Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных

Про телепатию у нас в стране всерьез заговорили в конце 50-х годов прошлого века. Даже книги про нее стали выходить. За рубежом о ней давно уже знали и не стеснялись писать и говорить. У нас же телепатия долго считалась лженаукой и «продажной девкой империализма».

Но вот «русский шаман», родоначальник сенсомоторного психосинтеза Владимир Кучеренко, еще учась на начальных курсах психфака МГУ, поставил ряд интереснейших экспериментов по телепатии. Вот как рассказывает об этом мой друг — писатель А. Никонов — в своей книге «Russian X-files»:

«Эксперимент проводили по всем правилам научной методологии — взяли таблицу случайных чисел, составили схему эксперимента, выбрали несколько испытуемых. Сначала провели серию установочных опытов: словесно внушали человеку, что он падает назад — он падал назад. Вперед — вперед. Проводя установочную серию, заметили интересную вещь — гипнотизер еще не успел сказать испытуемому, чтобы он падал, как тот уже упал.

Дальше начался собственно эксперимент. Гипнотизер теперь давал команду (чтобы тот не видел), ассистент показывает гипнотизеру табличку, на которой были нарисованы либо нолик, либо плюс, мысленно приказывает испытуемому упасть вперед. Минус — назад. Таблички были придуманы для того, чтобы сам гипнотизер не знал, какой приказ он отдаст в следующий раз, дабы испытуемый в трансовом состоянии не смог бы уловить закономерность, в которой мог неосознанно работать мозг гипнотизера. Причем таблички со значками ассистент поднимал в соответствии с таблицами случайных чисел, а не по собственной прихоти. Это было сделано из тех же соображений: чтобы испытуемый подсознательно не уловил какую-нибудь закономерность, в которой мог неосознанно работать ассистент. То есть все было построено грамотно.

И что же выяснилось? Во всех случаях, кроме двух, бессловесная суггестия сработала! Девяносто с лишним процентов совпадения никак нельзя назвать случайностью, а можно и нужно — закономерностью. Передача мыслей на расстоянии существует! Это было подтверждено экспериментально несколькими студентами-второкурсниками с психфака МГУ почти четверть века тому назад.

Резонный вопрос — и где же «нобелевка»?

И второй резонный вопрос — как? То есть чем, с помощью чего осуществляется взаимодействие?

Ответ на вопрос № 1. Получив столь сенсационные… пардон, слово "сенсация" в годы советской власти имело «негативно-буржуазный» оттенок и употреблялось только применительно к капиталистической прессе. Скажем лучше "интересные"… да, именно так — получив столь интересные результаты, ребята немедленно пошли к своему университетскому начальнику поделиться радостью.

Партийное начальство радости не разделило. Более того, оно сказало, что опыты эти вредные, попахивающие телепатией и оттого не очень научные, потому как идеалистические. А возможно, и антикоммунистические. На том все и кончилось.

…Теперь что касается второго резонного вопроса. Товарищ Леонтьев — декан психфака, к которому и прибежали озадаченные открытием телепатии студенты во главе с Кучеренко, именно этот резонный вопрос ребятам и задал:

— Как передается информация?

— Откуда я знаю, я даже не физик! — также резонно ответил декану студент Кучеренко. — Я психолог. Моя задача сделать эксперимент методически точно — так, чтобы его можно было повторить где угодно, когда угодно. Я это сделал, феномен открыл. А в теории поля я не специалист.

На что Леонтьев не менее резонно ответил, что пока не известен материальный носитель передачи информации, забивать себе голову этим не стоит.

Если же подходить к проблеме с точки зрения эволюции, а не физики, вот тут-то у Кучеренко подобие объяснения было:

— Эволюционно все дистантные органы восприятия сформировались из контактных: зрение и слух возникли из тактильной чувствительности, обоняние — из вкусовой. Так шла клеточная эволюция. Клетки лобных долей можно рассматривать как орган "контактной чувствительности" мозга. И если возникновение сознания — не случайность, а закономерный этап эволюции психики, возможно, следующий шаг — формирование дистантной способности мышления. То есть способности воспринимать не только свои мысли, но и чужие… В принципе, некоторые намеки на это были уловлены в экспериментах нейропсихологов по формированию навыков. Оказалось, что импульс доходит до нужных нейронов раньше, чем это возможно обычным путем — через синапсы. На деле нейроны в разных разделах мозга включаются в работу практически одновременно. Это говорит о том, что сигнал, видимо, передается полем, то есть практически мгновенно, а не только по "проводам". Но если излучение, распространяясь, "долетает" из одного отдела мозга до другого, то почему оно не может "залететь" в чужой мозг?»

Таким образом, объективно телепатия существует, хотя материальный носитель передачи мысли на расстояние пока не обнаружен. Почти как в случае с шаровой молнией — все знают, что она существует, но никто пока не может внятно объяснить, что же это такое.

По мнению академика В. Казначеева, в древности наши предки обладали способностью обмениваться мыслями без слов. Способность эта сохранилась и по сей день, особенно у жителей северных районов. Но при грамотно поставленном эксперименте обнаруживается она и у жителей южных районов. Однако приступим к телепатии в моей жизни. Начать придется с печальной истории, но обещаю, что постепенно я обязательно перейду к историям более веселым и радостным.

