Капиталистов в России больше, чем принято думать. Потому что капитал — это вложение сил, средств и работы ума в то, что со временем не просто окупится, но окупится многократно. Причем не обязательно в материальном смысле
Недавно профессор Уорвикского университета, член палаты лордов британского парламента Роберт Скидельский поделился примечательным наблюдением. «Труд вознаграждается меньше, чем капитал», — написал он о современном феномене.
К такому выводу он пришел, сравнивая растущий разрыв в оплате труда рядовых сотрудников и топ-менеджеров: по мнению сэра Роберта, управленцев владельцы бизнеса все чаще рассматривают как партнеров, давая им все большую долю в прибыли. Скажем, в Британии доходы топ-менеджеров растут на 20 процентов в год, а рядовых сотрудников — на 4–5 процентов. В США доходы гендиректоров превышают доходы подчиненных в 400 раз (а еще 10 лет назад превышали всего в 90). Но вывод и без этих примеров кажется настолько очевидным, что в своей простоте ошеломляет.
И в самом деле, капитал большинства россиян — их квартиры, дачи, гаражи, земельные наделы, их акции и доли в ПИФах, их бизнес, наконец, — перевешивает все их суммарные зарплаты, премии, бонусы, гонорары и прочий доход по труду. У меня, во всяком случае, перевешивают. Попробуйте совершить аналогичный подсчет для себя — уверяю, увлекательнейшее случится предприятие!
Даже у тех, кто застыл во временах СССР, не адаптировавшись к новой реальности, есть возможность приватизировать старую государственную квартиру, обратив ее в частный капитал. Стоимость этого капитала почти наверняка перевесит все полученные во времена СССР зарплаты, даже если их пересчитать по забавному официальному курсу 64 копейки за доллар.
Если перевести это теоретическое наблюдение в практическую плоскость, то получится следующее. Те, кто тратят сегодня деньги на потребление, — они их просто тратят, а те, кто превращают деньги в капитал, — получают назад многажды умноженное. Что даже по форме своей звучит как библейская притча о сыновьях и даденных им отцом талантах.
Причем — это я уже от себя, а не от сэра Роберта прибавляю — капитал может быть разного свойства, не обязательно финансового. Здоровье — тоже капитал, как и образование, как и опыт жизни в другой стране, как и владение иностранным языком, леность в отношении которого обычно оправдывается формулой: «Вот понадобится, тогда и выучу, а сейчас куда он мне?» (Кстати: а правда, куда? За все профессии не отвечу, но журналист без иностранного не сделает, например, карьеры главного редактора в глянцевом журнале: почти все они издаются по лицензии, поддерживая постоянную связь со штаб-квартирой в Лондоне или Нью-Йорке. Даже ассистентка в редакции должна говорить по-английски, чтобы не обмишуриться с «хэллоу, общежитие слушает».)
Казалось бы, если труд приносит меньше, чем капитал, то конвертируй как можно быстрее в капитал свой труд: это так же верно, как конвертировать доллары в рубли при падающем долларе, и наоборот. Но это не так очевидно: большинство предпочитает не инвестировать, а потреблять.
Простой пример. До прошлогоднего скачка цен на рынке недвижимости Петербурга были в продаже так называемые реалы — крохотные квартирки-студии площадью 24 квадратных метра, стоившие 24 тысячи долларов. Разбирали их со скрипом (реалы считались жильем непрестижным, годящимся разве тем, кто «понаехали тут»), и девелопер шел на маркетинговый трюк: предлагал беспроцентную рассрочку. Я не утверждаю, что 24 тысячи долларов — маленькая сумма, но все же с учетом рассрочки для многих подъемная. Примерно столько же в то время стоила, скажем, Toyota Camry. Однако жители города Петербурга тратили деньги куда более охотно на престижные в их глазах иномарки класса С, чем на какие-то там гастарбайтерские реалы. Ну и сравните теперь инвесторов с потребителями. Бывшие реалы на вторичном рынке торгуются от 60 тысяч. Купленные в то же время автомобили стоят максимум 15 тысяч долларов.
Я этим примером ничуть не думаю позлить владельцев подержанных авто, в конце концов, вложения в автомобиль — тоже инвестиция: по меньшей мере в свободу передвижения (вопрос — прибавляет ли что к этой свободе представительский класс машины). Просто за этой картинкой стоит важный экономический механизм. Дело в том, что капитал сам собой увеличиваться не может. Капитал — это ведь следствие перераспределения денег, правда? Если все получают за труд не деньги, а фантики, неоткуда взяться и капиталу. Кто, спрашивается, стимулирует преимущественный рост капитала по отношению к росту зарплат?
