Русские женщины

Вячеслав Курицын Без имени

Феликсу повезло, его пригласили участвовать в коллективном писательском сборнике. В то время было модно издавать такие сборники на разные темы. «Живые писатели о мёртвых писателях», «Жуткие петербургские преступления глазами московских литераторов», «Щи, донасьен, штруделя: что мы любим. Кулинарные новеллы от лучших беллетристов». Сначала в такие сборники впрямь писали лучшие беллетристы, потом им надоело и стали звать всех подряд. Позвали и Феликса, который уже недурно зарекомендовал себя в блогах и публиковался в журналах. Нужно было написать рассказ об увлекательных приключениях русской либо белорусской женщины не старше 35 лет. Феликс воодушевлённо согласился.

Пуще возможности оказаться под одной обложкой с Лебеденко и Пифагорейским (некоторые знаменитости всё же вписались и в этот проект) Феликса воодушевил обещанный гонорар. Он был не то что прямо московским (о московских гонорарах по Невскому иной раз такие слухи ходили, что Феликс в них даже и не верил), но и решительно не петербургским. Петербургские гонорары Феликс иногда получал, но их хватало только угостить редактора в писательской рюмочной «Три пера», что в конце Литейного, рядом с той шавермой, где прошлым летом одну гостью города вырвало прямо на кассовый аппарат.

Вообще, запросы Феликса были скромны, питался он капустой, колбасой, яблоками, кашей, алкоголь затоваривал в «Грузе-200» на Сенной по бросовым ценам, курил «Царя Первого», детей и родителей не имел. В новых книгах не нуждался благодаря циклопической родовой библиотеке (одно время она Феликса даже кормила, но раритетов оказалось не слишком много), потребность в зрелищах удовлетворял на концертах и спектаклях товарищей, с женщинами сходился незатратными, из тусовки, и подумывал отсюда же, чтобы далеко не ходить, позаимствовать героиню для рассказа. Ему хватало на скромную, но честную жизнь арендной платы за комнату, которую Феликс сдавал одному молдавану.

Молдаван был вежливый, носил чистый костюм, шляпу. После стирки в ванной не развешивал, сушил у себя. На кухне появлялся урывками. Не чаще раза в неделю приводил одну (реже вторую) молдаванку в вуалетке, они там у него заводили патефон, но не смогли бы стать героинями рассказа для сборника, ибо не подходили по национальному пункту. В целом молдаван вёл себя ниже травы. Платил он довольно сдержанно, в смысле абсолютной суммы, только на самое необходимое, но прочие достоинства перекрывали. Ещё были свежи слухи, как на Пороховых один абстракционист сдал комнату северному кавказцу, тот три месяца платил очень бойко, но потом зарезал абстракциониста, его жену, детей, кузена, соседей, кошку и дворника, и ему за это присудили три года условно. Так что Феликс своим молдаваном дорожил и на судьбу не роптал. В расходах Феликс был аккуратен, долгов не делал и обещанным гонораром мог распоряжаться вольно.

Имело смысл обновить гардероб. Можно было приобрести новый подержанный велосипед или новый подержанный ноутбук. От вариантов разбегались глаза. Но попалась на глаза в интернете — по дороге на велосипедный сайт — реклама немецкой авиакомпании с феерическим зондерагеботом в Берлин и обратно. И Феликса словно вштырило. Цифры гонорара хватало на билет и на джинсы. Финская виза Феликсу, как и другим коренным петербуржцам, родившимся под знаком Девы и имеющим недвижимость на Песках, полагалась автоматически, а по ней в то время пускали в Германию. А у Феликса давно был приятный, но несколько абстрактный план съездить в Берлин в гости к Владу.

У Влада, бывшего обитателя Коломны (он жил когда-то в одном доме с тем безумным стариком, что в лунные зимние ночи вылезал в пижаме и в ластах на крышу, с подзорной трубой), в гостях в Берлине побывали уже и Руслан, и Спичкин, и Белоблинский дважды или трижды, а Феликс подозревал, что и Наташа Пряникова побывала, но только не говорит. Первые же трое рассказывали чудесное. Будто бы Влад каким-то образом стал обладателем амбара с дизайнерскими лампами; будто достался ему этот амбар от возлюбленной, популярной дизайнерши, таинственным образом покинувшей наш мир. Относительно направления движения дизайнерши слухи раздваивались: одни провожали её в обитель светлых теней, в кучерявые прозрачные, хотя и избыточно скоропостижные кущи, другие же настаивали на бесконечной бликующей лазури на одном из тех пейзажей, по пути к которым десять часов перелёта превращаются в тысячелетия. Далее концы сходились вновь: продавая по одной лампе в месяц, Влад может на вырученные деньги круглосуточно колесить по клубам, пожирая таблетки с марихуаной и угощая петербургских гостей. Феликс лично лицезрел в «Трёх перьях» Белоблинского, Руслана, Спичкина. Спустя недели после возвращения от Влада они хранили на лице идиотическую блуждающую улыбку, туманно приплясывали под звяк рюмочной посуды, а речь их состояла из коротких, с тупыми концами, обмылистых междометий. Что до Наташи Пряниковой, она, благодаря некоторой общей утрированной своей петербуржскости, примерно так вела себя всегда, и усиление амплитуды улыбки могло быть вызвано сезонными колебаниями. Но Белоблинский, Спичкин и Руслан явно находились в небывало продлённом наркотическом опьянении. Феликс, понимая умом, что злоупотребления часто идут рука об руку с деградацией, какими-то иными, менее ответственными пластами натуры ощущал некоторую зависть к товарищам.

