Русь, собака, RU

Бремя толпы

Ну, — говорили мои информированные знакомые, — в Лондон на пару дней сгонять, конечно, приятно. Но какая в этом году, к черту, «Русская зима»? Колушев попал. Посмотри, что с Англией творится. Напрасный труд. Увидишь — никого у него в этом году не будет.

И другие знакомые загадывали, что «Колушев попал». И что я вместе с ним попал тоже.

— Ты хоть себе эту «Русскую зиму» представляешь? Надежда Бабкина, пара хоров, песня и пляска, Дима Билан и какая-нибудь «Фабрика звезд» номер сто. Славься, славься, Советский Союз.

— Ну, там еще будет Бартенев, — слабо отбивался я, — и Кинчев.

— Этих там только и не хватало! — взмахивали руками знакомые. — А группы «Лейся, песня», часом, не предполагается?

Я отводил взгляд. Там предполагалась группа «Земляне». А также «Фабрика звезд» и просто «Фабрика» с Сати Казановой. Но мне ужасно хотелось защитить Колушева. Вы бы что запустили в центр Лондона в качестве собирательного образа России? Предполагаю, что то же самое — половецкие пляски, песни с посвистом, чуток попсы, немножко рока, конферанс от Comedy Club. Это и есть сегодня Россия в культурном пространстве, и по-другому ее не представить — если только не организовать сводный хор сотрудников ФСБ (всех вместе взятых) или не залить Трафальгарскую площадь нефтью. Потому что по-иному визуализировать предметы национальной гордости россиян, то есть престолонаследие и стабильность, не получится. Даже у Колушева. Особенно когда в России закрывают Британский совет и третируют британского посла.

Сергей Колушев, если кто не знает, — наш человек, живущий в Лондоне. Он возглавляет фонд Eventica, проводящий «Русскую зиму» уже в четвертый раз, а также Российский экономический форум в Лондоне. Ну и кое-что еще по благотворительным мелочам. То есть внимание: лицом страны по имени Россия в Великобритании уже который год подряд занимается никакой не МИД, не Администрация президента, не Конгресс соотечественников или русских общин, а частное лицо. И поэтому лицо державы, который год поднимающейся с колен, выглядит настолько ухоженным, насколько Колушев и Eventica соберут денег, чтобы устроить на площади праздник.

Денег, говорят знающие люди, в этом году удалось собрать немного. Колушев ведь не Росприроднадзор и не налоговая, он не может напомнить бизнесу про социальную ответственность. А те, кто может напомнить, заняты ухудшением российско-британских отношений.

Бедный Колушев.

Но я бы, конечно, соврал, что летел в Лондон из сочувствия. Я летел понять, зачем в эту недружественную официальной России страну едут и едут русские граждане? Зачем они едут туда, где разовый проезд на метро стоит, в пересчете, 200 рублей, а зарабатывать в час (после налогов) они будут примерно 250? Где цены на жилье такие, что в эмигрантской газете «Англия» в 24 частных объявлениях предлагают снять угол, в 180 — комнату и лишь в 3 — отдельное жилье? Где без отличного языка нет шансов подняться по социальной лестнице? Где невкусно — и на ходу — столуются и безвкусно одеваются? Кто эти русские люди, которых четыре года назад в одном только Лондоне было 200 тысяч человек, а теперь уже 250? И что значит для них оставшаяся на материке Россия?

Концерт начинался в полдень. В Лондоне, если кто не знает, нет единого центра, а по скучнейшей Пиккадилли гулять может только Лайма Вайкуле со своей песней. Лондон — союз сотни самостоятельных районов, в каждом из которых есть своя хай-стрит — главная улица. Вот и Трафальгарская площадь не является главной, хотя весьма известна. Здесь — Национальная галерея, за углом — Вест-Энд, Чайна-таун и Сохо, за другим углом — Блумсбери и Британский музей с египетскими мумиями. На Трафальгарке принято устраивать массовые празднества — китайский Новый год, например, или гей-парад. Отсюда хороший вид вниз к Темзе, на псевдосредневековый Биг-Бен.

Пока на сцене поют детишки из лондонских русских английских школ (родители умилены, я их понимаю), я гуляю по площади. Здесь торгуют горячим вином — 175 рублей и — в ту же цену — пивом «Балтика» и пельменями числом 6 штук за порцию: плата за экзотику. Из русских в этот час — в основном брежневская эмиграция (диссидентура распознаваема по старомодным бородкам), но иностранцев полно. Индусы в чалмах, мусульманки в хиджабах. Едят пельмени и blini. Покупают матрешки с лицом Путина. Спрашивают, что значат надписи на продающихся майках. Решительно невозможно объяснить им сакральный смысл «Россия — сделано в СССР». Много ветеранов войны. Для них Колушев накрывает отдельный стол в соседнем «Хилтоне». Ветераны ухожены и благообразны. Я смотрю выступление бурятского ансамбля танца «Байкал» (выполняющего роль половецких плясунов, им много хлопают), Надежду Бабкину со «Славянами», но на Марке Тишмане из «Фабрики звезд» ломаюсь и убегаю взглянуть на Учелло в National Gallery. Государственные музеи в Великобритании бесплатны, и можно позволить роскошь зайти ради одной картины. По пути я сталкиваюсь нос к носу с приехавшим мэром Лондона Кеном Ливингстоном. Приехал он, судя по всему, на метро. Он и на работу ездит на метро, поскольку в новом здании мэрии — «кривом яйце» по проекту Фостера — мест на стоянке практически нет. Кен агитирует за общественный транспорт личным примером. К нему подходят и просят сфотографироваться, причем в обнимку. Кен не возражает. 250 тысяч русских — часть лондонской экономики. Точно так же он приезжает приветствовать и китайцев, и лесбиянок с геями. Everyone is a Londoner, «каждый — лондонец», как гласит надпись на одном из лондонских билбордов. Здесь гордятся звучащими в городе 200 языками.

