ПЕРСТЫ И ГОЛОСА СУДЬБЫ

Вновь обращаюсь к уже упоминаемой мной книге моего друга Никонова. Цитирую: «Короче, лежал я, смотрел в потолок и думал. Думал не просто поток мыслей, как обычно, а вполне конкретно: что есть жизнь? Точнее, есть ли вообще что-нибудь на белом свете или все это иллюзия.

И вдруг с потолка мне ответил голос. Мужской баритон. Мне никогда раньше не отвечали с потолка, поэтому я просто поразился… Нет, я не пил. Я, как ты знаешь, не курю, не пью и наркоту не принимаю…

Голос сказал:

— Ты знаешь, а на свете ничего нет».

Вот он — типичный пример «работы» голоса. Сколько раз я слышал такое и не верил себе. «Глюки», думал, после вчерашнего.

А еще разительнее другой пример (из той же книги):

«И была у нас такая тренировочная отвесная стенка. Я сто раз по ней лазил, без страховки мог уже. И вот однажды полез… долез примерно до пятого этажа. И вдруг камень, за который я схватился, вываливается из стены, остается у меня в руке и я начинаю падать. Я видел, как люди с меньшей высоты падали и разбивались насмерть, и понял: «Все. Как глупо…» И вдруг какой-то голос извне, как бы со всех сторон говорит: «Нет! Это еще не все. Не бойся. Твое время пока не пришло…» Мне показалось, мое падение вместо секунды-полторы длилось несколько часов. За эти часы я успел вспомнить свою жизнь, кого я там обидел, не обидел… А потом я падаю плашмя, спиной на камни, и мне кажется, будто я, как мячик, несколько раз подскакиваю — пам-м, пам-м, пам-м. А потом просто встаю на ноги. Я уже знаю, что ничего у меня не будет — даже переломов».

Меня аж в жар бросило, когда я это прочел. Ведь я думал, что только у меня случалось подобное. Значит, я не псих и не уникум! Но от этого мне не легче, а почему — поясню в конце этого раздела.

И еще — ничего зря или просто так не бывает. Любое событие — это перст судьбы, оно может изменить вашу жизнь до неузнаваемости. Как и вообще прекратить ее. Купил, например, билет на самолет, пришел вовремя, сел — и привет! Выпил на дорогу, позубоскалил с друзьями, опоздал — и спасся! Кстати, внутренний голос или способность чувствовать события, которые должны произойти — по научному «проскопия», спасли жизнь многим людям. Американский социолог Д. Стаунтон проанализировал 250 случаев авиакатастроф и пришел к удивительному выводу. 15 % пассажиров этих рейсов предчувствовали катастрофу и не сели в самолет. А сколько людей предчувствовали опасность, но все же полетели — спешили, заставили себя, не хотели нарушить планы и т. д.

Вот один из примеров: швейцарский теннисист М. Россе должен был лететь из Нью-Йорка в Женеву 3 сентября 1998 года. Не в силах сопротивляться проскопии, он сдал билет. А самолет, которым он должен был лететь, разбился под Галифаксом, и все пассажиры погибли. Говорят, что даром проскопии обладали наши предки, но цивилизация притупила эту способность. Уходят же животные от цунами, предчувствуют землетрясения, птицы заранее знают о капризах погоды и т. д. Известно множество случаев такой проскопии и у известных людей — принцессы Дианы, Уинстона Черчилля, Авраама Линкольна, Андрея Тарковского — всех и не перечислить. А что говорить о «простых» людях!

Вот что случилось со мной в детстве, года четыре мне было. Сплю в своей кроватке и вдруг слышу во сне: «Вставай, вставай скорее, а то умрешь!» Я вскакиваю, таращу испуганные глаза на маму. И тут на мою подушку беззвучно падают слепленные вместе два кирпича. А на стене у самого потолка на четырехметровой высоте (дом-то старинный был) — дыра! Сосед дурной — наш же квартирант, дымоход искал. Время было военное, холодное, все печки-буржуйки ставили. Потом он плакал, извинялся, просил, чтобы не выгоняли…

Вот он — голос судьбы, вот он — перст ее! И такие события с каждым из нас происходят сплошь и рядом, может, даже и без отчетливых «голосов» или других явных «знаков». Поэтому все это и считается обыденным, просто жизнью.

В этом отношении характерна такая история, происшедшая со мной не так давно…

РАЗГОВОР В ПРЕДБАННИКЕ

Еще в предбаннике меня предупредили — сегодня к нам в сауну пожаловал «большая шишка». «Шишка» этот уже парился, а когда вышел в предбанник, то я узнал в нем моего бывшего студента-вечерника, окончившего наш вуз лет пятнадцать назад. Студентом он был уникальным — не часто встречаются хорошо успевающие «вечерники», а он за все время обучения не имел ни одной четверки, только «отлично»! Мы оба были рады встрече, как водится, выпили, разговорились. Оказалось, что «шишка», которого звали Сергеем, интересуется всем загадочным, мистическим и даже регулярно читает в соответствующих газетах и журналах о моих историях.

— Удивляюсь, как это у вас все в жизни мистически выходит, — съязвил Сергей, — то покойные друзья учат, как надо жить, то телепатическое сообщение приходит, то знамение важное случается. А тут живешь серенькой жизнью, работаешь день и ночь, как лошадь какая-нибудь, ни внутренний оракул ничего тебе не подскажет, ни знамения тебе, ни перста свыше. О жизни даже некогда подумать! — казалось, сожалел Сергей.

— Если действительно о жизни некогда подумать — это плохо на самом деле и как-то действительно по-лошадиному выходит. Только не верю я тому, что в твоей жизни было все так серо и обыденно, что все доставалось одним только тяжким трудом. Так почти не бывает, тем более у человека, добившегося столь высокого положения в обществе! Знаю я, что ты родом из глубинки; расскажи, как оказался в Москве, — предложил я ему.

Сергей настороженно посмотрел на меня, — жизнь, видимо, научила его держать язык за зубами, — но, подумав, он начал рассказывать.

— Родился я в одной из деревень на Смоленщине. Родители рано умерли, и я жил с бабушкой, которая меня и воспитала. После армии работал в колхозе шофером. Меня очень тянуло в город, но бабушка и думать об этом не желала.

— Уедешь — повешусь! — твердила она. — Пусть люди узнают, что ты бросил меня на старости лет. Не для того я вырастила тебя, чтобы ты оставил меня умирать одну! Вот когда умру — можешь ехать куда угодно!

И добилась от меня клятвы, что я до ее смерти буду жить с ней вместе. Здоровье у бабушки было отменное, такие до ста лет живут, вот и приготовился я промаяться в этой глуши до самой пенсии. Но случилось иначе. Бабушка любила по ночам читать при керосиновой лампе. Видимо, задремала, а лампа то ли перевернулась, то ли вспыхнула — одним словом, дом загорелся. Помню, в ту ночь снится мне баня, жарко, я задыхаюсь, а выйти не могу — дверь забита. Просыпаюсь — все в дыму. Ну, выбил я окно, выпрыгнул во двор, а бабушкина комната вся в огне! Остался таким образом я один и понял, что теперь ничего уже меня с колхозом не связывает и можно уезжать куда угодно, хоть в Москву.

Сказав это, Сергей удивленно посмотрел на меня и воскликнул:

— Да ведь это и есть знамение свыше! Надо же, раньше я и не подумал об этом, — и продолжил рассказ: — Собрали мне в деревне немного денег, приехал я в Москву, а что делать, куда идти — не знаю. Зашел в какой-то сквер, взял в палатке кружку пива, сел на скамейку, пью и думаю — куда же мне теперь податься? А когда встал со скамейки — зеленая такая, садовая скамейка была, и на том месте, где я сидел, ножом вырезано: «Серега-ЗИЛ»…

Сергей вторично, уже испуганно посмотрел на меня, пробормотал про себя: «Вот тебе и на!» и продолжил:

— Понял я, что Сереге, то есть мне, прямая дорога на ЗИЛ, тем более знал ведь и раньше, что водителей там по лимиту берут! Устроился «адским водителем» на отгон готовых автомобилей ЗИЛ-130 с конвейера на склад-стоянку. Общежитие получил, москвичом стал. Но работа мне не нравилась — слишком она была опасной. Чем больше машин отгонишь — тем больше получишь, поэтому приходилось гнать, несмотря ни на что. А машины были не лучшего качества — такая же лимита, как я, их и делала. И вот разогнался я как-то, а дорога шла прямо на стенку из бетонных панелей, а за ней рельсы метро — открытая линия, что на Коломенскую идет. Приближаюсь к стенке, отпускаю педаль газа, а она запала и не шелохнется — потом узнал, что пружина выпала. Жму на тормоз, а давление — ноль! Двигатель ревет, машина несется на стену. Как я сумел свернуть — не помню, но занесло сильно. Выхожу, весь трясусь и думаю — хватит руками да ногами работать, пора и голову нагружать! И подал заявление о переводе на любую другую работу. И, надо сказать, вовремя, так как буквально на завтра пробил-таки мой коллега «адский водитель» злополучную стенку и оказался прямо на рельсах метро. А это мог бы сделать и я…

Сергей снова взглянул на меня и, видя, что я улыбаюсь, покачал головой.

— Но это было на завтра, а в тот день, все еще в легком шоке, решил я не садиться прямо у проходной на автобус, а прогуляться до метро пешком. Было лето, жарко, перешел я на другую сторону Автозаводской улицы, гляжу — а прямо напротив проходной высокое здание, а на нем надпись: «Завод-ВТУЗ». Никогда раньше я даже не замечал этого дома…

Сергей снова остановился, глядит на меня вытаращенными глазами, а я откровенно хохочу:

— Вот тут-то мы с тобой и встретились, и довел я тебя здесь до красного диплома, — вступил я. — Дальше можешь не рассказывать, дальнейший твой путь до генерального директора мне хорошо известен. И даже из этого твоего короткого рассказа ты сам уловил как минимум четыре явных, как ты выражаешься, «знамения», которые резко меняли твою жизнь, подсказывали, как поступить, предупреждали об опасности. И после этого ты еще говоришь о «серенькой» жизни, лишенной «перстов» и «знамений»!

И не давая Сергею опомниться, я перешел в давно запланированное наступление:

— А не кажется ли тебе, что и сегодняшняя наша встреча неспроста? Вот мне, видишь ли, было знамение, что встречу я в бане человека властного и богатого, желающего материально помочь взрастившей его кафедре…

— Понимаю, понимаю, куда вы клоните! — со смехом перебил меня Сергей. — Я и сам хотел сделать вам взаимовыгодное предложение, искал вас и вот — «случайная» встреча в бане, еще одно знамение!

И продолжая хохотать, Сергей увлек меня в парилку для серьезного, как он утверждал, разговора…

Вот так, одно событие к другому — и выстраивается сложная цепь взаимоотношений, заключаются важные контракты, делаются совместные изобретения.

А знакомства с женщинами, будущими женами (для противоположного пола — понимай «с мужчинами, будущими мужьями») — разве это не «перст судьбы»? Упала со стенда в студенческом спортзале моя фотография, девушка-гимнастка Лиля на тренировке подобрала ее, передала мне. И стала моей первой женой. А если бы эту же фотографию подобрала волейболистка, тренирующаяся в том же зале?

Со второй женой Олей у меня было все так необычно и запутанно, что рассказывать ни времени, ни места не хватит. Если кратко, то познакомился мой друг с девушкой. Я случайно (!) увидел ее, «отбил» у друга и женился на ней. Потом уже друг «отбил» назад (!) и развел нас. Через годик я снова (!) «отбил» мою бывшую жену и стал жить с ней. А потом уж она сама «отбилась» (!) от нас двоих, нашла третьего и с ним уехала жить в Америку! Что это такое — юмор, шуточки? Ведь мы с другом были молодыми докторами наук, профессорами, занимали солидные должности. Что, баб больше не нашли? Вот они — персты судьбы, и никуда от них не денешься! Просто мы, в нашей суетной жизни, их не замечаем или не придаем им значения.

А с третьей женой просто анекдотический случай вышел, как по поговорке: «От судьбы не уйдешь». Об этом случае стоит поговорить особо. Тут замешана еще одна загадка — магия имени, всю жизнь довлеющая надо мной.

ФЕНОМЕН «ТАМАРОВЕДЕНИЯ»

Как оказалось, суждено мне было в жизни стать «тамарове-дом». Вот как все вышло.

Еще в годы моей учебы в аспирантуре встретилась мне на улице «Охотный ряд», тогда еще «проспекте Маркса», красивая экстравагантная девушка. Я, чтобы произвести на нее впечатление и познакомиться, заговорило ней по-английски. А оказалась она… молодой преподавательницей английского языка из МГУ. Почему я заговорил с ней именно по-английски, а не по-грузински, по-армянски, на идиш — все эти языки я знал одинаково плохо. Ну не перст ли это судьбы? Девушку звали Тамарой, у нее был жених, и свадьба состоялась недели через две после нашей встречи.

