Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных

Не раз приходится слышать и читать, что призраки и привидения, которыми так любили пугать людей в прошлые времена, нередко можно встретить и в наши дни. Действительно ли это так, и какое объяснение этому дают ученые? Вот что говорится в одном из современных научно-популярных журналов.

«По мнению британского биолога, доктора Кеннета Бартона, уже более 30 лет занимающегося парапсихологическими исследованиями, современные привидения, или фантомы, как принято их еще называть, достаточно адаптировались в окружающей среде, и сегодня их совсем не пугают многомиллионные мегаполисы с суперсовременными сооружениями, морем огней и шумом автомобилей.

— Мы обследовали более 8000 сообщений, свидетельствующих о появлении разного рода призраков, — говорит доктор Бартон, — и на их основе выявили 361 абсолютно достоверное событие. Все они были подробно проанализированы и описаны в так называемой «Книге духов», переведенной на 36 языков мира. Судя по почте, поступающей в адрес издателей этой книги, количество случаев с участием призраков растет день ото дня.

Особый интерес вызывает фантомная география. Она свидетельствует, что на первом месте, как и в прежние времена, находится островная замковая Британия. Ее жители 147 раз встречались с разного рода призраками. Следом идут испанцы (99 раз). За ними — французы (48), бельгийцы (32) и т. д.

Меньше всего встречались с призраками скандинавы: всего 14 историй на три страны. Немногим больше — жители государств Восточной Европы. Хотя в нынешней Польше, например, близ старинных замков можно встретить указатель — «осторожно — привидения!».

В России только в последнее время ученые стали серьезно заниматься изучением фантомных явлений. Причина проста — раньше, при советской власти, за такого рода исследования можно было вполне угодить в психушку. Сегодня у нас такой проблемы не существует.

Что же касается научных объяснений этих загадочных явлений, то они, как и раньше, носят в основном описательный характер».

Ну что ты еще скажешь, — нет пока научного толкования появлению призраков и привидений, и все тут!

ВИЗИТ ЛУКАВОГО

Мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь я встречусь с нечистым, лукавым, или, как его еще называют, искусителем, что ли…

Он появился как раз в тот момент, когда я переживал «кризис жанра». Я был молод, считался неплохим спортсменом, довольно легко и рано — в 33 года — стал доктором наук, затем профессором, заведующим кафедрой… Все шло так просто и гладко, что я… запил. Да-да, запил по-черному, да еще и загулял. Жена с детьми уехали к родителям, предоставив мне возможность или прийти в себя, или пасть окончательно.

И тут как-то утром в дверь моей квартиры позвонил гость. Открыв, я увидел перед собой улыбающегося смуглого человека с темными глазами, темными же вьющимися волосами и пышными, на пол-лица усами. Модно одетый незнакомец был среднего роста, рыхлого телосложения.

— Чертко Горимир Львович! — представился он. — Я давний поклонник ваших трудов, которые считаю глубоко талантливыми! — и гость ловким движением извлек из портфеля бутылку шампанского.

Поначалу я не хотел пускать незваного гостя в квартиру, но меня сбило с толку его имя — Горимир. Это редкое имя принадлежало ученому, академику в моей же области знаний, да и фамилия была похожей. Я опешил и пригласил человека войти.

Однако положение мое было достаточно щекотливым. По отъезду жены у меня поселилась новая приятельница, как и я, не дура выпить, и квартира вскорости стала похожа на настоящий вертеп. К тому же я не знал, как представить мою пассию, и назвал ее на всякий случай женой. Шампанское оказалось весьма кстати, а так как застолье хотелось продолжить, мы по предложению гостя поехали в гостиницу, где он остановился, и зашли в ресторан.

Тот факт, что вечером мне предстояло читать лекцию студентам, меня не остановил — я выпил еще, а когда спешно покидал своих друзей, пир у них был в самом разгаре. Надо заметить, что выпивать перед лекцией мне приходилось не впервой, но на этот раз я, начисто забыв даже тему, стоял этаким столбом перед доской, не в состоянии вымолвить ни слова. Ну, вечерники — народ взрослый, понятливый — тихо разошлись. А один даже уважительно проводил меня до дома, где вашего покорного слугу поджидал сюрприз: подруга не пришла ночевать.

Утром же явился мрачный Горимир Львович и рассказал, что пригласил мою знакомую к себе в номер с тем, чтобы она отдохнула, но разбудить так и не смог. Утром, по его словам, проспавшаяся дама наговорила про меня всяких гадостей и велела передать, чтобы я ей больше не звонил. Когда же я попросил процитировать эти гадости, то понял, что выдумать их сам гость не мог.

Горимир Львович, или, как я его прозвал, Горик, поселился у меня, и мы с ним весело запили вдвоем. Горик рассказал, что, воспользовавшись отпуском, специально приехал из Белоруссии ко мне, так сказать, проведать своего «учителя» и вообще «гения». И был страшно рад, что тот оказался таким простым и душевным человеком…

Как-то вечером в очередном походе в магазин нам встретились моя прежняя пассия лет двадцати и ее мать, которой не было еще и сорока. Последняя настолько понравилась Горику, что он буквально заставил меня пригласить мать и дочь вечером в ресторан. Как ни странно, они согласились.