Нет, мой герой вовсе не был жалким безвольным травокуром, который дня не может прожить без заветного косячка, а если зелье заканчивается, то в дождь, во вьюгу, посреди разливанного наводнения (когда фонари гаснут от ужаса, по городу тяжелозвонко шарашатся баснословные исполины, а молния взламывает твердь) упрямо стремится после полуночи в Купчино, во вьетнамское кафе на углу Гурьяновского и Кондратьевского, где желтолицый карлик с отрешённым, но всё же чуть брезгливым выражением лица протянет пачку пилюль, фаршированных пряным дурманом. О нет, он не был таким, отнюдь. Он мог поднюхать косяка в компании, но в целом однозначно предпочитал меланхолическому зависанию между словами и жестами бодрый, жгучий огонёк водки. Сам он косяка никогда не покупал и никакой специальной тяги к нему не испытывал. Собственно, с тех пор, как за употребление наркотиков стали отрубать руку, Феликсу ни разу не предложили и в компании: марихуана сравнялась по цене с чёрной икрой, и её апологеты естественным образом спустились в подполье.

«Но что запретный плод сладок, сказано ещё древними».

Эту фразу Феликс поставил в файл будущего рассказа про украинскую либо белорусскую женщину не старше 35 лет первой. Почему сочинитель, далёкий от наркотической проблематики, решил её ввести в рассказ, посвящённый совсем иному предмету? Дело в том, что примерно за месяц до получения сладкого заказа Феликс, перебирая книги, нашёл вдруг аккуратно сложенный вчетверо косяк с марихуаной. Он даже с ужасом оглянулся на дверь, чуть не упал со стремянки: вдруг сейчас дверь распахнётся, заглянет молдаван, увидит косяк и донесёт на Феликса в милицейское управление? До сих пор молдаван ни разу не открывал дверь Феликса не то что без стука, а вообще ни разу не открывал. Но о том, что у страха глаза велики, также известно с незапамятных времён.

Тот косяк — Феликс даже и успел позабыть о его существовании — подарила ему некогда Наташа Пряникова. Эта Наташа отличалась экстравагантностью, потому Феликс подарку удивился не слишком, только спрятал его в безопасное место (между «Зелёными облаками» Чарской и «Гребень, не бойся застрять» Лохвицкой) и совсем выпустил его из мыслей. Но после получения приглашения в сборник и расцветших в этой связи мыслях о Наташе Пряниковой как о потенциальном действующем лице Феликс по ассоциации добрался до фразы про запретный плод.

Он её вычеркнет из замысла в следующем абзаце, максимум через один, через два. Только вытащит из Брокгауза последнюю заначку или, если заначки нет (думаю, её нет), займёт деньги под скорый гонорар у Александра Николаевича. Вытащил или занял, купил на Апрашке джинсы (никогда не узнав, что в том же магазинчике на сорок минут раньше купила себе кепку некая — тридцати пяти лет невступно — Олимпиада Поспелова, в которой Феликс, кабы их маршруты пересеклись, обрёл бы столь родственную душу, что встреча могла развиться в выдающуюся любовь) и уже стоит в очереди на маршрутку в международный аэропорт Пулково. Он думает о Наташе Пряниковой. Не будет ли конкуренции со стороны других авторов сборника, если вставить Наташу в рассказ?

Наташа — ценная героиня. С одной стороны, конечно, многие наяды Сев. столицы имеют схожие с наташиными повадки. В компании она обычно молчит, загадочно улыбается и курит сигарету за сигаретой, а оставшись с вами наедине, начинает рассказывать о каких-то вип-пати в подвалах Михайловского театра, на которых якобы не редкость голая губернаторша, о миниатюрной субмарине, что базируется прямо под Летним садом и имеет оттуда люк в Фонтанку, и о частых визитах в Лхасу (притом что Наташу почти ежедневно можно видеть в «Трёх перьях»). Наедине с Наташей вы ей обычно поддакиваете, ибо, чего греха таить, её внешние данные в целом и вздымающаяся грудь в частности выходят в эти моменты в вашем сознании на передний план, и у вас нет никакой причины раздражать Наташу недоверием, хотя, конечно, вы понимаете, что россказни её — не больше чем россказни. С другой стороны, почти каждый из вас не задержится со свидетельством, что с Наташей и впрямь не всё просто. Когда после Марша Пробудившихся задержали Вику К., которой решительно нечего было делать в кутузке со своим больным сердцем, Наташа коротко позвонила кому-то прямо из Пале-Рояля, и Виталика мгновенно освободили. Наташины фотографии из Лхасы вдруг появлялись в «Прочтении». А Белоблинский по пьяни много раз клялся, что видел однажды, как Наташа Пряникова достала, сидючи в «Нереальной чашке», из сумочки пистолет, ловко разобрала его, протёрла детали платком с монограммой и стремительно собрала.