Но мы влюбились друг в друга тут же, еще когда я провожал ее с Охотного ряда до Моховой, где тогда был филологический факультет МГУ. Тамаре родители снимали квартирку, туда мы зашли после ее занятий и там остались до утра. Это была первая Тамара в моей жизни и, как оказалось, далеко не последняя…

Надо ли описывать мое состояние в эту ночь? И вот, просыпаюсь я в середине ночи, смотрю на чудесный профиль едва знакомой любимой девушки, на странные тени на потолке комнаты и слышу голос. А надо сказать, что квартира, которую родители снимали для Тамары, находилась почти у Кремля, «цент-рее» просто не бывает. Она была в проходе между Площадью Революции и Никольской улицей, — нависала над проходом на уровне второго этажа. Не знаю даже, что там сейчас, давно не ходил по этому проходу. И вот в этом загадочном месте — сердце Москвы, смотрю я на потолок, на гуляющие по нему таинственные тени, и слышу далекий громкий голос как бы из-за окна, то есть почти с Красной Площади: «Тамара — это твоя судьба!»

Я вновь гляжу на профиль Тамары рядом со мной — она крепко спит и голоса этого не слышит. Тогда я (видимо, в силу своей дотошности) тихо переспрашиваю: «Вот эта Тамара, что рядом — моя судьба?» Голос медленно, как Фантомас, рассмеялся и добавил: «Нет, это твоя первая Тамара, но у тебя их будет достаточно!» Я поразмыслил и логически пришел к выводу, что если моя судьба — не эта, первая Тамара, то таковой может быть только последняя. Потому что, найдя свою судьбу, я остановлюсь именно на этой, последней Тамаре. И, как настырный студент, переспрашиваю Голос: «Тогда получается, что моя судьба — последняя Тамара?» И Голос, как мне показалось, уже раздраженно ответил: «Нет, последняя твоя Тамара будет нести корону над головой той, что была до нее!» Я понял, что Голос больше не желает общаться со мной. Тамара Первая, которая, оказывается, не моя судьба, тихо спала рядом, не подозревая, какую задачку задал мне Голос.

Тамара Первая вскоре вышла замуж, несмотря на нашу любовь. Однако мы продолжали встречаться и были «застуканы» сначала на квартире Тамары ее матерью, затем в моей комнате общежития неожиданно «нагрянувшей» туда женой, и бесславно расстались.

А я в своих знакомствах стал предпочитать Тамар, раз это имя — моя судьба. Но везло не всегда, попадались и другие имена. Второй моей женой, например, стала Оля.

Вторая Тамара встретилась мне лишь через пять лет, когда я жил и работал уже в городе Тольятти. Но она была настолько красива и хороша во всех отношениях, что я никак не мог потерпеть, чтобы она была последней Тамарой — тогда она не стала бы моей судьбой. Поэтому я экстренно завел следующую Тамару (вернее, она сама меня «завела», я просто позволил ей это сделать). Но не понесла она венчальную корону над головой красавицы Тамары Второй, потому что вскоре приехала моя жена и снова весь «кайф» сломала.

Четвертая моя Тамара была опять москвичкой, и полюбил я ее за доли секунды — пока ее нога проходила расстояние от подножки автобуса № 24 до асфальта. Потому что именно этот автобус привез еще не знакомую мне Тамару на встречу со мной, назначенную по телефону. Я любил эту Тамару бурно, страстно, безумно ревнуя, благо поводов для ревности было достаточно. И я поспешил завести Пятую Тамару, чтобы она и понесла корону над головой любимой Четвертой. Но эта Пятая, уже ку-рянка — моя студентка, оказалась настолько красивой — вылитой Мерилин Монро (о ней я уже рассказывал), что я, простите, позабыл о Четвертой. Великая киноактриса Мерилин Монро была моим кумиром, я, как Пигмалион, влюбился в нее по фильмам и фотографиям. Поэтому юная Томочка была в моих глазах лишь ожившей Галатеей — образом великой Мерилин. А жениться на ожившей Галатее мог разве только Пигмалион, да и то в легенде.

Поэтому я, не долго думая, влюбился в нормальную красивую Тамару Шестую — преподавателя института, где я работал. Но хоть я и развелся с первой женой именно из-за нее, однако понял, что последней Тамарой она быть не может. Потому что я уже не хотел жениться на предыдущей Тамаре-Галатее, да и она нравилась далеко не мне одному.

И я стал искать Седьмую Тамару, а в процессе поисков «отбил» у друга юную подругу Олю и женился на ней. Краденое-то и «отбитое» всегда слаще законного — народ это давно заметил! Оля была артистической натурой с необычайным менталитетом — очень уж любила она сводить меня со своими подругами. Она и нашла мне мою Седьмую Тамару. Но, несмотря на ее общую привлекательность, я с этой Тамарой на людях никак не мог появиться, потому что рост у нее был почти как у Петра Великого, а именно — 2 метра и 2 сантиметра. Если, конечно, я не ошибся с ростом императора. Мы с ней были совсем как сенбернар и тойтерьер из учебника по кинологии, ибо мой рост — 172 сантиметра.

А так как я уже был женат на Оле и менять ее на Тамару Шестую не хотел, да и она на это не согласилась бы, пришлось искать новую Тамару. Причем, не только восьмую, но и девятую. Поясняю, в чем дело. Ведь Восьмая Тамара, будь она последней, должна была бы нести венчальную корону над головой Тамары Седьмой. Но поднять эту корону над головой Тамары-каланчи, как я ее прозвал, мог разве только Дядя Степа, а не дама приемлемых для меня размеров. К тому же, как я упоминал, я рядом с Тамарой-каланчой производил смехотворное впечатление.

Хочу заметить, не знаю, к месту или нет, но высокий рост женщины — совсем не помеха для нормального секса. «Постель всех уравнивает!» — как говорят в народе, и это — истинная правда. Не верите — проверьте хоть специально! Ведь женщину делают высокой только ноги, а в постели они обычно не мешают.

И вот, снова «всплывает» моя знакомая из ИМАШа — Инна, которая любила знакомить меня со своими подругами. Ее-то я и попросил найти мне кошку, которой нам с Олей и не хватало для счастливой семейной жизни…

Инна сообщила, что у ее подруги Тамары (меня насторожило имя и, как оказалось, не зря!) как раз имеется породистая сиамская кошка. Кошку эту оставила Тамаре ее подруга, надолго уехавшая за рубеж работать. А создание это (имеется в виду кошка) беспокойное, за ней требуется тщательный уход. И Тамара хотела бы передать ее еще кому-нибудь «в хорошие руки». Инна созвонилась с Тамарой, которая работала в Президиуме Академии Наук СССР, и после работы мы пошли на встречу с ней. По дороге Инна рассказывала:

— Ты не думай, что если Тамара работает в таком месте, то она — академик или другой большой начальник. Она — сотрудница библиотеки, получает очень мало, живет с дочкой и на кошку у нее денег не хватает. Правда, дочка живет у бабушки, а с мужем Тамара в разводе, так что тут у тебя может быть личный интерес и помимо кошки!

Инна рассказала, что Тамара по национальности болгарка — отец ее болгарин, хотя и москвич. Он тоже в разводе с матерью Тамары, в общем, коллектив в ее семье — женский.

Тут мы подошли к станции метро «Ленинский проспект», и у входа я увидел худенькую, небольшого роста девушку — смуглую, с темными волосами и глазами. «Точно — болгарка!» — подумал я и оказался прав — это действительно была Тамара. Губы у нее были полные, яркие, а форма глаз — «а-ля Людовик XIV»: это когда у носа углы глаз приподняты, а у висков — опущены, иными словами, «раскосые наоборот».

Эта «мышка» подошла к нам и тоненьким детским голоском поздоровалась.

«Оля выглядит школьницей, но хоть голос имеет низкий, — подумал я, — а у этой что внешность, что голос — начальная школа. И как такая может еще и дочку иметь, непонятно!» Мы пошли по улице Вавилова и скоро подошли к дому Тамары. Жила она на четвертом этаже, лифта не было, потолки высоченные — аж запыхались, пока поднялись.

По дороге мы с Инной зашли в магазин, и я, по ее совету, купил бутылку марочного коньяка. «Тамара пьет только хорошие коньяки!» — предупредила Инна.

Квартира оказалась коммунальной. Тамара жила ближе всех к входной двери, ее комната стеной выходила на лестничную клетку.

Нас встретила красивая сиамская кошка; она промяукала пару раз басом и лениво пошла к кормушке, где лежало несколько небольших нетронутых рыбин. Кошка тосковала по хозяйке, почти не ела и вела себя беспокойно. Звали кошку Мелиской.

Животное мне понравилось, и мы решили «отметить» его передачу мне. Открыли коньяк, разлили по стаканам, а закусывать… оказалось нечем. Не было даже кусочка хлеба или рафинада. Тамара стала отбирать рыбу у Мелиски, но кошка возражала.

«Сам ни гам, и людям не дам!» — кошка шипела, царапалась, но свою рыбу не отдавала. Насилу отобрали, и Тамара быстро отварила ее. А я держал кошку на руках и уговаривал ее успокоиться. Рыба-то все равно останется здесь, когда сама Мелиска уедет со мной. Так что зря она борется за свою еду. Но кошка царапалась и покусывала меня за руку.

Наконец Тамара принесла рыбу и мы выпили за передачу Мелиски. Коньяк с кошачьей рыбой — это что-то новое, но пошло ничего. Я запихнул Мелиску в авоську и понес ее на улицу. Там остановил такси, и мы с кошкой поехали домой к Оле.

Оля в восторге не была, потому что Мелиска буянила — она прыгала на шкафы, орала басом, царапала все и всех вокруг. В довершение всего она «сходила» прямо на наше одеяло, и взбешенная Оля потребовала экстрадиции Мелиски.

Что было делать — опять переговоры с Инной, Тамарой, и я еще раз зашел в знакомую уже квартиру, неся Мелиску в авоське. Кроме кошки я нес бутылку мадеры, но уже с закуской. Оказалось, что Тамаре вино нравилось больше крепких напитков, а коньяк любит сама Инна. Так раскрылась хитрость Тамариной подруги. А еще Тамара курила, что ей совсем не шло. Я хотел приударить за ней, но из-за этого куренья чуть не отложил своего намерения. Выпили, посидели, Мелиска злобно сверлила нас глазами со шкафа. Тамара была молчалива и проронила всего несколько фраз за весь вечер. Говорил в основном я. Договорились в выходные пойти купаться на пруд где-то на Юго-Западе. Туда часто ходили Тамара с Инной.

Пруд оказался в бетонных берегах, достаточно чистым и благоустроенным. И тут я увидел Тамару в купальном костюме, причем достаточно «бикинистом». Я был просто потрясен античной красотой ее тела — это была настоящая древнегреческая богиня, не знаю, правда, какая конкретно. Чуть похудевшая Венера Милосская, только с руками и ногами. А если быть точным, то Тамара была буквальной копией со скульптуры «Девушка-рабыня, выставленная на продажу». Это что-то из Древней Греции; может, ваял не сам Фидий, но кто-то из его компании — точно!

Одним словом, я забыл про курение и решил всерьез приударить за Тамарой. Инна, сперва сама толкавшая меня на это, почему-то была моим поведением недовольна и вскоре ушла домой. Мы гуляли до вечера, зашли в какое-то кафе неподалеку и даже целовались. Я проводил Тамару до дома, но наверх она меня не позвала.

Однако своих «атак» я не оставил, и они вскоре увенчались успехом. Как-то мы возвращались после концерта из Кремлевского дворца съездов, я снова проводил Тамару домой. Мы хорошо выпили в буфете дворца, да и с собой захватили бутылку. Тамара опять было решила не звать меня наверх, но я попросил ее пустить меня хотя бы в туалет.

Сходив в туалет под пристальным взглядом пьяной старухи-соседки, я зашел в ванную. Но вышел «озираемый» уже всем старухиным семейством — дочкой, тоже Тамарой, слегка выпившей, затем Леней — цыганом по национальности, но почти трезвым, и совершенно трезвым маленьким ребенком-цыганенком, а также собаками — хином и пекинесом. В комнате, где жила вся эта веселая семейка, были еще и рыбки в аквариуме, но они решили не покидать своей естественной среды обитания из-за праздного любопытства.

Я вежливо сказал соседям: «Бон суар!» и зашел к Тамаре. Уже заходя в комнату, я увидел, что дверь напротив приоткрылась и в ней показалась молодая, весьма красивая женщина. Мы, осмотрев друг друга, кивнули и зашли каждый к себе. То, чего так не хотела Тамара, сбылось — мы с соседями повидались.

— Теперь пойдут разговоры, — переживала Тамара, — они такие сплетники! Красавицу, кстати, зовут Людмилой, но она замужем! — язвительно добавила Тамара, заметив мой интерес.