ПЕЧАЛЬНАЯ ТЕЛЕПАТИЯ

В конце апреля 1960 года я собирался на тренировку, которая начиналась около шести часов вечера. Чувствовал я себя хорошо, погода была отличная. Апрель в Тбилиси превосходен — все цветет, город как будто обрызган духами, яркое солнце, но еще нет жары. Я бросал тренировочные принадлежности в чемоданчик — пояс, бандаж, штангетки, трико, как вдруг меня неожиданно качнуло в сторону. Впечатление такое, как при землетрясении, — пол уходит из-под ног. Я выпрямился, но снова и снова толчки в стороны — голова шла кругом, равновесие было совершенно потеряно. Я ощупью добрался до тахты и лег. Мама налила мне валерьянки — тогда от всего лечили валерьянкой. Я чувствовал, как бешено колотится сердце, не хватает воздуха, силы совершенно покинули меня — руки не мог оторвать от тахты.

Постепенно сердце успокоилось, дыхание нормализовалось, голова перестала кружиться. Я легко привстал с тахты и прошелся по комнате — все недомогание закончилось бесследно. У меня не осталось и сомнения — надо идти на тренировку, как намечалось. Посмотрел на часы — пять минут шестого, успеваю с запасом. Подсобрал вещи и пошел. Тренировка прошла хорошо, сил было даже больше, чем обычно.

Около половины восьмого весело возвращаюсь домой — у мамы и бабушки суровые лица. Бабушка протягивает мне телеграмму из Сухуми, я помню ее наизусть: «Дорогие мои сегодня в пять часов скончался отец Дмитрий Иосифович Гулиа тчк Жора».

Так вот в чем дело, сразу подумал я — время моего приступа совпало со временем смерти деда!

Но почему только от смерти деда мне передался на расстоянии такой мощный импульс? Ведь умирали же у меня и другие близкие люди — и ничего! Мама умерла вообще в соседней комнате, почти в том же возрасте, что и дедушка, — никакой телепатии, утром заглядывая к ней в комнату, я и представить не мог, что ее уже нет в живых.

Я не специалист по телепатии, но уверен, что она в этот момент была — поступил сильнейший сигнал от умирающего деда ко мне, и удивительно, что только ко мне, — ни у кого другого из близких родственников сходных ощущений не возникло. Может быть потому, что мы с дедом были очень схожи и по характеру, и по поведению, и по отношению к жизни?

Самой колоритной фигурой из моих предков по отцу был, вне всякого сомнения, Дмитрий Гулиа, мой дед — основатель письменности, литературы и театра, то есть всей культуры абхазского народа. Он создал алфавит (это в 18-то лет от роду — вундеркинд!) абхазского языка. Более того, известен факт, что в Абхазии тех времен жених и невеста не могли, не имели права даже разговаривать друг с другом, — только через посредников. Дмитрий Гулиа нарушил этот вековой обычай и написал стихотворные обращения жениха и невесты. И теперь, когда сваты знакомили жениха и невесту, те вынимали листки со стихотворными посланиями Дмитрия Гулиа и складно говорили по ним.

Но, став мужем и женой, они все равно, чаще всего, меняли имена, чтобы нечистые силы не внесли раздора. Так, например, мои двоюродные дядя и тетя, крещеные православные Зоя и Павел, стали после женитьбы (не формально, а друг для друга, для родственников и, видимо, для нечистой силы!) Ицкой и Джамфером, но и так они не имели права непосредственно обращаться друг к другу.

— Пусть Ицка несет на стол чачу и мамалыгу! — провозглашал в пустоту, не глядя на жену, Джамфер.

— Пусть Джамфер меньше приказывает, а то не получит ничего! — отвечала уже в другую пустоту Ицка. Сначала гостям это казалось довольно диким, но после рюмки-другой привыкали. То есть православие существовало в Абхазии достаточно формально. Но не для Дмитрия Гулиа, который, как и Сталин, и в одно с ним время, учился в Горийской семинарии.

Дмитрий Иосифович был не по-кавказски педантом. Уже при советской власти, когда он стал Народным поэтом Абхазии, депутатом, орденоносцем и вообще очень влиятельным человеком, его часто приглашали на всякие там собрания «актива» республики, чаще всего в качестве «свадебного генерала». Назначали, допустим, собрание на 17.00. Дмитрий Гулиа приходил в половине пятого и ждал начала собрания. Видя, что народ подходит медленно, он постепенно свирепел, багровел, а точно в 17.00 вставал и уходил, если собрание не начиналось. Так он приучал абхазов к точности.

Но в отношении своего здоровья он таким педантом не был. У него был сильнейший диабет, ему запрещались многие продукты. Но он улавливал момент, когда строгая жена Елена отворачивалась, хватал со стола то, что ему не положено, и убегал, на ходу сжевывая запрещенный продукт. В конце концов, его стали кормить за отдельным столом.

