Русская расовая теория до 1917 года. Том 2

Об убийствах и разбоях на Кавказе Э. В. Эриксон

Кавказ по распространенности убийств и разбоев занимает из всех стран, входящих в состав Российской Империи, первое и выдающееся место, несмотря на весьма энергичную борьбу с этими преступлениями административных и судебных властей и немалым материальным средствам, издерживаемым на просвещение местного населения. Естественно, что психиатру и психологу, интересующемуся этнопсихикой, и криминальному антропологу не вполне может прийти иной раз на мысль вопрос: не имеют ли значение в этиологии убийств и разбоев на Кавказе врожденные особенности психики отдельных племен и рас, населяющих край, и не играют ли в этого рода преступлениях также некоторой роли, а если играют, то в какой степени — психические и нервные болезни людей. Попытаемся, хоть немного разобраться в этом сложном, трудном для решения, но практически важном и интересном вопросе.

Грузины, населяющие Тифлисскую губ., являются одним из наиболее культурных народов на Кавказе, достигших уже в XII–XIII столетиях довольно высокой степени цивилизации. Они всегда отличались воинственностью и отстаивали свою национальную независимость более или менее удачно в течение длинного ряда веков — от греков, римлян, персов, арабов, монголов, турок и т. д. Уже одно обилие в Грузии величественных замков и крепостей свидетельствует о тяжелых для нее временах кровавых столкновений с ближайшими соседями и упорной бесконечной борьбы со вторгавшимися в страну с разных сторон завоевателями. Летописи и другие письменные исторические документы, в свою очередь, убеждают нас, что в Грузии, как и вообще и на Кавказе, кровавые войны, междоусобицы с необычайными насилиями и изуверствами были испокон веков явлением самым обычным. Что касается внутренней жизни народа, то в Грузии до присоединения ее к России хотя и существовало судопроизводство, но фактически царил самосуд и полный произвол над личностью человека. Жизнь никогда высоко не ценилась, и каждый принужден был отстаивать ее и свои интересы сам собственными силами. Ныне грузины так же, как и прежде, воинственны, задорны, впечатлительны, горячи; гнев вспыхивает у них чрезвычайно легко, а решение следует быстро. Из всех туземных племен, населяющих Закавказье грузины отличаются наибольшим простодушием, беспечностью и страстью к пирушкам и веселью. В праздники слышатся около духанов музыка, пение, ссоры; крик, хохот. В семьях при всяком поводе тоже изрядно веселятся и стар и молод, и мужчины, и женщины, и гости, и хозяева. При таком складе характера естественно, что у них на пирушках, на свободе, храмовом празднике около духана и пр. чрезвычайно часто возникают ссоры, легко завершающиеся печальной драмой. Убийства в форме скрытого разбоя, особенно настоящими организованными бандами, грузины совершают много реже. Как всякое племя, грузины имеют свои особенные черты характера, передающиеся по наследству и резко бросающиеся в глаза в европейском обществе, что свойственно, впрочем, всем аборигенам Кавказа и всякому известно. Насколько можно проследить по историческим документам, основные черты характера грузин за 1500 лет едва ли значительно изменились.

Близкие грузинам по крови имеретины, мингрельцы и гурийцы Кутаисской губ. имеют очень много общего с ними по историческому прошлому и темпераменту. В проявлении своего удовольствия, восторга и веселого настроения духа вообще они более сдержанны, не так покорны судьбе, не так беззаботны и добры. Имеретины горделивее, мстительнее их и между прочим, необычайно склонны к сутяжничеству. Впрочем, эта последняя черта характера свойственна многим другим племенам, населяющим Кавказ, особенно грекам, и влечет за собой часто кровавые расправы. Гурийцы гораздо вспыльчивее и раздражительнее грузин и даже имеретин, самолюбие у них выражено сильнее, при этом они смелы, храбры, хитры, прекрасные стрелки и отличные ходоки. Они стройны, красивы, в обращении любезны и деликатны, в манерах благородны и исполнены чувства достоинства: они поэты в душе и живут больше чувствами и страстями, чем холодным рассудком. Как грабители они в глазах не только соотечественников, но и пришлого элемента слывут за обладающих рыцарской душой; так, ограбив торговцев, едущих в одном экипаже с дамами, они вежливо с видимой искренностью извиняются перед последними за причиненный испуг и беспокойство. Гурийцы и имеретины развитее, трудолюбивее и оборотливее грузин. Мингрельцы, имея общие свойства характера с другими племенами той же картвельской группы, отличаются склонностью к воровству и ко всякого рода предприятиям честным и нечестным, связанным с удалью и молодечеством; настоятельны они не менее имеретин и гурийцев. Свободолюбие свойственно всем картвелам, но менее всего настоящим грузинам, держащим себя в отношении, например, к русским довольно приниженно. Религиозны все, но религия, видимо, мало сдерживает побуждения к насилию, раз возникнет к тому повод; гурийцы, например, дают сравнительно с другими названными племенами особенно много убийств и разбоев, именно во время строго соблюдаемых ими постов и в дни храмовых праздников. Хотя патриотизм грузин, имеретин, гурийцев и мингрельцев не идет дальше привязанности к родной скале, родному селению, любимых долин, гор, ущелий, пней и лесов, но племенческие убийства у них явление не редкое, особенно в последнее время экономических неурядиц и общего брожения умов.

Аджарцы обладают строгими нравами и суровым видом, свободолюбием, самоуверенностью, трезвостью и сознанием собственного достоинства. Это мужественные, рослые, физически крепкие люди. Мусульманская вера, горные стремнины и дикие пышные леса по сторонам ущелий тормозят проявление веселого настроения духа, накладывают на все действия людей свой особый отпечаток серьезности. Во взаимных отношениях аджарцев наблюдается поразительная дисциплина, что особенно бросается в глаза в дни мусульманских праздников, когда главное удовольствие поселян выражается в скромных посещениях своих друзей и знакомых и в коротких полуофициальных визитах младших к старшим. Нет в аджарских селениях ни песен, ни плясок, ни даже музыкальных инструментов. Шумных ссор не встречаешь. Всё кругом необычайно тихо, погружено в какое-то своеобразное скучное спокойствие. Даже листья на деревьях редко колышутся и шумят, даже птицы отличаются безголосием, скрытностью в чаще лесной. Малоподвижный, молчаливый аджарец обладает, однако, не холодным темпераментом и при случае может развить большую двигательную энергию, например, в сутки пройти пешком верст 60; призвание к умственному труду у него, однако, очень слабо. Вооруженный всегда с ног до головы, он во всякий момент готов вступить в кровавый бой и уступать врагу не привык. Отличаясь самолюбием, обидчивостью, впечатлительностью, порывистостью, недостаточной общественностью и переоценкой собственной личности, аджарец с легким сердцем, подчас с сознанием исполненного долга спокойно убивает намеченную жертву. Изуверства над мертвым делом он себе, однако, никогда не позволяет, хотя бы и ненавидел убитого до глубины души. Убить сразу одним выстрелом — вот его девиз. В былые времена Аджария наводила своими разбоями ужас на все окрестности, а в ней самой не было свободного проезда даже по главным дорогам. Только в последнее десятилетие народ до поры до времени присмирел, хотя убийства из мести процветают по-старому. Перевал в Аджарию через Арсианские горы до сих пор носит название «кровавого» и разбои вблизи него изредка повторяются.

Лазы, живущие тоже в Батумском округе, поближе к Черному морю, по своему характеру не представляют резких отличий от аджарцев, лишь более предприимчивы и обирательны и менее склонны к разбоям.

