Русь, собака, RU

Конец революции, расцвет ресторации

Петербург в силу финансовой, политической и прочей советской периферийности остался одним из немногих городов, сохранившим прелесть дореволюционного архитектурного уклада. Причем если недавно прелестью считались лишь творения Растрелли-Росси-Деламота, особняки и дворцы, то в последнее время модна стала промышленная, тяжелая, заклепочная красота пролетарского города, всех этих фабрик, заводов, складов, брандмауэров, архитектурно предварявших, а затем и оформлявших революцию.

Пока политики в новейшей России отчаянно спорили о путях развития страны, российские девелоперы начали заниматься переделкой старых промышленных зданий под современные нужды с одновременным осознанием, что сносить эти здания — преступление. Конверсия в Петербурге началась даже раньше, чем в Москве, здесь сохранилось больше того, что можно конверсировать: кирпичи Выборгской и Петроградской стороны, Лиговки, Обводного канала.

Если будет лишний час в городе на Неве, не поленитесь проехаться по Петроградской набережной: там процесс в самом разгаре. Жутковатый район начинает превращаться ну просто в Хельсинки. Почему в Хельсинки? Да потому, что конверсия выявила несколько забавных вещей: у дореволюционной промархитектуры нужно сохранять внешний вид, а у советской — скрывать. И это сокрытие сегодня — полигон архитектурных идей, что приближает Северную столицу с ее старым комплексом неполноценности к не боящейся ничего финской столице. Петроградская набережная, еще недавно советско-заводская, теперь являет непрерывную цепь образцово-показательных бизнес-центров, шоу-румов, бассейнов и фитнес-залов, кафе и ресторанов, часть из которых стала петербургским must have. Жизнь породила новую жизнь: асфальт вдоль Большой Невки полюбился роллерблейдерам, а сама доселе второсортная часть реки — аквабайкерам и яхтсменам. Даже главный революционный символ, крейсер «Аврора», удивительно вписался в новую, казалось бы, чуждую по духу среду, я не преувеличиваю.

Недавно московские знакомые попросили выгулять по Петербургу их сына, розовощекого недоросля, поклонника «Русского радио» и «Фабрики звезд». От вида Невского проспекта и Дворцовой площади дите зевнуло, заметив, что в Москве круче, «потому что дома выше». Зато, когда проезжали мимо крейсера, попросил тормознуть и помчался, как заяц, на борт. Облазил «Аврору» всю, покрикивая: «Класс!», и вел себя, как будто в диснейленде. То есть натурально воспринимал «Аврору» как аттракцион. Когда же вахтенный взял мзду за пропуск на капитанский мостик (сотенная за двоих), сходство с аттракционом усилилось. Символ революции явочным порядком превратился в символ торжества капитала, пусть и малого.

Впрочем, контрреволюционный стеб в современном Петербурге куда в меньшей чести, чем хороший сервис и хорошая кухня. Время бизнеса на издевке над коммунизмом и совком прошло.

Еще пару лет назад функционировало в Петербурге заведение «Зов Ильича», придуманное большим затейником ресторатором Мельцером, с потолком из зеркальных плиток, в сочленения меж которыми были вживлены бюстики Ленина. Там посетителям выдавали пионерские галстуки, а в мужском туалете по монитору крутили хронику с партсъездов вперемежку с жестким порно… Что бы вы думали? Закрылось. Хозяин переключился на средиземноморско-консервативный ресторан «Сардина» — там столики заказывают чуть не за неделю.

«Рыбой» сегодня в Петербурге называется другое заведение, ресторатора Мнацаканова, являющегося в Петербурге эдаким Пушкиным от еды (ну, на худой конец — Лермонтовым). Расположенное на берегу все той же пролетарской Большой Невки, на последнем этаже конверсированного завода, «Рыба» предлагает такую домашнюю пасту с лососем, каковой я не ел во Флоренции. Шарм же «Рыбы» помимо кухни еще и в том, что стеклянная стена открывает вид с высоты на заводы и фабрики Выборгской стороны. И что бы вы думали? — вид этот невероятно, фантастически притягивает. Как будто уставился на диораму в краеведческом музее. Кто это там, в кургузом пальтишке? А, это Ульянов-Ленин топает в Смольный. Ну, молодцы, похоже сделали.

Но повторю: стеб трансформировался в декор. Вот, например, на Петроградской стороне, на улице Ленина (она до сих пор не переименована), открылся гастрономический шалманчик «Мари Vanna», предлагающий рафинированную советскую кухню. Там дверь стилизована под вход в коммуналку, и вывеска ресторана — всего лишь табличка у одного из звонков, но ходят туда именно поесть.

Итак, где ходил пешком Ленин, там разрабатывают маркетинговые стратегии, где агитировали по цехам агитаторы, там качают пресс и едят салатики с руколой. Это и есть наглядная агитация и декорация для празднования 90-летия Великого Октября.

Здесь бы я и поставил точку, но тут позвонил из Иванова брат, из того Иванова, которое в истории революционной России было родиной стачек, Иваново-Вознесенском.

— Помнишь БИМ? — спросил он. — Ну, Большую Ивановскую мануфактуру? Из него будут делать элитное жилье в стиле «лофт» с фитнес-центром и рестораном!

Ну, раз уже до ивановских пролетариев добралось слово «лофт», значит, можно даже не спорить, выносить ли Ленина из Мавзолея: это теперь вопрос не политических теории и практики, а исключительно дизайна и интерьера.