Мы сильно выпили. Я пригласил свою подругу танцевать, а потом мы тихонько «слиняли» ко мне домой к вящей радости Горика — он остался наедине с женщиной, поразившей его воображение.

Утром, когда подруга ушла, пришел мрачный, как грозовая туча, Горик и рассказал, что мамаша оказалась настоящей стервой: «продинамила» его, бросила пьяного и сбежала из ресторана.

А уже днем, рыдая, позвонила моя подруга и сообщила, что маму утром насмерть сбила машина… Подозрение закралось ко мне в душу, и я пристально посмотрел Горику в глаза, но он не отвел их — взгляд его оставался твердым и жестким. Мы продолжили пьянку…

Вскоре приехала моя жена. Горимир вел себя с ней весьма галантно, даже заискивал. Поначалу жена отвечала ему столь же любезно, но потом совершенно неожиданно заспешила куда-то и попросила проводить ее до лифта — только тут я увидел ее серьезное, буквально посеревшее лицо.

— Я больше здесь не появлюсь, — скороговоркой сказала она. — На развод подам сама. Но если ты еще не окончательно потерял разум, немедленно расстанься с этим… — она замялась и с трудом вымолвила слово: — нечистым.

Она ушла, а у нас все пошло по-прежнему — выпивка, подруги… Однажды Горимир заявил, что его отпуск кончился, он уезжает, но «дарит» мне красавицу, с которой познакомился специально для меня. И это несмотря на то, что со мной дома уже была одна из моих подруг. Весьма привлекательная женщина сама проводила Горика до двери, поскольку я подняться был не в состоянии.

Мы с подругой и красавицей выпили еще, а проснувшись утром, я обнаружил, что меня разбил паралич — правая рука отнялась, лицо перекосило, речь нарушилась. Мои дамы отправили меня в больницу.

У меня появилось достаточно времени для размышлений — в больнице я провел несколько недель. Зря говорят, что инсульт отбивает память — я вспомнил все, что было в моей жизни, а среди прочего и такой эпизод.

Около пятнадцати лет назад я, выпускник вуза, был направлен в командировку в город Могилев на машиностроительный завод имени Кирова. Остановился в гостинице «Первомайская» и тут же попал в «добрую» компанию пропойц и прощелыг. В первый же день вечером мы пошли «снимать» девочек у гостиницы. Мне не повезло, и я решил вернуться обратно. Но у входа в гостиницу меня плотным кольцом окружили крутые ребята из местных. И я отчетливо увидел, как один из них обмотал ладонь мотоциклетной цепью. Я пятился вдоль стены за колоннадой туда, где виднелась закрытая железная дверь. И когда надежда уже покинула меня, дверь за моей спиной неожиданно открылась. Я ввалился в образовавшуюся пустоту, и дверь тут же захлопнулась перед носом у озверелой толпы.

Я взглянул на моего спасителя. Склонившись надо мной, стоял полноватый, среднего роста молодой человек с пышными усами и темными кудряшками на голове. Он поднял меня на ноги и, глядя прямо в глаза, сказал: «Живи пока, мужик! Помни добро! Мы еще встретимся!»

Я котом взлетел на свой третий этаж, наглухо запер дверь номера, напился и напрочь забыл про своего спасителя. Теперь же, лежа на больничной койке, я припомнил и этот голос, и эти кудряшки, и эти усы — Горик!

В свои 38, будучи «перспективным ученым», спортсменом, я и не думал, что вот так, в один момент, можно стать инвалидом. Ушла жена, покинули подруги — кому я нужен такой? И это я — мастер спорта, штангист! Кровь бросилась мне в голову и я чуть не получил второй инсульт.

Поначалу я роптал: «Господи, чем я провинился, за что такое наказание?» А потом сам себе же и ответил: «Бога и совесть забыл, гордыня заела, грешил много и самозабвенно. Разве только воровства и убийств не было, а остальной "букет" — пожалуйста! И вот, лукавый — тут как тут!»

Вот в таких невеселых мыслях лежал я как-то вечером на больничной койке и принимал седуксен — таблетку за таблеткой. В палате никого не было — больные в холле смотрели телевизор. И вдруг невысокая грузная фигура отделилась от стены и приблизилась ко мне. Я прикрыл глаза и замер. Фигура наклонилась надо мной, и я почувствовал, как чьи-то усы коснулись моего лица и чьи-то губы поцеловали меня в лоб.

— Вот был человек, мнил себя сильным и умным, ан нет его! — слышу я голос моего «друга» Горика, — думал, небось, — молод еще, вся жизнь впереди! Жалость-то какая!

Я раскрыл глаза и увидел над собой лицо гадко улыбающегося Горика. Ярость охватила меня, захотелось наговорить ему что-нибудь резкое и обидное, но понял — зря! Он только и ждет этого, и надеется, что помру я от гнева тут же, при нем.

