается, что мужчина на самом деле испытывает те же чувства, но ему кажется немыслимым признаться в этом.

6

Сюжет идет своим чередом. Исследователи узнают, что ребенок, находившийся на корабле, выжил. Он воспитан негуманоидными инопланетянами. Через него можно начать переговоры с местной цивилизацией. На этот раз инициатором разговора является Майя — следовательно, он для нее очень важен.

— Тебе его жалко? — спросила вдруг Майка.

— Н-не знаю, — сказал я. — Почему жалко? Я бы сказал — жутко. А жалеть… Почему, собственно, я должен его жалеть? Он бодрый, живой… совсем не жалкий.

— Я не об этом. Не знаю, как это сформулировать… Вот я слушала, и мне тошно делалось, как Комов себя с ним держит. Ведь ему абсолютно наплевать на мальчишку…

Она опять извиняется. Стась извинений не принимает. Логичный и бесстрастный Геннадий Комов внушает ему большую уверенность, поэтому Стась предпочитает держаться его.

— Что значит — наплевать? Комову надо установить контакт. Он проводит определенную стратегию… Ты ведь понимаешь, что без Малыша в контакт нам не вступить…

— Понимаю. От этого меня, наверное, и тошнит. Малыш-то ничего не знает об аборигенах… Слепое орудие!

— Ну, не знаю, — сказал я. — По-моему, ты здесь впадаешь в сентиментальность. Он ведь все-таки не человек. Он абориген. Мы налаживаем с ним контакт. Для этого надо преодолеть какие-то препятствия, разгадать какие-то загадки… Трезво надо к этому относиться, по-деловому. Чувства здесь ни при чем. Он ведь к нам тоже, прямо скажем, любви не испытывает. И испытывать не может. В конце концов, что такое контакт? Столкновение двух стратегий.

Отказ от разговора о чувствах. Рационализация.

Майя грубо обрывает Стася в его же стиле: «Скучно ты говоришь. Суконно. Тебе только программы составлять. Кибертехник». Однако Стась пока не слишком напутан: «Я не обиделся. Я видел, что Майке нечего возразить по существу». Поэтому он допускает реальность по крайней мере ее чувств: «и я чувствовал, что ее действительно что-то мучает». Он начинает сеанс дружеского внушения в стиле Вандерхузе:

— Опять у тебя предчувствия, — сказал я. — Но ведь на самом-то деле ты и сама прекрасно понимаешь, что Малыш — это единственная ниточка, которая связывает нас с этими невидимками. Если мы Малышу не понравимся, если мы его не завоюем…

«Завоюем». Замечательный выбор слова!

— Вот-вот, — прервала меня Майка. — В том-то и дело. Что бы Комов ни говорил, как бы он ни поступал, сразу чувствуется: его интересует только одно — контакт. Все для великой идеи вертикального прогресса!

Наконец-то Стась задает прямой вопрос:

— А как надо? — спросил я.

Но Майя, получившая болезненный опыт, отвечает в стиле «избегания».

Она дернула плечом.

— Не знаю. Может быть, как Яков… Во всяком случае, он — единственный из вас — говорил с Малышом по-человечески.

Стась настаивает.

— Нет, — сказал я. — Здесь дело не в этом. Я догадываюсь, что с тобой происходит. Ты думаешь, что он — человек…

Наконец-то он говорит если не о том, что Майя чувствует, то, по крайней мере, о том, что она думает. Но тут же снова срывается на внушение. Несмотря на то что он стажер, а Майя — специалист. Он — мужчина, а она — женщина, поэтому он говорит, а она слушает.

— Ты уже говорил это, — сказала Майка.

— Нет, ты дослушай. Тебе все время бросается в глаза человеческое. А ты подойди к этому с другой стороны. Не будем говорить про фантомы, про мимикрию — что у него вообще наше? В какой-то степени общий облик, прямохождение. Ну, голосовые связки… Что еще? У него даже мускулатура не наша, а уж это, казалось бы, прямо из ген… Тебя просто сбивает с толку, что он умеет говорить. Действительно, он великолепно говорит… Но и это ведь в конце концов не наше! Никакой человек не способен научиться бегло говорить за четыре часа. И тут дело даже не в запасе слов — надо освоить интонации, фразеологию… Оборотень это, если хочешь знать! А не человек. Мастерская подделка. Подумай только: помнить, что было с тобой в грудном возрасте, а может быть — как знать! — ив утробе матери… Разве это человеческое?.. Вот ты видела когда-нибудь роботов-андроидов? Не видела, конечно, а я видел.

