Русский апокалипсис. Фантастический репортаж из 2000 года

1

Потом было множество гаданий о том, как Лужкову удалось переиграть Ельцина. Все, кто могли быть причастными к перевороту, глухо молчали. Но, как всегда, начали происходить протечки в верхах. Примерно через неделю после образования Временного исполнительного комитета по редакциям стала ходить магнитофонная пленка с записью якобы секретных переговоров первого заместителя московского мэра Шканцева с представителями Народного правительства, имевших место еще в конце июля. Публиковать этот материал, конечно, никто не стал. Кому из главных редакторов охота жертвовать карьерой! Да и актуальность он уже к тому времени потерял. Потом он вышел в «Южном крае» со злобными комментариями в адрес «провокатора и предателя Лужкова». Потом, после назначения правительства и разгрома похода на Москву стали вырисовываться действующие лица и тайные пружины заговора. Стало известно о беседе Лужкова с директором Федеральной службы безопасности Ватрушиным, которая состоялась в конце августа на базе отдыха московской мэрии в Лесном Городке, и как водится, записывалась обеими сторонами. Куски записи тоже попали в редакцию и, конечно, тоже не публиковались. Я их соединил вместе.

Запись сначала очень качественная, а к концу становится гораздо хуже. В некоторых местах имеются купюры, но тут уж ничего не поделаешь, привожу все как есть.

Сначала идут слова приветствий, потом ничего не значащие фразы о семье, потом Лужков спрашивает:

— С чем вы ко мне, Владимир Федорович?

— Спасибо, Юрий Михайлович, за согласие на встречу. Возник очень существенный вопрос по нашей линии. Ваш заместитель Шканцев ездил неделю назад в Курск и встречался там с министром земледелия Народного правительства Зюганова Борщевским Б. Ф.

— Ну да! — удивленно сказал Лужков. — А что здесь по вашей линии? Шканцев договаривался о поставках продовольствия на зиму причем не только в Москву, но и в Сибирь, и на Урал. Не очень-то у него получилось, но тут уж не его вина. У них ведь там весна и лето были засушливые, перспективы на урожай плохие… Да ладно, а при чем здесь Ваше ведомство? Об этом и так все газеты написали.

— Прошу Вас, Юрий Михайлович, поймите меня правильно. Дело в том, что эти контакты, даже если они технического, как вы говорите, характера, могут вызвать нежелательные последствия. Дело в том, что президент сомневается в вашей лояльности.

— Чушь! — сказал Лужков. — Вы имеете в виду эту газетку, «Южный край»? Так это провокация. Я ее однозначно отмел.

— Не только газетка. В истории с ОРТ вы поступили неосторожно и даже вызывающе. Да и в том, что касается переговоров, все не так просто. По нашим каналам получена другая информация. Что Шканцев обсуждал не только поставки продовольствия, но и политические вопросы…

— Послушайте! — почувствовалось, что Лужков начинает сердиться. — Что вы мне мозги накручиваете! Какие такие политические вопросы! У меня все вопросы политические! Что у вас за информация? Покажите. А то ходите вокруг да около, какие-то загадки загадываете. И при чем здесь президент?

— Сейчас вы сами услышите. У меня пленка. И давайте разговаривать без нервов. Я ведь не пугать вас пришел, а для серьезного разговора, который может иметь большие последствия. Сейчас мы послушаем пленку, и вы сами поймете, что я имел в виду.

— Что-то я не уверен, что буду слушать эту пленку, — сказал Лужков. — Вы ведете себя вызывающе. Я вообще не хочу с вами разговаривать.

— Как хотите… — прямо по голосу чувствовалось, как Ватрушин пожимает плечами. А его малоподвижное лицо легко можно было вообразить. — Тогда я буду вынужден прямо передать пленку президенту.

— Теперь вы мне угрожаете, — констатировал Лужков. — Думаю, вы поступаете неразумно. Что на пленке?

— Здесь запись некоторых моментов переговоров Шканцева с Борщевским в Курске на прошлой неделе.