Горик продолжал говорить уже жестко:

— А если бы этот «живой труп» не пропил свою память, то вспомнил бы, как мы с ним в Могилеве в гостинице «Первомайской» пили вместе после того, как я спас его. Помню, пили портвейн армянский, под названием «Лучший». Молодой, но уже с гордыней, человечишка, подвыпив, заявлял, что славы хочет всемирной, чтобы все вокруг знали его! А я его и спрашиваю — может, согласишься на золотишко, на денежки, на них же все купить можно, в том числе и славу? Но человечишка выплеснул остаток портвейна из своего стакана мне в лицо и провозгласил напыщенно: «Золото и деньги — отставить! Славы, повторяю, хочу!» Адушу, — спрашиваю, — заложишь, за славу-то свою? Человечишка протрезвел: «Ты что, всерьез? Не хочу по пьянке важных вещей обсуждать, но если бы все было взаправду, думаю, договорились бы!» Вот мы и встретились — всерьез и на трезвую голову, давай договариваться! Да сейчас ты заложишь душу, прости, «за милую душу» и не славы всемирной попросишь, а годик-другой своей презренной жизни! Ну что, по рукам? Хотя, по каким рукам, ты же ими и двинуть-то теперь не можешь! — и Горик гадко расхохотался.

От ярости я и про болезнь забыл. Не учел «дружок», что эти слова он говорит спортсмену-силовику!

— Отчего же, — я старался говорить спокойно и как бы устало, — по рукам так по рукам, правой еще маленько пошевелить могу!

Я с трудом извлек из-под одеяла ослабевшую правую руку. Горик, презрительно улыбаясь, подал мне свою… И тут я молниеносным движением здоровой левой обхватил его за шею моим любимым «удушающим захватом сбоку». Не ожидавший такой прыти, Горик упал на постель и, хрипя, пытался разжать захват. Но теперь-то его и домкратом нельзя было разжать! Пока он хрипел, я шептал слова, которые слышал как-то от попа в церкви: «А на нечистого, на лукавого, на искусителя — тьфу на него, тьфу на него, тьфу на него, отрекаюсь я от него!»

Шепчу и думаю, чем бы доконать лукавого? И вспоминаю — под кроватью стоит «ночная ваза», которую еще не выносили. Нашарил слабой правой рукой эту «вазу», повернул ослабевшую голову Горика мордой кверху и, пачкая собственное одеяло, залил пахучую жидкость прямо ему в раскрытый от удушья рот.

— Попей, дружок, теперь портвейна «Худшего», не всегда же «Лучшим» баловаться!

Закашлялся Горик, аж посинел весь. Скинул я его с койки, и пополз он прочь, подметая пол пышными усами. И постепенно исчез, как бы растаял в воздухе.

ТРОФИМ

И вот опять я один в палате. Лежу себе на койке в прострации, в голове — сумбур. Никак не могу взять в толк — существовал ли этот Горик вообще или все, что связано с ним, — только моя фантазия? А может, только в больнице меня посетил его призрак, ну а довел меня до этой больницы — реальный человек, плохой, конечно же. Путаясь в этих мыслях, я дотянулся до тумбочки, достал опять пачку седуксена и проглотил три таблетки. Вскоре «словил» кайф, в полусне стали возникать беспорядочные «глюки». И вдруг один из «глюков», а может, это был и не «глюк» вовсе, приобрел очертания моего покойного товарища по спорту — великого штангиста. Это был чемпион мира и Олимпийских игр в среднем весе, знаменитый русский богатырь — Трофим Ломакин. Я познакомился с ним на сборах в Сухуми, о чем уже писал. Трофим как-то по-отечески отнесся ко мне (да и был он почти вдвое старше), как говорят, «курировал» меня, научил многому полезному и интересному в спорте.

Трофим сел на стул рядом с моей кроватью и стал кулаками тереть себе глаза. Мне показалось, что он пьян — это случалось с ним, по крайней мере в Сухуми, частенько.

— Трофим, что с тобой, ты что — плачешь? — удивленно произнес я, не вполне воспринимая реальность происходящего. Только что позорно исчез призрак моего недруга Горика, а тут — снова виденье, теперь моего доброго приятеля. Было отчего крыше поехать!

— Жаль мне тебя, — печально сказал Трофим, — ты же спортсмен, штангист — и лежишь на койке в раскоряку, как дохляк! Что, сдался, врачам поверил? Себе не веришь, а врачам поверил? Да разве понимают они, что такое — штангист, на что он способен? Если их послушать, то и кости, и мышцы наши давно бы загнулись от таких нагрузок! А ты вот с твоим диагнозом только что самого нечистого чуть не удавил до смерти — и продолжаешь считать себя больным? Позор, прибил бы тебя, если бы не считал своим другом!

«Выходит, и Трофим знает про Горика, только откуда?» — удивился я.