Словом, такая интересная героиня — будучи переименованной, например, в Роксану Коржикову — вполне могла возглавить рассказ. У здания автовокзала, парадоксально украшенного скульптурными изображениями скалапендр, орудовал напёрсточник: его весёлое ремесло долгое время сохло под колпаком, и теперь соскучившиеся зеваки наперебой пытались со счастьем. Кудлатая наливальщица кваса мелодично вращала педаль (три педали — маленькая кружка, пять педалей — большая), в такт педалям выстреливала изо рта наливальщицы бумажная свистуля. Роксана может работать в рассказе реализатором по наркотикам, она устроилась дилером крупного рок-фестиваля в Колпино, но злодеи подменили вагоны с наркотиками, и теперь её атакуют бандиты. При этом из-за строк мысли вставала как живая настоящая Наташа Пряникова (будто мчала за штурвалом прогулочного катера, глаза выпучены, в зубах ромашка), и Феликсу становилось её жалко. В следующую маршрутку он влезет. Приедет за полтора часа до вылета. Суетиться не станет, задуманное исполнит.

Писателю полезно предварительно поковыряться в том, что он рискует сделать предметом своего вдохновения. Феликс решительно мало понимал в наркотиках. В блогах он зарекомендовал себя ловкими описаниями собственного жизненного опыта. Блоги — это, конечно, не литература, в литературе уместно и нафантазировать, но всё же не хочется прослыть лохом в глазах знакомых наркоманов, да и незнакомых тоже. Эта тема не годится. Тут-то Феликс избавился от фразы про запретный плод, но я её подхвачу. Ведь именно найденный среди дамских романов выдохшийся косяк, соединившись со светлым образом Наташи Пряниковой и с байками о повадках Влада, подтолкнул Феликса к покупке билета в Берлин.

История, казалось бы, явила адову тучу примеров, как запретительные меры приводят к перпендикулярным результатам. Ещё свеж в памяти закон о кастрации гомосексуалистов. Как резко поголубели тогда в порыве протеста воинские части, территориальные сообщества, национальные диаспоры, трудовые коллективы! Пришлось возвращать в школьные программы «Введение в педерастию», и только тогда — по закону отрицания всего школьного — шквал поутих. То же и Феликс: он продолжал бы раз в год в Петербурге отлизывать от чужого косяка, не впадая — Бог бы дал так — в зависимость, но нет, бес противоречия гонит его в чужую столицу, где правит бал разложение, где он будет битый месяц моргенс, миттагс унд абендс вгонять в себя клизмы с марихуаной, и, как знать, не скрутит ли его жидкой десницею золотуха, не съедут ли шарики с роликами в заднюю дверь кегельбана.

Наташу Пряникову можно пригласить в рассказ на иную роль, без криминальных оттенков. На прогулочном кораблике она может вести экскурсии. «А здесь Александр Сергеевич позволял себе некоторые вольности». К экскурсоводше должны клеиться отпускники, возможны лирические сюжеты. Да ведь Наташа Пряникова в студенчестве и работала на каналах, Феликс просто забыл. Ничего, сейчас вспомнит. Должен вспомнить. Наташа Пряникова, вернее, лёгкий образ её, пунктирное очертание уплывает сквозь кружащийся пух в Спасский… не поздно окликнуть. Но навстречу пунктирному очертанию, навстречу и сквозь проносится из Спасского барышня в столь яркой блузе, что мгновенно переключает внимание на себя. Мелькают острые колени и локти, острый нос, барышня кричит на бегу в телефон «я уже в маршрутке, не улетай без меня» и, отпихнув Феликса, занимает последнее место в салоне: маршрутка мгновенно вздыбилась с места, будто словно — …у — …у и ждала.

Феликс вспомнил, что не далее как позавчера встретил в социальном интернете восторженный пост — …и — …й о том, что она летит по зондерангеботу в Берлин и взыскует попутчика. Читая пост, Феликс подумал, конечно, что — …а — …а летит по тому же самому зондерангеботу и, возможно, в том же самом самолёте. И вот, судя по содержанию телефонного звонка, попутчика либо попутчицу она себе обрела, а в самолёте, видимо, коль так спешит, улетала в предыдущем, покидающем Пулково на сорок минут раньше.