Когда наступила советская власть, деда несколько раз пытались арестовать и даже расстрелять. Это потому, что он был внешне похож на белогвардейского генерала Кауфмана, и потому, что он нагрубил (сказал правду) местному партийному вождю Нестору Лакобе. Но Господь спасал его каждый раз. Умер Дмитрий в глубокой старости в 1960 году.

Мы с мамой на следующий же день выехали в Сухуми и прибыли как раз к панихиде, которая состоялась в Доме литератора. Меня, да и не только меня, поразило, как выглядел дедушка — лицо розовое, ни одной морщинки, как живой спящий человек. При том, что он болел диабетом почти сорок лет, а под конец жизни практически ослеп и оглох. И внешне выглядел он неважно — совершенно высохший, бледный старик. А тут — помолодевший и румяный! Бабушка никак не могла успокоиться — она говорила всем и каждому: «Посмотрите на него, как он выглядит — ни одной морщинки!»

На следующий день гроб перенесли в здание театра им. Самсона Чанба, что в центре Сухуми, на набережной Руставели. Два дня проходили панихиды в здании театра, народ шел непрерывным потоком. Казалось, во всем Сухуми, во всей Абхазии нет столько людей, сколько проходило мимо его гроба.

И характерно еще одно: хоронили деда в Сухуми, а ночевали мы с мамой, как и все близкие родственники, в загородном доме в Агудзера. По дороге мама захотела купить цветы на похороны. И вот парадокс — в конце апреля, когда в Абхазии цветет все, когда цветы можно собирать с любого куста, с любого дерева — цветов в продаже не оказалось.

— Вы что не знаете, где сегодня все цветы? — сурово спросила нас продавщица. — Все цветы сегодня у Дмитрия Гулиа, и ничего больше не осталось!

Во время панихиды и митинга на центральной площади Сухуми вдруг заморосил небольшой дождик. И люди мигом догадались снять с магазинной витрины гнутое стекло и покрыть им открытый гроб.

Похоронили деда в саду филармонии в центре Сухуми. В подготовленной бетонированной яме был заготовлен массивный железный ящик, погруженный в расплавленный битум — гидроизоляцию. Гроб стали опускать в этот железный ящик и обнаружили, что он не проходит по длине. Тут же отпилили в ногах небольшую полоску дерева, и гроб прошел в ящик. Железный ящик покрыли железной же плитой, которую несколько сварщиков приварили к ящику толстым и плотным швом. Сверху уже закрытый ящик снова залили битумом, а затем — бетоном.

Бабушка при этом постоянно спрашивала у моего дяди Жоры, своего сына:

— Для чего это, Жорочка, для чего так сильно закрывают?

— Мама, это же на тысячелетия! — скороговоркой отвечал взволнованный Жора.

Позже на могиле деда установили гранитный бюст. Дед изображен этаким энергичным красавцем-мужчиной в галстуке. В жизни же он был сутулым, нерешительным в движениях, а в галстуке я лично его никогда не видел. Конечно, хорошо, что у народного поэта такой энергичный и жизнерадостный вид. Как у Гоголя на Гоголевском бульваре в Москве — он там стоит веселый и жизнерадостный! Но у Гоголя есть и другой памятник — в сквере на Арбате, более «естественный». Так и у моего деда есть памятник в Тбилиси в районе Ортачала: дед сидит в кресле, у него задумчивый и сосредоточенный вид. На мой взгляд, этот памятник больше похож на реального Дмитрия Гулиа. Кстати, памятник цел, и слухи о том, что его снесли грузины во время грузино-абхазской войны, не обоснованы.

Вот и все про мою печальную телепатию. Дальше, как я и обещал, будет все веселее и веселее.

ВНУШЕНИЕ В ГЛАЗА

Я с детства увлекался гипнозом, даже научился вводить своих товарищей в гипнотический транс. Помогла мне в этом брошюрка «Сон и гипнотизм», выпущенная вскоре после окончания войны в серии «Библиотечка солдата и матроса».

Я всерьез увлекся гипнозом, считая его могущественным и таинственным явлением, средством подчинения людей своей воле. Ведь можно было выделывать со своими школьными товарищами черт знает что, причем при наблюдателях из нашего же класса. Усажу, бывало, в затемненную комнату кого-нибудь, сам сажусь напротив, беру в руку блестящую чайную ложку, держу ее перед глазами подопытного и начинаю нудно бормотать:

— Тебе хочется спать, тебе очень хочется спать! Блестящий предмет в моей руке мешает тебе, он слепит тебя, но ты закроешь веки, и тебе станет хорошо! У тебя тяжелеют веки, глаза слипаются, тебе тепло и уютно — ты спишь! Спать! — приказываю я, и подопытный «кролик» засыпает.

— Ты — собака, — продолжаю я, — ты мой сторожевой пес. Вот идет чужой. Чужой! — почти кричу я, — а ну, облай его, напугай чужого!

— Гав, гав, гав! — вяло, с закрытыми глазами, облаивает «чужого» подопытный.

— Молодец! — хвалю я его. — А ну, теперь лизни мне руку, ты же мой верный пес! — приказываю я и тычу подопытному в нос руку. Тот покорно лижет руку с умильной улыбкой на лице, и кажется, будь у него хвост, то он подобострастно завилял бы им!

