Русский Египет

Глава 21 Пансион «Китти»

В 1991 году, когда материалов о соотечественниках в Египте набралось уже порядочно, я заключил договор на издание книги на эту тему с московским издательством «Детская литература». Но пока я работал в Каире над рукописью, на родине произошли крутые перемены. Зайдя в издательство во время очередного отпуска летом 1993 года, я понял, что книга моя опубликована не будет.

Поделился печальной новостью с одним из своих друзей. И вдруг родилась идея: а что если самому издать книгу в Каире маленьким тиражом для нужд российской колонии в Египте? Ведь россияне, живущие в Стране пирамид, должны быть самыми заинтересованными моими читателями. С финансами тогда у корреспондента «Правды» было туго, да и не был я уверен, что найдется в Каире русский шрифт. Но идея крепко засела в голове. Когда еще удастся найти издателя в Москве! А тут стопка бумаги в ящике стола все-таки превратится в книгу.

Вернувшись в сентябре после отпуска в Каир, я с первой же попытки нашел компьютерную программу с русским шрифтом в издательстве «Новая культура», у одного из героев очерка «Республика Зифта» Мухаммеда аль-Гинди. Его дочь, Настя, обещала сделать набор. Нашлись и люди, готовые помочь с финансированием издания: денег подбросили представители «Аэрофлота» и «Автоэкспорта». И вот в апреле 1994 года книга — на семь глав меньше нынешней — была напечатана тиражом в 300 экземпляров под названием «По следам «Пересвета». А вскоре в Российском культурном центре в Каире она была публично представлена читателям.

Как я и полагал, книга была встречена с интересом. Но особенно порадовало меня то, что нашелся человек, готовый ее дополнить.

— А ты знаешь, что на курорте в Хелуане существовал русский пансион «Китти»? — спросил меня корреспондент газеты «Труд» Анатолий Репин. — В 1973 году, когда я впервые работал в Египте, я однажды был в гостях у его хозяйки, Екатерины Александровны. Она рассказывала, что в пансионе останавливались многие известные люди, например Шаляпин.

Хелуан — крупный промышленный центр километрах в тридцати южнее Каира, на правом берегу Нила. В свое время это был курорт международного класса вроде наших Ессентуков — с минеральными водами и грязями. В начале XX века он пользовался большой популярностью в России. В Хелуане лечились Иван Бунин и Викентий Вересаев, великий князь Константин Романов и Леся Украинка и сотни, если не тысячи, других, менее известных наших соотечественников. После тройственной англо-франко-израильской агрессии против Египта 1956 года поток европейцев, приезжавших в Хелуан на лечение, резко сократился. А тут еще в окрестностях городка начали строить несколько крупных предприятий. Курорт стал постепенно чахнуть, и вскоре в Европе о нем забыли. Впрочем, сами египтяне продолжали лечиться в его комплексе ванн «Кэпритадж Хелф Спа», построенном в конце XIX века.

Про пансион «Китти» я не слыхал, о чем чистосердечно и признался Репину. В ответ он предложил съездить в Хелуан, поискать его: вдруг существует и сейчас? Предложение я, конечно, принял, но в существовании пансиона засомневался: ведь с тех пор как там бывал Репин, прошло больше двух десятков лет, а Екатерина Александровна, по его словам, уже тогда была в возрасте.

Вообще, собирая материалы для этой книги, я часто корил своих коллег-журналистов за недогадливость. Ведь если бы кто-то из них заинтересовался русскими эмигрантами хотя бы в 70-х годах, а не в конце 80-х, как я, насколько детальнее и ярче была бы картина! Правда, в ту пору писать об эмигрантах было не принято, но рано или поздно такие материалы пригодились бы.