Майя уходит в глухую оборону.

— Ты, кажется, хочешь сказать, что аборигены превратили его в робота? — проговорила Майка, криво улыбаясь.

— Да нет же, — сказал я с досадой. — Я только хочу убедить тебя, что всё человеческое в нем случайно, это просто свойство исходного материала… И что не нужно разводить вокруг него сантименты. Считай, что ты ведешь переговоры с этими цветными усами…

Стась проговаривается. Он хочет не выслушать и понять Майю, он хочет ее убедить в своей исключительной правоте.

Снова мужчина отбрасывает мысль о том, что перед ним человек, что с ним можно установить связи на эмоциональном уровне. Женщина протестует. Она пытается ответить, что, кем бы ни был Малыш, они-то остаются людьми и могут вступать в контакт только в этом качестве. Чуть раньше она уже высказывала схожую мысль:

— Не в этом дело. Понимаешь ли ты, в чем состоит главная задача всякого контакта? — спросила она. — Понимаешь ли ты, почему человечество вот уже двести лет стремится к контактам, радуется, когда контакты удаются, горюет, когда ничего не получается?

Я, конечно, понимал.

— Изучение разума, — сказал я. — Исследование высшего продукта развития природы.

— Это, в общем, верно, — сказала Майка, — но это только слова, потому что на самом-то деле нас интересует не проблема разума вообще, а проблема нашего, человеческого разума, иначе говоря, нас прежде всего интересуем мы сами. Мы уже пятьдесят тысяч лет пытаемся понять, что мы такое, но, глядя изнутри, эту задачу не решить, как невозможно поднять себя самого за волосы. Надо посмотреть на себя извне, чужими глазами, совсем чужими…

При этом негуманоидные обитатели планеты устанавливали с Малышом контакт посредством эмоций: «Мне было холодно. Я хотел есть. Я так сильно хотел есть и чтобы было тепло, что сделалось так». (Практически так же устанавливают родители контакт с «нормальными» младенцами.)

7

В конце концов Майя сознательно срывает контакт, не желая, чтобы Малыша воспринимали как объект. После этого Стась разговаривает в ней с позиций силы, как полицейский с преступником: «Я спросил, стараясь говорили» вежливо, но строго». И Майя легко принимает такой формат беседы.

— Прежде всего я хотел бы узнать, случайно или нарочно?

— Нарочно. Что дальше?

— Дальше я хотел бы узнать: для чего ты это сделала?

— Я сделала это для того чтобы раз и навсегда прекратить безобразие. Дальше?

Женщина не верит, что с ее мнением будут считаться, и уходит в глухую оборону, хотя сам Стась признает позже: «из нас четверых именно Майка первая поняла, как тяжело Малышу и как он нуждается в помощи».

— Какое безобразие? О чем ты говоришь?

— Потому что это отвратительно! — сказала Майка с силой. — Потому что это было бесчеловечно. Потому что я не могла сидеть сложа руки и наблюдать, как гнусная комедия превращается в трагедию. — Она отшвырнула книжку. — И нечего сверкать на меня глазами! И нечего за меня заступаться!.. Всё равно я уйду. Уйду в школу и буду учить ребят, чтобы они вовремя хватали за руку всех этих фанатиков абстрактных идей и дураков, которые им подпевают!

Майя срывает контакт без предупреждения — она прекрасно, знает что если бы попыталась рассказать о своем видении ситуации, ее перестали бы слушать на второй секунде. Спор мужчины с женщиной — спор глухого с немым.

8

На связь с планетой выходит суперавторитет Леонид Андреевич Горбовский — значимый персонаж для братьев Стругацких, появляющийся в других произведениях и руководствующийся максимой «Из всех возможных решений выбирай самое доброе». Он выстраивает ситуацию заново. Сначала высказывается начальник группы Геннадий Комов.