Иногда подопытный не поддавался гипнозу — таращился на ложку, а засыпать не хотел. Тогда я применял запрещенный прием: незаметно поглаживая подопытного по горлу, я слегка прижимал ему сонные артерии, и тогда уже он, чаще всего, просто сваливался со стула. Не очень честно, конечно, но эффектно.

Классе в десятом захотелось мне выучить английский так, чтобы можно было говорить на нем. Я установил в моей комнате магнитофон — этакую приставку на проигрыватель для пластинок, с крупными открытыми катушками для пленки. Такие в то время были в Тбилиси магнитофоны. Ленту я перекинул через блоки, закрепленные на стенах комнаты, а конец замкнул на начало. Получилась замкнутая система с циклом между повторами минут в десять. Я наговорил в микрофон в эти десять минут английских слов с переводом.

Будильник, перепаянный на таймер, должен был включать систему часа в три ночи и отключать в шесть утра. И что ж, утром я с удивлением понял, что знаю с полсотни новых английских слов! Назавтра — новые слова, а через неделю — повтор. Не прошло и месяца, как я смог говорить на ломаном английском, связывая слова по своему усмотрению. Но учительница меня понимала. Редкие иностранцы, которые попадались в то время в Тбилиси и с которыми я мог завязать беседу, тоже понимали меня, правда, со смехом.

Все закончилось приводом в НКВД, контора (сейчас сказали бы «офис») которого находилась тогда на площади имени товарища Бебеля. Знать не знаю, что за это птица — товарищ Бебель, и как она залетела в Тбилиси, но вышел я из этой конторы, как вы понимаете, живым, однако гораздо более осторожным в разговорах с иностранцами.

Полученные знания в области гипноза я пытался использовать для улучшения успеваемости, исподволь гипнотизируя учителей. Конечно же, ложку я им показать не мог, но, совершенствуя свою практику, я научился вводить людей в транс, не доводя до сна. В трансе человек становится податливым, как бы подчиняясь чужой воле, но не замечая этого.

Самое главное — полностью завладеть вниманием человека, чтобы он слушал тебя, не отвлекаясь, и глядел тебе в глаза. Вот так я, в конце концов, «подкатил» после уроков к молодому учителю латинского языка Джуаншеру Иосифовичу Мчедлиш-вили и, преданно глядя в глаза, уселся напротив него.

— Джуаншер Иосифович, — монотонно и не отрывая взгляда начал я, — понимаю, что виноват перед вами, я не ходил на занятия, но подумайте сами, что мне будет, если я получу двойку в четверти… Вы, пожалуйста, поставьте себя на мое место, вот вы приходите домой…

По взгляду учителя я понимаю, что он уже в трансе, он лишен своей воли. Со стороны это выглядит как мирная, спокойная беседа, а ведь идет «зомбирование» объекта.

Здесь все определяет опыт и практика гипнотизера, тут не требуется особых знаний — только опыт. Ведь известно, что и безграмотная цыганка может спокойно ввести вас в транс, заставить не только передать ей все ваши деньги и ценности, но и привести ее в квартиру на разграбление последней.

Итак, латинист ставит мне в четверти пятерку и мы договариваемся, что я приду опять только в конце следующей четверти. Все путем, все добровольно!

Правда, иногда, когда преподавателя отвлекали, или он спешил, или начинал замечать что-то странное в моем поведении — «опыт» не удавался. Так, например, при всех отличных оценках в аттестате, у меня оказалась тройка по… Конституции СССР! Да, да — была такая дисциплина в школе! Так я и остался без медали — ни золотой, ни серебряной, все медали были уже распределены заранее. Кавказ-с! И все мои попытки пересдать эту Конституцию, даже с помощью гипноза, успеха не имели, поскольку преподаватель — хитрый и опытный Александр Ильич Шуандер (не путать со Швондером!), был начеку и не дал себя охмурить.

Но «нет худа без добра». Уже при поступлении в институт я на собеседовании с проректором (а оно было обязательным для всех!) сумел тайно внушить ему, что «тройка» эта — результат моей нелояльности к советской власти. Все знали, что проректор этот был грузинским националистом, скрытым противником «советов». Проректор был очень доволен и обещал, что меня в институте обязательно научат «нашей» конституции. Но для этого нужно было еще в этот институт поступить. И я прошел по конкурсу с высшим баллом — 25 из 25 возможных! Но если честно, я готовился очень тщательно.

Правда, на устном экзамене по математике чуть не получился «облом». Видимо, все отличные и хорошие оценки были уже распределены по «своим» (Кавказ-с!), и математик уже собирался ставить мне тройку. Я, пристально глядя ему в глаза, принялся монотонно рассказывать, почему такая оценка мне не подходит. Предлагал ему стать на мое место и подумать, как бы он сам поступил в этом случае. Математик слушал меня очень внимательно, а затем, быстро заглянув в список группы, нашел мою фамилию. После чего ошалело посмотрев на меня, тут же проставил в ведомость пятерку.