Адреса пансиона «Китти» Репин не знал, помнил только, что находился он где-то возле городского сада. Пришлось нам изрядно поколесить по старой части Хелуана. Я периодически останавливал машину, спрашивал о «русском пансионе» египтян. Все без толку. Когда мы были уже близки к тому, чтобы бросить эту затею и вернуться в Каир, пожилой гладильщик сказал мне:

— «Русский пансион» был вот на этом углу. Я хорошо знал мадам Китти, тридцать лет обслуживал ее клиентов. Она умерла лет десять назад. Такая красивая женщина была! А виллу вскоре после этого снесли, построили на ее месте шкоду и детский сад.

Мы поспешили к углу улиц Рияд и Бурхан, на который показал нам гладильщик. Но и школа, и детский сад были закрыты. Пятница в Египте — выходной день. Как жалко! Может, их владелец рассказал бы нам более подробно о судьбе и виллы, и ее хозяйки? Придется приезжать сюда еще раз.

Что я вскоре и сделал, но уже один: срок командировки Репина подходил к концу, и ему уже было не до Хелуана. Сначала я зашел в школу под названием «Бэби гарден». Директор школы, Камаль Габра, оказался и ее владельцем. О пансионе «Китти» он почти ничего не знал и посоветовал обратиться к директору детского сада, Фатхи Файяду. С ним мне повезло куда больше.

— Мадам Китти умерла в июле 1987 года, — уверенно заявил Файяд. — Похоронена здесь же, в Хелуане, в православном монастыре на окраине города. Хозяйка жила одна, но к ней частенько приезжал один русский, звали его Александр Флёров. Он работал в Луксоре с археологами. В 1985 году Флёров уехал из Египта в Америку, поселился в Чикаго. А вскоре после этого мадам Китти решила продать свою виллу.

Файяд достал из ящика письменного стола акт купли-продажи. Датирован он был 31 декабря 1985 года. За участок площадью 1275 квадратных метров и дом он, согласно акту, заплатил 65 750 египетских фунтов. Фунт в ту пору примерно равнялся доллару. По словам египтянина, деньги он перевел в Чикаго на имя Флёрова. Видно, хозяйка собиралась переехать к нему, да не успела.

— Сколько же лет было мадам Китти, когда она умерла? — спросил я Файяда.

— Давайте посчитаем, — ответил он. — Согласно документам, которые я видел при оформлении покупки, мадам Китти родилась в 1908 году в Стамбуле. Ну а умерла в 87-м. Значит, 79.

Так Екатерина Александровна родилась в Стамбуле! Как же я забыл — ведь Репин говорил мне, что она была приемной дочерью российского дипломата, работавшего в Турции. Когда началась Первая мировая война, он с семьей эвакуировался в Египет.

— А не осталось ли после смерти Китти каких книг или бумаг? — спросил я Файяда.

— Книги и бумаги оставались, надо было их куда-то девать — ведь старенькая вилла предназначалась на снос, а выбросить рука не поднималась. В конце концов я поехал в Эзбекие, к знаменитым каирским букинистам. Один из них приехал и за символические деньги выкупил книги.

Увы, случилось то же самое, что и после смерти Олега Волкова. А как много интересного могли бы рассказать документы! Взять, к примеру, Шаляпина. Действительно ли он останавливался в пансионе «Китти»? 1 февраля 1933 года великий певец давал концерт в Александрии, а 15 февраля — уже в Иерусалиме. В промежутке Федор Иванович побывал в Каире — об этом говорит его фотография с Беллиным. Было у 60-летнего певца время и на то, чтобы немного отдохнуть в Хелуане.