Хевсуры, как обитатели самых диких и труднодоступных мест на альпийских высотах главного Кавказского хребта, обладают нравами, сохранившимися в первобытной чистоте с чрезвычайно давних времен и складом характера, поддающимся крайне слабо влиянию европейской цивилизации. Хевсуры самоуверенны и надменны; они подвижны и смелы в своих горах, но спустившись с них в долины медлительны, робки, смотрят подозрительно исподлобья.8 Их интересует собственная крохотная родина, внутренний быт их маленьких обществ, традиции рода и племени, и больше ничего. Старшие в роде их — земное начальство, кинжал и винтовка — лучшие друзья. Кровная месть, как пережиток великого прошлого, считается у хевсур священной обязанностью каждого взрослого мужчины. У них свое судопроизводство по традициям, свои правовые террасы с пояснениями относительно времени мести, формы ее, возможной замены штрафом и пр. Каждому увечью своя оценка: убийство, например, односельца, считается более тяжким преступлением, чем человека из другого села, убийство жены или детей не преследуется путем мести, а штрафуется, и т. д. Хевсуры имеют и рыцарские черты характера — не бить лежачего, щадить слабого и безоружного, держать раз данное слово. Между прочим заслуживает упоминания существование у этого племени поединков на шпагах в полном воинском облачении (шлем, кольчуга, наручники, щит и пр.) и фехтование, как предмет воспитания мальчиков. При учебных боевых схватках и на поединках дело не идет дальше легкого поранения; появление хотя бы нескольких капель крови у кого-нибудь из схватившихся считается достаточным доказательством, кто победил. Хевсуры, живя почти на границе вечного снега не испытывали на себе гнета от победителей и покорителей и привыкли веками к своеволию; тем не менее преступлений, если не считать кровной мести, у них поразительно мало.

Тушины, живущие также высоко в горах, умственно гораздо развитее хевсур. Они воинственны, храбры, мстительны, ловки в движениях и крепки на ноги и, как все горцы, отличаются большой физической силой. К хевсурам тушины относятся дружественно, но крайне враждебны к вороватым кистинам (тоже горцы-соседи). Интересы тушин чисто пастушеские и городская цивилизация им, как и вообще горцам, не по душе, а к жизни в низменностях не приспособлен их организм в антропологическом отношении. Тушины всё же менее замкнуто живут в своих горах и посещают, в противоположность хевсурам, города с торговыми целями. Пшавы, населяющие долины менее высоких гор того же Тионетского уезда, а также Душетского Тифлисской губ., добродушнее хевсур и тушин и вообще более напоминают настоящих грузин, с которыми родственны по крови, но крайне невежественны. Убийства на почве мести у тушин и пшавов является делом самым заурядным, но разбойничьих банд они, как и хевсуры, не образуют, и вообще к разбоям склонности не обнаруживают.

Сванеты — горцы Кутаисской губернии, — по своему психическому складу составляют много общего с упомянутыми племенами картвельской группы. Они отличаются добростью духа, любят веселиться, особенно за выпивкой, молчаливы, смелы, выносливы, назойливы. Хотя они крайне невежественны, однако неприличных ругательных слов у них будто нет и самое худшее бранное слово — «О! Глупый!». Тифлисский психиатр Д. И. Орбели, посетивший недавно Сванетию, говорит о населении ее следующее: «Количество преступлений у сванов очень невелико. Все споры решаются своими старшинами и только немногие доходят до мирового судьи. Все дела решаются без возражений. Разбоя, поджога, убийства, грабежа и пр. сваны почти не знают. Зато сильно царит в Сванетии кровавая месть, составляя очень тяжелое пятно на народонаселении. Сваны, однако, этого убийства не считают за преступление; напротив, это нравственный долг. Убийца по кровавой мести не лишается имени честного и почетного человека». Сравнительно частым источником семейных раздоров и кровной мести является у них похищение девушек и женщин, которых по отношению к мужскому полу населения сравнительно мало, и, во всяком случае, недостаточно. Увоз замужней женщины у них, почти у всех горцев, карается смертью похитителя. Сванетов зачастую сдерживают от убийства сознание необходимости потом из опасения мести бежать от семейного очага и родных гор, привязанность к которым безгранично велика. Если принять во внимание, что Сванетия является страной с необычайно большим, можно сказать, с наибольшим относительным количеством эпилептиков и дегенератов и разных школ невропатов вообще, то невольно приходится удивляться сравнительно очень слабому, как будто даже наименьшему, развитию преступности в населении.

Армяне — народ самый умный и способный на Кавказе, стремящийся к просвещению и имевший свою науку, литературу еще в те отдаленные времена, о коих русская история едва ли имеет сведения, даже о собственном отечестве. Географическое положение древней Армении с тяжелыми условиями жизни в тисках смежных более сильных народов, выработала в армянах особенности этнопсихики, которые в тысячелетней борьбе за независимость являлись для них наиболее выгодными. Армяне вспыльчивы, настойчивы, трудолюбивы, изворотливы, осторожны и поглощены интересами торговли и наживы. Видя в деньгах силу, они алчны, завистливы и крайне бережливы. Приобретая на каком-либо поприще или в каком-либо деле власть, они делаются несносно дерзкими и жестокими, особенно в отношении к слабым или подчиненным не своего племени. Лица администрации Эриванской, Елисаветпольской и Бакинской губернии единодушно жалуются, что с армянами им гораздо труднее справляться, чем с живущими о бок с ними азербайджанскими татарами, так как первые плохо подчиняются чужим, например, русским правилам и законам и всему, что не дает личных денежных или иных выгод, или идет в ущерб интересам племени. Хотя из армян в кавказских войнах многие выдвинулись на крупные посты, однако, это еще не говорит о воинственности народа в открытых боях; отбывают воинскую повинность армяне крайне неохотно, прибегая к всевозможным уловкам избегнуть ее, в то время, как представители картвельской группы населения часто гордятся ношением воинского мундира и оружия. Армяне зато люди гораздо более дальновидные и ловкие и тонкие политики; благодаря этой черте характера, они дали России немало видных государственных деятелей, например, Лорис-Меликов, Делянов и др. К сожалению, непроналистический эгоизм их не имеет границ, и общегосударственные интересы им, собственно говоря, чужды. Брать от окружающих племен и народов как можно больше и давать как можно меньше — вот их девиз. У них существуют свои литературные, музыкальные, политические и разные другие кружки, союзы, общества. Взаимопомощь охраняет у них племенную связь; посторонние элементы, в жилах которых не струится армянская кровь, тщательно отстраняются от армянских торговых синдикатов, акционерных обществ и пр.; капиталы предусмотрительно хранятся в иностранных банках и т. д. Браки у армян прочные и семейные отношения хороши, как и у грузин, но женитьба армянина на русской часто влечет за собой убийство последней родственниками мужа.

Из всех племен на Кавказе вражда к русским оказывается наиболее сильной и сознательной у армян. Между грузинами и армянами существует вековая вражда, которая при случае ведет к кинжальной расправе. Как ни странно, с татарами армяне живут дружнее, но в нынешнем, злополучном для России году, вспыхнула между ними, вероятно старая, затаенная вражда в Бакинской, Елисаветпольской и Эриванской губерниях и началась резня и перестрелка с сотнями человеческих жертв с той и другой стороны. Впрочем, все кавказские народности не любят армян, смотрят на них как на своих поработителей в экономическом отношении и как на опасных конкурентов, обладающих умом, ловкостью в торговле, льстивостью перед власть имущими и людьми нужными, саморекламированием и капиталом, почему армяне, особенно богачи, делаются жертвами убийства и разбоя чрезвычайно часто. В Турции и Персии отношение к ним общества такое же враждебное, если еще не большей степени; курды персидские, и особенно турецкие, никем не сдерживаемые в своих инстинктах, а порой и наши, изуверствуют над армянами, вырезывая целые семьи самым беспощадным образом. В общем, надо сказать, что в армянах гораздо сильнее, чем в грузинах, вырисовываются еврейские черты характера, и это одна из причин нелюбви к ним окружающих народов, хотя и картвелы принадлежат в антропологическом отношении к семейству семитов. Нельзя также не отметить того факта, что насколько можно проследить по историческим документам, характер армян за 1500 лет не изменился в своих основных чертах.