— Что же, давайте немного послушаем. Это занятно. Мне интересно, насколько точно мои подчиненные меня информируют…

После некоторой паузы (очевидно, устанавливался магнитофон) опять зазвучали голоса — пошла пленка. Слышимость стала хуже и встречаются провалы по звуку. Для удобства понимания разговора при расшифровке записи реплики Шканцева были обозначены буквой Ш., Борщевского — буквой Б.

«Ш.: …Теперь другой вопрос. Юрий Михайлович сказал, что он считает положение крайне нестабильным. Все может измениться в любую минуту. У президента очень плохо со здоровьем, кто знает, что с ним произойдет завтра. Надо быть готовыми к возникновению такой ситуации.

Б.: У вас есть конкретные предложения?

Ш.: Я не уполномочен делать конкретные предложения. Но мы могли бы сейчас обменяться мнениями и выработать какую-то общую позицию, которую могли бы доложить нашему руководству.

Б.: Наша позиция проста: Россия едина и неделима. И вы это отлично знаете. В этом вопросе наше правительство на компромиссы не пойдет. Если вы это условие принимаете, дальше все обсуждаемо.

Ш.: Это несомненно. Делить страну мы не собираемся. И так все на волоске висит… Тут другое. Я хочу опять подчеркнуть, что президент сейчас — единственная сила, разделяющая Россию на два лагеря. Когда он уйдет, надо будет объединить и укреплять страну. А мы к этому все еще не готовы. Поэтому я хочу сказать, что надо посмотреть в будущее и обсудить наши возможности и интересы.

Б.: Если вы так ставите вопрос, я могу донести ваше желание до Геннадия Андреевича. Давайте так: я позвоню вам сюда в гостиницу, и, если он даст добро, мы продолжим разговор.

Пленка остановилась. Некоторое время стояла пауза. Потом голос Лужкова произнес:

— Н-ну, не вижу здесь никакой особой крамолы… Конечно, Валерий Викулович увлекся, я его на такие разговоры не уполномочивал… Здесь он не прав. Допустил самодеятельность. Придется наказать.

— Это еще не все. Юрий Михайлович, — сказал Ватрушин. — Они действительно продолжили разговор, и мы даже не знаем, где. Шканцев покинул гостиницу незаметно.

Последовал новый щелчок клавиши, и вновь раздались голоса с магнитофонной пленки.

Б.: Я разговаривал с Геннадием Андреевичем. Он разделяет ваше мнение, что Ельцин сейчас — главная угроза России и единственное препятствие к ее объединению.

Ш.: Я не говорил «угроза». И я с этим не согласен.

Б.: Но вы сказали, что он — главное препятствие на пути объединения страны?

Ш.: Да.

Б.: Мы вот что хотели бы знать: это ваше личное мнение или Юрий Михайлович его разделяет?

Ш.: Да как вам сказать… Я не могу быть уверенным…

Б.: Как вы понимаете, я задаю этот вопрос не из простого любопытства. Мы хотели бы знать, идет ли речь сейчас о личном, ни к чему не обязывающем разговоре… который, впрочем, тоже важен и интересен… или мы можем говорить… ответственно.

Ш.: Мы можем говорить ответственно.

Б.: Тогда я хочу спросить о ваших интересах. Как вы видите конечную цель. Страна объединяется. Отлично. Каковы ваши… э… запросы?

Ш.: Это должно обсуждаться. Но в принципе мы не возражали бы вернуться к ситуации после первого тура президентских выборов, то есть до введения чрезвычайного положения. Включая все договоренности, которые тогда были достигнуты, в том числе исключительное право на формирование правительства.

Б.: Это вполне приемлемое условие. Геннадий Андреевич это поддержит. Но, чтобы все это осуществилось, как вы понимаете… Ясно, что для этого должен уйти Ельцин.

Ш.: Я согласен.

Б.: Именно вы, в Москве, должны это сделать. В конце концов, у него ведь действительно плохое здоровье. Можно ведь… как это сказать… ускорить процесс.