Это хорошо, что раньше. Феликс не горел желанием общаться с — ….й — …й. Пусть некогда он даже испытывал по отношению к — …е подобие эротического интереса. Да, костлява, как волк в зоопарке, да, востроноса, но пульсировала в ней — этого никто отрицать не станет — задорная женская жилка. Интерес, однако, мало того, что развития не получил, а даже сменился отчётливой неприязнью. На каком-то из этапов эскалации тоталитаризма в — …е — …й бурно расцвёл антитоталитаризм. Дня не проходило, чтобы — …а — …а не выступила с концертом в пользу прав человека. Социальный интернет её был переполнен негативными характеристиками мёртвого генералиссимуса Сталина, коего… — а и авторы комментариев к её дневничку наперебой нарекали обдрисным выползнем и колчерукой подтиркой. Феликс в целом разделял такую точку зрения на мёртвого генералиссимуса, но находил, что — …а — …а перебарщивает с амплитудой: скажем, тем знакомым, что по пусть даже и уважительной причине пропускали Марш Пробудившихся, она закатывала скандалы с метанием в лицо пластиковых стаканчиков. До поры Феликса это близко не касалось, он существовал с — …й в хоть и пересекающихся, но параллельных тусовках. Однако судьбе было угодно, чтобы весь прошлый год Феликс и — …а вместе работали над одним довольно-таки культурным проектом. И Феликс был поражён, насколько — …а необязательна в обещаниях, нелепа в инициативах и беспомощна в элементарных навыках. В итоге — …ы функции приходилось брать на себя другим; перевалив на товарища очередную проваленную обязанность, — …а гордо взмахивала рыжей гривой (это некоторое преувеличение: в рыжем окрасе Феликс увидел — …у сегодня впервые, естественный цвет её волос был поскромнее) и шла делать перепост очередного зверства властей, а поскольку в зверствах властей в ту эпоху недостатка не ощущалось, то — …а — …а круглосуточно могла гордо не оставлять боевого поста. Весной же, в день смерти генералиссимуса, произошёл настоящий скандал: Феликс позвонил — …е с вопросом, можно ли наконец увидеть давно созревший макет, и получил жестокую отповедь, что в такой святой день отвлекать порядочных людей от ликования может только продажный коллаборационист.

Феликс, как вы справедливо догадались, уже трясётся в маршрутке по колдобинам Международного проспекта, не может он вечно стоять в очереди. На лобовом стекле болтается кукла Фердыщенко, очень на него похожая. Сутулый, довольно бухой детина решительно обнял на заднем сиденье огромный чемодан. Из чёрной машины выбросили окурок, он ткнулся в окно маршрутки, дама, что там сидит, вздрагивает веером. Интересно, успела ли — …а — …а на самолёт? Нашла, значит, себе попутчика через социальный интернет. Знала ли она его раньше? Или прямо в интернете договорилась и летит теперь навстречу приключению? Приключению, гм. Предположим, что они незнакомы, то есть знакомы виртуально, испытывали друг к другу симпатию по фотографиям, и вот летят. Для экономии они сняли, конечно, номер на двоих в дешёвом хостеле, смутно предполагая возможность романтики. Или — …а нашла не попутчика, а попутчицу и вписалась жить в одном номере без задних мыслей, и они появятся уже там, среди ночи? Гм. «Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой», — пропел вдруг очень громко, все вздрогнули, сутулый с чемоданом и тут же захрапел. При таком раскладе напарнице можно атрибутировать белорусскую национальность, рассказ выйдет сразу и про русскую женщину, и про белорусскую, и, может быть, издательство заплатит двойной гонорар?

Про двойной гонорар Феликс, конечно, подумал в шутку. А вот какова доля шутки в идее про попутчицу-лесбиянку? В однополой любви Феликс понимал ещё меньше, чем в наркомании. Если от косяка он хотя бы несколько раз откусывал, то однополой любви не практиковал вовсе. Есть, конечно, видео, можно подсмотреть подробности по технологии, а духовная суть, говорят, одна и та же, что в однополой любви, что в двуполой. — …а — …а, кстати, и безо всякого рассказа похожа на лесбиянку: худая, стриженая, решительная и ненавидит мёртвого генералиссимуса. Но похожа — это ещё не является, во-первых. А во-вторых, тема, конечно, изрядно подобрыдла. Велика вероятность, что в сборнике будет много рассказов о любви белорусской трактористки к российской журналистке, российской акробатки к белорусской дрессировщице попугаев и т. д. и т. п. Нет! Нет, нет и нет!

На входе в Пулково очередь, люди с баулами и саквояжами нервно топочутся у рамки, а тридцатью метрами в сторону, у старого здания аэропорта, где сейчас администрация и ветслужба (Александр Николаевич однажды вывозил кота и рассказывал, что в ветслужбе работает негритянка-альбиноска), никого, пустые скамейки. На одну из них Феликс и сел, дабы осуществить задуманное. В чём оно состоит, жаждут узнать поскорее самые нетерпеливые из вас. Подождите буквально минуту. Феликс закуривает «Царя Первого», оглядывается по сторонам. В небе жужжат самолёты, в одном из них — …а — …а со свежим попутчиком, она у окна, он косится на её колени, видит впервые, надо как-то вообще примериться к разговору, притереться к общению, всё внове, интересно! Внимания на Феликса никто, естественно, не обращает, все спешат по своим делам, стрекочут по асфальту колёсики чемодана, прошёл летчик с гитарой, из ветслужбы выводят овечку (довольно нагло вращает башкой, рвётся с поводка), представителей органов правопорядка не видать.

Известно, что при мёртвом генералиссимусе и несколько десятилетий после него пересечение границы для нашего соотечественника не слишком отличалось от полёта в космос. Но в какой-то момент ощущение перехода в невесомость исчезло. Пространства подравнялись. С этой стороны выросло многое из того, что восхищало на других берегах. А многое из восхищавшего, будучи продегустированным, потеряло градус заманчивости. Некоторое время назад, однако, оно поползло вспять. Вновь запылали костры контрастов. Здесь наркоманам отрубали руку, там коноплю добавляли в детское шампанское. Здесь — под лозунгом укрепления национальных традиций — объявили десятилетний мораторий на ремонт дорог, там изобрели новое покрытие, от которого сквозь днище автомобиля в салон проникают пары удовольствия, пусть и чреватые разложением, но от этого не менее приятные.