Адербейджанские татары, имеющие иранское происхождение и примесь тюркской крови, самое разбойничье племя в Закавказье. В то время, как, например, надтарцы как обитатели глухих ущелий и дебрей леса отличаются спокойным внешним видом, ходят медленно, плавно, говорят тихо, не торопясь и не перебивая друг друга, адербейджанские татары, напротив, как истые дети степей, привыкшие испокон веков к кочевому или полукочевому образу жизни, подвижны, болтливы, крикливы, лихие наездники; от их раскочевок или селения сутолока и шум доносятся до нашего уха уже с очень далекого расстояния. Первые чистоплотны и аккуратны, вторые неряшливы и держат себя с меньшим достоинством, хотя трезвы и корректны в обращении с людьми. Аджарец разбойник, пробирается очень осторожно, притаив дыхание, и метким выстрелом убивает свою жертву чаще из-за угла, татарин делает среди белого дня самые отчаянные нападения, напр. на проезжие омнибусы и берет не столько хитростью, сколько крайней дерзостью и необычайной ловкостью и смелостью. Татары вообще народ ленивый, вялый, жестокий, крайне самолюбивый и вспыльчивый. Богохульство, святотатство, взяточничество, обман, мошенничество у них наблюдаются однако редко. Зато ссоры из-за пастбищ, потрав, баранов, собак, женщин, обычны и ведут у них то и дело к кинжальной расправе; женитьба татарина на христианке влечет за собой убийство провинившегося родственниками-мусульманами. Пребывание кочевников на альпийских высотах считается самым подходящим временем для выполнения задуманной мести, так как на высокогорные пастбища на 6–9000` над уровнем моря не может простираться достаточный надзор властей и там живут кочевники так как жилось от 100 и 1000 лет назад На местах зимнего пребывания татар хищнические инстинкты, унаследуемые от предков, сдерживаются существующим административным режимом, снимаясь же с места со своими стадами, кочевники выходят совершенно из-под власти наших законов.

В Бакинской, Елисаветпольской и отчасти в Тифлисской губ., словом, там, где преобладает в населении татарский элемент, разбои поныне существуют в самых широких размерах. Разбойники нападают обыкновенно в сумерки или в ночную пору на богачей и вообще на людей зажиточных, особенно на купцов. При этом они проявляют часто некоторое благородство, напр. не грабят женщин, отобрав у проезжих ценности и деньги оставляют ровно столько, сколько нужно для возвращения домой, большей частью не убивают, если жертва нападения не оказывает явного сопротивления, а отдает сейчас же все свои наличные богатства. Между собой члены татарской разбойничьей банды очень солидарны, они не выдают друг друга, содействуют взаимоспасанию, подбирают раненного товарища не только из страха быть через него уличенным, делят поровну добычу, дружбу и честное слово, данное хотя бы совершенно постороннему человеку, хранят свято.

Знаменитый Керим-бек, в течение 16 лет наводивший своими разбоями ужас на всё население Кавказа и недававший изловить себя никаким способом, убил на своем веку до 150 человек; в 1869 г. он вдруг исчез. Думали, что разбойник убит, но потом оказалось что он ушел добровольно в Персию, явился только что возвратившемуся из Парижа Шаху Наср-Эддину с повинной, дал ему честное слово никогда больше не разбойничать, был помилован, скоро получил чин полковника персидской армии и с той поры вел себя до самой своей недавней скоропостижной смерти безукоризненно. Все окружающие его любили и уважали и ничто не напоминало, что это — человек не заурядный, а один из страшнейших разбойников Кавказа 70–80 годов, послуживший темой для целого ряда интересных повестей, рассказов и легенд. Насколько известно, это был рослый, красивый, видный и здоровый мужчина, без каких-либо уродств, или явных признаков вырождения. Из пяти братьев его четыре были тоже разбойники.

Насколько могущественны, смелы и ловки татары, можно судить, напр., по случаю, недавно имевшему место в Елисаветпольской губернии. На поимку некоего Джа Фар-бека, бывшего в ссылке за разбои и бежавшего с каторги, выехала, как водится, команда полицейских стражников (бывших солдат) из 12 человек и одного интеллигента, добровольно присоединившегося. Заметив беглеца укрывающимся в камышах на берегу Аракса, стражники окружили его, но разбойник ловко, перебегая с места на место, отстреливался, пока не убил семерых и не переранил остальных, причем интеллигент, искавший сильных ощущений, пал первым, сраженный пулей; сам же разбойник благополучно скрылся. Недавно он был убит в перестрелке, но уже в Турции; неудивительно, что разбойники держат в страхе даже администрацию. В нынешнем году на кочевках в горах Елисаветпольской губернии разбойник Дали-али справлял свадьбу своей дочери совершенно открыто; администрация не рискнула отправиться туда для ареста, так как собралось до 500 человек гостей, хорошо вооруженных, готовых дать отпор. Керим-беки, Джафар-беки, Алай-беки, Дали-али и т. п. лица, промышлявшие на Кавказе разбоями, люди психически совершенно нормальные. Огромное большинство других излавливаемых разбойников не обнаруживало тоже ни малейших признаков психического расстройства или аномалий характера при беспристрастной судебно-психиатрической экспертизе.

Персияне, таты, танышинцы, населяющие восточную часть Закавказья, гл. обр. по побережью Каспийского моря, люди смышленые, разумительные, расчетливые, вежливые, очень гостеприимные, трезвые, но льстивые, вспыльчивые и жестокие, самоуверенные и фанатичные. Они имеют приличные манеры, гордую осанку, деловитый вид. Они редко занимаются открытыми разбоями, но вообще убийства у них — явление самое заурядное и особенно многочисленное в дни гилиитских постов, когда нервная система истощена неправильностью и недостаточностью приемов пищи (едят ночью), а также курением опия и неумеренным потреблением крепкого табака. Самоистязание при народных шествиях (мистериях), заключающееся, как всем известно, в изрезывании себя кинжалом, прокалывании кожи иглами, подвешивании через сделанные в ней отверстия замков, биение себя цепями по обнаженному телу с выкрикиванием в такт «шахсе-вахсе», идет рука об руку с насилиями над другими людьми; затаенная месть особенно часто приводится в исполнение именно в это время.

Курды, по своему психическому складу во многом напоминающие цыган, племя гораздо более разбойничье, хотя организованные банды курдинские наблюдаются реже татарских, к тому же курдов на Кавказе сравнительно не так много. Они ленивы, неряшливы, вспыльчивы, жестоки; они беспощадны к врагу, ненадежны в дружбе, вороваты до необычайной возмутительной степени. Уважают они только себя и своих старших. Нравственность их вообще очень низка, суеверие чрезвычайно велико, а настоящее религиозное чувство развито крайне слабо. Грабеж, убийство, война — их прямая врожденная потребность и поглощает все интересы.

Из тюркских племен Закавказья турки и туркмены работящи, честны и миролюбивы, каракалпахи уже более склонны к грабежам и убийствам.

Более или менее отуречившиеся греки отличаются всеми особенностями, свойственными греческой народности в Европе, но переняли от своих поработителей-турок мстительность; так, напр. храмовые праздники у них являются одновременно и днями мести, почему опасающиеся быть убитыми не идут на народные гульбища. Склонности к разбоям у них, однако, нет вовсе.

На Северном Кавказе кто не поражался суровым видом лезгинов, чеченцев, кабардинцев, черкесов, ингушей и т. д. Уже осанка, манеры, мимика, голос горцев указывают на основные черты их характера. Глядя на их лица, трудно себе представить, чтобы эти люди могли, напр., громко, весело смеяться. И, действительно, горцы поражают своей серьезностью; баловаться, играть, вообще шумно веселиться, к чему так склонны грузины, угрюмые сыны гор считают неприличным для взрослого занятия. Даже дети их не отличаются шаловливостью и смотрят мрачно исподлобья. Необходимость устраивать свою жизнь среди почти безлюдных скал в суровом климате, отстаивать свои родные горы от натиска соседей и разных завоевателей выработали веками в мужчинах воинственность, настойчивость, физическую крепость и силу индивидуальной воли, развили самолюбие, гордость, потребность отличаться удалью, веру в себя и пренебрежение к другим.