Простившись с Файядом, я решил попробовать найти могилу Екатерины Александровны. Опять пришлось бесконечно останавливаться, спрашивать прохожих, где находится христианское кладбище. Сначала мне показали католическое, а затем и православное, совсем небольшое. Я переходил от склепа к склепу, но никаких следов могилы мадам Китти так и не обнаружил. Может быть, владелец детского сада ошибся? Ведь русских эмигрантов хоронили обычно на греческом православном кладбище в Старом Каире. На этом кладбище, расположенном на территории бывшего монастыря Св. Георгия, я бывал десятки раз. Там покоятся многие герои этой книги — профессора Григорий Иванович Лукьянов и Владимир Михайлович Викентьев, помощник Билибина Александр Сергеевич Бибиков, художник Роман Владимирович Стрекаловский, последний председатель русского землячества Олег Васильевич Волков. В 1993 году скончалась в возрасте 87 лет и тоже была похоронена на этом кладбище Вера Анатольевна Агнаева. Но ни на стелах в часовне, где выбиты имена тех, кто покоится в коллективном склепе, ни в отдельных могилах имя Екатерины Александровны фон Шлипп — мадам Китти — я так и не нашел. Возможно, ее похоронили в Хелуане в чужом склепе, а так как она была одинока, то и табличку на могиле поставить было некому.

Поскольку русская эмигрантская община в начале 80-х годов прекратила свое существование — остались лишь отдельные ее немногочисленные представители, — за часовней в Старом Каире смотреть стало некому, и она начала приходить в упадок. Во время презентации книги в Российском культурном центре в Каире я предложил собравшимся пустить шапку по кругу и собрать денег на ремонт часовни. Но представители посольства заверили, что выделят на эти цели средства из своего бюджета. И действительно, год спустя часовня была отремонтирована.

Через несколько дней после моей второй поездки в Хелуан мы с женой отправились в Александрию, на презентацию книги в Российском культурном центре. Там, как и в Каире, тоже собралось порядочно людей. Пришла одна из героинь книги — Татьяна Николаевна Монти. Презентация была устроена вечером, так что мы заночевали в Александрии. А утром решили добродить по городу. И в узкой улочке Греческого патриархата сделали неожиданную находку, имеющую прямое отношение к книге. Но, прежде чем рассказать о ней, хотел бы сделать небольшое отступление.

Египет был одной из первых стран, куда пришло зародившееся в соседней Палестине христианство. Центром его стала Александрия, тогдашняя столица страны. Основателем христианской общины Египта был сам святой Марк, евангелист. Он погиб от рук язычников в 68-м году. В середине V века Александрийская церковь раскололась. Собственно египтяне вошли в так называемую коптскую церковь монофизитского толка, создали свою патриархию. Иностранцы же, преимущественно греки, объединились в православную церковь. Она стала господствующей в Византии, откуда позже пришла к нам, в Россию. Греческий папа и патриарх Александрийский и всей Африки считается в православной иерархии вторым по значению после Вселенского патриарха Константинопольского.

Обе церкви — и коптская, и греческая — представлены в Александрии интересными архитектурными памятниками. Главным греческим храмом считается патриарший собор Святого Саввы. Он был основан в 318 году на месте языческого храма, три века спустя разрушен землетрясением, отстроен заново и с тех пор почти не изменился. Возле этого собора и ожидал нас сюрприз.

Слева у входа в храм, на невысоком постаменте, мы увидели массивный колокол. Даже издали было ясно, что он русской работы. Подошли поближе. И обнаружили в нижней его части надпись по-русски: «Колокол отлит 1838 года июня месяца 25 числа, весом до 400 пуд». Так, прикинем: да это почти шесть с половиной тонн! И ростом колокол под два метра. «Император Николай, — продолжала надпись, — подарил из завоеванных у турков орудий на колокола для Измаильской Крестовоздвиженской церкви».

Измаил, город в устье Дуная, сначала генуэзская, а потом турецкая крепость, был два века назад на переднем крае противоборства России и Турции. В 1790 году русские войска под командованием Суворова взяли крепость, считавшуюся неприступной. Но к России Измаил отошел лишь в 1812 году, после еще одной войны. В ознаменование этого события в городе наверняка началось строительство православных церквей, а стало быть, понадобились и колокола; выплавить их из захваченных у противника пушек было, по-видимому, особенно символично.