Странным было лицо у Трофима — он диковато улыбался, а слезы капали. Таким я его даже не мог себе представить. Он встал, пошатываясь, поднял стул и легко переломил его об колено.

— Вот так и с тобой будет, если ты сдашься! Поверь мне — ты здоров, завтра же выписывайся из этой богадельни и начни тренировки! Тогда будешь жить, а раскиснешь — подохнешь, как слизняк на солнце!

Трофим устало махнул рукой и, шатаясь, вышел в дверь.

Я долго лежал, не решаясь подняться. Голова моя вдруг стала ясной, и появилось огромное желание жить. Вскочив с постели, я включил свет — рядом со мной лежал сломанный стул. Тот, что сломал Трофим. Или я сам на него неловко сел и сломал? — усомнился я. Но покинуть больницу по совету Трофима я решил твердо.

Выйдя из больницы, я пошел консультироваться со «светилами». И вот академик Бадалян, в то время главный невропатолог Москвы, подытожил: «Оставьте работу, отдохните, успокойтесь — может, еще десять лет проживете. Будете работать, нервничать, нагружаться, не дай Бог, пить — и трех лет не протянете!» Каково это услышать спортсмену-штангисту в 38 лет?

И в выборе дальнейшего образа жизни я послушал не академика, а Трофима. Я понял, что Бог послал мне испытание и я должен его выдержать. Устами явившегося мне в воображении Трофима Бог решил помочь мне, видя, что я сдаюсь. И я… стал тренироваться с тяжестями, нагружал больную руку, все повышая вес. Я ни в коем случае не призываю больных инсультом поступать так же! Это смертельно опасно! Но это был мой путь, путь спортсмена-штангиста, видимо, одобренный свыше…

И вот прошло более четверти века. Правой рукой, что висела плетвю, я поднимаю 65 килограммов — это две двухпудовые гири! Двумя руками выжимаю лежа 140 килограммов. Людей, далеких от тяжелой атлетики, призываю не пробовать повторить — это тоже смертельно опасно!

Это не все — в 1993 году я в третий раз женился (конечно же, на Тамаре!), обвенчавшись при этом, чтобы без всяких там шуточек! Вместе с женой плаваем в проруби, а я к тому же люблю пробивать лед головой из-под воды. Это инсультной-то головой! Конечно, если лед не очень толстый, не в середине зимы.

Работу и науку я тоже не бросил, как «советовало светило». Заведую кафедрой, написал за это время около 20 книг, сотни статей, получил много патентов, консультирую иностранные фирмы — от Европы до Австралии. Стал академиком Международной академии экологии.

Вот и подумайте — стоит ли унывать при трудностях, будь это проблемы со здоровьем, бытом, работой, семьей… Будьте мужественны, оптимистичны, не сдавайтесь — и Бог обязательно поможет вам! Может, даже послав вам какого-нибудь доброго призрака, как мне Трофима!

И добрые призраки не перестали являться мне. Один из них даже спас меня от неминуемой, причем весьма мучительной смерти.

ПРИЗРАК-СПАСИТЕЛЬ

Я всю жизнь интересовался пребыванием человека в воде без какого-либо снаряжения. В бассейн любил погружаться «на время» под присмотром кого-нибудь из друзей. Так мог продержаться минут до трех.

Слышал я про рекорды и в пять минут, и в семь, но у меня самого и близко к этому не подходило. После трех минут пребывания под водой меня охватывал страх, начинались судороги, и я уже готов был «пить» воду, а вернее, дышать ею, но успевал выскочить на воздух. Знал я, что пираты своего провинившегося товарища протаскивали за веревку под килем судна. Конечно же, воздуха ему не хватало, он испытывал все смертные муки, нахлебывался воды, говоря попросту, тонул: ну а потом его извлекали из воды и откачивали.

Прочел я где-то, что великий трюкач Гарри Гудини нырял в прорубь со связанными руками и ногами и находился там невероятно долго, поскольку дышал воздухом, накопившимся между водой и льдом в виде больших пузырей. Потом уже, когда я стал «моржом» и заходил довольно далеко под лед, я все искал такие пузыри, чтобы, по примеру Гудини, подышать ими и удивить зевак на берегу.

И, наконец, как-то в начале апреля мне удалось наткнуться подо льдом, метрах в семи от проруби, на довольно солидный пузырь. Обернувшись назад, я ясно увидел столб света в воде, идущий от проруби. День был солнечный, и я решил, что дорогу назад легко найду. Откинув голову, я завел нос в пузырь и, выдохнув брызги воды, осторожно втянул, как мне казалось, воздух. И тотчас в нос ударило тухлыми яйцами — пузырь был с сероводородом, видимо, весной пошло гниение органических останков. В голове потемнело, я рванулся назад, но столба света от проруби не увидел — солнце успело зайти за облако. Делаю десять гребков, а это почти десять метров — проруби нет; я понял, что промахнулся.