Горцы Дагестана — люди смышленые, способные к умственной работе, трезвые, с определенными сложившимися нравственными представлениями; чувство законности врождено в них, но их правовые понятия сильно отличаются от наших. Горцы чрезвычайно крепко придерживаются обычаев своих предков и старины глубокой, а также мусульманского права, заимствованного с юга. Им свойственны лукавость, вкрадчивость, корыстолюбие, жестокость и другие пороки при многих очень хороших качествах характера, напр., патриотизме, религиозности, гостеприимстве, внешнем приличии в поведении и пр. Судебные дела довольно однообразны и сводятся, главным образом, к убийствам из мести или в запальчивости. Настоящие разбои в Дагестане нечасты и ныне можно всюду проезжать без опасения быть ограбленным или убитым.

Ингуши, являясь самым разбойничьим племенем на Северном Кавказе, наводят страх на всю Терскую область. Храбрые и дерзкие до необычайности, они делают нападения среди белого дня не только на проезжих в поле, но даже на магазины в центральной части г. Владикавказа организованными бандами, причем по совершении ограбления или убийства умеют исчезать с поразительной быстротой. В ночную пору в городе, не говоря уже об окрестностях, опасно даже ходить; уже в 8 часов вечера закрываются все лавки. Чем труднее и рискованнее предприятие, тем больше оно манит ингуша, который испытывает, по-видимому, необычайно приятное чувство после каждой удачи.

Осетины имеют много общего с ингушами, но гостеприимны, вежливы, терпеливы, выносливы и, в общем, более нравственны. Воровство, грабеж и убийства у них, однако, довольно часты и объясняются историческим прошлым. Умственные способности осетин не только при сравнении с другими горцами, но вообще поразительно хорошие и многие оканчивают средне-учебные заведения, чего не наблюдается у черкесов, кабардинцев, абхазцев или ингушей.

Черкесы и кабардинцы воинственны, гостеприимны, имеют приличные манеры, уважают седину и гражданственность в туземном смысле слова. Вследствие вспыльчивости и мстительности, убийства у них так же часты, как у осетин, чеченцев и других горцев Северного Кавказа, но открытые разбои совершаются ими несравненно реже, чем ингушами. Как всех горцев их характеризует дух своеволия, стремления к независимости, упорное отстаивание своего мировоззрения.

У абхазцев мальчики часто воспитываются до 7 лет в чужой семье, чтобы матери не привили им излишней нежности чувства, слабоволия, робкости, а когда подростки возвращаются в родительский дом, им устраивают экзамен в стрельбе в присутствии приглашенных на торжество гостей (надо убить ласточку влет) и затем благословляют дедовской винтовкой. Если отец был убит, то сына посвящают в историю его смерти и вменяют ему в обязанность готовиться к кровомщению и исполнить адат, когда наступит совершеннолетие. Абхазцы, как все горцы, побеждены силой, но, в сущности, не покорены по сие время, многие инстинкты их подавлены, но не заглохли окончательно.

Что касается кочующих в предкавказских степях ногайцев, караногайцев и калмыков, то это — народ низкого нравственного уровня, но к убийствам не особенно склонный, а настоящими разбоями не занимается вовсе. Кумыки тоже совершенно не воинственны и оружия не любят. Антрополог И. Пантюхов, хорошо знакомый с туземцами Кавказа, характеризует их так: «В психическом отношении, несмотря на многоразличные местные влияния, кумыки сохраняют некоторые общие черты обитателей великой Скифии. Выражение лица их спокойное, задушевное, добродушное и даже благодушное. Они слабее реагируют на впечатления, чем жители юга, никогда не торопятся, двигаются медленно, держатся с достоинством. У них нет обусловленных темпераментом, голодом и фанатизмом, наклонностей к авантюризму, нет и равнодушия к жизненной обстановке, к грязи и неряшливости лезгин и других соседних народностей».

Запальчивость свойственна всему коренному населению как степному, так и нагорному. Однако у степняков Закавказья она выражена явственнее, чем в населении степей Предкавказья. Эта черта характера передается по наследству с таким упорством и постоянством, что ни школа, ни домашнее воспитание, ни строгость законов не могут сдерживать ее в должных границах, и множество убийств именно в ней берут свое начало. Невольно удивляешься, какого ничтожного повода иногда бывает достаточно, чтобы люди, только что сидевшие рядом за дружной беседой, вдруг схватились за кинжалы. Туземцы часто приходят в состоянии аффекта в полное беспамятство и тогда не разбирают, кого и за что убивают. Лишь по миновании такого приступа возбуждения туземец начинает подводить итоги содеянному и размышлять о том, кого и за что он убил. При такой легкой возбуждаемости людей неудивительно, когда то и дело читаешь в местных газетах, что сын убил отца или, наоборот, брат заколол кинжалом родного брата или мужа своей сестры. Кто вмешивается в схватку получает обыкновенно свою долю, и ссора между двумя лицами нередко кончается убийством нескольких, а случается и целый десяток мертвых тел устилает поле случайно возгоревшейся битвы. Возьмем пример: как-то однажды недалеко от Владикавказа некий чеченец получил при посторонних оплеуху от женщины — явление крайне редкое в туземной среде, так как за поведение жены отвечает муж, то пострадавший побежал в дом оскорбительницы его чести и наповал убил ее мужа. Брат последнего, схватив винтовку, побежал в дом убийцы и уложил на месте его сына. Началась между семьями перестрелка, давшая через несколько дней 8 человек убитых и много раненых. Или приведу для иллюстрации случайно подвернувшуюся мне газетную корреспонденцию, каких можно при желании собрать немало: «Из-за того, что два барана жителя сел. Гуро (хевсура) Тионетского уезда Тифлисской губ., не укарауленные мальчиками-пастухами, 6 июля 1902 г. перешли покормиться на землю сел. Шатилы, между жителями того и другого получилась ссора, перешедшая на другой день в вооруженную схватку, в результате чего со стороны шатильцев было убито 2 и ранено 14 человек, а со стороны гурийцев убито 7 и ранено 5».

Медленно думающие, нерешительные и добродушно-спокойные русские, расселившись сравнительно немногими поселками среди туземцев, даже таких головорезов, как татар, действуют несколько охлаждающим образом на горячий темперамент и быструю решимость представителей коренного населения Кавказа. Самый акт убийства у туземцев совершается быстрее, чем у русских.

Однажды в урочище Белый Ключ Тифлисского уезда в лесу татарин напал с обнаженным кинжалом на русского солдата-дровосека с целью отнять дрова; русский долго боролся с врагом, и когда, наконец, убедился, что не справится, он перекрестился, схватил с земли топор и наповал убил татарина. Грузин на месте русского поступил бы иначе: он сперва заколол бы врага, а потом принес бы Св. Георгию искупительную жертву за то, что тот даровал ему победу.

Обязанность быть всегда готовым к кровомщению передается у мусульман из поколения в поколение как священный обычай и закон. До выполнения того, к чему призывают совесть и общественные правовые представления, человек чувствует себя неудовлетворенным, подозрителен, боится намеков односельчан на отсутствие самолюбия, ходит скучный, задумчивый, рассеянный, как говориться, сам не свой. Замышляющий убийство отлично знает, что по Российским законам за такое преступление его присудят на каторгу, но потребность мести так велика, что он делается решительно неспособным противостоять фиксировавшейся в его сознании идеи и испытывает душевные муки, пока не выполнит то, что хочет и что инстинктивно требует его душа. Обвинение в трусости и отсутствие самолюбия для туземца самое тяжкое обвинение и ложится на всю его семью; человек не вытерпит, убьет того, кого считают необходимым убить и он, и родственники, или, как бывает иногда у татар, выселится в Закаспийскую область, или в Персию, или даже лишают себя жизни. В огромном большинстве случаев люди, совершившие убийство из мести, не представляют никаких таких признаков органического вырождения, которые обращали бы на себя особенное внимание при сравнении с непреступниками, психически совершенно здоровы и далеко не принадлежат к лицам наиболее запальчивым. Часто дегенеративным субъектом является тот из мусульман, которому чужды правовые представления его общества, его среды и который не унаследовал мстительного и горячего характера своих предков.