В верхней части колокола мы увидели еще одну надпись: «Посвящается сей звучник памяти архистратига ходатая милости царской, Новороссийского генерал-губернатора графа Михаила Семеновича Воронцова». Генерал-фельдмаршал Воронцов (1782–1856) — крупный военный и государственный деятель. Он принимал активное участие в русско-турецкой войне 1828–1829 годов, ставшей неудачной для Турции. Русская армия разгромила турецкие войска в Болгарии и подошла к Константинополю. По Адрианопольскому мирному договору 1829 года к России отошло все устье Дуная.

У входа в собор сидел привратник. Я подошел, представился.

— Как попал сюда русский колокол? — спросил я старика.

— Не знаю, — ответил он. — Сколько себя помню, стоит здесь.

— А почему не на колокольне?

— Да вы приглядитесь к ней! Разве он там поместится! Недавно перестраивали колокольню, хотели было сделать побольше, чтобы повесить колокол, а потом решили: не будем! Ведь он весь город растревожит! А народ-то здесь — все больше мусульмане. Так вы русский? — переспросил меня привратник. Я утвердительно кивнул. — Тогда переведите мне, пожалуйста, что написано на колоколе. Только погодите, я сейчас тетрадь принесу.

Я перевел старику надпись. А ответ на вопрос, как оказался колокол в Александрии, вскоре отыскался, причем у меня же в корпункте.

Незадолго до этого Татьяна Николаевна Монти позвонила мне и сказала, что наконец разобрала квартиру покойных родителей и намерена вернуть ее хозяину. Там есть книги, которые ей не нужны. Если они меня интересуют, могу приехать и забрать. Я и забрал — все. Получился целый багажник. В Каире я набросился на книги. Были они в основном либо дореволюционные, либо изданные после революции за границей. Но попадались и советские издания, и я их на время отложил в сторону. А тут, перед отъездом в отпуск, решил окончательно разобрать свои трофеи. Среди них оказался «Журнал Московской патриархии» за октябрь 1978 года. Там я нашел статью представителя Московского патриархата при православном патриархе Александрийском протоиерея Иоанна Орлова. В ней рассказывалось об отношениях двух братских церквей, упоминался собор Святого Саввы и, к моей радости, колокол из Измаила, даже фотография его была помещена. Так вот, оказалось, что колокол был подарен в декабре 1955 года Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием. Очевидно, что на родине он остался не у дел. Видимо, подумал я, Крестовоздвиженская церковь в Измаиле была разрушена во время Великой Отечественной войны.

Но по какому случаю был сделан столь ценный подарок? В статье протоиерея Орлова об этом не говорилось. Может, юбилей был какой? И тут меня осенило: да ведь в этот год исполнилось 125 лет независимости Греции! Она скинула с себя турецкое господство благодаря победе русского оружия, через год после Адриано-польского мирного договора. Так что колокол, отлитый из захваченных в той войне турецких пушек, определенно был выбран специально. Как напоминание о роли России в освобождении Греции и защите православия. Ведь, как говорили в старину, «Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать». Имея в виду, что после исчезновения Византии Россия навечно осталась главной хранительницей православной веры. А Патриарху Александрийскому подарок был сделан потому, что он — высший духовный сан православных греков. В Греции нет своего патриарха, там, как и на Кипре, высшее духовное лицо — архиепископ.

Вскоре после поездки в Александрию мы отправились в Москву, в отпуск. Там меня ждал новый приятный сюрприз.

Готовя книгу к печати, я в 1992 году опубликовал статью о русских эмигрантах в Египте в двух номерах журнала «Азия и Африка сегодня». И оказалось, что эта публикация побудила к воспоминаниям еще одного моего старшего коллегу, сотрудника журнала Вадима Щенникова. В начале 70-х годов он тоже, как и Репин, работал в Египте — корреспондентом ТАСС. Просматривая апрельский номер журнала за 1994 год, я обнаружил там статью Щенникова о его прежних встречах с русскими эмигрантами. Ими как раз и оказались мадам Китти и Флеров. Сначала в Русском клубе на улице Имад эд-Дин автор познакомился с Александром Викторовичем. Он заведовал там библиотекой. А тот уже показал ему пансион «Китти» в Хелуане.