И Феликс, не посещавший заграниц уже несколько лет, решил усилить мотив волшебного перемещения в Иной Свет. Он быстро достал из кармана и съел косяк. Дорога его в Берлин становилась брильянтовой. Таможенный и паспортный досмотр, анус-контроль — все эти докучливые процедуры превращались в визуальное приключение, в просмотр внутривенной фильмы. Синеблузый рабочий озарился золотозубой улыбкой, — кажется, он заметил, как взорвался во рту у Феликса сиреневый ромб косяка. Ужели заметил?! Нет, синеблузый уже удаляется неторопливой матросской развалочкой в сторону посёлка Клупово (которому и обязан своим названием аэропорт Пулково), покидает нашу сцену. Стеклянные двери на входе в новый аэропорт расслаиваются, как стрекозиные крылья. Два бутуза дискутируют за леденец. Вещи плывут в пасть контроль-машины, овца застряла в ленте копытом, зашлась. Одноглазая красавица подмигивает с рекламы мобильной связи.

А что же Феликс? Он таращит на мигающее табло вылетов, ищет среди списка разноплемённых столиц ту, в которую, собственно. Вот она. Требовательный наскок первого слога и лёгкий аут второго. Задержка на час. Она не смущает Феликса, он уже в полёте. Информационный голос сыплет цифрами, рейсами, в голове Феликса они складываются в мелодию. Уборщик с длинной косой проехал на запятках санитарного механизма, донёсся лёгкий запах водорода, водорослей, водопровода, Феликс тоже хотел заскочить на запятки, но сдержался, сделал это лишь мысленно. В руках у него ноутбук, он вот-вот выйдет через него в интернет: если вы там, то сможете встретиться прямо сейчас. Вещи Феликс уже сдал, регистрацию прошёл. Девушку на регистрации зовут Аксана (Аksana), русая коса, голубые глаза. Лицо столь тщательно залакировано, что невозможно сказать, красиво оно или просто залакировано. Про воздушных и околовоздушных девушек никогда не ясно, случаются ли в их жизни моменты без макияжа, без каблуков, без дежурной улыбки. Их дресс-код, говорят, охватывает даже цвет и фасон трусов (никаких клинышков, строгий прямоугольный покрой, телесные либо серые): да, чужой человек трусов не увидит, но цветочки или ажурчики отразятся в зрачках хозяйки. Что она делает вечерами, проштамповав шестьсот десять билетов во все концы света? Целенаправленно готовится к новому рабочему дню или позволяет себе факультативные развлечения? Отсасывает усатому пузану, отсчитывает сезоны сериалов, нянчит ляльку, украшает папильотками болонку Зизи? Или ложится после смены в картонную коробочку, здесь же, в Пулково, сщёлкивает глаза и не су-щест-ву-ет, пока каптёрщик не возродит к новой смене, нажав на секретную кнопку? «Имя ваше на талоне не пропечаталось, только фамилия», — сказала Аксана. «Вы, наверное, брали через такой-то сайт, у них там сбой, на экране всё в порядке, а потом не пропечатывается имя» — так ещё сказала она. «Но вы не волнуйтесь, все в курсе; если спросят на посадке, скажете просто, что не пропечаталось имя» — и так ещё сказала Аксана.

Паспортный как по маслу, таможенный без вопросов, а анус-контроль, оказывается, отменили, пока Феликс не летал, в пакете с законом о кастрации гомосексуалистов, и хорошо. Как чистенько тут, в нейтральной зоне, почти заграница! Волейболистки летят, команда, выстроились в очередь за магнитиками для холодильников. Индусы летят, двоюродным семейством, издалека, давно, судя по изгвазданности чалм. Будет ли женщина в рассказе до 35 лет символизировать собою Россию? — отчего нет! Россия — отличная штука, отчего её не символизировать. В социальном интернете пост от — …и — …й: «В Пулково беспредел, все рейсы задерживаются». Табло поддакивает: задерживаются пусть и не все, но предыдущий рейс в Берлин тоже, и, значит, — …а — …а тоже ещё где-то здесь, борется за своё счастье. Да вот она — шмыгнула из дьюти-фри, как спуганутая моль, вслед за длинноволосой личностью, половую принадлежность которой Феликс со спины определить затруднился. Похоже, всё-таки парень. Ты выделываешься, Феликс, не выделывайся. Парень, безусловно парень, и ты это видел, Феликс, но решил повыделываться. Обычный длинноволосый парень с набережной Карповки, из дома с приплюснутыми грифонами, где проживает и Олимпиада Поспелова, выращивает кактусы и даже получила в прошлом году значок на ярмарке «Балтийский суккулент». Филателисты летят, конгресс, ожесточённо обмениваются царицами и эндемиками прямо в зоне вылета, не могут остановиться.