Ш.: Нет, физическое устранение исключено. Во-первых, это неосуществимо. Во-вторых, Юрий Михайлович никогда на это не пойдет.

Б.: Что же, он хочет и рыбку съесть…?

Ш.: Не будьте вульгарным. Есть же другие пути.

Б.: Тогда остается вооруженный путь. Скажем, мы начинаем военные действия, связываем войска, а в нужный момент вы выступаете внутри, в Москве. Здесь много вопросов, речь идет о координации. Проработаем все хорошо с военными и особых проблем не возникнет.

Ш.: Проблемы как раз будут. И много проблем. Это крайний вариант. В принципе он возможен, но лучше этого избежать. Это война, бедствия. Ее нелегко будет завершить. Кроме того, многие военные сохраняют верность президенту. Кроме того, неизвестно, на чьей стороне окажется успех. Не надо недооценивать наши военные возможности… Мы подумываем о другом варианте — компромиссном…

2

Здесь на пленке вновь раздался голос Лужкова:

— Выключите!

Щелкнула клавиша.

— Да, — сказал Лужков. — Горько. Трудно это принять. Когда думаешь о том, что человек, с которым работал годами… Но вы меня убедили: Шканцев — предатель. Давайте думать, что с ним делать.

— Может быть дослушаем, Юрий Михайлович, — ответил Ватрушин. — Там осталось немного, но очень интересные технические детали.

Зажужжал магнитофон, Ватрушин отмотал пленку назад.

Ш.: …Мы подумываем о другом варианте — компромиссном. Чтобы совместить наши и ваши возможности. Тогда мы достигли бы желаемого без кровопролития и жертв. Надо еще учитывать, что Россия — демократическая страна. Мы не в Африке и не можем позволить себе политические убийства, восстания и прочие подобные вещи. Нам предстоит сотрудничать и далее с демократическими странами. Нам не нужна изоляция. Поэтому все должно произойти цивилизованным путем.

Б.: Это как же?

В голосе Борщевского на пленке слышалась даже некоторая ирония.

Ш.: План комплексный, он должен привести к устранению Ельцина по возможности демократическим путем и без жертв. Надо задействовать и наши, и ваши ресурсы.

Необходимая предпосылка — создание негативного фона общественного мнения. Президент и так не пользуется особой популярностью в народе. Но когда доходит до выбора, он покоряет многих своим размахом и непредсказуемостью. Так вот, мы должны продемонстрировать, что президент одряхлел, его непредсказуемость — в прошлом, и все, что он в состоянии делать и делает, идет в ущерб России.

Б.: А если конкретнее?

Ш.: Если конкретнее, он полностью утратил самостоятельность, окончательно пошел на сговор с Америкой и НАТО и за возможность оставаться у власти расплачивается Россией, ее территорией, ее независимостью. Это должно стать очевидным. Это должны однозначно осознать все — и народ, и, главное, военное руководство. Должен сказать, что мы уже работаем в этом направлении и результаты есть.

Б.: Вы имеете в виду эту пресс-конференцию, где вас так похвалил натовский генерал? У нас она тоже имела интересный… Ельцина… отклик.

Ш.: И не только это. Есть и другие результаты. Часть генералитета, по крайней мере…

Но я буду по пунктам. Следующий важный шаг должен быть сделан с вашей стороны. Юг должен предпринять поход на Москву. Но это не война. Это должна быть психологическая пропагандистская акция. Она должна продемонстрировать ясно и четко две вещи. Первая в том, что народ вас приветствует и ждет, и что вам не нужно завоевывать Россию оружием. Вас должны встречать хлебом-солью в каждой деревне и каждом городе… Не беспокойтесь, по крайней мере, до Тулы вы дойдете без серьезных столкновений. Это мы в состоянии обеспечить уже сейчас.