Положение создалось аховое, клясть Гудини уже бесполезно, надо что-то решать, воздух на полном исходе. Лед надо мной толщиной сантиметров десять, по нему свободно ходят люди. Глубина — метра полтора, я как бы зажат между льдом и дном. Ну, думаю, хана мне приходит. И обидно так, ведь надо мной люди ходят, жена моя на берегу, но до них ведь не достучишься. Чувствую, скоро наступят судороги, а там темнота в глазах и — вечный покой.

Вдруг в мутноватой воде я вижу белесую, как бы из света сотканную фигуру человека. Пригнувшись под толщей льда, фигура медленно приближалась ко мне, и я узнал в ней черты великого Гудини, столь знакомые по фотографиям. Руки и ноги великого фокусника были связаны толстыми веревками, как в его знаменитом трюке с прорубью, и было непонятно, за счет чего он передвигался в воде. Я заметил только, что сквозь колышущуюся фигуру просвечивался купол льда, находящийся сзади.

«Все, глюки пошли, значит, конец близко», — успел подумать я, но вдруг призрак Гудини чуть присел передо мной, положил связанные на запястьях руки себе на затылок, уперся головой и руками в лед над собой и кивком головы призвал меня сделать то же самое. Я понял, что единственное спасение в создавшейся ситуации только в пробивании льда над головой, и послушно повторил позу призрака.

Упираюсь темечком и давлю что есть силы ногами. Чувствую, что лед прогибается, но не ломается. На берегу в это время была жена, она рассказала потом, что лед «ходуном» ходил. Под водой то преимущество, что вес уравновешен, и к тому же я, как штангист, отжимаю ногами килограммов четыреста. Выдержала бы шея.

Наконец последнее усилие — лед затрещал и пробилось маленькое отверстие, куда мог пройти разве только кулак. Еще одна отчаянная попытка — и голову уже можно просовывать. Что я поспешно и сделал, расцарапав весь лоб, — лед-то острый, как стекло.

Отдышался, глянул — а я по другую сторону проруби — «перелетел», значит. Но теперь-то я уж выверил курс и вынырнул, как положено. Страх прошел быстро, солнечный свет вытравил последние следы только что пережитого кошмара. Но память о добром призраке великого Гудини не исчезла.

Что это было? Галлюцинация обедненного кислородом мозга? Но этот агонизирующий мозг вряд ли сумел бы дать такой дельный совет своему обладателю. Да и потом, разве такое уж редчайшее явление — призрак умершего человека в его стихии, где он страдал и находил спасение?

Во всяком случае «мой» призрак спас мне жизнь, теряемую в таких муках. С тех пор, ломая лед головой каждую весну, и по традиции, и чтобы навык не потерять, я добрым словом поминаю Гарри Гудини и прошу у его духа помощи и защиты в возможных экстремальных ситуациях подо льдом.

Пресса и телевидение не оставили без внимания это мое хобби. Даже во «Времечке» демонстрировали мою «ледокольную» технологию. Но нигде еще я не рассказывал, кто подсказал мне спасительный выход из создавшегося положения, — все равно не поверили бы.

БОЛЬШАЯ ПТИЦА С КАЕМКОЙ НА ШЕЕ

Я уже говорил, что мы с женой моржи, то есть купальщики в проруби. И как-то весной в конце апреля, когда лед на прудах и озерах уже остался только отдельными островками, а прорубь достигла размера бассейна, отправились мы купаться на Красный пруд, что в Измайловском лесопарке. А надо вам сказать, что название свое этот пруд получил из-за того, что в старые времена в нем мясники мыли мясо и вода окрашивалась в цвет крови.

Жена зашла в воду с берега, а я решил прыгнуть с пристани «ласточкой», благо это позволяла «ледовая обстановка». И вот уже на середине пристани услышал я как бы хлопки вертолета. Но при ближайшем рассмотрении «вертолет» оказался громадным гусем, который, подлетев к краю пристани, сел на нее прямо передо мной.

Таких птиц я раньше не видел. Гусь, или какое-то подобие его, был как гриф, с совершенно лысой головой. Грязно-белые перья его были мокры и сваляны, совсем как шерсть у больного животного. А на толстой, с руку толщиной шее чудо-гуся была видна синяя каемка. Гусь глядел прямо мне в лицо сощуренными глазами-щелочками, из которых виднелась белесая муть глазных яблок. Нос у птицы был грязно-серого цвета, короткий и толстый, переходящий в лоб.

Поглядев на меня с полминуты, гусь поднял крылья и, вытянув их вперед, как руки, пошел на меня. Мне вспомнился фильм «Вий», когда мертвая панночка шла таким же образом на перепуганного Хому Брута. Подойдя ко мне вплотную, гусь уставился на мой серебряный нагрудный крестик, благо голова его была как раз на этом уровне. Клюв птицы приоткрылся, издал тихое, угрожающее шипение и попытался схватить крестик. Я отступил, гусь наступал на меня, щипая меня за грудь клювом, но не попадая в крестик. Отступая, я оступился на мокрой пристани и упал на спину. На какое-то мгновенье я увидел страшную голову над своим лицом, его полуоткрытый клюв почти касался моего носа, а мутные белесые глазницы казались слепыми. Грязно-синяя каемка на шее гуся будто была выдавлена на мохнатых, свалявшихся перьях.