Что тут повлияло — мои гипнотические способности или «галочка», проставленная проректором возле моей фамилии, — я до сих пор не знаю. Но ведь и «галочка» — тоже результат внушения проректору моего антисоветского кредо. Так что — без гипноза не учиться бы мне на инженера!

ВНУШЕНИЕ В ЗАТЫЛОК

И вот я уже на целине по комсомольской путевке. До уборочной нас — студентов, привлекали к различным строительным работам. У меня завелся «заклятый друг» — десятник Архипов, который постоянно хотел объегорить меня, а я, в свою очередь, его. Последний раз в выигрыше был я, но злопамятный Архипов решил доконать меня следующим заданием. Он предложил уложить фундамент для большой печи в строящейся конторе. Цоколь конторы был уже выложен саманными блоками — «саманами». Изготовлены они были из навоза, глины и рубленой соломы и весили, наверно, по пуду штука. На дворе валялись куча саманов и куча земли, вырытой из ямы под фундамент. Нужно было замесить глину (бочка воды и глина имелись), уложить саманы в фундаментную яму в пять слоев, подогнать их, положить на глину и подровнять топором и лопатой, которые лежали тут же рядом.

Кучу земли нужно было вывезти подальше и рассыпать — для этого стояла лошадь с телегой. Одной бочки воды не хватило бы, и на этой же телеге мне пришлось бы привозить воду из озера. На это давался целый день и двести рублей оплаты. Архипов должен был заехать часов в шесть и проверить работу.

Я почесал голову и понял, что не в коня корм. Работу эту я не осилю, а уж Архипов разнесет «парашу» по всему совхозу. Тогда я (даром что ли отличник!) решил схитрить. Я вылил бочку воды в глину и размешал ее, затем засыпал лопатой кучу земли обратно в фундаментную яму и как следует утрамбовал ее ногами. Небольшой остаток разровнял по полу конторы. Затем уложил сверху один слой саманов, обильно смазанный глиной и даже отштукатуренный ею же сверху. Остальные саманы набрал в телегу, отвез подальше и свалил в овраг, а затем улегся отдохнуть на траву близ строящейся конторы.

И вдруг, выражаясь словами гения: «я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» По тропинке мимо стройки идет крепко сбитая, загорелая молодая женщина в косынке с хозяйственной сумкой в руках. А я — девятнадцатилетний здоровяк, кавказец, да еще с отсутствием сексуального опыта, смотрю на нее лежа и страдаю от неудовлетворенности. Я заметил, что если смотреть на женщину лежа, то она кажется существенно красивее, вот проверьте, если не верите! Тепло, солнечно, птички поют. И мне так сильно, почти безумно захотелось любви — вы меня понимаете — простой земной, неплатонической любви, иначе говоря — секса!

Догоню и изнасилую — было моей первой мыслью. Но я быстро прогнал ее, как нереальную и опасную. «А что, — было моей второй мыслью, — не попробовать ли применить гипнотический опыт и здесь?» Но ведь женщина не смотрит на меня и уже удаляется. Я уставился ей взглядом в затылок, напрягся, что было сил, и молча приказал: «Остановись, повернись и подойди ко мне! Я ведь так тебя хочу, захоти и ты меня!»

И женщина остановилась. Потом медленно повернулась и, заметив меня, пошла в мою сторону. Я быстро закрыл глаза и притворился спящим. Но вскоре почувствовал, что меня будят, нежно тряся за плечи. Открываю глаза: надо мной стоит женщина в косынке, загорелая, глаза голубые, улыбается. Зубы — как у всех местных — находка для стоматолога.

— Я — Ульяна, — представилась она, — подойду, думаю, посмотрю, не помер ли часом? Вижу — здоров!

Увидев, что я в порядке, Ульяна улыбалась все шире и шире.

— Может, за здоровьечко самогончику по чуть-чуть? — подмигнув, предложила Ульяна и, раскрыв холщовую сумку, показала горлышко бутылки, заткнутое газетной пробкой.

Я поднялся и оглядел Ульяну. Надо сказать, что снизу она казалась существенно привлекательнее. Маленького роста, кре-пышка лет тридцати, Ульяна была скорее не загорелой, а вся в коричневых веснушках-конопушках. Нос — чухонский, губы обветренные. Настроение упало, но сразу поднялось при мысли о самогоне, а возможно, и закуске. Как-никак — весь день без обеда!

Мы уселись на цоколь, Ульяна постелила газету, поставила бутылку и один граненый стакан. Затем положила на газету нарезанное соленое сало, полбулки хлеба и несколько огурцов.

— Стакан-то один всего, — виновато улыбнулась Ульяна. Но я быстро налил самогон в стакан, вручил его Ульяне, а сам взял в руки бутылку.

— У нас на Кавказе, откуда я приехал, пьют только из бутылки! — уверенно соврал я.

— Так ты тоже с Кавказа? — радостно удивилась Ульяна. — Ты что, не грузин ли? Слово «тоже» насторожило меня, но я бодро доложил:

— Грузин — первый сорт, мегрел называется, мы на Черном море живем, — хвастался я, хлопая себя кулаком в грудь, совсем как это делает самец гориллы, который, правда, живет еще несколько южнее.