На Кавказе явление обычное, что отдельные семьи и даже целые деревни десятками лет враждуют между собой, и в таких случаях нет конца убийствам по очереди то на одной стороне кого-либо, то на другой. Кровная месть в том и заключается, что один из членов семьи убитого должен в свою очередь убить кого-нибудь из семьи убившего, причем не особенно важно кого, лишь бы то был взрослый мужчина, а не женщина или ребенок. Мусульмане нередко посылают предварительно сказать семье своего врага, что такой-то будет убит, дабы не лишать человека возможности принять меры к бегству или оказанию сопротивления. В некоторых местах, напр. в Дагестане, на это дается даже законный срок. Уже их этого видно, что о психопатии желающего совершить убийство из мести не может быть и речи. Принцип мести в менее видной форме существует и у христиан — армян, грузин, имеретин, греков, а также у придерживающихся собственно языческой веры хевсур, писавов, тушин, кистин и осетин, так что дело не только в исламе, хотя последний играет на Кавказе с давних времен видную роль в направлении общественной жизни. Мстительность, как особенность характера, во всяком случае, более древнего происхождения, чем учение Магомета и законы Турции и Персии; последние, распространившись на многие места Кавказа, только санкционировали наблюдавшееся в жизни явление, формулировали более точно в правовые нормы. Таким образом, многие, особенно мусульмане, проявляют мстительность не только в силу внутреннего влечения, исходящего из злой воли, но и как долг туземной морали, созданной и закрепленной в людях арабскими, персидскими и турецкими юристами и учеными.

С течением времени под давлением обстоятельств, месть стала несколько изменять свою внешнюю форму: вместо убийства начинают всё шире распространяться поджоги и, если принять во внимание, что пожаров от поджогов ныне доходит до 80 %, то можно себе представить, сколько убийств этим предотвращено, но это обстоятельство в то же время свидетельствует о крайней стойкости мести, как черты характера и юридического представления. Поджигатели, совершив свое гнусное дело, моментально исчезают. Их вполне удовлетворяет сознание, что они отомстили врагу своему истреблением его имущества. Потерпевшие обыкновенно догадываются или даже знают виновника, но молчат — довольные, что сохранили жизнь и счеты кончены.

Если вычислить общую цифру людей, погибающих в течение года от убийства на 100 000 населения по губерниям и областям, не считая умерших от ран впоследствии, сокрытых убийств, которых много в районах с мусульманским населением и на альпийских высотах во время кочевок, а также убийств новорожденных, то оказывается следующее: Ставропольская губ. дает 4,4, Кутаисская 11,3, Карская область 12,7, Кубанская 13,9, Тифлисская губ. 15,8, Терская область 18,2, Эриванская губ. 20,1, Черноморская 23,2, Дагестанская область 25,5, Бакинская губ. 35,2, Елисаветпольская, где убийства составляют 30 % всех преступлений, 54,1. В приведенном ряде цифр на одном конце находятся местности с преобладанием христианского населения, на другом — мусульманского. Из этого можно заключить, что на общее число убийств влияет чрезвычайно сильно исповедуемая религия. Круглым счетом убийц мусульман в 5 раз больше, чем христиан, причем они несколько реже принадлежат к суннитам (аджарцы, лазы, абхазцы, горцы Дагестана), чем к шиитам (татары, персияне и др.). Да и среди мусульман одного толка в разных местах, дело обстоит не одинаково; так, среди татар убийства наблюдаются много чаще, чем среди персиян, хотя оба племени шииты. Необходимо иметь также в виду, что разбои процветают главным образом в тех местах, где мусульмане не имеют мечетей и достаточного количества в мусульманском смысле развитых мулл, как напр., в татарском населении Джебраильского уезда Елисаветпольской губ., или Борчалинского уезда Тифлисской губ., или в Ингушском районе Терской области. Аджарцы Батумского округа Кутаисской губ. очень религиозны и убийств у них несравненно меньше, чем у крайне мало молящихся адербейджанских татар, но больше, чем у христиан названной губернии. При соприкосновении христианского населения с мусульманским некоторые утрачивают одну веру и не усваивают другой; для таких отщепенцев нет уже ничего святого на свете и они также дают немалый процент убийц, грабителей и воров. У мусульман убийства чаще сознательные и умышленные, чем в запальчивости, у христиан наоборот. На распространение убийств на Кавказе несомненно влияет и то, что муллы, эффенди и кадии (судьи) получают образование за пределами Закавказья не в духе, конечно, нашей цивилизации.

На Кавказе вследствие уже одной борьбы за существование населения разнородного этнологического состава чрезвычайно много убийств приходится на город. Совершаются убийства и тут в запальчивости или из мести, больше на базарах, чем в других местах, чаще в праздники, чем в будни. Из городов наиболее убийств дает относительно и абсолютно Баку (татары), за ним идет Владикавказ (ингуши), потом Тифлис (армяне и грузины) и т. д.

Чувство ревности влечет за собой чуть ли не половину всего числа совершаемых мусульманами преступлений, и в том числе убийства занимают первое место. Любовные похождения замужних караются у них большей частью смертью. Так как мусульман-алкоголиков сравнительно очень мало, а убийства из ревности очень часты, то в бреде ревности искать их причину не приходится. Конечно, тут имеет значение и оскорбленное самолюбие, и несоблюдение традиций. Относительная недостаточность в женщинах дает тоже лишний повод к ревности. У христианских племен ревностью объясняется тоже не малый процент убийств, но здесь алкоголь играет весьма часто выдающуюся роль. У туземцев Кавказа семейные ссоры являются вообще необычайно частым поводом к убийству. Вспыльчивый характер, быстрая решимость, самолюбие и врожденная привычка к личной расправе при постоянном нахождении при себе или в доме оружия, легко ведут к печальной развязке семейной ссоры.

Убийства с ограблением совершаются преимущественно татарами, ингушами и гурийцами. На грабеж, связанный с убийством, грузины, имеретины, армяне и, тем более, греки, идут много реже, причем армян наталкивает на этого рода преступления их необычайная алчность к деньгам и зависть к богатым. Среди грабителей-убийц картвельского происхождения попадаются люди зажиточные и даже сравнительно образованные; так в одном мне известном случае преступник получил образование почти полное в реальном училище, другой в семинарии. В числе лиц, сделавших недавно вооруженное нападение на Потийское казначейство среди белого дня, оказался один местный князь — гуриец, имевший каменный дом в Тифлисе и вообще не бедный. Самый грабеж является таким образом, для некоторых лиц как бы второстепенным делом, мотивом нападения служит иной раз просто врожденная потребность в ухальских выходках, рискованных предприятиях, страсть наводить ужас на людей. Грабители-разбойники при своих нападениях на жилища, хутора, церкви, экипажи, почту, поезда и пр. обыкновенно обнаруживают заботу о своей личной безопасности: одна часть банды грабит и убивает, другая предусмотрительно стережет поблизости. Конечно, экономические причины содействуют тому, что заглохшие было хищнические инстинкты при первом удобном случае всплывают наружу.