Но теперь вторая важная вещь, и это уже зависит целиком от вас. Ваши силы на всем пути должны демонстрировать максимум терпимости и даже, я бы сказал, либерализма. Никаких репрессий, никаких преследований. Демократы и ельцинисты в органах власти пусть остаются. Разумеется, честные демократы. Воров и казнокрадов, конечно, гоните взашей! Но только, чтобы народ знал, что это вор, чтобы даже намека не появилось на политические репрессии!… Не надо морщиться! Там будут иностранные съемочные группы. И наше телевидение будет. Это делается для того, чтобы нас признали сразу и безоговорочно. А также для того, чтобы обеспечить почву для следующего шага.

А следующий шаг состоит, простите, в следующем. Когда вы идете вот так, победным маршем и оказываетесь километрах в ста от Москвы, то есть когда судьба Ельцина в принципе ясна, мы поднимаем в Совете Федерации вопрос о смещении Ельцина и образовании Временного правительства. У сенаторов просто не будет никакого иного выхода. Да и желания сопротивляться такому решению не будет. Все уже устали от президента. Когда Совет Федерации выносит свое решение, вокруг Ельцина образуется вакуум. Его никто больше не будет защищать.

Три шага, следовательно: максимально интенсивная пронатовская пропаганда — с нашей стороны, поход на Москву — с вашей стороны, решение Совета Федерации о снятии Ельцина — с нашей стороны. Это все. На следующий день мы принимаем Геннадия Андреевича в Москве и дальше действуем согласно договоренности. Таково наше видение.

Б.: Впечатляет. Разумеется, я…»

Maгнитофон смолк. Повисли довольно долгая пауза.

— Ну, а дальше? — спросил, наконец, Лужков.

— Дальше ничего нет, — ответил Ватрушин. — Это все, что у меня имеется. Но о том, что должно быть дальше, легко догадаться. Я заглянул в график работы государственных учреждений. На 31 августа назначено совещание губернаторов. Поскольку ни Совет Федерации, ни Дума не функционируют в нормальном режиме, то это — единственная возможность поднять интересующий нас с вами вопрос. Значит, тридцать первое! Да и бессмысленная история с передачей пресс-конференции Стардастера стала мне ясна, и многое другое, как здесь, у нас, так и на юге…

Снова повисла пауза. Потом Лужков сказал:

— Я все-таки не понимаю, какую цель вы преследуете, придя с этой пленкой именно ко мне. Ей ведь можно найти много применений. Есть масса лиц, которые ее у вас с руками оторвут. А меня эта ваша фальшивка совершенно не интересует. Грязная фальшивка! Вы меня разочаровали. Я всегда относился к вам доброжелательно и с доверием, и вдруг вы приносите мне эту отвратительную подделку и, очевидно, намерены меня шантажировать!

— Юрий Михайлович, — спокойно возразил Ватрушин, — вы прекрасно знаете, что и я к вам отношусь с симпатией. Человеческие отношения тоже важны. Но дело не в этом. Вы также отчетливо понимаете, что, если бы это была фальшивка, я к вам с ней не пришел бы. Если бы ей понадобилось найти применение — как вы сказали, есть люди, которые ее с руками оторвут. Скорей всего, она уже лежала бы на столе у президента.

— Почему не лежит? — коротко спросил Лужков.

— Именно потому, что я у вас. И именно потому, что я хочу играть открытыми картами.

— Мои карты открыты, — двусмысленно сказал Лужков.

— Я готов открыть свои. Я, наверное, в самом деле долго хожу вокруг да около. Извините, профессиональная болезнь… Так вот, я высоко оцениваю ваш план…

— План Шканцева, — поправил Лужков.

— Да. Это разумный план. И с вашей оценкой ситуации я согласен. Президент стал препятствием к объединению России. Он, безусловно, должен уйти. Но сам он, безусловно не уйдет никогда. И устранить его нужно — здесь вы тоже совершенно правы — только мирным путем.

— Странно слышать такое от вас, — сказал Лужков. — Неужели вы поддерживаете предателя Шканцева!?

Ватрушин не обратил на эту реплику внимания.

— В общем план реальный, — сказал он. — Хотя, конечно, нуждается в серьезной корректировке. И опасный. Есть один момент, о котором вы не осведомлены, но который может сильно изменить ситуацию…

Последовала пауза.