Итак, парень. — …а — …а выиграла по зондерангеботу сверхдешёвый билет и полетела в Берлин с парнем из интернета. Феликс решил, что в реале они встречаются впервые, а поскольку это Феликса пригласили в сборник, мы с вами ему перечить не станем. Парень Машу до реала — по фото в сети ещё оценил положительно, и было бы странно иначе: до 35, довольно-таки русская, не кривая, опрятная. В Пулково он свою оценку лишь, так сказать, ратифицировал. И — …а — …а парня оценила — ура, ура! — положительно: волосы длинные, но не особо грязные, без видимых уродств, не матерится, на пол не сплёвывает. Дело на мази, дорогие составители сборника, с — …й — …й происходит замечательное приключение! Лишь бы парень не нажрался в дьюти-фри, не окарался на анус-контроле (ах да, его отменили, или переставить абзацы), не стал цапать острую коленку в полёте, дождался Берлина. Ах, такое прекрасное сочетание имени и фамилии «-…а — …а»! Вкрадчивая округлось, шелест, переходящий в уютный деревянный стук. Вставь в рассказ такие имя-фамилию, скажут, так в жизни не бывает, слишком литературно, избыточно совершенно. Мафиози летят: шеи-брёвна, соломенные шляпы, галстуки с крокодилами. Могли тусоваться в вип-зопе, но литература иной раз перебуторивает жизнь, да и в вип-зоне может случиться ремонт. Один мафиози сел на пол у стеклянной стены, снял ботинки, машет волосатыми ступнями отлетающим лайнерам. Другой осыпает этого розовыми лепестками. Овца удрала, несётся сквозь зону вылета молча, стиснув зубы: сшибла с ног уборщицу, вода из ведра грязная потекла. Сутулый из маршрутки размахивает красной этикеткой, поёт «Боли в печени, боли в почках…»

Синеблузый рабочий с золотыми зубами… батюшки! Ужель тот самый, что заметил на улице, как Феликс съел косяк?! Что он здесь делает? Следит за Феликсом? Донесёт сейчас в службу охраны, Феликсу сделают анализ мочой и отрубят за употребление руку! На влёте такой проблемы нет, можно сказать, что употребил за границей, это не возбраняется согласно дипломатическому соглашению. Но Феликс только летит ещё, отбояриться нечем, прощай, рука! Нет, померещилось. Это не синезубый, а длинноволосый: тот, что летит с — …й — …й. Выходит из туалета, на ходу застёгивая ширинку. Мог бы застегнуть в туалете. Хорошо, что — …а — …а не видит, это могло бы её отвратить — и прощай, рассказ. Можно перемотать пару частей… вот они уже в авиалайнере, длинноволосый и — …а — …а. Рассказывают друг другу, что очень боятся летать, но не по трусости, а в связи с тем, что аэрофобия — это не поэтическая метаметафора, а реальная подлинная болезнь, признанная таковой официально Интернациональной психологической службой (офис её недавно открылся на Итальянской, в одном здании с Музеем гигиены (куда недавно балбес-ухажёр пригласил пулковскую барышню Аксану, после чего получил справедливый отворот от ворот), там как раз раздают брошюры про аэрофобию (тем, кто находит у себя её признаки, невдомёк, что признана она всамделишным недугом исключительно из потребности психологов (процент коих продолжает расти даже в традиционных обществах) в развитии сферы своих услуг (пусть они и объясняют это иначе: стремлением идти навстречу (редактор едва не переправил на «на поводу») чаяниям клиента), и ещё более невдомёк им, какие у них ряхи серьёзные отрастают, когда порют они эдакую вот чушь (вовсе не обязательно поправлять на «ерунду», но с её помощи родилось длинношеее препинание))). Седобородый всклокоченный берендей развернул средь людского потока толстую тетрадь и вносит туда большим карандашом цветные цифры. Мафиози заигрывает с волейболисткой, она показывает ему магнитик, он ей — золотые котлы, сутулый захрапел в кресле у нефтяного ларька, рискуя проворонить рейс, овца обдристалась.

Вот они уже прилетели, — …а — …а с попутчиком в Берлин: Феликс обгоняет события у себя в голове, что в рамках литературы допустимо. Сели в аэропорту в трамвай, доехали мимо костёла до хостела. Чем ближе к нужной остановке, тем громче и чаще говорил длинноволосый, играя уверенность, естественность, словно ему не привыкать заселяться в один номер с барышнями из социального интернета на первый же день знакомства в реале. Крохотная комнатка, в мансарде, потолок скошен, в этой части комнатки даже и не встать в полный рост, но кровати две, и это, пожалуй, хорошо, а то сразу пришлось бы обменяться выразительными взглядами и потупить глаза. Или, напротив, дерзко в них зыркнуть? В номере, короче, смутились, молча и быстро рассовали по углам вещи, переоделись, сходили в душ на этаже (-…а — …ова подробно, женщине до 35 лет в таких делах суета противопоказана, волосатый так, слегка полотенцем обтёрся). Они, кстати, вон, чапают уже на посадку. И Феликсов рейс не задерживается более, тоже приглашают, на такой-то выход. Бутылку красной этикетки, конечно, Владу взять из приличия надо. Проход между стеллажами в дьюти-фри засыпан чумазыми чалмами, большеглазая девочка выразительно жуёт собственный палец, клоун в витрине потерял что-то, шарит по карманам, словно чешется, катится по диагонали арбуз, мельтешит алым вырванем.