На Кавказе, как я уже сказал, убийства гораздо чаще среди мусульман, чем среди христиан, а между тем душевные и нервные болезни — наоборот. Самое разбойничье племя — адербейджанские и вообще закавказские татары, между тем именно среди них заболеваемость психозами и неврозами, сравнительно, напр., с грузинами и армянами мала. Душевные и нервные болезни наиболее распространены в Кутаисской губ., где население, наоборот, сравнительно мирное, что видно уже из вышеприведенных цифр, особенно, если исключить гурийцев и мусульман Батумского округа. Те местности, где множество помешанных, слабоумных, эпилептиков и дегенератов всякого рода, как напр., Горийский уезд Тифлисской губ., вовсе не выделяется количеством убийств, а в Боргалинском уезде той же губернии наблюдается как раз обратное явление: болезни нервной системы и психики редки, а убийства и разбои крайне часты… Наиболее невропатическое предрасположение наблюдается у сванетов, между тем разбоями они вовсе не занимаются, а убийства вообще у них вряд ли чаще, чем у грузин или армян; у ингушей наоборот — необычайная распространенность разбоев и всякого рода насилий при нервной системе очень устойчивой в отношении к заболеваниям и т. д.

В вопросе об убийствах на Кавказе, как стране виноделия, чрезвычайно важно уяснить себе этиологическое значение алкоголизма. О последнем я писал особо, и потому здесь в подробности вдаваться не стану. Скажу только, что в этом отношении нельзя не отметить прежде всего большей разницы между мусульманами и христианами: у первых число убийств в состоянии алкогольного опьянения сравнительно ничтожно, у последних необычайно велико и приходится таким образом на время выделки вина и водок. Темперамент туземцев таков, что если только поссорятся между собой собеседники несколько подвыпившие, то схватка и взаимные поранения почти неизбежны. Убийства в нетрезвом состоянии особенно часты у грузин и вообще племен картвельской группы христианского вероисповедания. Армяне почти не уступают им в этом, всё же злоупотребляя алкоголем несколько меньше, не так часто имеют повод убить кого-нибудь или самим быть израненным кем-либо в запальчивости. У мусульман гость или кунак (друг) — лицо священное, и ссора в доме задерживается сознанием долга всякого гражданина не нарушать обычаев предков, не осквернять убийством жилища; об этом не забывается даже за выпивкой. За смерть гостя обязан отомстить хозяин. Немалое число убийств у христиан (грузин, армян, гурийцев, имеретин и пр.) и подхристиан (осетин, хевсур, сванетов и др.) приходится на долю одержимых ясно выраженным бредом потаторов, нравственным извращением, патологическими эффектами, приступами автоматизма и другими формами душевных и нервных расстройств алкогольного происхождения, однако вывести процент отношения этих случаев к другим пока не представляется возможным.

Из душевных болезней, часто влекущих за собой убийство, заслуживает упоминания довольно распространенная преимущественно в городах паранойя с бредом преследования или бредом мести; мусульмане и без того подозрительны и мстительны, и лица даже только с параническим характером при данных бытоусловиях чрезвычайно опасны для общества. Из других психопатических состояний, делающих иногда убийство, следует назвать эпилепсию, имеющую на Кавказе, главным образом, среди христианского населения поразительно широкое распространение. Убийство под влиянием галлюцинаций, к которым туземцы, живущие в местных ущельях и в горах, склонны в общем более, чем степняки, не редки. Так как призрение душевнобольных на Кавказе поставлено чрезвычайно плохо, и сумасшедшие, проживая в семьях, свободно расхаживают по улицам и домам своих знакомых и родственников, то естественны и кровавые драмы, о которых в местной прессе сообщается чуть не еженедельно, и я бы мог привести массу случаев, не дошедших до печати. Нельзя не отметить того факта, что Кавказ вообще необычайно богат дегенератами всякого рода, причем среди племен картвельской группы и среди армян их особенно много. Хотя специальных исследований страны в этом направлении никем не производилось, но они наверное показали бы, что среди туземцев Закавказья дегенератов в психиатрическом и антропологическом смысле гораздо больше, чем хотя бы среди русских средней полосы Европейской России. Это обстоятельство, однако, еще не позволяет приписывать частоту убийств и разбоев на Кавказе распространенности дегенерации.

При диких суевериях и глубоком невежестве населения глухих деревень весьма естественно, что некоторый, правда сравнительно очень небольшой, процент убийств, выпадает на долю обвиняемых или только подозреваемых в напускании порчи на людей, в колдовстве, в сношениях с дьяволом и т. п. У писавов, напр., существует дикое поверье, что можно найти в лесу клад, если сделать из человеческого сала свечу, зажечь ее и ходить, пока она не сгорит; где свеча потухнет — там и надо рыть. В результате такого поверья в Писавии случались убийства жирных проезжих людей, которым вскрывали стенки живота, извлекали жир и т. д. В горах у писавов, хевсур, тушин, ингушей, чеченцев и др. наталкивают на убийства иногда гадальщицы, указывающие невежественной толпе мнимых врагов общества.

Среди убийц, заключенных в тюрьму, психозы и неврозы всякого рода довольно обычны, но тут необходимо принять во внимание, что туземцы очень плохо переносят лишение свободы, особенно одиночное заключение, во всяком случае хуже русских, и легче заболевают душевным расстройством. Кому не известно, как ловко, с какой неустрашимостью, с каким риском для жизни убегают из тюрем и с каторги кавказские разбойники? Тоска по родине и воле охватывает всё существо пленного преступника, и смерть ему не страшна. Отношение туземцев-преступников к смертной казни поразительно спокойное; многие присужденные к ней сами надевают себе петлю на шею с точным сознанием своей правоты. Надо сказать, что смертная казнь, широко практиковавшаяся на Кавказе в течение всего XIX столетия, вряд ли намного уменьшила общее число убийств и разбоев. Мне приходилось беседовать со многими кавказскими убийцами в городах Сибири и нашего Дальнего Востока: они казались мне замкнутыми в себя, не разговорчивыми относительно преступления, держались в одиночестве, занимались мелкой торговлей и мечтали возвратиться когда-нибудь в родные горы; ни малейшего раскаяния в совершенных преступлениях я в них заметить не мог. На расспросы о причинах убийства следовал с их стороны обыкновенно один ответ, одно оправдание себя: «у нас такой закон, такой адат, у вас другой».

Нигде не встречается так много случайных убийств, как на Кавказе. Туземцы, постоянно осматривая огнестрельное оружие или показывая его другим, или стреляя на охоте, свадьбе, при болезнях, родах, или при сумасшествии кого-либо с целью отогнания беспокоющих бесов и т. д., нередко нечаянно попадают в кого-нибудь из случайно подвернувшихся людей. Кулачные схватки и бои на дубинках, как национальная забава, иногда, правда редко, влекут за собой убийство по неосторожности. Убийства «по ошибке», напротив, очень распространены. Хотя туземцы стреляют прекрасно, всё же иногда попадают не в того, в кого метят, особенно, если дело происходит в сумерки или ночью.

Возраст убийц в огромном большинстве случаев не меньше 21 года и не больше 50 лет; преступники, не достигшие 17 лет, составляют исключение. Почтение к седине удерживает молодежь от насилия над стариками, а эти последние, в свою очередь, не имеют юношеского задора, редко вступают в ссору и уже потому не являются в качестве обвиняемых в убийстве. Если же требуется от них исполнение адата — отомстить врагу, то на это существуют сыновья. В свою очередь, детей убивают большей частью попутно, как опасных свидетелей содеянного ими в состоянии патологического аффекта или в припадке помешательства. Дети, особенно мальчики, являются вообще гордостью родителей, и только новорожденные вне брака делаются иногда жертвой насильственной смерти, но и тут процент убиваемых, сравнительно с таковым взрослых, самый ничтожный. Нередкое нахождение мертвых тел мальчиков 8–13 лет на окраинах Тифлиса, Баку и др. городов находит себе объяснение в изнасиловании и последующем убийстве мусульманами-педерастами.