— Да, — вопросительно произнес Лужков.

— Давайте сначала проясним характер нашего разговора, — сказал Ватрушин. — Или вы мне не доверяете и считаете, что я пришел к вам с целью провокации, — тогда я ухожу, а с пленкой поступаю так, как сочту нужным и целесообразным. Или мы переходим к серьезному сотрудничеству, которое будет выгодно и мне, и вам…

— Разумеется, — сказал Лужков, — мой постоянный принцип — сотрудничество, а не конфронтация. Но каковы ваши интересы в этом деле?

— Мой интерес заключается в том, чтобы обеспечить преемственность в работе моей службы.

— То есть вы хотите сохранить свой пост и после ухода президента?

— Именно. И не только свой пост, но и основной состав руководства.

— Это будет нелегко, — задумчиво сказал Лужков. — Для Зюганова вы абсолютно неприемлемы. Для него вы — это Ельцин.

— Зюганов — это отдельный вопрос. И решаемый. Без него вообще можно обойтись. Если вы гарантируете мне свою поддержку, мы можем переходить к работе.

— Интересно. С моей стороны нет никаких препятствий. Как профессионал, вы меня вполне устраиваете. Говорю вам это совершенно искренне.

3

— Вашего заверения достаточно, — сказал Ватрушин. Теперь о вашем плане, или, если хотите, плане Шканцева. Я не случайно заметил, что без Зюганова можно обойтись. Вы понимаете, что мое участие в корне меняет дело. Военное давление с юга, по вашему плану, должно лишить силовые ведомства и генералитет желания бороться за президента. Но оно становится совершенно излишним, если мы в состоянии решить вопрос в Москве самостоятельно. А мы в состоянии его решить. Мы можем изолировать президента в месте его пребывания и предотвратить любые его попытки связаться с внешним миром.

— То есть, — спросил Лужков, — вы можете арестовать президента?

— Да, — сказал Ватрушин, — мы можем его арестовать. Вашей задачей будет объявить о смещении президента, провозгласить временное правительство и начать его формирование в качестве председателя.

— Это действительно меняет дело, — задумался Лужков. — Мы не связываемся с коммунистами, не меняем в корне политику и обеспечиваем преемственность демократических преобразований, а потому и не имеем головной боли с Западом. Вообще никаких внешнеполитических последствий. Мы просто избавляемся от старой мебели.

— Вот именно, — подтвердил Ватрушин. — При этом вы оказываетесь единственным и полноправным руководителем страны, а когда объявите выборы, — единственным реальным кандидатом в президенты. Вообще, зачем таскать каштаны из огня для Зюганова? Зачем вам быть вторым? К тому же, думаю, при Зюганове-президенте вам не удастся долго оставаться во главе правительства.

— Все, что вы говорите, — несомненно, — согласился Лужков.

Но содействие Зюганова, то есть поход на Москву, нужно не только для вразумления генералов. Губернаторы — достаточно самостоятельные люди. Совет Федерации может не пойти на такой радикальный шаг, как смещение президента, если не будет находиться под сильнейшим силовым давлением.

— Не думаю, — сказал Ватрушин, — что нужно отказываться от того, о чем уже договорились с Зюгановым. Это может привести к очень неприятным последствиям. Во-первых, южане могут в качестве мести обнародовать содержание ваших переговоров. Да они наверняка это сделают. Не знаю, что их может остановить. Во-вторых, если исчезнет политический шанс вернуться в Москву, они могут решиться на действительную, хорошо продуманную и подготовленную военную операцию. Тогда наши шансы на успех задуманного сводятся практически к нулю. А если они обнародуют переговоры, под угрозой будет ваша личная безопасность. Поэтому пусть они пребывают в уверенности, что все идет согласно обсуждавшемуся плану. Пусть ведут пропаганду и делают свою часть дела. Пусть будет инсценировка похода на Москву. Но при этом, думая, что вы здесь работаете на них, на самом деле они будут работать на вас. А в последний момент, когда в Москве все будет решено, мы их остановим. Поставим шлагбаум. Все, господа! Просим всех разойтись. Здесь вас не ждут!