Я в ужасе закрыл глаза, боясь, что страшный зверь клюнет меня в лицо, и раскрыл их, когда услышал уже знакомые «вертолетные» хлопки. Птица, хлопая крыльями, уже улетала прочь.

Оправившись немного от неприятного и непонятного инцидента, я решил все-таки прыгнуть в воду. Подойдя к краю пристани и изготовившись, я заглянул в черную глубину и… к ужасу своему разглядел в ней голову человека и его расставленные руки. Это был утопленник, зависший где-то в полуметре от поверхности воды, и я чуть было не врезался в него в своем прыжке.

Я кликнул людей, на пристани собралась толпа. Сбегали к телефону, позвали милицию. Пока милиционер со следователем подъехали, тело выплыло почти на поверхность. Тщетно пытался следователь уговорить меня и других моржей помочь ему вытащить утопленника — мы в ужасе разбежались. Следователь надел болотные сапоги и с помощью милиционера длинным сучком подогнал мертвое тело к берегу. Вытащив утопленника на берег, они положили его на спину и начали раздевать.

Это был мужчина лет пятидесяти с лицом, заросшим короткой седой щетиной. Нос его, серый и крупный, щелочки глаз, в которых виднеласьлишь белесая муть, даже седая щетина, мокрая и свалявшаяся, придавали утопленнику удивительную схожесть со страшной и нелепой птицей, которая так неожиданно появилась и исчезла. Но когда я увидел синюю, как бы вдавленную каемку на шее мертвеца, совсем как у той птицы, то содрогнулся от суеверного страха.

— Гляди, удавили! — воскликнул следователь, обращаясь к милиционеру, — а потом в прорубь, под лед спустили. Тело пробыло там до весны, а когда лед растаял, всплыло…

Я больше не слушал. Отвернувшись от ужасной картины на берегу, отошел от пристани, нашел жену, и мы молча пошли домой.

Откуда появилась эта страшная птица? Что она хотела от меня? То ли отгоняла от края пристани, чтобы я не врезался в прыжке в утопленника. То ли в какой-то бессильной злобе напала на меня, и крестик помешал ей клюнуть меня в лицо. То ли это была мятущаяся душа покойного, желающая что-то поведать живым людям, но так и не сумевшая это сделать.

А синяя каемка на ее шее до сих пор стоит у меня в глазах, и я каждый раз вспоминаю этот странный неприятный случай, когда купаюсь в Красном пруду.

НЕВЕРОЯТНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

— Чувствую я, будто на меня кто-то налег сверху и придавил так, что я ни крикнуть не в силах, ни вздохнуть. Задыхаюсь, пытаюсь сбросить с себя этот груз, но не могу. Наконец я, собрав последние силы, выкрикнула что-то бранное, непристойное и… груз свалился с груди. Открываю глаза — никого нет, но в оконном проеме стоит человеческая тень. Этаж-то второй, таких высоких людей не бывает. Ругнулась еще — тень исчезла… И так почти каждую ночь…

Эту историю рассказала мне приятельница, молодая хозяйка квартиры, куда я пришел в гости. Я неловко чувствовал себя, ерзал на стуле, пытался перевести разговор на другую тему, смотрел на часы, но приятельница была непреклонна. Она, во что бы то ни стало, решила докопаться, что же это такое лежало у нее на груди, а при нецензурных криках пропадало. Она, видите ли, считала, что если я профессор, то все знаю и могу ей растолковать.

— Понимаешь ли, — пытался я объяснить ей, — такое часто бывает, особенно у тонких нервических натур. Я эти жалобы слышал от многих людей, и преимущественно от женщин. Это оказывалось или апное (форма сильного храпа, вызывающая временную остановку дыхания)…

— Какое апное, ты меня обижаешь, ты что, полагаешь, я могу храпеть, как извозчик? На меня действительно давила какая-то тяжесть, эта тяжесть с меня свалилась, а потом она смотрела на меня в окно и боялась брани… А ты — апное! Вот проверил бы сам, как друг моей семьи, да я считаю, что и мой тоже…

Приятельница в то время еще была незамужней и жила одна в большой квартире, жена же моя была в отъезде, в принципе препятствий к эксперименту не было. А заодно можно было бы не ехать домой, на ночь глядя.