Настоящее имя, увы, — …и — …й в рассказе оставить нельзя. Нет, Феликс, конечно, выведет её с симпатией, — …у-то — …у, без той сатиры, что окрашивает — …н образ в жизни и в феликсовой душе. Искусство, как неоднократно указывал Феликсу за чайником вина Александр Николаевич, есть зона добра. На входе в Рай (который Феликсу иногда снится в виде Нарвских ворот) художнику простятся погрешности против грамматики, но этический фильтр там растянут в полный размер, поперёк игольного ушка (в то время как гражданскому, не утомлённому жужжанием Аполлона пассажиру нравственные промахи, напротив, скостят). Симпатии Феликсу не жалко для — …и — …й, отнюдь, но он собрался дать её барышней в некотором определённом смысле несколько недоудовлетворённой (да, дорогой читатель, она готова распахнуться — как книжка, как сборник лирических пьесок — перед длинноволосым в первую же берлинскую ночь, если он проявит днём и вечером достаточно такта и опрятности). Феликс, конечно, понимал, что большинство рассказов сборника про русских и белорусских женщина до 35 лет будет основано на мотиве именно этого рода некоторой недоудовлетворённости и иностранный критик, ежели таковой сборником заинтересуется, невольно сделает грустный, но справедливый вывод… оставим! Так или иначе, будучи выведенной под реальным именем, — …а — …а будет оскорблена фактом вторжения в своё интимное пространство, а оскорблять Феликс, будучи отечественным литератором, то есть персоной по определению возвышенной, никого не хотел. Назвать героиню иначе, но структурно похоже? Ася Птицына? Подошло бы, но видно, что пародия, издёвка. Катя Кокова? По признаку округлости имени, его звучности — неплохо, но явный вычур. «Катя Кокова» — какой-то серебряный, прости господи, век. Галя Гусева? Простовато. Зося Зайцева? Искусственно. Варя Волкова? Тускловато. Юля Мухина? Хорошо, но такая есть, кажется, поэтесса в Озерках, Юля Мухина, будет путаница. Что же делать? Идти на посадку.

Мимо храпящего сутулого певца, мимо витрин с бижутерией, мимо привязанной толстым ремнём к балясине грустной овцы. Флаг почему-то Всеволожского района реет под ребристым потолком, оторвался от чего-то и куда-то летит, но никто внимания не обращает. Волейболистка бреет ступню мафиози, магнитик прикрепила пока на спинку кресла, не забыла бы. Чернокудрая, обильно намакияженная путница тревожно всматривается вперёд, и вдруг лицо её озаряется светом, вспыхивает изнутри, глаза лучатся прямо-таки… что она увидала вдруг? Будто обитатель необитаемого острова уже не сомневается, что корабль повернул к нему, уже шлюпку спускают на воду… Что же там?! Это выплывает к ней из глубин буфета на розовой тарелочке шоколадно-вишнёвый кейк. Парню что, он взял да вдвинул, и дальше хоть не загорай, а для женщины до 35 лет это какое-никакое, а нравственное решение: романтика на первом свидании. Ходит — …а — …а по Берлину со своим новым знакомцем, преисполненная противоречивых чувств. Тут и красотам радуйся, и линию поведения выдержи, и за опрятностью парня наблюдай. Вот юбка излишне подзадралась. В средней ситуации — …а — …а инстинктивно её одёрнула бы. А у него на глазах одёрнешь — он сочтёт, что не хочет, чтобы глазел, что вообще ничего такого не хочет, и не станет вечером приставать. Он ведь так-то, похоже, скромный, даже и робкий. Дилемма. Вот аптека — не намекнуть ли? И как намекнуть? С одной стороны, это зона ответственности самца (у — …и — …й именно такое слово в голове проскочило, мало что грубое, да ещё вовсе для неё новое; это она так от волнения подумала да от восхищения импрессионистическим видом старинного парка со статуей, напоминающего заросли вокруг Лавры). Не взял с собой — ну и сам дурак. С другой стороны, что же тогда делать? Не только он в дураках будет, но и сама — в дурах. Сама не купила, внутренне (с некоторым даже элементом возмущения) перевалила эту обязанность на самца, а если и он не взял? Самой надо было брать! Вдруг у него нету! Не спросишь же так впрямую! — …а — …а девушка утончённая, посещала греко-латинский гимназиум на канале писателя Грибоедова! Снова дилемма. Большой собор, тёмный золотой купол, красные кленовые листья вокруг купола завиваются, как ведьмы на Первое мая. Купол Феликс взял от Казанского (в Берлине он не бывал), красные листья — авансом у будущей осени, для изысканности. Вот шли по широкой, типа Марсова поля, улице, навстречу пёрла толпа нерусских (в смысле, не немецких, турецких типа) подростков, парень — …у — …у слегка за плечо приобнял, чтобы её не толканули, но как понять, в порядке общего джентльменства приобнял или с оттенками заигрывания? — тут, может, и не дилемма, но вопрос. Ох и трудно незамужней женщине в России до 35 лет, даже если и симпатична, и готова к приключению, даже если она и в Берлине!