Мы выпили бутылочку вина, прихваченную «из Кремля», и я стал приставать к Тамаре. Она как-то формально и по-провинциальному посопротивлялась, но силы были явно неравны. Все, что должно было произойти, произошло. А сразу же после «этого» Тамара заявила мне, что она была против и я ее изнасиловал.

— Давай, — говорю, — сейчас позвоним в милицию и сделаем заявление. Все обстоятельства против меня! Пришли вместе, поздно и выпивши. Я зашел в туалет под надзором соседей. Вместе распили бутылку, после чего я изнасиловал хозяйку. Бьюсь об заклад, что под дверью стояла и слушала все перманентно пьяная соседка. Все факты работают против меня! — заключил я.

— Тогда давай спать! — спокойно предложила Тамара, что мы и сделали.

Это было роковой ошибкой. Оказывается, Тамара совершенно не предохранялась. Как и Оля, она была «дитем природы», еще более наивным и безынициативным. Чтобы отличать мою новую Тамару от всех предыдущих, я прозвал ее про себя Тамарой-маленькой. Действительно, она была существенно меньше по габаритно-массовым показателям (простите за техницизм!) всех моих предыдущих Тамар, особенно последней — «каланчи».

Дома на меня сразу накинулась Оля: «Где пропадал всю ночь, почему не позвонил?»

— Да если бы я мог позвонить, я бы приехал! — соврал я.

Оля — в слезы, она обвинила меня в цинизме и жестокости. Прием, который оказала мне Тамара, и наша первая ночь мне не понравились. Не вызывали восторга и соседи по квартире. Чтобы не встречаться с ними, я в дальнейшем выходил в туалет по ночам, ощупью добираясь в темноте туда и обратно. Походив к Тамаре до летних отпусков, я распрощался с ней до осени. Она без эмоций отпустила меня на лето, и мы расстались. А осенью просто не встретились и, казалось, позабыли друг про друга.

ОТ СУДЬБЫ НЕ УЙТИ

Как-то года через полтора я снова увидел Инну, она весело меня приветствовала и таинственно пригласила в свою комнату после работы. В шесть вечера я зашел в комнату к Инне и увидел на столе колбу с какой-то жидкостью, бутылку газировки и два гамбургера. По какому-то случаю пьянка, и это неплохо!

Инна заперла дверь, чтобы не беспокоили уборщицы, и мы врезали за встречу. В колбе оказался спирт, его иногда выдавали, как мы шутили, для «протирки электронной оптики». Уже захмелели, а причины «застолья» я не обнаруживаю.

— Инна, — не выдерживаю я, — скажи, в чем дело, ты что, хочешь переспать со мной или к чему мне готовиться?

— Нет, — фыркнула Инна, — про это забудь, а вот красивую бабу я тебе «подобрала». Она, оказывается, как-то видела тебя и «не возражает»! Едем?

Кто же будет возражать против красивой бабы, тем более что она сама «за»? Я позвонил Оле, предупредил, что еду по делам, и мы с Инной выпили за успех «безнадежного дела». Если бы Инна знала, за какое «безнадежное дело» она пьет!

Мы остановили горбатый «Запорожец», который вела дама. Она согласилась подбросить нас, хотя предупредила, что только учится водить.

— Я езжу очень медленно, но зато не возьму с вас денег! — весело предупредила она.

Инна села с ней рядом и показывала дорогу. Почти через час я увидел, что мы подъехали к дому… Тамары-маленькой!

— Инна, ты что мне голову морочишь! — вскричал я. — Илия не вижу, куда мы приехали?

Инна поблагодарила даму-водителя, извинившись за мою горячность, и мы вышли.

— Я тебя веду к Людмиле, помнишь такую красивую женщину? — пояснила мне Инна. — Она с мужем развелась и сейчас свободна. А Тамару не бойся — у нее полно поклонников. Она ушла из Академии наук и теперь работает официанткой в ресторане «Охотничий». Ты представляешь, какой у нее там контингент? Приходит домой к часу ночи, а встает поздно, ты ее и не увидишь.

Людмила действительно была очень красива, и я, будучи подшофе, зайти согласился. Пошли мы «через магазин», где я купил вина. Пока Инна звонила в дверь, я стоял поодаль с бьющимся сердцем. Наконец Людмила открыла, и я прошмыгнул к ней в комнату.

Было около девяти вечера. Мы прилично набрались, сидели, шутили, смеялись. В комнате было жарко, и я разделся до плавок. К тому же я так выглядел выгоднее, чем одетый.

Когда пьешь много вина, извините, часто бегаешь «куда король пешком ходит». Я выразительно посмотрел на Людмилу:

— Иди так, там все спят, — успокоила она меня.

И я пошел, хватаясь за стены темнющих коридоров, с трудом вспоминая дорогу в туалет, куда по ночам ходил из комнаты Тамары. После яркого света в туалете дорога назад показалась еще темней и запутанней. Я, напрягая всю свою память, шел на «автопилоте»; наконец, нащупал дверь и, открыв ее, вошел.

В комнате горел ночник, и у кровати почти раздетая Тамара снимала с себя чулки. Ничего не понимая, я замотал головой. Тамара взглянула на меня и спокойно спросила:

— Нурик, это ты?

Я закивал, дескать да, она не ошиблась.

— Откуда ты? — продолжала Тамара, не меняя тона.

— Из дому вестимо, — с сомнением ответил я.

— Прямо так в плавках и шел? — не удивляясь, спросила Тамара.

— Атокакже! Нам, грузинам, все равно… — но дальше не стал продолжать.

— Садись, коли пришел, — пригласила Тамара и накинула халатик.

Я присел на детскую кровать с проваленной сеткой, и колени мои тут же оказались выше головы.

В таком положении застала меня разъяренная Инна, отворившая дверь без стука. С Тамарой она и не поздоровалась.

— Вставай, пьянь, мы тебя по всей квартире ищем! — кричала она, пытаясь натянуть на меня свитер. — Уже думали, что ты в унитаз провалился!

— Инна, добрый вечер, — спокойно поздоровалась Тамара, — присядь, поговорим спокойно!

— Я в твоих советах не нуждаюсь! — сверкнула на нее глазами Инна и выскочила за дверь. Через минуту она забросила в дверь Тамары мои шмотки и исчезла.

Так я и остался на ночь у моей «рабыни, выставленной на продажу». Оказалось, что Тамара забеременела от меня и сделала аборт поздно, с осложнениями. Я повинился, что ничего не знал о состоянии Тамары после наших встреч; к тому же Инна сказала мне, что я «вам больше не нужен».

Тамара грустно улыбнулась:

— Как она здорово за нас двоих решила!

Потом Тамара без обиняков призналась, что она и сейчас беременна после лета. Она была на Азовском море в пионерлагере с дочкой. Сама устроилась на работу, а дочка отдыхала там же. Познакомилась с вожатым — и вот результат.

— Зато сегодня можно не опасаться, — рассудительно добавила она. Мы последовали этому совету и не ошиблись.

Утром я спросил Тамару, что заставило ее перейти из Академии наук в официантки.

— Хотела больше зарабатывать, — призналась она, — а оказалось еще хуже. Обсчитывать клиентов я не могу, а обворовывают свои же. То скатерти украдут, то посуду. За все платить надо, да еще и откупаться — ведь предполагается, что официант обязательно обсчитывает клиента! Надо уходить — а то так и до тюрьмы недалеко. Уже вся в долгах!

В полночь я подошел к «Охотничьему» — встретить Тамару. Люди заканчивали выходить из ресторана. Шел бойкий разбор проституток, они перебегали от одного автомобиля к другому. Какие-то мужики пересчитывали пачки денег, передавая их друг другу.

«Бежать надо отсюда Тамаре, пока цела!» — решил я.

Наконец, одной из последних вышла Тамара, и я взял такси. Таксист, точно решив, что я «снял» девушку, начал сальные разговоры. Потом понял, что мы давно знакомы, и замолчал.

Я настоял, чтобы Тамара ушла из этого ресторана, откуда она уже начала приходить подшофе, и устроилась в НИИ, хотя там платили немного.

И еще — Тамара одержала над собой очень важную победу — бросила курить. Одномоментно и навсегда, сделавшись яростной противницей этого вредного и неэстетического занятия. Это был первый на моей памяти случай успешного отказа от курения.

Вот так судьба снова вернула меня к Тамаре Восьмой, по прозвищу Маленькая. Но я пока и не подозревал, что она и станет Тамарой-предпоследней.

ТАМАРА-ПОСЛЕДНЯЯ, ОНА ЖЕ ГРОЗНАЯ

Одно время я работал в Контрольном совете при Госкомитете по делам изобретений и открытий внештатным экспертом. Штатным куратором у меня первое время был молодой человек по имени Олег, быстро ставший моим другом. Сидели мы как-то с Олегом и сочиняли решение по какой-то заявке на изобретение, а в комнату вдруг входит нечто такое, от чего у меня отвисает челюсть и из рук выпадает лист бумаги. Мне показалось, что комната осветилась золотистым светом, исходящим от этого «нечто». «Нечто» было необыкновенной красоты женщиной лет тридцати, с ярко-золотыми волосами, небесного цвета глазами и ярко-розовыми губками. Кто видел этикетку от сыра «Виола», тот может представить себе эскиз или абрис этой женщины. Но действительность была куда эффектней этого абриса: улыбка, выражение глаз, поза, голос — все завораживало.

— Кто это? — только и спросил я у Олега.

— Это наша Тамара (опять, опять, опять — Тамара!), переводчица с английского из библиотеки. Фамилия у нее, каку шведского кинорежиссера, — Бергман. Не ты, Нурбей, первый, не ты последний из тех, кто терял сознание от одного взгляда на нее. Забудь и не пытайся! — грустно посоветовал мне Олег.

Милое создание ворковало с сотрудницами отдела, периодически бросая взгляды на нового человека, то есть на меня. Поворковав, Тамара-переводчица вышла, а я стал выталкивать Олега из комнаты:

— Пойдем, познакомишь меня с ней!

Олег вышел один и минут через десять вернулся, загадочно улыбаясь. Он вывел меня в коридор и рассказал о разговоре с Тамарой:

«Тома, ты понравилась нашему профессору! — затравливаю я ее.

— Этот молодой и здоровый хмырь — профессор? — удивилась Тамара. — Женат, наверное?

— Не угадала — недавно развелся, квартира в центре! — продолжаю заводить я ее.

— Врешь, такого не бывает! — раззадорилась красавица.

— Бывает, Томочка, только долго такое состояние не длится! Спеши, и он попадет именно в твои сети! — дразню я ее.

— Заметано — знакомь! — решилась Тамара. — Зови его сюда.

— Да придет ли, не знаю, — начинаю сомневаться я, — скромен уж очень!

Тамара аж вскочила от нетерпения.

— Тогда выведи его в коридор и стой с ним, а я пройду мимо и поздороваюсь, так и познакомимся. Он по-английски понимает?»

— Я сказал, что понимаешь, так что готовься!

Минут через пять появляется наша красавица, глазами так и сверкает. Заметив нас, останавливается и здоровается, на английском, разумеется:

— Хэлоу, Олег! Хаудуюду, профессор?

Олег, улыбаясь, кивнул, я же решил поздороваться по всей форме:

— Хау ду ю ду? Вэри глэд ту миит ю! Май нэйм из Ник!

— Ой, мне надо решение писать! — забеспокоился Олег и убежал в комнату.

Мы отошли в конец коридора и начали общаться. Помню только, что, разговаривая, мы, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Она не отводила взгляда, да и я не решался этого сделать. Мы не заметили, как к нам подошел Олег и спросил:

— Вы домой пойдете, а то уже пять?

Мы, оказывается, простояли так свыше двух часов! О чем говорили — не помню, я был как под гипнозом. Тамара была классным специалистом по очаровыванию, а я и не хотел ей противостоять. Мы прошли пешком от Патентной библиотеки до Киевского вокзала по Бережковской набережной. Было тихо, падал редкий снег; я не верил, что рядом со мной находится такое совершенство и что оно, в принципе, может быть моим. Мне показалось, что я всю жизнь смотрел не туда, встречался не с теми, любил не тех! Вот — женщина моей мечты, чудо со снежинками на золотых волосах, на золотых и ненакрашенных ресницах…

На Киевском Тамара простилась со мной, сказала, что живет в Кунцево и что у нее сегодня еще много дел дома. Она дала мне свой домашний телефон, а я ей — служебный. Живу, дескать, пока в одной квартире с разведенной женой, мало ли что она может ответить по телефону. По глазам вижу, что Тамара сомневается. Тогда я подвел ее к фонарному столбу, вынул паспорти, извинившись, попросил прочесть запись. Она внимательно прочла, но только спросила:

— Почему же вы сказали, что зовут вас Ник? А можно, я буду называть вас «Нур»?