Чтобы доказать, что никакой тяжести у моей подруги на груди не лежало, я задумал тонкий опыт. Но так, чтобы сама подопытная об этом не знала. И пока она возилась на кухне с чаем, я нашел в кладовке пенопластовую коробку из-под магнитофона и воткнул в нее сверху полдюжины вязальных спиц, найденных там же. Незаметно положил этот прибор под кровать подруги в районе груди, благо конструкция кровати и упругость ее сетки позволяли это сделать. Когда хозяйка зашла в комнату, я попросил ее улечься на кровать и показать, где примерно находилась пресловутая тяжесть. Воспроизвела она всю сцену избавления от тяжести, включая нецензурщину, вскакивание с кровати и наблюдение за тенью в окне. Дальше был чай, а когда хозяйка снова вышла мыть посуду, я извлек свой пенопластовый прибор и пилкой для ногтей отметил глубину, на которую спицы погрузились в пенопласт под тяжестью подопытной. Суть эксперимента заключалась в том, что если на женщину надавит сверху какая-нибудь тяжесть, то это неминуемо отразится на глубине погружения спиц в пенопласт. По секрету скажу вам, что такой прибор был опробован мной еще в молодости на проверке верности любимых подруг в мое отсутствие и показал достаточную точность. Я пошел спать в отведенную мне комнату, а приятельница расположилась в своей. Заснуть я никак не мог — непривычная постель, чужая комната…

Часа в три ночи я услышал приглушенные стоны в соседней комнате, а когда дело дошло до нецензурщины, уже был там. В свете фонарей с улицы я увидел матюгающуюся приятельницу, лежащую на спине и пытающуюся сбросить кого-то с груди. Я почувствовал, что она прикладывала к этому «кому-то» немалую силу, и когда, наконец, этот «кто-то» был сброшен, то я заметил, что «он» хоть и хорошо виден не был, но и абсолютно прозрачным не выглядел. Просто воздух в том месте, где находился «он», был как-то гуще и темнее обычного. Покрутившись по комнате, «он» метнулся к окну и исчез сквозь стекла. Несколько мгновений я видел размытую тень в окне, благо фонарь на улице был как раз напротив него. Зажгли свет, приятельница, всхлипывая, стала приводить себя в порядок, а я, не теряя времени, извлек пенопластовый измеритель из-под койки перепуганной женщины и посмотрел на спицы. Они оказались погруженными в пенопласт сантиметра на три глубже, чем только от веса подопытной! Последующие измерения показали, что это соответствовало дополнительному весу около пятидесяти килограммов!

Конечно же, на погружение спиц повлияла динамика ерзанья и подскакивания на кровати, но даже если я ошибся вдвое, то все равно вес получился приличный!

Хозяйка ничуть не удивилась этому результату, но я-то, я, считающий себя противником всего трансцендентного, или попросту — чертовщины, сейчас «по-научному» взвесил беса, призрака, инопланетянина или кого-то там еще, формально не существующего…

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК

А теперь — о призраке или привидении, названном поэтом Есениным «черным человеком». Мне тоже повезло, а может, напротив, — не повезло его увидеть. И вот как это случилось.

Испытал я как-то сильный стресс: мать моей первой Тамары «застукала» меня со своей уже замужней дочерью у нее в квартире рано утром, когда мы даже одеться-то не успели. Случился страшный скандал с истериками, после чего я стал панически бояться таких «разоблачений». Уж лучше это был бы сам муж — он уже стал моим приятелем, с ним как-нибудь договорились бы, без истерик во всяком случае. Беда не пришла одна — жена моя Лиля, неожиданно приехав в Москву, также застала нас с Тамарой, на сей раз в моей комнате в общежитии. Опять же последовал скандал, и мы с Тамарой вынуждены были расстаться. Приехала жена в середине декабря и тут же увезла меня в Тбилиси. Во-первых, Новый год приближался и она хотела встретить его со мной. А во-вторых, обнаружилась причина и посущественней.

Дело в том, что «разоблачение» меня в квартире Тамары, а главное — внезапный приезд жены и мой позорный разрыв с любимой женщиной так подействовали на мою психику, что я перестал спать. Сосед Вадим милостиво уступил нам комнату, перебравшись в другое — «культурное» общежитие (куда ранее перешли жить наши аспиранты), где так и остался в дальнейшем.

Но, несмотря на «комфорт», сон ко мне не шел. Я был слишком возбужден, в голову лезли нездоровые мысли; я лежал с открытыми глазами и мучился. Потом решил встать и хоть почитать что-нибудь полезное для диссертации. Выпил кофе, чтобы взбодриться и позаниматься «теорией» до утра.

День прошел как-то сумбурно — я с утра сбегал за выпивкой, познакомил жену с моими друзьями-собутыльниками — Серафимом и Лукьянычем; мы погуляли немного по заснеженному институтскому городку, а вечером выпили снова. Чтобы заснуть, я «поддал» как следует. Но сон снова не шел ко мне.

Тогда я поднажал на кофе, чтобы добиться какой-нибудь определенности. Но так как после кофе я протрезвел полностью, то опять принялся за водку. И к своему ужасу заметил, что не пьянею. Я выпил все, что было, но в голове — хрустальная чистота. И я стал понимать, что это все не просто так, а меня травят. Подсыпают, подливают мне в кофе и в водку какую-то отраву, а потом исчезают. Выбегают из комнаты, как тени, и ходят под окном. Ждут, когда я отвернусь или выйду в туалет, чтобы снова забежать ко мне и сделать подлость. Ну, погодите, я вам покажу!