— Неплохо, — заметил Лужков. — Это может сработать.

— Это непременно сработает!

— Тогда, — сказал Лужков. — я становлюсь их злейшим врагом навеки.

— Ха! — развеселился Ватрушин. — Злее Бориса Николаевича все равно не станете. А он их уже, считай, десять лет истребляет. Правда, истребить не может. И они его… И тоже не могут…

— Да, еще один момент мы не затронули. — уже серьезно сказал он. — И момент довольно неприятный. Дело в том. что не только мы с вами в курсе переговоров Шканцева с Борщевским.

Лужков вопросительно поднял брови.

— Этот разговор, — Ватрушин показал на магнитофон, — записывало не мое ведомство. Здесь мы, с сожалением признаюсь, проглядели. Это МВД. Уже потом пленка попала ко мне довольно сложным путем, о котором нет смысла рассказывать. Кое-кто в МВД ведет свою игру. Они работают на Зюганова и вас рассматривают в качестве конкурента. Я знаю, что именно они инициировали появление публикации о переговорах в «Южном крае». Это был пробный шар. Пока что ситуация не ясна окончательно, и они не избрали стратегический курс. Но ход их действий можно предположить довольно ясно. Как только становится ясно, что южане полностью ориентируются на вас, и они оказываются в роли третьего лишнего, они постараются вывести вас из игры. Или если им становится известно, что мы о них знаем… С такими материалами, — Ватрушин опять кивнул на магнитофон, — это проще простого. Найдется множество охотников. Если воспрепятствуем здесь, пройдет по зарубежному радио. Мы не сможем остановить… В общем, это реальная угроза.

— Кто в МВД? — спросил Лужков.

— Замминистра Кожемятов.

— Я его знаю, — сказал Лужков. — Очень способный человек. Надо просто привлечь его на нашу сторону. Он может оказаться полезным.

— Мог бы… — поправил Ватрушин. — Но, к сожалению, это не тот человек, с которым я смогу работать. Это не даст результата.

— Тогда надо его нейтрализовать, — решил Лужков.

— Послезавтра, — сказал Ватрушин, — он выезжает с инспекционной поездкой в Нижневартовск. Мы сделаем так, чтобы он остался там надолго… Очень надолго. В этом случае мы найдем способ спокойно изъять материал.

— Да-да. — согласился Лужков. — Но все это технические детали, в которые я не хочу вникать… Я считаю, что у нас состоялся очень плодотворный разговор, и надо перекусить.

Пока официантка расставляла блюда с пирожками и бутербродами и наливала чай, Ватрушин стоял у окна, разглядывая окрестности. Потом он вернулся к разговору:

— Еще один момент…

Лужков насторожился.

— Нет, нет, не пугайтесь, Юрий Михайлович. Никаких новых проблем пока что… Хочу вас попросить. Вы, как я знаю, близко знакомы с Иосифом Давыдовичем Кобзоном. Не могли бы вы пригласить его спеть у нас в клубе. Небольшой такой камерный концерт…

Лужков засмеялся.

— Это я для вас, Владимир Федорович, сделаю с удовольствием. Правда, Иосиф Давыдович концертов уже не дает. Но, думаю, для нас с вами он сделает исключение…