«"Нур" — это ново», — подумал я и согласился, хотя и заметил, что крещен Николаем, а стало быть, я — Ник, особенно по-английски.

Домой я шел уже «по уши» влюбленным в Тамару. Господи, опять и опять влюблен в Тамару. Это рок, это какое-то наваждение! Такого не бывает — это фетишизм чистой воды! В человека, наконец, влюбляюсь или в имя?

В понедельник я снова в Контрольном совете. Наконец вызываю Тамару в коридор. Уходим в тупичок у окна и общаемся. Оказывается, и отчество у нее подстать фамилии — «Витольдовна», налицо скандинавские корни. Вот откуда картинка с сыра «Виола»! Далее, Тамара разведена, у нее дочка — школьница-первоклашка, и она не хотела бы, чтобы дочка видела в гостях чужого дядю, поэтому и не пригласила меня в пятницу. Но в понедельник ее из школы забирает бабушка и ведет к себе на ночь. Так что сегодня, если я свободен, то могу зайти к ней в гости…

Счастье само плывет в руки! Едем вместе домой к Тамаре, около дома у нее какой-то «спецмагазин», где все есть. Загружаемся и поднимаемся в лифте на восьмой этаж. Квартира двухкомнатная, отлично ухоженная — Тамара хорошая хозяйка! Пока я смотрю телевизор, Тамара мгновенно готовит красивую закуску. Открываю шампанское, и — тост за любовь! Пьем за любовь до брака, до нашего, разумеется! Все очень культурно, чинно и благородно!

Пьем на брудершафт (ведь мы до сих пор на «вы») и целуемся.

Мне хочется выпить еще, но Тамара убирает бутылку.

— Я так не хочу видеть тебя пьяным, весь шарм пропадает, — раскрывает свое кредо Тамара. — Ты можешь сегодня не пойти домой? — загадочно спрашивает она.

— Могу, я же свободный человек! — гордо объявляю я.

— Тогда, если хочешь, можешь остаться у меня! — шепчет моя красавица.

— Хочу! — не веря в саму возможность этого, тихо отвечаю я.

— Тогда раздевайся и ложись, — включая ночник и выключая верхний свет, шепотом говорит Тамара, — а я зайду кое-куда!

Она уходит в ванную, а я тем временем быстро раздеваюсь и — под одеяло. Жду, сердце вылетает из груди. Наконец в сумерках появляется белое стройное тело, оно быстро движется к постели, и шмыг ко мне!

«Вот это женщина, — успеваю подумать я перед тем, как логическое мышление покидает мою голову, — все нужное успела сделать, не то что мои бестолковые "дюймовочки"!»

Тамара Витольдовна — фемина на все сто процентов — и красива, и умна, и сексуальна, и хозяйка хорошая. Одно только плохо — не переносит пьяных мужиков! Ну что ты будешь с ней делать, разве только обманывать, но это же грешно!

Вот так я и сошелся со своей, как оказалось, последней Тамарой. Сперва мы встречались раз в неделю, потом — два-три. Съездили пару раз в Киев на отдых. А потом я стал подумывать — не жениться ли мне в очередной раз. Женщина она красивая, умная и хозяйственная, правда, стервозная немного, но это, решил я, с замужеством пройдет.

Дело в том, что Тамара напрочь запрещала мне пить, периодически устраивая по этому поводу скандалы. Отчего я и прозвал ее — Тамара Грозная. И решил я предложить Витольдовне вариант. Поживем, дескать, вместе июнь, а в начале июля поедем в Сухуми, где я познакомлю ее с мамой и детьми, как мою невесту. Я даже письмо об этом маме написал и показал Витольдовне. Она подумала, согласилась, и я переехал жить к ней. Тем более Тамара-маленькая уезжала на все лето работать в пионерлагерь в село Ивановское, близ Ногинска.

Что такое переехал? Забрал пару рубашек, всякую мелочь, рукописи — как раз портфель и набрался. Стали жить-поживать, но добра не наживать, ну почти как муж с женой. Я к такой жизни быстро привык. А вот Тамара так и не смогла привыкнуть спать вместе. Стоило мне во сне повернуться или, не дай Бог, всхрапнуть (вообще, мне никто об этом не говорил, кроме Витольдовны), как Тамара просыпалась и пыталась перейти в детскую комнату.

Но это полбеды. А сама беда состояла в том, что я привык к определенному режиму сексуальной жизни и этим замучил бедную Витольдовну.

Она сперва держалась из последних сил, а потом взмолилась.

— Не могу столько! И как ты только раньше всю неделю воздерживался?

Я объяснял непонятливой Тамаре, что держался потому, что спал в постели один, а теперь, с такой красивой женщиной, спать раздельно — преступление!

— Мы что, для того пожениться хотим, чтобы спать врозь? — задавал я Витольдовне провокационный вопрос.

Раньше на отдыхе тоже возникала подобная проблема, но там Тамара целый день отдыхала, а вечером выпивала со мной и была, в общем, на взводе. А тут — работа, да и выпивать каждый день она отказалась. Потом уже Тамара стала буквально спаивать меня, чтобы я заснул и не требовал исполнения супружеского долга. Она плохо представляла себе режим жизни закаленного в питье и сексе хлыща и чахла с каждым днем.

— Послушай, мисс, может, пойдешь еще раз на компромисс? — шутливо уговаривал я мою «сожительницу» на очередное грехопадение.

— Знаешь, если мисс часто идет на компромисс, то он превращается у нее в компромиссис! — съязвила мне она моей же любимой присказкой.

— Думаю, что это тебе не угрожает! — философски заметил я на это.

— Что ты имеешь в виду? — взвинтилась Витольдовна.

— Успокойся, совсем не то, о чем ты подумала! — парировал я. — Ты же не идешь на компромисс, вот тебе ничего и не угрожает! — лицемерно успокоил я разволновавшуюся мисс.

Когда я собрался выкупать билеты для поездки в Сухуми, которые заказал заранее на начало июля, она мне позвонила на работу и сказала неестественно скрипучим голосом:

— Дождь идет, плохое настроение, ты знаешь, я тут подумала и решила (это было ее любимым выражением) — не поеду я с тобой в Сухуми. Приходи вечером, забери свои вещи!

Я, конечно, ожидал этих слов расставания, но только после отдыха в Сухуми. Однако лучше разобраться сейчас, чтобы не портитьлета на ругань и упреки. Тем более в Сухуми, при всех. Что ж, пришел вечером и сложил вещички.

— Может, ляжем на прощание? — предложил я.

Тамара возмущенно указала мне на дверь. Пожав плечами, я вышел.

Дело в том, что, уезжая в Ивановское, Тамара-маленькая пригласила меня приехать к ней, уверяла, что там можно хорошо отдохнуть и квартира на съем есть. Оставила «маршрутку» — как доехать, и дала телефон директора пионерлагеря, по которому можно до нее дозвониться. Вечером же, придя домой, я дозвонился до Тамары-маленькой и сообщил, что хочу приехать. Она искренне обрадовалась и сказала, что завтра же «забронирует» квартиру, вернее, маленький частный домик.

А утром, часов в восемь, раздался телефонный звонок. Звонила Витольдовна, просила срочно встретиться у метро «Кунцевская»! Я был свободен и через полтора часа уже стоял в назначенном месте. Тамара пришла нарядно одетая, хорошо причесанная, «причепуренная» и надушенная моей любимой «Красной Москвой», в которой, как говорят, содержится мускус.

Увидев ее, почувствовав этот знакомый запах, я так непреодолимо захотел с ней «у койку», что все сжалось внутри, аж дыханье сперло. «Спокойно, спокойно, джигит, — сказал я себе, — не давай себя оседлать! Ты сделал выбор, и не мельтеши теперь, как цанцар!» (цанцар, или цанцари, — грузинское слово, означающее человека малодушного, слабовольного, необязательного, у которого «семь пятниц на неделе», «перекати поле» и тому подобное. Не могу даже подобрать точного русского синонима!)

— Нур, сердце разорвалось на десять частей! — целуя меня, сладким, манящим голосом заговорила соблазнительница-Витольдовна. — Зря я тебя обидела, каюсь и беру свои слова назад! Давай сейчас пойдем домой, а потом поедем вместе в Сухуми!

У меня так засосало внутри, что в глазах потемнело от желанья. «Вот она, сирена Одиссева, губительница мужиков! — твердил я самому себе. — Улисс выдержал, а ты, мастер спорта, силовик, и поддашься?! А Тамара-маленькая, бесхитростная и простодушная, зря будет ждать тебя! Обещал ведь, а еще мнишь себя европейцем!»

— Тамара, у тебя семь пятниц на неделе, а у меня — только одна! Я уже обещал другой женщине провести с ней лето. Конечно, после того как ты мне указала на дверь. Не я нарушил слово, а ты. И тебя я не подвел, не подведу и другую женщину, которой обещал!

— Ах, ах, у тебя есть и другая женщина! — запричитала Тамара. — А я-то тебе верила!

— Ни ты мне девственницей не досталась, ни я тебе нецелованным! — жестко сказал я Тамаре. — Будем хоть честны и верны слову. Я обещал поехать с тобой и поехал бы, но ты отказалась. Тогда я дал слово другой и теперь сдержу его, если теперь она сама не пойдет на попятную. Такова уж наша мужицкая доля!

— А как же мое лето, мой отдых? Куда я поеду, ведь я уже вышла в отпуск! — проговорилась Тамара и тем самым облегчила мне расставание.

— Надо было думать, когда указывала мне на дверь! Чао-какао! — я «сделал ручкой» и зашел в метро. — Господи, спасибо тебе, что не дал мне смалодушничать!

Этим же днем я прибыл в Ивановское через Черноголовку. Это сейчас мы знаем Черноголовку как мощного производителя водки и газводы; а тогда знали как поселок весьма серьезных физиков. Что-то они опасное для человечества производили, а что — не было дано знать простому народу.

Мы встретились в пионерлагере, и Тамара пошла показывать мне наш домик. Домик принадлежал местному жителю — Витьке-горбуну, доброму, но сильно пьющему парню. Сдал он этот домик нам дешево, а сам жил у какого-то приятеля. Комната в домике была одна, с койкой у печки, которую не топить было почему-то нельзя. Так что мы ночами просто плавали в поту от жары. Иногда Витька, уже сильно пьяный, приводил в домик своих друзей, и когда они допивались до положения риз, то оставались и на ночь. А нам приходилось перешагивать через валяющиеся на полу тела.

Туалет был во дворе, и туда нужно было проходить мимо собачьей будки, где на цепи сидела большая и свирепая с виду собака. Ее пасть, при натянутой, как струна, цепи, находилась в миллиметре от тела человека, проходящего в туалет. И именно этого миллиметра не хватало разъяренному чудовищу, чтобы задрать насмерть страждущего. Поэтому иногда человек так до туалета и не доходил — страх делал свое дело раньше.

Но, несмотря на все эти страсти, все было путем и весело. Сексуальный режим Тамару-маленькую в отличие от Тамары Грозной вполне устраивал. Не мешала даже жаркая печь, пьяные тела на полу и свирепая собака. Тамара-маленькая все воспринимала спокойно и как «подарок от Бога».

Купались мы в озере, вода в котором была хоть и прозрачной, но с рыжим оттенком. Наверно, присутствовали соли железа или что-нибудь подобное. Тамара совсем не умела плавать, и я научил ее этому искусству именно в этом озере.

— Плыву, неужели я плыву? — удивленно кричала Тамара, делая круги по озеру. Плавала она «по-собачьи», но очень быстро, почти как ильфопетровский Скумбриевич.

Вот так отдохнули мы с Тамарой-маленькой почти что до самого сентября. С ней было в меру весело, в меру сексуально и в меру спокойно. Никаких коллизий, сцен, скандалов, упреков, запретов, нравоучений и других атрибутов сосуществования полов. Я «подумал и решил» (прямо цитата из Витольдовны!), что для жизни это не так уж плохо. Витольдовне бы поучиться такой толерантности!

И по приезду в Москву мы стали жить с Тамарой-маленькой на Таганке. Оля к тому времени уже эмигрировала в США, и мы с Тамарой оказались в квартире вдвоем.

СЬЮЗИ

Тамара не реже раза в неделю уезжала к своей матери с дочкой и нередко оставалась там на ночь, а то и на две. И я чаще всего использовал эти моменты, приглашая к себе давних, а то и случайных знакомых.

Наша телепередача «Это вы можете!» была тогда в зените славы. После записей, которые происходили обычно в большой аудитории — чаще всего в студии Останкино или на ВДНХ, у меня оказывалось достаточно новых знакомых дам. Выбрать из них подходящую и пригласить посмотреть, например, мою чудо-сауну, труда не составляло. Бывало, что для этого девушки даже оставляли своего кавалера, с которым пришли на запись. А Тамара же обычно в эти дни уходила к матери, во-первых, потому что меня не было дома весь вечер, а во-вторых, я сам способствовал этому.