Тут, возможно, заканчивается сфера моей компетенции и начинается сфера компетенции даже не Роберта Скидельского, а Карла Маркса, но одно подозрение у меня все же есть. Доход капиталистов — в смысле, всех обладателей хоть какого, но капитала — стимулируют те, кто свой доход тратят не на капитал, а на потребление. Владельцы престижных автомобилей из своего кармана оплатили рост капиталов владельцев непрестижных квартир.
То есть те, кто сегодня улучшил свое материальное положение, а улучшили многие, и серьезно, и бросились деньги тратить, по-детски радуясь тому, что теперь доступны и телевизоры с большими экранами, и новая мебель, и вообще все то, что раньше так раздражало в витринах и в рекламах, — вот они в конечном итоге и кормят, и взращивают капиталы капиталистов.
В принципе сердцем я могу понять людей, которые так радостно, но так инфантильно сорят деньгами. Рост дохода всегда вызывает ощущение, что будет длиться всегда. Я сам через это проходил. И только изменение условий — скажем, потеря работы — хорошо отрезвляет, подводя к необходимости воспитания потребностей и вкуса, к финансовой самодисциплине, к планированию будущего, к ответственности за последствия трат.
Было время, еще при Горбачеве, когда ивановским текстильщикам разрешили напрямую продавать продукцию за рубеж. Тогда на ивановские ситцы был спрос. И текстильщики поверили, что так будет вечно. Они не стали вкладывать деньги в развитие дизайн-бюро, не стали закупать станки, ткущие широкое полотно, к тому времени повсеместно вытесняющее прежнее узкое. Вместо этого они накупали за доллары импортных шмоток и всякой бытовой техники, чтобы потом ткачихи могли за небольшие рубли их купить у себя на фабрике. Это было фантастическое время! На фоне мрака и глада последних лет СССР город Иваново выглядел так, как будто его потенциальные невесты разграбили валютный магазин «Березка».
Итог известен: место ивановцев на мировой текстильной арене заняли китайцы (сняв прибыль со своих вложений в станки и дизайн), ивановские фабрики закрылись, а ткачихи получили по полной программе жизни в депрессивном регионе. Бывшие начальники, полагаю, пережили этот период менее жестко: как-то на полпути от Иванова к Кохме (еще одному текстильному центру) мне показали свежевыросший дачный городок, радующий глаз трехэтажной краснокирпичной архитектурой популярного амбарного типа. Один амбар, по слухам, принадлежал Зое Пуховой — некогда знаменитой ткачихе-многостаночнице, Героине Социалистического Труда, впоследствии директору фабрики им. 8 Марта, ныне закрытой и переделанной в шопинг-мол. То есть ту часть средств, которую Зоя Пухова вложила в пусть и странноватую на посторонний взгляд, но все же недвижимость, она как минимум не потеряла.
У капитала — в отличие от потребления — вообще есть свойство мостить дорогу в будущее и влиять на него. Как минимум капитал является вложением в собственное пенсионное благополучие, что особенно важно в стране с неблагополучной пенсионной системой. А как максимум — в благополучие страны и мира: имея капитал, ты можешь их облик менять. Скажем, создатель брендов Esprit и North Face Дуглас Томпкинс, сказочно разбогатев, обе свои марки продал и за 200 миллионов долларов купил в Чили и Аргентине 880 тысяч гектаров лесов, полей и рек, пребывающих, мягко говоря, в не лучшем экологическом виде. Затем он превратил их в образцово-показательные национальные парки, а потом передал в дар правительствам этих стран: он получал удовольствие от творимых им изменений на планете, а вовсе не прибыль и в корысти не хотел быть обвинен. То есть потребности Дугласа Томпкинса состояли именно в этом, а не в покупке личного плавающего или летающего средства («Ну и сколько нужно вам самолетов?» — заметил язвительно он).
А если это пример, слишком далекий от России (где, похоже, лишних самолетов и яхт не бывает), то извольте более близкий. Я тут провел дивный вечер с актером Вилле Хаапасало, с которым болтать одно удовольствие, как и удовольствие шататься по улицам, на которых его после «Особенностей национальной охоты» (и рыбалки) неизменно узнают и неизменно делают круглые глаза от того, что он одет ни в какие-то дольче-габбаны, а простецкие и чуть ли не затрапезные по российским понятиям шмотки (в этом смысле Вилле за последние годы ни капли не изменился). Так вот, мы болтали о том о сем, о доходах киношников (в Финляндии, кстати, они невелики: кинорынок в стране с населением в 5 миллионов большим быть не может), а потом Вилле сказал, что на каждый день рождения он прикупает себе несколько гектаров финского леса.
Очень он любит лес, понимаете. Хочет, чтобы лес был красивым. Вилле — лесной капиталист. Надо ли говорить, что рождественские распродажи его не особо волнуют?