Посадка горит на табло, но реально не производится, люди толпятся, волейболистки на этот рейс оказались, тренируются, шпыняют мяч, заядлые, вечером ответственный матч. Чернокудрая слизывает с губ коричневое, вишнёвое. Смутно знакомый со спины человек… не молдован ли домашний, нацепил зачем-то синюю блузу? Не может быть, конечно. У Александра Николаевича есть роман «Орландина из Кронштадта», там она приезжает на Невский на шопинг и видит в Пассаже, как два хорошо одетых господина в гамашах грязно ругаются, мечут друг в друга перчатки, слюну, один сбил с другого очки и раздавил ногой. Это Александр Николаевич вывел себя и Андрея Георгиевича. Смысл в том, что героиня романа встречает вживе своего автора. Так и Феликс может встретить в Берлине — …у — …у и её хахаля. Большой парк странной конфигурации, с перепадами высот, с отрезком рельсов, заросших цветами. — …а — …а с длинноволосым целуются у цветника. Тема, кстати. Сто́ит — …е в середине дня его поцеловать на мосту или под липовой сенью… Он ведь отзовётся на поцелуй, он ведь не лох из Автово (где прошлым летом сбежала из цирка обезьяна и её нашли потом уже в виде чучела в антикварном магазине на Большой Морской), чтобы не отозваться. Тогда всё будет меж ними ясно, они спокойно догуляют день, уже не мучаясь в дилеммах, а полноправно предвкушая… тогда, кстати, можно и тему аптеки без стеснения обсудить. Ну или пусть он поцелует — …у — …у! Пусть же поцелует, он же парень, почему она должна брать инициативу на себя, подобно героиням большинства историй про русскую либо белорусскую женщину до 35 лет! Феликс слышал, кстати, как пьяная Лебеденко быковала в «Трёх перьях»: де, пишет в сборник рассказ с сорокалетней героиней украинской национальности, поперёк всех условий, и пусть составители попробуют пикнуть. Узнают ли Феликс и — …а — …а друг друга в берлинском парке? Да, узнают. Но подадут ли соответствующий вид? — а это вот неизвестно.

Жизнь вроде простая хрень, а много в ней неизвестного, как и в литературе. Вот Феликс с третьего раза дотумкал, что это именно его фамилию искательно произносит с небес (пардон, пока из-под пулковских сводов) информационное сопрано. Да вот и официальное лицо в униформе, нашло наконец Феликса, просит посадочный талон. «Не пропечаталось», — вспоминает Феликс. Лицо кивает, просит следовать за собой. Кто же о чём думает в эту минуту? Верховный автор, отвечающий за уравновешенность объёмов и грузов, отмечает, что рассказ прикатил к своему, если они у рассказов бывают, оргазму, что требуется ещё несколько небольших десятков слов, не очень важно, каких именно, и занавес падёт. Гонорар, кстати, можно было пустить на новую сантехнику, давно и откровенно пора с ней разобраться, почему это в первых абзацах в голову не пришло. У холодного крана давно вылетел шпендель, и, чтобы кран фурычил, шпендель надо перед каждым юзанием подкручивать отвёрткой, что неудобно, а недавно отвёртка закатилась, искать было некогда, и Феликс убежал из дому неумытым, а унитаз вообще по всем швам течёт. И слышал Феликс однажды, как взвизгнула слегка в ванной молдаванка, обожглась, не справившись с краном. Блестящая мысль новая сантехника, и, как это принято, приходит она задним числом. Жаль? Искренне жаль!

Номинальный автор в моём лице признаётся читателю, что и сам не знает, куда влечёт Феликса лицо в униформе. Или у него просто уточнят, на том ли сайте, где всегда не пропечатывается имя, он покупал билет, и пожелают счастливого полёта, или у него возьмут анализ мочой, найдут там следы наркотиков, и прощай, рука. Можно, впрочем, по желанию клиента заменить отсекновение длани шестью годами каторги, но Феликс пока не готов решать эту проблему, ибо не знает ещё даже, есть ли она вообще, эта проблема. В строгие минуты организм частенько ведёт себя хладнокровнее личности: Феликс не подскакивает, не семенит, не бьётся в истерике… хотя бы пока ему удаётся сохранить внешнее достоинство, и дай бог так. Он будто бы даже спокоен, на дно души его легло ледяное зеркало, которое одно только и может быть опорой, если твоё имя затуманится казённым номером, арестантской цифрой. А Феликс, как автор третьего уровня, решает в это мгновение, что день — …и — …й закончится обломом, длинноволосый ей не приставит. Окажется гомосексуалистом? — нет, эта тема была отвергнута уже очень давно, мотивы пошли по кругу, пора сворачиваться. Просто не станет. Она не поцелует, а он сам не решится. Бывают же совсем робкие, патологически, а барышня в русском космосе вроде как первой начинать не должна. Или у него в Автово — на том известном углу, где перед самой отменой крепостного права назло природе расцвела в январе сирень, — живёт подруга, которая его во всех смыслах удовлетворяет, и он даже в отдалённом виду не имел возможности секса, а лишь экономил на жилье. Или он вообще с этим делом не дружит, случаются такие парни на просторах природы. Или он подослан органами к — …е — …й как к антисталинистке в рамках программы морального давления на антисталинистов. Или просто не возбудит его — …а — …а, так же бывает, даже если барышня до 35 лет и не кривая. По-разному бывает, как только не бывает, да.