Был уже восьмой час утра. В окно было видно, как по снегу в сумерках пробежали какие-то серые тени; они иногда оборачивались и злобно скалились на меня.

«Обложили кругом, сволочи!» — подумал я, и осторожно, чтобы не разбудить жену, достал из тумбочки мой огромный пистолет. Положив на подоконник коробку с патронами, я вставил один из них в ствол. Закрыл затвор и, открыв окно, прицелился в одну из теней на улице. Гулко прозвучал выстрел. Тень молча рванулась и исчезла. Я перезарядил пистолет и выстрелил в другую тень, которая тоже безмолвно ускользнула.

«Вот гады, пуля не берет — значит нечистые! — мелькнуло вголове, — что же делать?» Обернувшись, я увидел бледное лицо жены позади себя, а в глубине комнаты, прямо на нашей кровати, я заметил нечто такое, чего не могу забыть и по сей день. Это нечто (или некто) оказалось коротышкой, похожим на большое толстое полено, стоявшее в изголовье. Полено было как бы обтянуто черной замшей, мягкой и нежной, а в верхней части его горели зеленым фосфоресцирующим светом большие глаза. Глаза были спокойными и уверенными, и сам «он» стоял твердо, как забетонированный столб.

«А вот и главный!» — покрывшись холодным потом, подумал я и, глядя «главному» в глаза, не раздумывая, выстрелил в него. «Главный» и не пошевелился.

Тогда я в ужасе швырнул в него пистолет и со звериным ревом кинулся на «главного». Я кусал его, рвал на части, а он спокойно и уверенно продолжал смотреть мне в глаза. В комнате вдруг зажгли свет, и я почувствовал, что меня крепко держат за руки. Я рванулся, куснул кого-то, а потом вдруг увидел, что меня держат соседи по общежитию. Лиля трясла меня за плечи и что-то кричала, вся в слезах.

Увидев, что я пришел в себя, меня отпустили. Я сел на кровать и оглянулся на изголовье. Там было пусто.

— А где главный? — спросил я.

Меня снова схватили. Так продержали меня, уже не помню сколько. Кто-то успел вызвать «скорую помощь», как я понял, с психиатрическим уклоном. В комнату вошли два здоровых мужика в белых халатах, сделали мне укол в вену. Я не сопротивлялся, так как начал понимать неадекватность своего поведения. Вкололи мне, как я узнал позже, аминазин.

С этим препаратом я встретился еще раз гораздо позже, и действие его я никогда не забуду. При полном сознании я почти не мог шевелиться. Состояние было каку животного, тигра, там, или медведя, в которого стрельнули обездвиживающей пулей; по крайней мере, как это показывают по телевизору.

Мужики подхватили меня под руки и снесли вниз. Усадили, вернее, уложили в машину типа УАЗика, жену посадили рядом, и мы поехали. Минут через сорок (я понял, что мы ехали не в Москву, а в пригород) меня выволокли и затащили в красное кирпичное двухэтажное здание. Немного посидели в коридоре, а потом завели в комнату врача.

К тому времени я уже соображать начал хорошо, но двигался с трудом. С врачом старался говорить с юмором: перепили, дескать, и я решил попугать друзей игрушечным пистолетом. А соседи приняли всерьез, ворвались в комнату, схватили и ребят этих вызвали.

— Ну, виноват я, но не в тюрьму же сажать из-за этого! — заключил я.

— За хулиганство можно и в тюрьму, — устало ответил врач и проверил мои реакции.

— Что это мне вкололи ребята? — успел спросить я врача. — Сильная вещь, первый раз встречаю!

— Будешь буянить, встретишь еще раз! — сердито ответил врач и, взглянув в какую-то бумажку, сказал: «Аминазин, три кубика двух с половиной процентного раствора с глюкозой — внутривенно!».

— А-а — ответил я, — запомню, может, пригодится!

Меня отпустили под честное слово жены, что она первое время не оставит меня одного. Она ответила, что сегодня же отвезет меня домой в Тбилиси.

— Вот так будет лучше! — с облегчением сказал врач.

Лиля остановила такси и отвезла меня в «Пожарку». Собрала вещи, и мы поехали на Курский вокзал. Долго стояли в очереди, но сум ели-таки взять билеты на вечерний поезд на Тбилиси — нам продали разбронированные билеты. Стоили тогда билеты сущий пустяк, сейчас электрички дороже!

Ехали в плацкартном вагоне, я преимущественно спал, отсыпаясь за две бессонные ночи.

Про случай со мной договорились никому не говорить. Я понял и хорошо запомнил, что же это такое — «белая горячка», никому не советую повторять мой опыт! Даже если очень захочется познакомиться с «черным человеком»!

Надо сказать, что мой «черный человек» оказался как-то подобрее, или посимпатичнее, что ли, чем есенинский. И терпеливее, и не болтает лишнего. Мне, конечно же, повезло в этом больше, чем Есенину!