Вечер мы с новой знакомой обычно проводили, как сейчас говорят, в «тестировании» чудо-сауны, заготовленного заранее шампанского, а под конец — и друг друга. Утром мы пили — кто кофе, а кто пиво, и разбегались, иногда даже не обменявшись телефонами.

Конечно же, я читал газеты и слушал сообщения про ужасную болезнь — СПИД, но считал ее пока уделом Африки. Разных там — Заиров, Зимбабве, Мозамбиков и так далее. Но, на всякий случай, держал в ящике письменного стола презервативы, хотя в самые ответственные моменты про них забывал. Да и девушки хороши — нет чтобы самим вспомнить о безопасном сексе, бесстрашные они какие-то! Или влияло то, что мы оба были сильно выпившими и в охотничьей эйфории.

И вот однажды — пишу и сам замираю от волнения в ожидании роковой встречи — я возвращаюсь из Останкино с очередной записи передачи, причем один. Не все коту масленица! Еще со студии я позвонил Тамаре, убеждая ее прийти домой, но получил отказ.

Злой и обиженный, я выхожу из метро у театра на Таганке. Домой не хочется, к тому же мы прилично выпили в Останкино «на выход». Оглядываю милых дам, стоящих возле выхода метро, и вдруг вижу… негритянку. Высокая, худая, очень темная, с миллионом тонких косичек. Днем бы, да на трезвую голову — испугался! А тут — ничуть!

Подхожу, здороваюсь по-английски и с места в карьер предлагаю: «Лет ас гоу хоум ту ми — дринк э литтл! Ай лив ниир!» («Пойдемте ко мне домой, выпьем немного! Я живу близко!» Англичане, простите меня за «инглиш», но я ведь был выпивши!) «Визплежар!» («С удовольствием!») — отвечает мне «красавица южная», и мы в обнимку идем ко мне.

По дороге я обнаружил две вещи: негритянка, которую звали Сьюзи, немного пьяна и к тому же ни слова не понимает по-русски. Или притворяется. Мы добавили шампанского, я включил сауну. Сьюзи была приятно шокирована. После сауны мы допили все, что оставалось, и я забылся.

Утром просыпаюсь от сильной головной боли. Пытаюсь определить, где я. Но потолок так высоко, что я ничего не понимаю. Поворачиваю голову налево и — о, ужас! — рядом со мной лежит нечто голое, черное, с оранжевыми ладонями и змеями вместо волос.

«Все, — думаю, — я на том свете или еще хрен знает где!» Оказывается, лежим мы с негритянкой голые на паласе на полу — поэтому и потолок так высоко. Понемногу память стала возвращаться ко мне, и я покрылся холодным потом. Негритянка — значит Африка, а Африка — это СПИД! Одна надежда — вдруг мы по-пьянке забыли о «любви».

Бужу мою пассию как можно аккуратнее и, нарушая все законы языка, спрашиваю: «Милая, у нас была любовь вчера?».

— Оф коурс, дарлинг! («Конечно, дорогой!») — отвечает Сьюзи, без тени беспокойства.

«Все пропало!» — думаю я, не находя рядом и следа презервативов.

За утренним кофе я спросил Сьюзи, откуда она приехала. Она назвала какое-то государство, в котором уж точно была буква «з». То есть в числе самых спидоопасных в Африке!

Я по-быстрому выпроводил Сьюзи и принялся названивать в антиспидовую лабораторию Вадима Покровского, что на Соколиной Горе. Телефон у меня был давно записан. Связавшись с кем-то из лаборатории, я спросил, когда сегодня можно прийти на обследование.

— В чем проблемы? — спросил меня недовольный мужской голос.

— Да переспал с негритянкой без презерватива! — с досадой доложил я.

— А негритянка-то — наша? — спросил голос.

— В каком смысле «наша»? — не понял я.

— Живет она в СССР или приехала откуда-то? — с раздражением проговорила трубка.

— Приехала из Африки, — ответиля, — страна какая-то с буквой «з». Заир или Зимбабве, а может, — Мозамбик!

— Это все плохо! — упавшим голосом ответил телефон. — Все очень плохо!

— Так когда можно на анализ? — забеспокоился я.

— Через полгода, не раньше! — ответил голос. — Когда появятся антитела. У нас другого оборудования нет. Но даже и через полгода антитела могут не появиться, они могут вообще не появиться, а человек — инфицирован! — голос раздражался все больше. — Думать надо было, когда ложитесь с африканкой! — и человек повесил трубку.

Потом, когда я услышал голос Вадима Покровского по телевизору, я понял, что, видимо, по телефону говорил со мной именно он. Положение у меня было аховое. Никаких «концов» Сьюзи у меня не было, да если бы и были, что бы я с ней делал? Тамара должна прийти сегодня вечером. Как мне с ней поступать? Жить, как будто ничего не произошло, или признаться во всем? Тем более я Тамаре уже стал все рассказывать про свою личную жизнь. Решил покаяться, все равно я по-пьянке во всем бы признался позже. Ожидаю истерики, упреков, слез. Тамара выслушала мои признания молча, сидя на стуле и опустив глаза в пол.

— Что ж, — наконец подытожила она, — жили вместе, а если надо — и умирать вместе будем. Где ты, там и я! Не надо было тебя одного оставлять, тем более выпившего, тут и моя вина. Жизнь продолжается, а теперь давай выпьем! — резюмировала Тамара.

Другим Тамарам я ни о чем не рассказывал. Как бы невзначай предложил пользоваться презервативами, но был осмеян.

Я не понимал, что делаю. Взрослый, достаточно умный человек — и совершает преступление. Ведь не было исключено, что я инфицирован. Тогда, кроме Тамары-маленькой, которая добровольно согласилась так рисковать, я мог погубить еще двух Тамар и одну, совсем молодую еще, Иру — мою новую любовницу, живущую в Киеве. И если сторонние сексуальные контакты двух Тамар еще под вопросом (хотя какие тут могут быть вопросы?), то Ира официально живет с мужем. Стало быть, кроме женщин должны погибнуть и их сексуальные партнеры. А у этих партнеров — свои партнерши, и так далее. И во всем буду виноват один я!

Голова шла кругом. Постижение этой страшной истины приходило как-то не сразу, а постепенно, день за днем, неделя за неделей. Я стал читать труды по вирусологии о восприимчивости различных фенотипов к вирусу иммунодефицита человека. Стал изучать симптомы заболевания — сильное похудание, на 10–12 килограммов, опухание лимфатических желез, кашель.

Анализировал методы задержки перехода латентного периода болезни в активную форму. Прочел в зарубежной научной литературе о пользе укрепления иммунитета холодными обливаниями и моржеванием.

Пока морозов не было, я заполнял ванну холодной водой и ложился туда минут на пять-семь. Советую попробовать эту процедуру, и тогда вам ничего больше не будет страшно!

В конце июня я решился пойти на сдачу анализов, на Соколиную Гору. Вместе с Тамарой мы вошли во двор инфекционной больницы и нашли флигель, куда тянулась длиннющая очередь. Это и была лаборатория, где брали анализы на СПИД. Мы попытались пристроиться в хвост, но вся очередь тут же обернулась и уставилась на меня.

— Что, скрытой камерой снимать будете? — раздраженно заворчала толпа. — Кто пустил сюда телевидение?

Мы все поняли и быстренько ретировались. Меня в очередной раз узнали и совсем не там, где хотелось бы. Тогда я решил изменить свой «имидж» до неузнаваемости — сбрил бороду и длинные, до плеч, волосы. Я поразительно стал напоминать один персонаж, знакомый мне из учебника латыни. Это был римский меняла, мужчина без бороды и без волос на голове. Мошенничество и обман были просто прописаны на его лице.

Я вспомнил грузинский термин «коса» или азербайджанский «кеса», который означает «безбородый обманщик». Интересно, что нет термина «бородатый обманщик», а термин «безбородый обманщик» можно выразить одним словом! Вот на такого «кесу» я и стал похож. Никогда не думал, что борода так хорошо скрывает мошеннический тип лица! Надо посоветовать некоторым нашим олигархам немедленно отпустить бороду!

Что ж, на этот раз в очереди меня не узнали. Мы сдали кровь, результат должен был быть известен через три дня. Я не знал, куда девать себя все это время. Продумав все варианты, я пришел к выводу, что если анализ будет положительным, я прежде всего убиваю Тамару, чтобы не мучилась и не подвергалась позору. Затем убиваю двух других Тамар и их сексуальных партнеров, из тех же альтруистических побуждений. Пока не поймали, еду в Киев и убиваю Иру с ее мужем. После этого, естественно, убиваю себя.

Когда я уже должен был звонить в лабораторию и весь трясся от страха, Тамара спокойно доедала свой обед. Меня взбесило это спокойствие, и я сообщил Тамаре о моих планах в случае положительного анализа. Она очень возмутилась и сказала, что это — самоуправство и самодурство, но обед, все-таки, спешно доела.

Я дозвонился до лаборатории и сообщил номера анализов. Жующий голос лаборанта попросил подождать и замолк. Молчание продолжалось минуту, другую, третью… Я понял — анализ положительный и лаборант сейчас срочно направляет к нам на дом санитаров, чтобы те силой забрали нас в больницу…

Наконец голос ответил безразличным тоном, что анализы отрицательные. Я выдохнул, наверно, кубометра два воздуха и с ним все беспокойство. Срочно побежал в ближайшую церковь и страстно молился — благодарил Спасителя.

У Тамары отпуск был в августе, и мы решили поехать в Сухуми, благо у меня там родилась внучка Маргарита — надо было взглянуть на нее. А в июле Тамара отпустила меня в Киев к другу Юре потренироваться в спортгородке в Гидропарке. Хотя и знала, что я еду встречаться с Ирой.

Ира с мужем снимали квартиру. Жили они, по словам Иры, плохо. Встречались мы с Ирой днем у Юры на квартире, пока он был на работе. А в выходные дни и этого нельзя было сделать.

Как-то мы пошли с Ирой в Гидропарк. Я решил искупаться, но Ира удержала меня от этого, дескать, вода в Днепре радиоактивная — дело было в 1987 году, спустя год после Чернобыльской трагедии. На людях мы решили особенно не появляться, взяли выпивку-закуску и сели в кустах. Я с досады перепил, а тут еще пошел дождь. Ира побежала спасаться от радиоактивных, как она говорила, осадков под мост, а я остался лежать на пляже, на топчане. Она и меня тащила под мост, но я заупрямился, и так пролежал под дождем.

А назавтра мы встретились в Пуще-Водице, зашли в чащобу и занялись тем, чем положено заниматься в чащобах. Было жарко, я весь вспотел, а потом тут же искупался в пруду. Вечером у меня поднялась температура, на утро я попытался излечиться в терме (сауне с температурой до 140 градусов), что была при бывшем заводе «Большевик». Но в бане мне стало плохо, я даже там упал, разбившись до крови. Вот так скомканно и в неудобствах мы провели с Ирой дней двадцать, а потом я уехал обратно в Москву. У меня постоянно держалась невысокая температура, и я начал кашлять.

В Сухуми я уже заболел серьезно, с температурой, и вызванный врач констатировал бронхит. Так и провалялся я дома целый август. В Москву вернулся весь больной. На работе меня перестали узнавать, мало того, что у меня уже не было бороды и волос, я еще и похудел на 12 килограммов. В паху, под мышками и на шее опухли лимфатические узлы и был постоянный кашель. Спать я перестал, исчез аппетит.

Сейчас я подозреваю, что получил-таки свою долю облучения, когда лежал в Гидропарке под дождем и купался в Путце-Водице. Но симптомы легкой лучевой болезни и СПИДа так похожи, что я перестал сомневаться и окончательно поверил, что инфицирован. У меня развился психоз — характерные подозрительность и мнительность. В медицине он получил название «спидофобии», оказывается, такое случается с мнительными людьми частенько.

Мы с Тамарой постоянно ходили сдавать кровь, но я не верил отрицательным результатам. Я стал мрачным, раздражительным, все свободное время лежал, отвернувшись к стене. Я изменился неузнаваемо — из веселого, бесшабашного бородача, гуляки и повесы, превратился в мрачного, нелюдимого трезвенника, борца за собственное здоровье и нравственность. Меня перестали узнавать даже в нашей телепередаче — чужой бритый «лысый» мрачный мужик никак не коррелировал со знакомым веселым и агрессивным профессором.

Я стал снова подумывать о своих страшных кровавых планах. Целые дни я валялся в постели, вынашивая ужасные подробности и постоянно принимая транквилизаторы. И однажды, не выдержав напряжения, в пустой комнате я возопил: «Господи, когда же это кончится? Когда я умру, долго ли мне еще мучиться?»