Когда я выхожу из музея, на площади что-то меняется. Выглядывает солнце, на сцене — шоу Бартенева «Аквааэробика», где затянутые в латекс фрики швыряют в публику резиновых крокодилов и пенопластовые гитары.

— Ladies and gentlmen, — звучит со сцены, — you are really welcome for the fourth traditional Russian Winter festival!

— По-русски, мля, давай! — раздается в ответ из толпы.

Это уже современная эмиграция. У мужиков в кожанках жесткий взгляд.

— Да …ал я эту работу пластера, — раздается рядом со мной, — пошли пивка …банем.

«Пластер» — штукатур. Здесь дорог ручной труд. Покрасить дверь — 5 тысяч рублей. Правда, почти столько же придется отдать за комнату. Причем в неделю.

Когда раздается «Земля в иллюминаторе», публика начинает подпевать и кричать «Россия!.» Появляются очереди за пивом, триколоры в руках, а матюжки крепчают. Я не придумываю — ведь в той многотысячной толпе не было петербуржцев (они если и эмигрируют, то в Москву) и не было москвичей (им нет смысла эмигрировать). Там были Тамбов, Воркута, Челябинск, Хабаровск, там была «Россия минус 2 столицы», которую москвичи либо не знают, либо идеализируют — пришедшая под колонну Нельсона без английских знакомых, выпить пива, отвести душу. Там даже Диму Билана встречали, как мне показалось, не очень — он совершил грубый политический промах и пел по-английски.

— Че они, мля, бормочут? — раздавалось рядом, когда со сцены говорили без перевода. Я не удивлялся: все та же газета «Англия», опросив своих читателей, узнала что 10 процентов не говорят по-английски совсем, а еще 30 процентов говорят на «двойку» и «тройку».

— Россия! — бушевала толпа, особенно когда прозвучал гимн, а потом прогремела «Калинка» и над площадью при +10 пошел искусственный снег.

— Пусть чурки местные нос не задирают, — сказал рядом со мной угрюмый парняга. — Россия!

Я бы соврал, написав, что так говорили все на площади. Но многие, как говорится, сочувствовали. Я вспомнил, как в аэропорту Хитроу в очереди на паспортный контроль кто-то буркнул: «А не пустите — мы вам газ перекроем!» — и все засмеялись. Все понимали так, что если Россия перекроет газ, то мир встанет на колени. То, что, если она перекроет, останется без денег, понимали, похоже, немногие. А может, большинство было согласно терпеть безденежье ради стоящих на коленях бриттов.

Когда все окончилось и отпел свое Кинчев, Лондон говорил по-русски.

— Ой, как хорошо Костенька сказал: «Желаю вам любви в эти смутные времена!» Любви в Лондоне так не хватает! — говорила одна женщина средних лет другой. Они вошли в дверь шалманчика Mr. Wu, где за 250 рублей можно набрать китайской еды до отвала. Все столики были заняты русскими, я сел вместе с женщинами, кивнул:

— Как вам здесь?

— Нормально.

— Фунтов шесть в час?

— Почти. А здесь побывала — и полегчало. Англичане как-то без душевности живут.

— А с языком у вас как?

— Да мне уж поздно всерьез учиться. По правде, не очень он здесь и нужен. А у вас там как? Мне так Путин нравится! Порядок навел. Наконец-то мы перестали на весь мир унижаться, а то стыдно было смотреть.

— У нас Британский совет закрывают.

— Говорят, там шпионов много.

Я снова промолчал. Вряд ли женщина узнала о шпионах через программы BBC или Sky News. Из них она бы скорее узнала, что Британский совет за всю историю существования закрывался лишь в Иране и Мьянме. Она, вероятно, смотрела Первый, «Россию» и НТВ по рекламирующейся среди эмигрантов приставке Simply TV.

Не желающие изучать местный язык и следовать местным обычаям иностранцы, не желающие также и возвращаться на Родину, — явление, с которым давно столкнулись многие страны мира, причем Великобритания и Франция столкнулись трагически. В России такие общины наблюдаются среди гастарбайтеров, но обособленность русских общин за рубежом — явление довольно новое. К чему приведет нежелание иностранцев ассимилироваться в России и русских за границей — вопрос открытый.