Щенников, в отличие от Репина, называет его хозяйку Екатериной Георгиевной, а не Екатериной Александровной. С ее слов утверждает, что в пансионе «Китти» долго жил замечательный английский писатель, автор «Пигмалиона» Джордж Бернард Шоу. Там он даже написал «Святую Иоанну» и «Андрокл и лев». По словам мадам Китти, приезжал в Хелуан поправить здоровье и Иван Яковлевич Билибин. А еще в этом курортном городке, напомнила она, лечилась в последние годы своей жизни выдающаяся украинская поэтесса Леся Украинка. Некоторые подробности об этом я узнал через два года из довольно-таки неожиданного источника — египетской газеты «Иджипшн мейл», выходящей на английском языке.

25 февраля 1996 года отмечалось 125-летие со дня рождения Леси Украинки. Юбилею и была посвящена статья в газете. Автором ее оказался вовсе не соотечественник поэтессы, а венгерский профессор-филолог Ева Какоши. С мужем-археологом она несколько лет прожила в Каире. По словам Какоши, четыре года подряд вплоть до своей безвременной кончины в 1915 году — поэтессе было всего 42 года — она приезжала в Хелуан, где лечилась от туберкулеза костей. Египетские мотивы и до этого звучали в творчестве Украинки, а после поездок в страну на Ниле они стали еще сильнее. «Тема Древнего Египта часто встречается в мировой литературе, — отмечала в статье профессор Какоши. — Достаточно упомянуть Шиллера, Шелли, Гете. Но никто не продемонстрировал такую любовь к египетскому народу, как Леся Украинка».

Долгое время не было известно, где именно жила поэтесса в Хелуане. После публикации в 90-е годы ее писем выяснилось: Леся Украинка останавливалась в пансионе «Тауфик». Живущая в Венгрии племянница поэтессы, Фагоманова-Барати, при содействии Украинского культурного общества в Венгрии нашла виллу «Тауфик». Сейчас в ней размещается женский торговый колледж. А президент Венгрии Арпад Гонц, посетивший Египет в марте 1996 года, попросил у властей разрешение на установку на вилле мемориальной доски. Египтяне не возражали.

Прочитав статью, я позвонил в посольство Венгрии в Каире и попросил телефон Евы Какоши. Мне хотелось не пропустить церемонию открытия мемориальной доски. Но она уехала в Будапешт, по словам мужа, надолго. Он обещал сообщить мне о церемонии, но так и не позвонил. Сам же я звонить не стал. По тону разговора я понял, что присутствие российского журналиста на церемонии в Хелуане было бы для венгров нежелательным.

Два года спустя еще одна статья в египетской газете — на сей раз «Аль-Ахрам Уикли» — поведала о занесенной в Каир крупице русской истории и культуры. Речь в ней шла о подготовке к открытию музея в бывшем королевском дворце Абдин. Об экспозиции рассказывал генеральный секретарь Высшего совета древностей Египта профессор Габалла Али Габалла — кстати, бывший студент нашего профессора Викентьева.

Правители прошлого обожали личное оружие. Для них оно было не только символом власти. Изготовленные на заказ сабли, кинжалы, пистолеты, нередко украшенные золотом и драгоценными камнями, стоили бешеных денег, а стало быть, служили еще и символом богатства.

Египетская династия Мухаммеда Али, правившая страной с 1805 по 1952 год, не была в этом смысле исключением. Ее представители собрали богатейшую коллекцию личного оружия — целый музей. После ликвидации монархии коллекция эта много лет лежала мертвым грузом в бывшем королевском дворце Абдин в центре Каира.