— Леонид Андреевич, — произнес Комов жестко. — Давайте говорить прямо. Давайте выскажем вслух то, о чем мы с вами сейчас думаем, и то, чего мы опасаемся больше всего. Я стремлюсь превратить Малыша в орудие Земли. Для этого я всеми доступными мне средствами и совершено беспощадно, если так можно выразиться, стремлюсь восстановить в нем человека… Я уверен: мы сумеем убедить Малыша, что наши цивилизации — это равные партнеры со своими достоинствами и недостатками, и тогда он, как посредник между нами, сможет всю жизнь черпать и с той, и с другой стороны, не опасаясь ни за тех, ни за других. Он будет горд своим исключительным положением, жизнь его будет радостна и полна… — Комов помолчал. — Вот моя точка зрения, Леонид Андреевич.

Он не пытается заставить Горбовского принять свою точку зрения, он вызывает собеседника на поединок — как равный равного.

— Понимаю, — сказал Горбовский. — Знаю ваши идеи, ценю их. Знаю, во имя чего вы предлагаете рискнуть. Но согласитесь, риск не должен превышать какого-то предела. Поймите, с самого начала я был на вашей стороне. Я знал, что мы рискуем, мне было страшно, но я все думал: а вдруг обойдется? Какие перспективы, какие возможности!.. И еще я все думал, что мы всегда успеем отступить. Мне и в голову не приходило, что мальчик окажется таким коммуникабельным, что дело зайдет так далеко уже через двое суток. — Горбовский сделал паузу. — Геннадий, контакта ведь не будет. Пора бить отбой.

Понимая, что апелляция к авторитету и иерархии нанесет Комову моральную травму, Горбовский разговаривает с ним с уважительных позиций, стараясь обосновать свое решение объективными обстоятельствами.

— Странники считали эту планету запрещенной, иного объяснения я придумать не могу. Вопрос: почему? В свете того, что мы знаем, ответ может быть только один: они на своем опыте поняли, что местная цивилизация некоммуникабельна, более того — она замкнута, более того — контакт грозит серьезными потрясениями для этой цивилизации… Насколько я помню, вы всегда с большим уважением отзывались о Странниках, Геннадий.

И тут оказывается, что его волнует не только душевное состояние Комова:

«Но дело в том, что между нашими двумя цивилизациями, как между молотом и наковальней, оказалась сейчас третья, и за эту третью, Геннадий, за единственного ее представителя, Малыша, мы вот уже несколько суток несем всю полноту ответственности».

Леонид Горбовский — андрогин. Он не закрывается от эмоций, но может объяснить их логически. Он понимает «этику справедливости», но руководствуется «этикой заботы», описанной вышеупомянутой Кэрол Гиллиган так: «Моральный императив, постоянно всплывающий в интервью с женщинами, — это обязанность заботиться, обязанность распознавать и смягчать реальные и осознаваемые проблемы нашего мира. Для мужчин же нравственный императив проявляется скорее в качестве обязанности уважать права других людей и таким образом оберегать от нарушений право на жизнь и самореализацию».

Возможно, попытка прописать женскую «логику-интуицию» в «Малыше» помогла братьям Стругацким набросать оригинальные черты образа Горбовского, который в последующих текстах по воле авторов прощается с утопическим миром, построенным на мужской этике справедливости.

Интересно, что в первоначальной редакции текста Майя была мужчиной. В своих воспоминаниях Борис Натанович Стругацкий ничего не пишет о том, что заставило братьев поменять персонажу пол. Их об этом уже не спросишь, но мы можем спросить себя: кажется ли нам такая замена обоснованной и логичной?

Работая над повестью «Малыш», Стругацкие вовсе не ставили себе целью (даже побочной) обрисовать различие гендерных стратегий и их успешности в патриархатном мире нового типа, проповедующем миф о равенстве полов, но бесконечно далеком от настоящего равенства. Однако Стругацкие, сами того не желая, убедительно доказали следующий тезис: эффективное взаимодействие людей в будущем (включая освоение космоса и постижение тайн мироздания) НЕВОЗМОЖНО без разрушения гендерных ролей. Потому что нельзя вечно надеяться на вмешательство Горбовского.