И вдруг откуда-то с потолка прозвучал голос, громкий и какой-то неестественный, электронный, что ли. Но это не был голос Буратино, как у меня в «особых» состояниях, — это был низкий баритон, хотя, повторяю, какой-то искусственный, синтетический.

— Успокойся, умрешь ты еще не скоро, ты доживешь до 13 февраля 2011 года!

Я ушам не поверил и долго мотал головой, пытаясь прогнать возможный сон. Но я не спал, все реакции были нормальными. Что делать? Наверно, уместнее всего побежать в церковь и помолиться. Я вскочил с постели и помчался в церковь Николы на Болванах, что прямо за метро «Таганская». И — вы не поверите — случилось настоящее чудо! На том же самом месте, что и в прошлый раз, я встречаю… Сьюзи! Я узнал ее, я узнал бы и среди тысячи негритянок, я столько думал о ней все это время!

Подбегаю, окликаю, а она шарахается от меня — не узнает. Я же радикально изменился за это время! Она уже начала звать людей на помощь, но я упросил ее уделить мне хотя бы минутку. Оказалось, она сносно говорит по-русски. Или дурачила меня тогда, или подучила с тех пор.

— Сьюзи, — умоляющим голосом говорю я ей, — вспомни меня, я — Ник, я был с черной бородой, мы провели ночь у меня дома. Я так искал тебя (я решил применить хитрость, чтобы вынудить Сьюзи сделать анализ крови), оказалось, что я инфицирован ВИЧ. Видишь, как я выгляжу. Я боюсь, не заразил ли я тебя! Тебе надо сделать анализ крови, обязательно!

— Ник, — взволнованно отвечает мне Сьюзи, — я очень огорчена твоими проблемами, я полагаю, ты не знал об этом, когда пригласил меня к себе. Но ты не беспокойся за меня — я здорова, я регулярно сдаю кровь на анализ, когда приезжаю с родины сюда, это обязательно. И, кроме того, мы же с тобой не занимались сексом, ты что, не помнишь? Ты же был сильно пьян и сразу же заснул!

— Как, я же спросил тебя утром: «у нас была любовь вчера?» и ты ответила: «конечно, дорогой»!

— Английский надо получше знать! — жестко ответила Сьюзи. — Ты, видимо, перепутал «йестеди» и «туморроу». Ты меня утром на дурном английском спросил: «Дорогая, будет ли у нас любовь завтра?». Ну а я, чтобы не огорчать тебя, ответила: «Конечно, дорогой!». Успокойся, ты не мог меня заразить! Повторяю, я очень сожалею, что с тобой все так получилось!

Сьюзи сама поцеловала меня на прощанье и поспешно ушла.

Я, как пьяный, добрел до церкви, зашел туда, упал на колени и стал отбивать земные поклоны… Там же я обещал Богу, что обязательно обвенчаюсь с Тамарой-маленькой, тем более она у меня — «предпоследняя». А корону над ее головой уговорю нести Тамару Грозную, мою последнюю Тамару!

И я осторожно так, намеками, говорю Тамаре, что хорошо бы, наконец, узаконить наши отношения. И обвенчаться, чтобы потом, на небе (а я не сомневаюсь, что мы попадем именно туда!) оказаться в одном департаменте. Но Тамара удивленно отвечает:

— А так, что ли, жить нельзя?

— Нет, — говорю, — я не какой-нибудь обормот, чтобы незаконно жить с бабой на стыд всем соседям! А что родственники скажут, какой пример молодым мы подаем? И имею ли я право воспитывать молодежь, если сам незаконно сожительствую?

— Ты что вдруг моралистом заделался, снова с негритянкой переспал, что ли? — поинтересовалась Тамара.

— А вот чтобы ни мне, ни тебе не повадно было к разврату обращаться, предлагаю обвенчаться в церкви и закрепить наш брак на небесах! Без всяких там Мендельсонов! — И я рассказал Тамаре о последней встрече с Сьюзи, чем несказанно ее обрадовал.

Как положено, подали сначала заявку в ЗАГС. Дали нам пару месяцев на размышления. Я даже возмутился — что, пятнадцати лет, которые мы прожили вместе, — мало, еще двух месяцев не хватает? Но закон — есть закон!

За эти два месяца я договорился с священником в ближайшей к нам церкви о венчании. Это была маленькая старинная церковь Покрова Богородицы, что на Лыщиковой горе. Священник, как и Тамара, оказался тоже болгарином по национальности, и звали его отец Иоанн Христов. Наметили венчание на И июня, прямо после ЗАГСа. Все эти два месяца Тамара шантажировала меня, если что не так — не пойду, мол, за тебя замуж! Но я терпел — намеченное надо было реализовывать непременно! Ведь это — перст судьбы, жди, когда еще все так точно сойдется!

11 июня нас по-быстрому расписали в ЗАГСе. «Именем Российской федерации» нас объявили мужем и женой. Смешно, ей Богу — почти как «именем революции»! А просто, по-человечески нельзя? Женщина-инспектор уже было собралась нажать музыкальную кнопку, но я прижал ее руку к столу и попросил: «Пожалуйста, нам без Мендельсонов. Мы сейчас в церковь идем!»

— Ну и правильно, — обрадовалась она, — так и надо!

— О, я вас понимаю! Конечно же, без Мендельсонов быстрее, там вон какая очередь брачующихся еще!

Своим «шафером» я попросил быть преподавателя нашей кафедры Виктора Клокова, с которым успел подружиться. Оставалось уговорить Витольдовну быть при венчании «подругой» Тамары. Она неожиданно легко и быстро согласилась, и я познакомил мою последнюю Тамару с предпоследней. Они давно были знакомы заочно и сразу перешли на «ты».

И июня 1993 года погода была солнечная, теплая. Прибыли в церковь всей компанией, а там перерыв. Нашли отца Иоанна, он позвал регента, который как-то «не по-русски» стал торговаться:

— Хор я уже отпустил, теперь нужно всех по телефону вызывать, такси оплачивать!

— Сколько? — коротко спросил Клоков.

Регент назвал сумму — сейчас она будет выглядеть странной и непонятной, какие-то там большие тысячи, — долларов около ста. Я отдал ему деньги.

Подошел звонарь.

— Звонить будем? — спросил он почему-то Клокова.

— Сколько? — просто, по-русски спросил Клоков.

— Сколько не жалко, — замялся звонарь.

Мало разбираясь в непонятных для меня деньгах, я протянул ему сто рублей. Вполне приличная сумма, но пару лет назад. Звонарь так и встал с вытаращенными глазами.

— Он иностранец, в наших деньгах не разбирается, — пояснил Клоков и дал звонарю тысячу. «Потом отдашь!» — прошептал он мне.

Осталось узнать у самого «главного» — отца Иоанна, сколько подобает заплатить ему. Но спросить сам не решился — выручил Клоков. Он же и заплатил, не забыв прошептать: «Потом отдашь!»

Хор оказался на месте без такси, отец Иоанн позвал помощников, и обряд начался. Помощник принес какие-то короны, но поп строго приказал ему: — Неси царские!

Принесли «царские» короны — ажурные, большие. Витольдовна — красивая и торжественная, несла корону над головой Тамары; Клоков, чуть не засыпая на ходу, — над моей. Добрый отец Иоанн, давая нам с Тамарой испить вина, налил в чашу столько кагора, что я даже захмелел.

Запел хор ангельскими голосами, зазвонили колокола, отец Иоанн водил нас вокруг алтаря — все было очень торжественно. У Тамары даже навернулись на глаза слезы от значительности момента. Под конец отец Иоанн выдал нам свидетельство о венчании, подписанное размашисто — Христов. «Почти Христос!» — простодушно заметил отец Иоанн.

Меня записали с моих слов Николаем, как меня и крестили, никаких справок не потребовали. Хорошо, что у Тамары оказалось «легитимное» имя, а ведь могли назвать какой-нибудь «Лениной» или «Октябриной». Тогда опять хлопоты!

Закончив обряд венчания, мы отправились пешком домой, благо идти было минут пять. Клоков отстал немного, а потом, к нашему удивлению, подошел вместе с попом — отцом Иоанном, уже одетым цивильно. Поп перекрестился на огромное распятие, висевшее у нас на стене, и мы сели за стол. Отец Иоанн поначалу пытался поучать меня цитатами из Евангелия. Но видя, что я, подхватывая их, продолжаю наизусть, махнул рукой, и мы принялись за вино.

Мне было страшно находиться в такой непринужденной обстановке с таким большим «начальником» — посредником между Богом и нами, грешными. А потом вино сделало свое дело, и под конец мы сидели чуть ли не в обнимку, напевая псалмы царя Соломона.

Но все кончается, кончилось и наше свадебное застолье. Начались будни женатого человека. Поначалу мне казалось, что это невозможно — долго сохранять сексуальную верность одной женщине. Несколько раз я был очень близок к грехопадению, но либо случай, либо сам Господь Бог предотвращали это падение. То в сауне, где уже был готов свершиться грех, гас свет, и приходилось вызывать электрика, а в сауне третий, тем более электрик, как известно, обычно лишний. То я сильно перепивал в номере гостиницы и сопровождающая дама оставалась неопороченной, а я уходил с молитвами благодарности.

А последний случай произошел уже совсем недавно. Последний не потому, что в жизни таких больше не будет — всякое случается, а потому, что произошел он тогда, когда рукопись книги была уже завершена, и этот эпизод пришлось уже в готовый текст вставлять.

Ну, так сложились обстоятельства, подфартило, одним словом. Какой же мужик будет отказываться, если только он не импотент или святоша? Но в самый ответственный момент я вдруг слепну на правый глаз. Совсем как злодей Савл, он же потом апостол Павел. Только он ослеп сразу на оба глаза, а я — на один, греха, видимо, было меньше.

Моргаю, моргаю — проморгаться не могу. Темнота полная, как после выстрела «световой пушки». И вот, вместо любовных утех — скорая офтальмологическая помощь в клинике, что возле площади Маяковского. Оказалось — из-за спазма закупорилась артерия, питающая глазной нерв. Постепенно зрение вернулось, а страх-то остался!

Я все думаю — отчего ко мне несправедливость такая? Ведь Господь, еще при изгнании Адама и Евы из рая, обещал людям полную свободу действий. А ответ за все — лишь на Страшном Суде. Почему же Он меня постоянно курирует, как малое дитя? Туда «низя», сюда «низя»! Зато — шлепок, за это — подзатыльник! То электрика в сауну пошлет, то слепоту не во время. Никакой жизни! Дал бы возможность, как другим, погрешить вволю, а там уже на Страшном Суде «оптом» я бы за все и отчитался!

Итак, после моего спасенья и свадьбы я был счастлив безмерно, а вот сейчас уже начинаю подумывать о 2011 годе. Тем более в книге Александра Никонова этот год назван наиболее вероятным годом Конца Света. Кроме того, мудрецы таинственного народа майя подсчитали, что именно на 2011 год, по нашему, конечно, летоисчислению, придется в принципе неизбежный Конец Света. К тому же, на этот год астрономы подгадали либо прохождение в непосредственной близости от Земли крупной кометы, либо роковое столкновение с ней.

Это вызывает у меня все большие подозрения — ведь Голос не сообщил, меня одного или всех нас вместе касается обозначенная им дата! Одно дело — отбросить копыта одному, дело это привычное, а другое — сделать это всем миром! Второе — уже трагедия неслыханного масштаба. Поэт Дмитрий Веневитинов, бедняга, проживший всего 22 года, уже смертельно больной, радовался тому, что с его смертью мир не прекратит своего существования. А мне как быть, к чему готовиться?

У кого есть какие-нибудь обоснованные соображения на этот счет, прошу откликнуться!

ПОПЫТКИ СУИЦИДА

В своей жизни почти каждый хоть разок, да подумывал о самоубийстве, или, по-научному, — суициде. Кто-то пробовал, а кому-то это даже удавалось. Плохое это дело во всех отношениях, уж поверьте мне — я пробовал аж три раза и, как видите, все «неудачно»! Расскажу вам о моих попытках и о роли Голоса при этом. Может быть, эти истории, или воспоминания, кого-то и отвадят от подобных поступков.

Попытка, первая

Первый раз я решился на этот греховный поступок в шестнадцать лет. На мою еще детскую психику свалилось сразу много испытаний. И расстрел молодежной демонстрации в Тбилиси, когда я был ранен, и ненависть любимой девушки по моей же вине, и грехопадение любившего меня младшего друга, которого я грубо оттолкнул от себя. Одним словом, все тридцать три несчастья сразу свалились на мою голову.