Мы выпили за здоровье, как предложила Ульяна, потом — за встречу, а последнюю — уже за любовь. Меня поразила метаморфоза, которую я испытал тогда впервые в жизни. До первого глотка Ульяна, как я уже говорил, казалась мне невзрачной, даже некрасивой женщиной, намного старше меня. После первого тоста я стал находить ее загадочной незнакомкой, этакой пастушкой, забредшей к соседнему пастушку на посиделки. После второго тоста Ульяна преобразилась в красивую мулатку, необычайно привлекательную и сексуальную. Обнимая ее за талию, я ощутил здоровую упругость сильного тела, созданного как будто специально для плотской любви. Тогда я еще не знал народной мудрости: «Не бывает некрасивых женщин, бывает только мало водки!» Солнце грело, но не пекло, вокруг конторы зеленела густая трава, поодаль — кусты.

Мы выпили по третьему разу и как-то вместе встали. Обняв друг друга за талии, мы, пошатываясь, пошли в известную нам одним сторону. Я пошатывался больше (наверно, больше выпил или привычки было меньше!), но Ульяна твердой рукой направляла мое движение в нужную нам сторону — к кустам.

Как голодные звери набрасываются на свою добычу, как вольные борцы горячо схватываются друг с другом после сигнала судьи, так и мы с Ульяной, рухнув на траву, обхватили друг друга всем, чем можно было только обхватить. Задыхаясь и рыча, мы срывали друг с друга одежды, стараясь не очень повредить их, так как помнили, что надо будет еще и одеваться…

Опыта подобных встреч у меня еще не было, но как-то все получилось само собой. Вот она — сила инстинкта! Вокруг никого не было, но я все же прикрывал рот Ульяны рукой — мне казалось, что ее финальный вопль слышен аж в архиповской конторе. Затем мы разом откинулись друг от друга и, лежа на спинах на прохладной траве, дышали так тяжело, как будто выполнили всю работу, порученную мне прощелыгой Архиповым.

Постепенно наше дыхание стало ровнее, реже; мы снова посмотрели друг на друга — и снова в бой. Второй раунд был поспокойнее, но и подольше.

— Ты не очень-то вопи под конец, — попросил я Ульяну, — десятник скоро должен подойти, как бы не услышал, гад!

Ульяна, страдальчески улыбаясь, кивнула, но обещания своего не сдержала…

Когда Ульяна уже пришла в себя и, отдохнув немного, стала собираться уходить, я спросил ее:

— Ульяна, а почему ты, проходя мимо, остановилась, а потом подошла ко мне? Я же не спал и все видел!

Ульяна поцеловала меня и ответила улыбаясь:

— А мне показалось, что ты позвал меня, что прошептал на ушко, как ты хочешь меня! Что, разве неправда?

— Правда, Ульяна, еще какая правда! — вздохнул я и сам поцеловал Ульяну.

Это был первый секс в моей жизни.

Архипов пришел, как и обещал, в шесть. Увидев выполненную работу, он потоптался на фундаменте, похвалил его, но, посмотрев на меня — уставшего и всего взмокшего, выжатого, простите за банальность, как лимон, даже пожалел:

— Ты уж не убивался бы так, завтра можно было бы закончить!

— Я — человек слова! — был мой ответ Архипову. — Я — комсомолец, на целину не отдыхать приехал!

Тот молча выдал мне обещанные двести рублей.

Вот так, внушением взглядом в затылок, произведенным с колоссальным напряжением воли и с огромным желанием успеха, я его и добился. Иначе ждал бы я своего первого секса еще неопределенно долго.

Про затылок человека говорят много и всякое. Чаще всего утверждают, что там находится рудиментарный «третий глаз», который вроде бы когда-то в древности был, а потом исчез за ненадобностью. В полном соответствии с теорией Дарвина. Не знаю, не биолог, а тем более не палеонтолог и не дарвинист тоже. Но что от пристального взгляда в затылок люди оборачиваются, знаю не понаслышке. Правда, в основном, без описанных выше последствий.

А тем, кто не верит, предлагаю проделать следующий опыт. На тихой малолюдной улице (чтобы не мешали шум и сутолока) вы встречаетесь с идущим навстречу прохожим противоположного пола (так надежнее!). Желательно, чтобы он шел спокойно, неторопливо, а не несся во весь опор. Пропустив его шагов на пять вперед, обернитесь и напряженно, вложив всю волю в свой взгляд, пристально посмотрите этому человеку в затылок. И приказывайте про себя: «Остановись, я тебе приказываю!». А потом подсчитайте, в скольких случаях из десяти у вас получится. Согласно общепринятой науке он не должен обернуться ни разу!

Необходимое предостережение! Проделывая этот опыт на малолюдной улице, все-таки обращайте внимание на личность прохожего. Чтобы потом не случилось беды! Например, чтобы он не был явно душевнобольным, пьяным или накачанным «братком» с бритой головой, толстой шеей и с такой же золотой цепочкой на ней… Боже, да я, кажется, описал здесь свой собственный портрет! До чего же бывает обманчива внешность — просто диву даешься!

ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ КАДР

Ну что, обещал я вам, что дальше будет веселее? Тогда послушайте историю про внушение на уровне подсознания — метод, уже имеющий колоссальное применение. В чем же тогда необычность этой истории? А в пикантности применения метода.

Шел 1965 год, я заканчивал аспирантуру, и дело шло к защите диссертации. Всю весну я готовил материалы к защите. Написал автореферат, после чего ученый совет официально утвердил оппонентов и день защиты — что-то в конце июня. В июле все массово уходили в отпуск, и уже кворума на совете не соберешь. Отпечатали и разослали по списку адресов авторефераты, и я стал готовить плакаты к докладу. Двадцать — двадцать пять плакатов — это нешуточная работа месяца на полтора-два. Да еще их надо было выполнить красиво — денег-то на художника не было.

Но главная проблема была в том, что я под конец испортил отношения с аспирантурой. В аспирантуру поступила анонимка (как говорил мой друг-собутыльник пенсионер Лукьяныч — «онанимка»), что я хулиганю в общежитии, веду аморальный образ жизни и даже целюсь из пистолета в аспиранта Уткина. Уткина вызвали, он подтвердил, что я целился в него, но почему-то не выстрелил.

Так или иначе, мне в характеристику (которая была обязательна при защите диссертации) все это вписали. Подписали начальник аспирантуры и профорг, который меня даже не знал. А комсорг Саша Лисицын, который учился в том же вузе, что и я, и который потом стал директором нашего огромного института — ВНИИЖТа, подписывать отказался, дескать, нужно разобраться. Он встретился со мной и сказал, что эту характеристику не подпишет, а руководство не напишет хорошую. И поэтому бери, говорит, другую характеристику в другом месте, где сможешь. Я — к моему научному руководителю Федорову, покаялся, так, мол, и так. Он, сощурясь, посмотрел на меня и высказал свое мнение:

— Ну и сволочи же у тебя друзья-аспиранты! Хорошо, если ты морду побил кому-нибудь, то это, может, так и надо было. Особенно автору анонимки! А то, что ты целился из пистолета в аспиранта — не верю! Ты же мог запросто его побить, зачем же стрелять в него? Будет тебе характеристика!

Но несколько членов ученого совета были настроены враждебно, и число таковых было мне неизвестно. Они могли существенно повлиять на ход голосования при защите диссертации.

И вот что тогда я придумал. Где-то я слышал или читал в газете под рубрикой «Их нравы» про двадцать пятый кадр. Сейчас все знают про него, даже используют при изучении иностранных языков, а тогда это было совсем в новинку.

Писали, что некоторые «недобросовестные западные фирмы» вставляют в киноленты, где в секунду проходит 24 кадра, этот 25-й кадр, например, с надписью: «Пейте кока-колу!». После чего все, кто просмотрит фильм с этими вставками, тут же гурьбой отправляются пить эту неведомую нам тогда кока-колу до полного мочеизнурения. При этом никто не осознает этого 25-го кадра, его просто невозможно заметить, но на подсознание он вроде бы действует.

Ау меня имелся фильм — 10-ти минутка про испытания скрепера, — который я хотел показать на защите диссертации. И начал меня точить червь экспериментаторства — дай-ка, вставлю в этот фильм через каждые 24 кадра еще один — с надписью: «Голосуй — за!» Но что бы я сам ни сделал с пленкой, мимо киномеханика ведь это не пройдет.

Поэтому познакомился я с киномехаником, мрачным парнем по имени Леша, и полушутя-полусерьезно рассказал ему о своей затее. Леша уже слышал про эти «западные штучки» и заинтересовался. Мы выпили с ним за эксперимент, и он не только дал согласие на демонстрацию такого сборного фильма, но и обещал помочь.

Я изготовил бумажный плакат с четкой надписью: «Голосуй — за!». Затем Леша около минуты снимал этот плакат киноаппаратом. Кадров получилось даже больше, чем надо. А потом мы нарезали весь фильм на кусочки по 24 кадра и вклеивали 25-й кадр. Заняло это часа два, причем на это время мы заперли монтажную комнату и никого туда не пускали. Коробку с фильмом забрал я, а плакат и лишние кадры мы уничтожили. Я попросил Лешу держать язык за зубами, и он ответил: «Могила!», сделав такой жест, как будто зашивает себе губы иголкой с ниткой.

Итак, 26 ноября в 14.00 — защита. Я принял «на грудь» стакан портвейна для храбрости и пошел в конференц-зал развешивать плакаты. Фильм отдал мрачному Леше-киномеханику.

Члены совета, покашливая, собирались. Среди гостей был мой дядя со своей женой, моя жена Лиля и специально приехавший из Тбилиси ее начальник Геракл Маникашвили.

По залу прошел слух, что известный писатель Георгий Гулиа пришел послушать защиту своего племянника. Члены совета подходили к нему — поздороваться и выказать восхищение его произведениями. Это подняло мой, как сегодня скажут, «рейтинг».