На Кавказе на 1 убитую женщину приходится убитых мужчин в Ставропольской губ. 6,3, Терской области 9,3, Кутаисской губ. 9,9, Дагестане 10,2, Карской области 11,3, Бакинской губернии 11,5, Елисаветпольской 12,0, Эриванской 14,0, Тифлисской 15,0. Круглым счетом для всего населения мужчин убивается в 11 раз больше, чем женщин, причем наблюдается особенно сильное преобладание убийств мужчин у мусульман, гл. обр., благодаря распространению адата мести на этот пол. Большая разница в приведенных цифрах, в значительной степени зависит от численности в губернии или области мусульман, размеров губернского города, условий статистики и пр.

На Кавказе очень редко бывает, чтобы убийцами являлись женщины: у горцев — осетин, лезгин, хевсур, а также у мусульман вообще, они слишком порабощены и обезличены, и в житейских неурядицах ищут выхода скорее в самоубийстве. Еще 2–3 столетия назад девушек продавали на невольничьих рынках как товар, причем красивых, особенно мингрелок, гуриек и черкешенок персидские и турецкие скупщики живого товара увозили массами на свою родину. Ныне женщины пользуются относительной свободой у грузин, имеретин, гурийцев, мингрельцев, абхазцев и армян; у многих других племен адат молчания при старших, обязанность безличного послушания мужу и прислуживания ему, обычай прятать свое лицо от взоров мужчин и пр. накладывают на женщин печать забитости, приниженности и безволия. В старинных песнях, которые еще ныне поются, даже христианками, преобладают унылые мотивы; уже из этого можно заключить, что женщинам прежде жилось очень тяжело и радостей приходилось им переживать мало. В содержании песен проглядывает подчас, однако, не только покорность судьбе, но умение постоять за свою честь, свои интересы. Убийства, совершаемые женщинами, наблюдаются чаще у имеретин, гурийцев, мингрельцев и грузин, а особенно у русских на Северном Кавказе. Причинами у туземок являются месть, ревность, самооборона при увозе девушки, попытки изнасилования; у русских — пьянство мужа и пр. Туземная женщина очень мстительна и приходит в состояние аффекта так же легко, как и мужчина, а в гневе смелости у нее достаточно. Стоит вспомнить случай из времен присоединения Грузии к России, когда грузинская царица собственноручно кинжалом заколола нашего генерала.

На Кавказе огромное число судебно-медицинских вскрытий, можно сказать большинство, приходится производить по поводу смерти от кинжальных или огнестрельных ранений. Кинжал висит у каждого туземца за поясом, и человек оскорбленный или обобранный чем или кем-либо, первым делом хватается за него. В Аджарии у каждого мужчины имеются сбоку заряженный пистолет, за плечами винтовка, с этими оружиями он не расстается, куда бы ни шел, а гяуру (христианину) не дает до них дотронуться. В Дагестане вооружены даже горские евреи. Русские сектанты, немецкие колонисты и те привыкают к ношению оружия. Убийство из огнестрельного оружия совершается преимущественно мусульманами. В Бакинской и Елисаветпольской губерниях от него погибает людей вдвое больше, чем от кинжала, в Ставропольской губ., где туземный элемент составляет небольшой процент, наблюдается обратное: от холодного оружия погибает людей вдвое больше, чем от огнестрельного. Нельзя, между прочим, не упомянуть, что туземцами высоко ценятся кинжалы, которые уже омыты человеческой кровью; по суеверным воззрениям толпы, мстительное таким образом оружие придает хозяину его смелость, энергию, силу и счастье в бою. Любовь туземцев к оружию тоже врожденная и так велика, что многократные попытки администрации разоружить население некоторых мест, напр., Абхазии, Черкессии или Дагестана приводили лишь к усилению этой любви, перевооружению поселян оружием новейших образцов. Топор, нож, бритва, утюг, молоток и тому подобные орудия убийства употребляются гл. обр. русскими.

Убийства в запальчивости происходят обыкновенно около духанов, на свадьбах, в публичных домах, в увеселительных заведениях, на народных гульбищах в дни храмовых праздников, в бане и т. д., намеренные, напр., из мести, вне дома или на дому, особенно, когда жилище стоит в пустынном месте где-нибудь на окраине города или селения. Духаны служат зачастую притонами для убийц и разбойников. Содержатели этих заведений обыкновенно видели на своем веку немало преступников всякого рода, укрывали их и нередко сами носят на себе следы кинжальных ран. Они гордятся, когда могут указать на дверях, ставнях, стенах, пулевые пробоины и отверстия и передать подробности их происхождения, историю страшного события, причем сами они в рассказе почти всегда являются лицами едва не пострадавшими от нападения разбойников. Немало духанов открыто именуются разбойничьими, например, в Борчалинском уезде Тифлисской губ., и путнику, застигнутому в дороге спустившейся темнотой, жутко и не безопасно ночевать в таком подозрительном месте. Правда духаны лишь временная стоянка разбойников. Большинство их скрывается в селениях у кого-либо из своих родственников под видом мирных жителей. Некоторые живут зимой в аулах и деревнях у кунаков (друзей), летом бродят на кочевках, в диких ущельях и зарослях леса и всюду, где только удобно укрыться таким лицам. На Араксе ночным пристанищем для них является, напр., летом опустевшие земляные постройки и камышовые сараи ушедших в горы кочевников; на зиму опасные разбойники уходят в Персию.

С самого начала владычества русских на Кавказе и по сие время среди жертв убийства необычайный процент выпадает на лиц администрации от низших до высших чинов. Правда чаще всего погибают от пуль или кинжальных ран пристава, участковые или уездные начальники, однако, в список убитых нетрудно внести имена лиц, занимавших высокие должности. Убийства, направленные против лиц администрации, бывают всюду на Кавказе и совершаются лицами разной национальности, обыкновенно туземцами, инициаторами оказываются крайне часто армяне. В основе этих преступлений лежит, конечно, принцип мести, однако, не столько личной, сколько общественной. У армян убийцы нередко являются людьми наемными, причем на русской территории часто действуют турецко-подданные армяне, а турецкой — русско-подданные; впрочем, наем убийц бывает и у татар. При судебном процессе, возникшем несколько лет тому назад в Баку по поводу убийства судебного следователя С-ского, было раскрыто существование в городе целого бюро наемных убийц. Татары, ингуши, осетины, черкесы, абхазцы, кумыки и другие племена не занимаются политическими вопросами, не мечтают о получении прежней независимости, совершенно не помышляют о воссоздании княжества, ханства или чего-нибудь подобного. Только армяне открыто и тайно стремятся к политическому обновлению; иные льстят себя даже надеждой восстановить древнее армянское царство. Вот почему именно у этого племени так часто случаются убийства своих же единоплеменников за измену идеалу манаршенизма, т. е. соединения турецких, персидских и русских армян в одно автономное целое, — за невзнос богачами платы в существующий будто для этого заграницей особый «капитал» или иные тайные социальные кружки и организации.

В последнее десятилетие пробудилось народное самосознание у грузин, имеретин и гурийцев и стремление к самоуправлению, что вместе с экономическими неурядицами повлекло за собой увеличение политических убийств.

Небезопасной при данной обстановке является деятельность судебных следователей, на которых смотрят многие поселяне по своему невежеству как на элемент, вносящий дезорганизацию в исторически сложившиеся у них правовые представления. Судебная профессия сама по себе очень уважается туземцами, особенно мусульманами, как видно по их отношению к своим судьям из народа, решение которых остается безапелляционным. Надо сказать, что между местными вековыми обычаями и правовыми представлениями и нашими законами существует несомненно некоторый разлад, и нашим судьям приходится слишком часто невольно возмущать своими решениями и действиями народные массы. Повод к убийству может оказаться таким образом готовым. Кроме того, наши судьи, не владея туземными языками, составляют следствия по справкам и опросам, наведенным через полуграмотных переводчиков, зачастую взяточников и проходимцев всякого рода, и мало обращают внимание на чрезвычайную распространенность на Кавказе лжеобвинений из мести; быть может поэтому судьи делают часто, по слухам, ошибки в своих постановлениях и решениях, никем не разоблаченные. Дороговизна нашего суда для живущих вдали от городов тяжущихся и свидетелей, и канцелярская волокита с бесконечными справками по разным инстанциям, поселянам совершенно непонятными и кажущимися излишними, мешают его необходимой популярности. Кроме того, у поселян нет достаточной веры в знание судьями тех мелких дел, которые с сельской точки зрения чрезвычайно просты. При столкновении пришлого элемента с коренным населением края правыми, по народной молве, являются слишком часто не туземцами. Наконец, быстрота в делах, где туземцы являются обвиняемыми и медлительность, где они оказываются элементом страдающим, вызывает затаенное оскорбление, которое временами выливается в открытый протест с оружием в руках.