И я принял решение уйти из жизни, а именно отравиться. Зашел на кухню, запер за собой двери, открыл потайной ящичек, где у меня лежали яды — порошок опия, цианистый калий, кантаридин. Улыбнувшись про себя, я выбрал кантаридин — любовный напиток. Раз решился на смерть от любви, пей любовный напиток — и подыхай! Тем более этот кантаридин я с такой любовью приготовлял сам из шпанских мушек…

Налил полстакана воды, накапал туда десять капель настойки. Вода стала мутной, как молоко. И я чуть не рассмеялся — вот педант — отмерил точно смертельную дозу, как будто больше — повредит! Какой-то голос шепнул мне: «Лей все — быстрее отмучаешься!» Я опрокинул весь пузырек настойки в стакан и залпом выпил его.

Затем отпер двери кухни, вышел на веранду и стал безучастно смотреть во двор. В окне второго этажа я сразу заметил золотые волосы моей «несчастной любви» — Фаины, которая смотрела в окна квартиры моего соперника — Томаса.

Вдруг голова моя пошла кругом, резко заболел живот, и я упал на пол:

— Мама, — тихо прошептали губы, — я умираю!

На мое счастье мама услышала шум падающего тела и вышла на веранду.

— Ну и умирай! — услышал я слова наклонившейся надо мной мамы. — Опять, небось, фокусы твои! Фаину увидел в окне, или что еще?

Но тут страшная отрыжка выдавила у меня изо рта кровавую пену. Резь в животе была невыносимой. Мама испугалась, стала трясти меня за плечи, непрерывно спрашивая: «Что с тобой, что с тобой?»

— Мама, я принял яд! — пытаясь изобразить улыбку, проговорил я.

Мама панически закричала, из комнаты выбежала бабушка.

— Зови Нателлу, срочно зови Нателлу! — закричала она маме, и обе стали кричать в открытое окно: «Нателла, Нателла!»

Нателла — это мама Томаса, врач по образованию, правда, никогда еще по специальности не работавшая. Но она хоть что-то могла посоветовать, к тому же у них был телефон. У нас своего телефона не было, чтобы самим вызвать скорую помощь. Да приедет ли она — еще большой вопрос. Машина скорой помощи тогда была почти автобусом — огромная, неповоротливая, с большим красным крестом. Приезд ее был настоящим событием.

Нателла оказалась дома. Эта молодая красивая женщина проявила большое участие и смекалку. Переговоры с Нателлой велись с третьего этажа на первый, к ним присоединились все высыпавшие на свои веранды соседи. Узнав, что я принял яд, Нателла сразу же закричала:

— Марго, узнай, что и сколько он принял!

— Тинктура кантаридис ординариум, грамм двадцать, — в полуобморочном состоянии проговорил я. Мне пришлось несколько раз повторить это название, и наконец мама прокричала его Нателле. Та побежала звонить своему знакомому профессору-терапевту.

Тем временем на крик и гомон соседей вышла из своей квартиры управдом, или, как ее называла бабушка, «вахтер» — Тамара Ивановна Цагарели, властная женщина под два метра ростом.

— Марго, — закричала она снизу маме, — к Лине приехал любовник на машине (во дворе стоял «Москвич-401»), сейчас я его позову, а ты быстро выводи мальчика во двор!

Мама и бабушка подхватили меня под руки и стали спускать по лестнице под испуганными взглядами соседей. Я так хотел, чтобы на втором этаже нам встретилась Фаина, но она не вышла на лестницу.

— Дело плохо, — мрачно сказала Нателла маме уже во дворе, — профессор спросил: «И он еще жив?» Я ведь назвала ему яд и его количество!

Растерянный любовник нашей соседки Лины уже стоял около машины, и Тамара Ивановна с деловым видом объясняла ему обстановку. Мама со мной села на заднее сиденье, Тамара Ивановна — рядом с водителем. Минут через десять мы были уже у ворот Больницы скорой помощи, находящейся поблизости от нашего дома.

Тамара Ивановна была рождена распорядителем — она шла впереди и перед ней раскрывались все двери. Позади ковылял я, поддерживаемый мамой. Не прошло и получаса с момента приема яда, как я был уже у врача.

Меня посадили на табурет, покрытый клеенкой, под ноги поставили таз. Врач, похожий на военного фельдшера, принес огромный чайник с теплой водой, налил в стакан и протянул мне: — Пей!

У меня все болело внутри, и я замотал головой. Врач показал на толстый шланг, висящий на стене, и сказал:

— Не будешь пить — сейчас засунем в горло шланг и будем наливать! Жить хочешь — выпьешь!

Я пересилил себя и стал давиться водой. Не успевал я проглотить один стакан, врач наливал второй. Рвота не заставила себя ждать, таз понемногу наполнялся.

Затем врач выпроводил в соседнюю комнату маму и Тамару Ивановну и снял со стены шланг. Оказывается, он предназначался для той процедуры, которая в старые времена называлась «катаклизмой». Я уже перестал замечать боль, стыд и прочие мелочи; мне казалось, что через меня, как через засоренную трубу, пропустили целый водопад воды, и я не знал, остались ли еще при мне хоть какие-нибудь внутренности.

С меня сняли промокшую насквозь одежду, надели серо-бежевый халат огромного размера и повели по больничному коридору. Врач отпер ключом какую-то комнату, завел меня туда и, указав на койку, приказал: «Ложись, отдыхай!» И тут вдруг сознание покинуло меня, я мягко провалился в небытие. Затем я будто снова очнулся, но стал видеть все сверху, как бы из верхнего угла помещения. В комнату набежали люди в белых халатах, они делали какие-то манипуляции над телом, лежавшим на койке. С удивлением я узнал в этом теле себя. Мне стало необычно и страшно.

— Что, я умираю? — спросил я кого-то, сам не понимая кого.

— Нет, ты выживешь! — ответил чей-то спокойный голос, гулко и откуда-то отовсюду, как будто мы были в огромном пустом зале. — Не получится у тебя убить себя, ни первый раз, ни второй, ни третий. Тебе помешают это сделать, тебе подскажут, как. Ведь тебе же подсказали, чтобы ты выпил весь пузырек! — насмешливо закончил голос.

Я снова ощутил себя лежащим в койке, но слов Голоса не забыл. Они успокоили меня, вселили какую-то уверенность, что кто-то сильный заботится обо мне, спасает меня.

В комнату, где я лежал, вдруг вошла высокая красивая женщина в белом халате, помню даже ее фамилию — Горгадзе (как потом оказалось — главврач) и строго спросила по-грузински:

— Ак кантаридини вин далия? («Кто здесь выпил кантаридин?»).

— Мэ! («Я») — как мне показалось, радостно ответили и привстал с койки.

— Ты что, сумасшедший? — переходя на русский язык, продолжала Горгадзе. — Ты не знаешь, что от этого можно умереть? Откуда он у тебя?

Я подробно рассказал технологию приготовления этого яда в домашних условиях.

— Что, девочек хотел соблазнять? — допытывалась врачиха. — Так зачем сам выпил? Себя хотел возбудить, что ли? С потенцией плохо или с головой? — И добавила: — Твое счастье, что так много выпил. Жидкость обожгла слизистую пищевода и желудка, начались сильные боли. Вот тебя и привезли сюда, промыли и прочистили. А выпил бы десять капель, болей не было бы и яд всосался бы в организм. Тогда — конец!

Я с благодарностью вспомнил голос, шепнувший: «Лей все!» Мне сделали несколько уколов и перевели в общую палату. Полежал я в больнице еще дней пять — были сильные рези в животе, а когда они прошли, меня выпустили. Стыдно было возвращаться домой, когда все знали, что я принял яд. Соседи при встрече отводили глаза, очень немногие спрашивали, как здоровье. Фаина опять избегала встреч со мной.

Но постепенно все «устаканилось» и началась обычная жизнь. Я твердо дал себе слово никогда больше не пытаться покончить жизнь самоубийством. Но, как говорится, «заклялась свинья на помойку не ходить»…

Попытка вторая

После злоключений в Тбилиси я переехал жить и работать в город Тольятти в Тольяттинский политехнический институт, где меня выбрали по конкурсу доцентом. Поселили в студенческом общежитии — двухэтажном бараке. Занятий у меня еще не было, я страшно скучал и попивал водку в одиночестве, поскольку никого еще не знал.

В последний раз я поехал в Тольятти через Москву. Пару дней провел с любимой женщиной Таней, рассказал ей об изменениях в моей жизни. Она, посмотрев, как я был одет, немедленно повела меня в комиссионный магазин и купила длинное черное кожаное пальто с меховой подстежкой, которую можно было снимать. Это пальто застегивалось на металлические пуговицы, а кроме них был еще широкий пояс с металлической же пряжкой. Купила она мне также черную меховую «ушанку» с кожаным верхом и опускающимся «козырьком» и черные кожаные же перчатки.

— На Волге бывают сильнейшие морозы с ветром — дыхание Сибири! — пояснила Таня, — мигом в ледышку превратишься!

Конечно же, деньги я выслал Тане сразу, как только получил «подъемные». Когда я надевал всю эту «кожу», то становился похож на комиссара времен Гражданской войны. Пальто имело огромные внутренние холщевые карманы, в каждом из которых помещалось по три поллитры. Находка, а не пальто! Пропал бы я без него, первой же зимой холода зашкаливали за сорок три градуса и при этом еще дул сильный ветер. Но наступления зимы я, возможно, и не дождался бы, не будь этого пальто, купленного мне любящей и любимой душой.

Заканчивался октябрь, в Тольятти уже несколько раз шел снежок, но таял. Дул ледяной пронизывающий ветер. Наконец выпал устойчивый снег. Из моего окна, выходящего на запад, открывался вид на шоссе и бескрайнее поле. Очередной день мой прошел в тех же мучениях сексуальной и трудовой недостаточности, что и раньше. Часам к четырем я выпил настолько сильно, что заснул. Проснулся на закате, чего не пожелаю даже злейшему врагу. Народная мудрость говорит, что сон на закате приводит к страшнейшей депрессии при пробуждении.

Так случилось и со мной. Меня разбудил луч заходящего за снежный горизонт огромного красного солнца. Я понял, что наступил вечер, а перспектив — никаких. Пить водку не хотелось, я был сыт ею по горло. Впереди — пустота, черная дыра, сплошная энтропия!

Я привстал с постели, случайно потянув за собой простыню. Обнажился край грязно-серого матраса с огромной иссиня-черной печатью «ТФКПИ». Я догадался, что это «Тольяттинский филиал Куйбышевского политехнического института» — матрас был старый, еще тех времен, когда наш Политехнический был филиалом.

«Ну и занесло же меня! — с ужасом подумал я и похолодел от этой мысли. — Москва, Тбилиси, теперь вот этот филиал… А дальше что? Дальше — ничего!»

Я резко поднял голову и оглядел верх комнаты. Над окном с видом на уже зашедшее солнце проходила труба водяного отопления.

«Вот на чем надо вешаться, — решил я, — но где взять прочную веревку?»

«Пояс, у тебя есть кожаный пояс от пальто, что купила тебе Таня!» — вдруг посоветовал мне вкрадчивый «голос ниоткуда».

Я выдернул из пальто кожаный пояс, просунул его конец в пряжку, соорудив подобие петли, и забрался на подоконник. С этой высоты я увидел самый верхний краешек заходящего за снежный горизонт солнца.

«Успеть, успеть!» — забеспокоился я и лихорадочно стал завязывать узлом конец пояса на горячей железной трубе. «Успеть, пока не зашло!» — бессвязно бормотал я, спешно просовывая голову в петлю. «Успеть!» — как в бреду проговорил я, прыгая с подоконника.

Рывок за шею, затем — темнота в глазах, и вот я уже ощущаю себя лежащим на полу с петлей на шее. Я взглянул на трубу — на ней торчал завязанный узлом конец пояса. Порвался, порвался Танин пояс, не дал мне повисеть вволю! Я встал на колени и повернул петлю на шее оборванным концом вперед. Пояс лопнул по косому шву; было заметно, что он сшит из мелких кусочков кожи. Воспользуйся я брючным ремнем, вынули бы меня из петли еще не скоро…

Резкий стук в дверь прервал мои мысли; я, пошатываясь, подошел к двери и отпер ее ключом, торчащим из замка. В дверях стоял незнакомый молодой человек интеллигентной наружности.

— Меня зовут Геной, фамилия — Абросимов, я живу в комнате под вами. У вас падало на пол что-нибудь тяжелое? — Гена взглянул на мой оригинальный галстук, на оборванный кусок пояса на трубе и все понял. Он вошел в комнату и затворил за собой дверь. — Вы разрешите мне пригласить вас к нам на чай? Я живу с женой Леной и сейчас у нас в гостях еще одна дама. Уверен, что вам сейчас необходимо развеяться. Только, пожалуйста, снимите этот ваш ужасный галстук!

Глупо улыбаясь, я снял «галстук», бросил его на койку и пошел за Геной. По дороге Гена сообщил мне, что он меня знает — я новый доцент с теоретической механики, и что дама, которая у них в гостях, тоже живет в нашем общежитии — она доцент с кафедры химии.