Я бодро и, главное, громко сделал доклад. На сей раз без кавказского акцента, даже со столичным «шиком». Да и работа была, говорят, неплохой, много публикаций, ну а скрепер мой все члены совета знали, — если не видели на опытном заводе, то, по крайней мере, слышали «реактивный» свист его раскрученного маховика.

А в заключение я предложил членам совета посмотреть фильм про испытания скрепера. Я нажал кнопку на пульте, в зале погас свет и пошел фильм. Я так боялся, что лента оборвется и остановится на кадре: «Голосуй за!», но этого не случилось. Фильм я потом забрал у Леши и уничтожил.

Все члены совета поступили так, как рекомендовал им сделать 25-й кадр, и после подсчета голосов меня стали поздравлять. Банкет был назначен вечером того же дня в ресторане Будапешт. Деньги привезла из Тбилиси Лиля, да и дядя помог. Все было путем, Лиля танцевала с моими коллегами по лаборатории. Она блистала своей прической и танцевальным мастерством — гимнастка все-таки! Я постарался не «нажраться» и не устроить дебош. Короче говоря, все было до неправдоподобия культурно!

КОШАЧЬЯ ТЕЛЕПАТИЯ

Ну а сейчас и вовсе неправдоподобная история. Мало нам человечьей телепатии, а тут — нате вам еще и кошачью! Прямо чушь собачья, вернее, кошачья, получается! Но как ни крути, все, о чем я сейчас вам расскажу, — истинная правда.

Живет у нас в семье любимый кот по кличке Бася. Важный сибиряк такой, с большим собственным достоинством. Главнейший член нашей семьи — у него и паспорт есть, в нем так и записано — Бася Гулиа. Национальность? Да! Кошачья, разумеется.

Так вот, с некоторых пор наш Бася, стоит моей жене Тамаре войти в подъезд, подходит к дверям на лестницу и начинает, мяукая, царапать обивку. Как будто пытается открыть дверь. Даже если он до этого спал, то внезапно просыпается и уверенно бежит к двери.

Живем мы на девятом этаже, в подъезде постоянно ходят люди, да и дверь там закрывается бесшумно. Пока подойдет лифт, пока он останавливается на промежуточных этажах, проходит до трех минут. Но Бася подходит к дверям именно тогда, когда Тамара заходит в подъезд. «Вычислить» время ее прихода домой Бася не мог бы — Тамара может появиться когда угодно, здесь нет никакой закономерности.

Но это не все. Бывало, что Бася не подходил к двери даже тогда, когда Тамара уже входила в квартиру, открывая дверь ключом. Поднимет голову, посмотрит — кто пришел, и снова засыпает. В чем же дело?

Исследовательская работа, проведенная в этом направлении, дала свой результат. Оказывается, Бася встречает Тамару только тогда, когда она, входя в подъезд, думает о нем. Например, несет ему корм или что-нибудь другое — игрушку, посуду, сумочку и т. д. А то и просто подумает: «А как там наш Бася?» В те же разы, когда Бася ее не встречал, Тамара при входе в подъезд или в лифте не думала о нем. Например, опаздывая на работу и забыв ключи или пропуск, она спешно возвращалась. Тогда уже она не вспоминала о любимом коте и Бася ее не встречал. Но уже после того, как мы заметили эту особенность, жена просто не может не думать о Басе и при входе в подъезд и в лифте. А тот, разумеется, встречает ее у дверей.

Интересно, что если Тамара думает о Басе на работе или даже дома, он не подходит к дверям или к ней непосредственно. Более того, иногда он не откликается даже на настойчивые призывы, когда он почему-то становится нужен. Повести гулять, например, или в поликлинику. Спрячется, да так, что и с фонарем не отыщешь. А у дверей — встречает, правда, если только думаешь о нем. Меня же Бася не встречает, независимо от того, думаю ли я о нем или нет.

По-видимому, это все-таки связано с его едой, и вот почему. Я никогда не приношу Басе корма ни из магазина, ни из холодильника. А Тамара постоянно кормит его, да и еду из магазина приносит именно она.

И еще один случай подтверждает это предположение. Как-то Тамара шла в гости к подруге, у которой жил кот — тоже сибиряк — Триша. По дороге Тамара взяла в магазине для Триши угощенье, долго выбирала его, вспоминая, что же он любит. А тем временем Триша, чего с ним никогда не бывало раньше, уверенной походкой подошел к двери, встал на задние лапы и принялся царапать ее, пока Тамара не пришла с угощеньем. В то же время свою хозяйку, в том числе и с угощеньем, Триша не встречал.

Анализ рассказа позволяет сделать два вывода:

1) Бася и Триша, как, наверно, и другие «умные» коты, чувствуют, когда им несут угощенье или даже просто думают о них, и реагируют на это;

2) у Тамары, видимо, имеется какое-то скрытое излучение, воздействующее именно на котов-сибиряков, потому что другие животные и даже люди не ощущают этого.

Но все мои попытки выведать у Баси тайну его телепатии наталкивались на непонимание с его стороны. Бася возмущенно таращил глаза, топорщил усы, орал и всячески препятствовал изучению этого важного вопроса. А глаза-то умные — понять бы только, что за мысли бродят в его гордой, красивой головке…