Дворец Абдин был построен в 1872 году и уступает богатством архитектуры и роскошью разве что Версальскому дворцу французских королей. После революции 1952 года он стал президентским, но главы республиканского Египта — Насер, Садат и Мубарак — почти не пользовались им. Впрочем, часть дворца до сих пор занимают некоторые президентские службы. И вот постепенно созрело решение: превратить другую его часть в музей, выставить напоказ королевскую коллекцию оружия. А заодно добавить к ней еще несколько экспозиций: личные собрания королей, столовое серебро, фарфор, хрусталь, подарки президенту Мубараку.

Рассказывая обо всем этом корреспонденту «Аль-Ахрам Уикли», профессор Габалла утверждал, что в коллекции музея есть сабля большой ценности, использовавшаяся при коронации русских царей. «Она была куплена королем Фаруком на одном из аукционов в Европе», — добавил он.

Открытие музея состоялось накануне Нового, 1999 года, а в начале января я отправился в Абдин. Посетителей в музее оказалось на удивление много. Почти все они были египтяне, а не иностранные туристы, как в большинстве местных музеев. Возможно, потому, что Абдин только что открылся, а его экспонаты рассказывают о недавнем прошлом, которым египтяне, в отличие от времен фараонов, интересуются гораздо больше. А может, дело было в том, что в школах как раз начались каникулы. Впрочем, школьников среди посетителей музея было не так много.

Толпа неторопливо перекатывалась из зала в зал, к некоторым витринам было трудно подойти. Но я методично осматривал экспонат за экспонатом, и в первой же витрине 3-го зала вроде бы нашел, что искал. Сабля выглядела довольно скромно — кривая, с костяной ручкой и серебряными накладками на ножнах. Пояснительная табличка гласила: «Турецкая сабля «шамшир», подарок Оттоманского султана русскому императору Николаю I, 1847 год».

Так вот она какая, сабля российских императоров! Но если, по мнению профессора Габаллы, она — очень ценный экспонат, то почему выглядит столь обычно и помещена в одной витрине с другими саблями?

Размышляя об этом, я продолжал осматривать витрину за витриной. Обнаружил, между прочим, пару старинных русских пистолетов — один с ручкой из слоновой кости в виде орла, другой, пятизарядный, в деревянной коробке со всеми своими аксессуарами. Увидел и более поздние творения русских оружейников — пистолет Токарева и автомат-пулемет Дегтярева. Позже я выяснил, что это подарки королю Фаруку от советского посольства в день его рождения.

На этом экспозиция военного музея закончилась, и я вместе с другими посетителями перешел в зал, где выставлены личные коллекции египетских королей. В первой же витрине в центре зала в гордом одиночестве красовался роскошный меч. Его золотые ножны были украшены драгоценными камнями и узорами, покрытыми цветной эмалью. «Меч правосудия и коронации, — гласила пояснительная табличка. — Изготовлен в Германии в XVII веке, принадлежал российским императорам». Значит, именно его имел в виду профессор Габалла, а не саблю Николая I! По-арабски же и сабля, и меч, и даже шпага обозначаются одним словом — «сейф».

Как попал германский меч к российским императорам, объяснить нетрудно. Правителей двух стран связывало кровное родство. Достаточно вспомнить, что русская императрица Екатерина Великая была немкой. Как попал меч российских императоров к королю Фаруку, объяснил профессор Габалла. Но каким образом он оказался в Европе? Тут, полагаю, объяснение, скорее всего такое: меч, как тысячи других ценностей, был вывезен из России после Октябрьской революции кем-то из эмигрантов. Как это сделал с саблей атамана Фролова Василий Голенищев-Кутузов.

Но меч императора, в отличие от сабли военачальника, — национальное достояние. Место ему не во дворце Абдин, а в Оружейной палате в Кремле. Впрочем, возможно, что именно оттуда он и попал в Европу, — тем же путем, что и Синайский кодекс и масса других культурных ценностей, проданных в свое время Советским Союзом, чтобы получить средства на индустриализацию. Но хорошо хоть, что в конце концов меч оказался в музее, а не осел навечно в частной коллекции. Теперь его может посмотреть каждый, кто приедет в Каир.