Случается, что судебные тяжбы, уже разобранные в нашем суде, переходят в руки разбойников, которые невежественными поселянами порой считаются более компетентными в судопроизводстве, справедливее и лучше осведомленными по части заветов предков и местных обычаев и законов. Этому особенно много способствует существующее, нередко действительно недостаточное, знакомство молодых юристов, приезжающих на Кавказ из Европейской России и впервые видящих туземный быт, с местными многообразными условиями жизни и намеренное, вероятно необходимое, игнорирование ими мусульманского права и тех законов грузинских царей и армянских правителей, которые по сие время сохранились в устном предании в недрах народа и применяются при самосуде. В результате наши судьи часто ненавистны толпе, особенно малокультурным поселянам, а многие разбойники вопреки ожиданию являются подчас народными любимцами, о них слагаются даже невозможные рассказы, их окружают ореолом славы, как защитников бедных от притеснителей, эксплуататоров и богачей. Народная фантазия не лишает разбойников сознания чести, порядочности и ума. В преданиях, легендах, известиях и сказках убийцам и разбойникам отводится иногда более почетная роль, чем настоящим судьям. Надо сказать, что многие крупные разбойники оказываются, в известном смысле, действительно носителями народной мудрости, они лучше обыкновенных мирных поселян знают, напр., предания старины глубокой, сказания, обычаи, нравы и прежние законы страны. Они властны в глазах толпы, беспощадны к изменникам общины, страшны своей местью, но с точки зрения поселян, во всяком случае, свои люди., а не пришлые покорители, которые менялись с каждым столетием. Нередко явному разбойнику, погибшему от пули, посланной за ним погони, односельчане ставят в знак признательности даже памятник. Таковые имеются, напр. в Горийском уезде, Тифлисской губернии.

Лица военные, особенно солдаты, делаются жертвами убийства гораздо чаще тогда, когда посылаются ловить разбойников или имеют столкновение с поселянами из-за леса, пастбищ и пр., словом затрагивают так или иначе старые порядки и привычки. Туземцы вообще уважают, чтят храбрость, даже жестокость, но не выносят трусости. Звание военного само по себе с их точки зрения привлекательно и почтительно. С другой стороны, нападение на военных по своим последствиям очень опасно, что разбойники знают по опыту.

На русско-персидской и русско-турецкой границах попытка контрабандистов улизнуть от таможенного налога необычайно часто заканчивается убийством, но это мало кого устрашает, и все привыкли к тому, что если наши пограничники пристрелят кого-либо из контрабандистов, то наоборот они или их мстительные родственники убьют кого-нибудь из наших солдат или офицеров. Необходимо иметь в виду, что причиной бесконечных перестрелок является не только контрабанда, но и постоянное общение жителей между собой в пограничных районах, вопреки существующим на этот счет узаконениям. Так многие персияне, адербейджанские татары, армяне и турки наших пограничных владений имеют родственников по ту сторону Аракса и вообще границ Русского Государства и наоборот. Жители, не признавая административных границ, ездят друг к другу по семейным делам, кто-нибудь из наших поселян приглашается, например, в гости или на свадьбу в Персию или Турцию; отказываться от приглашения, с туземной точки зрения нельзя, а 15 рублей платить всякий раз за проходной билет для бедного человека невозможно, и вот туземцы постоянно норовят пройти как-нибудь окольными тропами и камышами на ту сторону или оттуда к нам, и делаются в этот момент легко жертвой удачно пущенной пули. Наши пограничные поселяне, тем более турецкие или персидские, не владеют русским языком и хорошо не знают смысла оклика стражников. Стража же очень бдительна, не только по причине обилия контрабандистов, но и потому, что из Турции, особенно из северной Персии на русскую территорию часто переправляются разбойничьи банды в 20–30 и даже 100 человек, которым приходится давать потом настоящие сражения со многими ранеными и убитыми на той и другой стороне.

На Северном Кавказе огромное количество жертв убийства среди казачества является следствием хищнических наклонностей ингушей, то и дело подстреливающих солдат из мести или с целью отнятия соблазнительной для туземца винтовки.

На Кавказе случается сравнительно редко чтобы убили врача, а в Дагестане этого не бывает никогда. У мусульман, а они-то и являются наиболее опасными разбойниками, достаточно узнать, напр. по форме одежды, что перед ними врач или по местному «хаким», и его тогда наверное не тронут. Исключения, конечно, бывают, и я бы мог привести примеры, где жертвами делались врачи — в Тифлисе, Эривани, Пятигорске и нек. др. местах. Судебно-медицинская и канцелярская деятельность врачей, особенно последняя, с точки зрения невежественных поселян является фискальной, связана с изменой интересам местного общества и существует будто лишь в угоду начальству и в наказание поселянам.

Очень редко жертвами убийства делятся лица духовного звания — муллы, эффенди и христианские священники разных вероисповеданий. Известно немало случаев, где разбойники напав на проезжий омнибус или перекладную и встретив там лиц, которых по нравственным воззрениям преступников не только убивать, но и просто грабить не полагается, извинялись и пропускали дальше.

Итак, причины убийств и разбоев на Кавказе очень сложные и разнообразные. В общем, их можно подразделить на внутренние и внешние. Первые лежат в психоантропологической организации племен и народов, населяющих край, во врожденных особенностях характера отдельных индивидуумов, а также психических уклонениях и болезнях людей, вторые — в сложившихся веками условиях семейного и общественного быта, неодинаковых в разных местах, в экономическом положении страны, отсутствия образования и надлежащего воспитания, в господстве правовых представлений, созданных арабскими юристами и дополненных турецкими персами, столкновении на маленькой территории нескольких цивилизаций и т. д. Причины второй категории изучались с давних пор нашими юристами; по данному вопросу существует уже довольно обширная литература. О причинах первой категории этого сказать отнюдь нельзя. Богатейший материал по криминальной антропологии, какой содержит в своем населении Кавказ, пока пропадает для науки за отсутствием исследователей. Мы еще вовсе не имеем этнопсихологических исследований населения страны, недостаточно знакомы с нормально-антропологическими особенностями его и психологией жителей разных мест Кавказа, почему очень труден анализ кавказских убийств и разбоев с точки зрения ломброзовской школы криминальной антропологии. В увлечении некоторыми тенденциями современной криминальной антропологии легко преувеличить значение психопатологических факторов и оставить без надлежащей оценки психоантропологические. Что может быть верно для Италии, еще недоказательно и, во всяком случае, не доказано для русских владений, особенно такой пестрой в этнологическом и антропологическом отношениях страны, как Кавказ. Конечно, в ряде причин убийств и разбоев в крае некоторая доля приходится и на психопатологию, однако гораздо менее значительная, чем иной быть может полагает. С другой стороны невольно навязывается мысль, что этнопсихика со всеми ее внешними проявлениями меняется не так быстро как издаваемые законы, требования и правила, и многое преступное является в известной степени неизбежным следствием психоантропологической организации людей, передаваемой по наследству из поколения в поколение, из века в век. Какая бы раса ни явилась господствующей над населением Кавказа через 300 лет — славянская ли, тевтонская ли или монгольская — всё равно: многие черты характера, свойственные испокон веков аборигенам страны, считаются неизменившимися, хотя, конечно, всеобщее просвещение не может не смягчить к тому времени, ныне не в меру жестокие, нравы людей.