Мы зашли в комнату Гены, где за столом пили чай две женщины — однойлет двадцать, другой лет на десять больше. Япред-ставился дамам и сказал, что у меня со стены свалилась тяжелая полка с книгами и чуть было не зашибла меня.

— Я — Лена, — сообщила молодая женщина, — работаю на Иностранных языках, а это — и она кивнула на женщину постарше: — Наташа Летунова, она работает вместе с моим мужем на Химии. — И предложила: — Выпейте чаю!

— А как насчет водки, у меня есть бутылочка? — осторожно спросил я.

Лена замотала головой, а Наташа заинтересованно посмотрела на меня огромными голубыми глазами и ответила неожиданной фразой:

— С большим и толстым удовольствием!

Голос у Наташи был низкий и хрипловатый. Мы встретились с ней взглядами, и я понял, что она — наш человек! Я сбегал наверх за бутылкой и «мухой» спустился вниз. Лена достала из шкафа два яблока и нарезала их; поставила три рюмки — мне с Наташей и Гене, сама она не пила совсем.

— Давайте выпьем, мой любимый тост — за жизнь! — предложили. — По-еврейски это звучит так — «лыхайм!».

Гена внимательно посмотрел на меня, хитро улыбнулся и пригубил рюмку. Наташа выпила залпом; я медленно и с удовольствием отхлебывал водку — в голове у меня был ураган. Лена захлопала в ладоши и спросила, не еврей ли я (потом я узнал, что она сама — еврейка).

— Учусь этому! — загадочно ответил я.

Гена весь вечер допивал свою рюмку, а остальное выпили мы с Наташей. По ее реакции на знакомство со мной я понял, что «встретились два одиночества». Она стала называть меня «Нури», а я, ее — «Натой». Вскоре она захотела спать и попросила проводить ее; я заметил, что Наташу сильно «вело».

Провожать оказалось недалеко — она жила на первом этаже в конце коридора. Наташа отперла дверь и, отворив ее, быстро протолкнула меня в комнату, видимо, чтобы не заметили студенты. Затем она заперла дверь уже изнутри, но свет зажигать не стала. Достаточно света проникало через два окна, завешанные газетами. Наташа без обиняков обняла меня за шею и поволокла к постели, которая уже была разобрана. Все это казалось мне какой-то фантастикой или сном, но я решил, что так, видимо, и должно быть — судьба!

Уже в «койке» я интуитивно почувствовал, что скоро Наташа собирается нарушить тишину, и прикрыл ей рот ладонью. Звуки получились сильно приглушенными.

— Проклятые студенты! — успела только, задыхаясь, прошептать Наташа, так как ей пришлось «глушить» уже меня.

И вот мы, как рыбы, вытащенные из воды, лежа на спинах, пытаемся дышать, беззвучно открывая рты. Студенты не дремлют! Им интересно все, чем занимаются их доценты! В голове моей все постепенно «устаканивалось».

«Да, висеть бы мне сейчас с вываленным набок языком, не порвись пояс! — не давала мне покоя эта одна-единственная мысль. — А ведь это Голос подсказал, какой пояс брать! Никаких суицидов больше, что бы ни случилось!» — поклялся я себе. Заклялась, как говорят, свинья…

Попытка третья и, пожалуй, последняя…

У меня только что произошло расставание с Тамарой Шестой в Курске, и я уже подал заявление в ЗАГС с моей юной невестой Олей, которую я «отбил» у лучшего друга Мони. Перед подачей заявления я зашел в ИМАШ, где кроме Мони, который хотел пойти в ЗАГС вместе с нами, встретил Элика. Он только что купил «с рук» красивый синий костюм и добротный кожаный пояс к нему. Но костюм не «шел» Элику — пиджак висел, а брюки почти не застегивались. Он уже не знал, что и делать — купленное «с рук» проще было снова продать, чем сдать обратно (не забывайте, что это было время сплошного дефицита, а продавца «с рук» называли страшным словом — «спекулянт»). Я примерил пиджак — он сидел на мне, как влитой, однако в брюки могли залезть двое таких, как я! Но Элик вдел в брюки пояс, затянул его на мне — и получилось ничего! Я купил костюм вместе с поясом, оказавшимся необычайно длинным (запомните его — он еще сыграет роль в моей жизни!), и в этом костюме я подавал заявление в ЗАГС.

В тот же день я должен был выехать во Львов в ГСКБ, с которым вел хоздоговорную тему, для подписания акта процентовки. Затем я должен был вернуться с этой процентовкой в Курск, где я тогда еще работал. В Курск я решил возвращаться через Киев, так намного короче.

Вечером я выехал с Киевского вокзала во Львов, меня провожали Моня с Олей. Шел дождь, и хоть он не попадал под дебаркадер вокзала, было прохладно. Моня обнимал Олю, надев на нее свой пиджак, и они выглядели очень счастливыми.

«Сейчас придут домой и лягут вместе с радости, что меня захомутали!» — почему-то подумал я. У меня вызывал все больше подозрений готовящийся «странноватый» брак. Что же ждать от него? Пока только болезненного разрыва отношений с курской Тамарой. А что дальше, когда брак зарегистрируют? А где я буду жить, если легкомысленная Оля вдруг найдет себе еще кого-нибудь? А где работать? Ведь устроиться с места в карьер профессором — не так просто! Не пойду же я работать грузчиком или землекопом на кладбище, где всех подряд берут!

Под эти неоднозначные мысли отошел поезд. Во Львове дождь шел не переставая, а у меня — ни плаща, ни зонта. Я был все в том же костюме, купленном у Элика. На такси добрался до ГСКБ, подписал процентовки, а до отхода поезда — прорва времени! И вдруг я вспомнил, что сегодня — шестое октября, мой день рожденья. Я всегда готовился к этой дате заранее, а тут — напрочь забыл! «Тридцать восемь исполнилось, как Пушкину», — почему-то провел параллель я.

Я зашел в кафе, взял вина, выпил за свой день рождения. Первый раз я его встречаю один, и как на грех — ни одного товарища, ни одного знакомого. Не идти же обратно в ГСКБ и предлагать практически чужим людям выпить со мной!

В кафе я попытался познакомиться с девушками, но был грубо «отшит». Хорошо, решил я, здесь — ладно, а завтра в Киеве я встречусь с учеником — Осей Юдовским, с которым столько связано, которого я устроил в Киев на работу! Звоню Осе, он дома. «Ося, — говорю я, — сегодня выезжаю в Киев, завтра позвоню тебе, встретимся!» Но Ося, оказывается, сегодня же вечером едет в Москву, билет уже взят и отложить поездку нельзя, так как он сдает экзамены в аспирантуру.

— Вы же сами меня туда устроили, — напоминает Ося, — не срывать же поступление!

До отхода поезда оставалось свыше трех часов. Посидев еще немного в кафе, я пошел гулять по магазинам. В одном из них взял бутылку вина, дешевого, но крепкого — «Биле мицне». В народе его называли биомицином.

Магазин, где я брал вино, был с самообслуживанием. И вот одновременно со мной туда зашел мальчик, или, правильнее сказать, парень лет восемнадцати, с признаками ненормальности. Таких детей обычно называют имбецилами или олигофренами. Учатся они в «спецшколах», работают по несложным специальностям. Парень схватил бутылку водки и спрятал ее за пазуху. Это не укрылось от меня, и я стал наблюдать, что же будет дальше. Паренек долго ходил по магазину, надеясь запутать охрану. Но две здоровенные тетки-охранницы, конечно же, заметили воровство и, пошептавшись друг с другом, стали ждать у выхода больного паренька. И когда он выходил, одна из теток, засунув руку ему за пазуху, достала бутылку, а вторая нанесла ему оглушительный удар по затылку.

Парень оказался слаб духом, он повалился на кафельный пол, покрытый жидкой грязью, и, катаясь по нему, завопил диким голосом. Тетки пинали его ногами, вымазывая в грязи, а парень, гримасничая от боли, истошно орал.

— Уже который раз ворует, никак не можем отучить! — жаловалась охранница публике.

И хоть я понимал, что она в чем-то права, но от увиденной картины тошнота подступила к горлу. Невозможно было смотреть на этого парня, который и не думал подниматься с грязного пола, а продолжал некрасиво, с ужимками, плакать и размазывать грязь с кровью по лицу.

Я с омерзением вышел из магазина и тут же на улице выпил «из горла» бутылку вина. Бросив «тару» в урну, я заспешил на вокзал, благо он был недалеко. И вдруг — Голос, знакомый, вкрадчивый. «Возьми еще бутылку — пригодится!» Уговаривать меня в этом было делом излишним. К тому же я смекнул, что эта бутылка поможет мне легче осуществить задуманное.

Затем зашел на почту и отослал заказным письмом акты процентовок в бухгалтерию института в Курск. Пусть хоть люди деньги получат! Выбросив квитанцию и хитро улыбаясь, я пошел на перрон. До отхода моего поезда, который стоял на ближайшем пути, оставалось минут сорок. Но решение уже было принято…

Я прошел вдоль поезда туда, где перрона уже не было, но решетчатая ограда продолжалась. Около ограды росли мощные деревья, кажется, липы. Я поставил портфель на землю и распоясался, придерживая огромные брюки рукой, потом вынул из ботинок шнурки и одним из них подвязал брюки, стянув петельки на талии. Затем с трудом забрался по решетке на ограду, держа ремень и второй шнурок в зубах. Я выбрал ветку покрепче и, опустив вниз ременную петлю с пряжкой, стал шнурком крепить конец ремня к ветке. Помогли мне достаточно крупные отверстия, шедшие почти до самого конца ремня, — в них-то я и продел шнурок для крепления.

«Этот не подведет, как Танин ремешок!» — пришла в голову грустная мысль.

Надежно закрепив ремень на ветке, я спустился и достал вторую бутылку вина — не пропадать же добру, тем более Голос посоветовал! Сел на свой портфель и выпил эту вторую бутылку тоже «из горла».

«И чем же эта бутылка может помешать мне совершить задуманное? — успел подумать я. — Что имел в виду Голос?»

Поджидая, пока «дойдет», я решил, что пора лезть на ограду в последний раз.

Но теперь это оказалось не так уж легко сделать — вторая бутылка сыграла свою роль, а кроме того, у меня исправилось настроение и я призадумался, вешаться ли вообще… Захотелось в Киев, в мой любимый Гидропарк. Вспомнилась Москва, Оля и Моня, которые могут лишиться мужа и друга. Представился теплый уютный поезд, мягкая постель…

Вот оно спасительное «коварство» Голоса!

Я быстро достал перочинный ножик и, подпрыгнув, ухватился за ременную петлю. Подтянув ее как можно ниже, полоснул ножом по ремню и отхватил его нижнюю часть. До отхода поезда оставалось около пяти минут. Спрятав ремень в портфель, я, качаясь, побежал к своему вагону. Проводница подозрительно оглядела бородатого и хмельного пассажира в заляпанном костюме, перекошенных брюках и ботинках без шнурков. Однако билет был в порядке и в вагон меня пустили. Я упал на свою нижнюю полку и мгновенно заснул. Проснулся я только тогда, когда в окнах поезда засияло яркое киевское солнце.

В Киеве было тепло, сухо и солнечно. Я тут же сел на метро и через десять минут уже проезжал над великолепным Днепром, любуясь золотыми куполами Лавры. А еще через несколько минут я был в моем любимом Гидропарке и побрел к закусочной «Колыба».

Там мне выдали шампур с нанизанными на него кусочками сырого мяса, и я с удовольствием принялся сам готовить себе шашлык над длинным стационарным мангалом. Когда шашлык был готов, я взял бутылку «Ркацители» и прекрасно позавтракал.

А потом, раздевшись на пляже, выбил и вычистил свой костюм, вдел в брюки остаток ремня, который оказался как раз впору. Выйдя в город, купил шнурки и завязал, наконец, ботинки. После чего стал полностью готов к труду и обороне! И еще раз дал себе крепчайшее слово джигита — ни в коем случае больше не вешаться. А если травиться — то только алкоголем!

На этой оптимистической ноте я заканчиваю свои истории о трех суицидах, которые не дал мне довести до конца Голос судьбы.

Однако для меня все не так весело — если помните, надо мной довлеет дата расставания с этим миром, тоже предсказанная Голосом. Возможность Конца Света, ввиду его маловероятности, пока исключим. Что это — рок, или «конца» все же можно как-то избежать? Ведь известно, что многим людям заранее была предсказана дата их смерти, и эти предсказания сбывались. Например, Андрей Тарковский даже показал эту дату на листке календаря в своем фильме «Сталкер».

Может, кто из читателей откликнется, подскажет, как мне поступать, ведь еще время, хотя и небольшое, остается! А я не собираюсь сдаваться — так мне велел призрак моего спасителя Трофима. Я буду активно возражать Голосу — шалишь, не на того напал! И может, Господь, увидев мое упорство, на этот раз тоже меня выручит!


Загрузка...