4

Из логики этого разговора можно однозначно сделать вывод, что в Москве одновременно возникли два заговора против Ельцина: заговор Лужкова и заговор замминистра МВД Кожемятова. Оба вели секретные переговоры с Краснодаром и оба рассчитывали привести к власти в Москве Зюганова и занять при нем важные государственные посты. Самостоятельно свергнуть Ельцина сил ни у Лужкова, ни тем более у малозаметного генерала Кожемятова явно не хватало. Но, объединив свои силы с Югом, этой цели можно было бы добиться. Во всяком случае, ее мог бы добиться Лужков. Лужков характеризует Кожемятова как способного человека. Думаю, что если бы он был таковым, он не выступил бы соперником Лужкова, а постарался бы пойти на контакт и оказаться для него полезным. Впрочем, может быть, он это и собирался сделать впоследствии. Этого мы уже, наверное, никогда не узнаем. Ватрушин сдержал свое обещание. Кожемятов задержался в Сибири надолго, очень надолго. Я проверял. Генерал милиции Кожемятов В. В. погиб во время служебной командировки в Нижневартовск. Погиб самым банальным образом: попал под машину. Машину нашли, она оказалась угнанной. Угонщика не обнаружили. История, конечно, прискорбная, но чего не случается в жизни. Так, наверное, подумали коллеги Кожемятова. Что было изъято из его сейфа и было ли что-то изъято вообще, мне не известно. Бити ли у Кожемятова сообщники, а если были, что с ними стало, также не известно. Можно предположить, что после гибели Кожемятова и утраты компрометирующих материалов они предпочли не продолжать опасных игр.

Таким образом завершился заговор Кожемятова. Заговор Лужкова во время разговора с Ватрушиным тоже умер. Это был заговор Лужкова с Зюгановым против Ельцина. Во время разговора мэра Москвы с директором Федеральной службы безопасности возник другой заговор: заговор Лужкова и Ватрушина против Ельцина и Зюганова. Владимир Федорович Ватрушин мастерски провел свою партию, добившись всего, чего хотел. Впрочем, Лужкова не пришлось долго уговаривать; выгоды сделанного ему предложения были очевидны. Во-первых, он получал возможность свергнуть Ельцина даже без помощи со стороны коммунистического Юга. Во-вторых, он получал возможность все же использовать эту помощь, не давая ничего взамен. Наконец, в-третьих, — и это самое важное — он совершал все это не для Зюганова, собственное будущее при котором он мог считать все же неопределенным, — а для самого себя. Именно ему предстояло, согласно этому новому сценарию, занять в недалеком будущем место президента России!

Этот новый заговор можно смело назвать заговором Ватрушина. Ватрушин имел технические возможности реализации заговора. но ему недоставало политического веса. Лужков имел политический вес, но ему недоставало технических возможностей Ватрушина. Поэтому Лужков планировал чисто политический заговор, где расчет делался на такие ненадежные факторы, как способность южных полководцев создать себе положительный имидж в глазах населения российских регионов, по которым им предстоит идти, способность общественного мнения Москвы и Северной России положительно встретить приход Зюганова к власти, степень разочарованности генералитета силовых ведомств в президенте и, наконец, податливость сенаторов. Заговор Лужкова имел определенные шансы на успех, но достаточно небольшие. Я думаю, что Лужков это понимал и не пошел бы по этому пути до конца. Но тут появился Ватрушин. Ватрушин добавил в заговор технологическое ядро — физическую возможность ареста Ельцина. Разумеется, без Лужкова эта возможность оставалась пустой и лишенной смысла. Она никому не была нужна. Ватрушин, как большой художник, соединил политику и технику заговора в одном гениальном полотне.

Создав Лужкову возможность возглавить страну, Ватрушин обеспечивал продолжение собственной карьеры. Он, конечно, видел, что дни Ельцина как президента подходят к концу. Он также знал, что приход к власти Зюганова — это и его собственный конец. И, возможно, не только конец карьеры, но и просто смерть. Поэтому, когда в его руки попала пленка с компрометирующими Лужкова материалами, он не стал разрушать этот заговор, а перевел стрелки, выведя уже набиравший скорость поезд на другой, выгодный ему самому путь. С этого дня уже не Лужков работал на Зюганова, а Зюганов, сам того не зная, — на него, Ватрушина, и на Лужкова.

Конечно, все это только моя реконструкция. Возможно, историки когда-нибудь напишут книги о заговоре Ватрушина. Возможно, тогда уже многое станет ясным. По крайней мере, будет известно, чем закончился для страны этот ужасный год. Но то, что происходило в течение последующих недель, полностью соответствовало сценарию, возникшему в ходе разговора двух государственных мужей в Лесном городке. Коммунисты угодили в расставленную ловушку.