Рыбная ловля в пижаме

Штефан БИТТМАН

ТЯЖЕЛАЯ ДОЛЯ ЮМОРИСТА

Перевод Д. Калюжного

Принято считать, что юмористы не могут быть грустными и серьезными. Сколько раз мы пытались опровергнуть это мнение! Все напрасно…

Вот, например, Софоклес, мой знакомый. Заметив меня, он еще издали начинает похохатывать. Брюхо его так и прыгает. Любую фразу он считает сногсшибательной шуткой, в каждом слове ему чудится динамитный заряд юмора. Когда я на его вопрос о здоровье отвечаю, что ужасно болит зуб, он просто заходится в смехе

— Серьезно? — визжит он, как-то странно поквакивая. — Зуб у тебя болит?!

Зеленый цвет моего лица наполняет его ожиданием чего-то еще более веселого

— Серьезно, — вздыхаю я. — Всю ночь просидел на кухне.

— На кухне? Всю ночь? Просидел? — хрюкает Софоклес, и из глаз его брызжут слезы, — Ох, юморист! Забодай тебя корова! На кухне! Всю ночь!.. Колоссально!

— Никакие таблетки не помогают, — мучаюсь я. — Боль адская.

Это выше его сил.

— А керосин, — задыхается он, — керосином ты не пробовал?

— Какой керосин?

— Обычный керосин, — вытирает он мокрые от слез щеки, — Прополощешь зубы керосином, и все в порядке. У тебя дома есть керосин?

— Нет, — смущенно отвечаю я. — керосина как раз нет.

— Аа! Оо! Ууу!!! — Он трясется, как в припадке эпилепсии, колотит себя по бедрам и сучит ногами. Говорить он уже не может.

— Знаешь, кто ты? — холодно и презрительно спрашиваю я

— Кто? — выдавливает он стонущим голосом человека, которого бревном притирают к стене.

— Ты иерихонская труба!

Все! Этот любитель юмора готов. Он уже не дышит. До корней волос его заливает краска цвета вареной свеклы. Он разевает рот и корчится, как червяк на крючке. Наконец он издает звук, по сравнению с которым победный вопль Тарзана не более чем шепот. Веселье его достигает апогея.

Я хмуро ухожу, и взвизги Софоклеса сопровождают мои шаги, как сумасшедший марш…

Зубной врач не знал, что я юморист. Он просто сказал, что приема нет, потому что отключили воду. Он посоветовал купить в аптеке чего-нибудь болеутоляющее. Не знаю почему, но я купил керосина, пришел домой и стал лечиться. Вскоре вся квартира провоняла керосином а зуб заболел еще сильней.

И вот я сижу и пишу рассказ о тяжелой доле юмористов. Посвящаю рассказ… ну, конечно, вы угадали, проклятому Софоклесу! Он здорово посмеется.

Перевод А. Кроткова

Я сидел в кресле и ждал, пока моя жена подойдет к двери, и, как только она взялась за дверную ручку, тотчас снял телефонную трубку.

— Не знаю… — сказал я. — Если бы в другой день… А сегодня ведь пятница, и у меня уже есть свой план на субботу и воскресенье…

Затем я прикрыл трубку рукой и прошептал жене:

— Это директор! Он мне всегда портит настроение

И я снова сосредоточил внимание на телефоне.

— Хорошо, хорошо. Но почему не может поехать, например, Милош? Он лучше меня знает немецкий… Ага! Понимаю… Он в командировке в Праге… А Клабзуба? Больной? Ну что тут поделаешь?.. Что вы говорите?.. Возвратимся в воскресенье вечером? Хорошо, товарищ директор. Скажу, обязательно передам. До свидания!

Я положил трубку и обратился к жене:

— Директор передает тебе привет и просит извинения за то, что испортил нам выходные.

— А что случилось? — поинтересовалась жена, не отрывая взгляда от экрана телевизора.

— Что случилось? — печально переспросил я — К нам приехала немецкая делегация, и мне поручено сопровождать ее. Ты же знаешь

— Знаю, — вздохнув, перебила меня жена, встала и выключила телевизор — Что тебе приготовить с собой?

— Вернемся мы только в воскресенье вечером. Непонятно, почему должен ехать именно я?..

— Двух рубашек тебе будет достаточно? — спросила жена.

— Вполне. Не забудь, пожалуйста, о галстуках. И, конечно, пижаму.

— А куда, собственно, вы едете? — поинтересовалась она.

— Куда? Мы едем в лучший профилакторий — гордость нашего предприятия.

Жена застегнула «молнию» на моем чемодане и спросила:

— Надеюсь, дорогой, там, вдали, ты будешь думать обо мне?

— Ну, разумеется, любимая, — ответил я.

— Как всегда?

— Конечно, — улыбнулся я. — Как всегда!

Я поцеловал ее и вышел на лестничную площадку Жена стояла у приоткрытой двери и ждала, пока я войду в кабину лифта. И когда я уже собрался нажать кнопку первого этажа, она, сощурившись, громко сказала:

— Да, вот что, дорогой! Совсем запамятовала тебе сказать… Я забыла оплатить счет. И вот уже два дня, как у нас отключили телефон.

О-хо-хо! Попробуй теперь докажи ей. что я собирался с дружками всего лишь на рыбалку…

Рисунок Милана ВАВРО

РОМАНТИЧЕСКАЯ НАТУРА

Перевод Г. Дунды

Цигличка сидел на лавке под могучей кроной ореха и, сосредоточенно глядя на далекий горизонт, курил. В это время его жена суетилась у длинного стола, заставленного большими стеклянными банками, готовя для засолки огурцы. Цигличка погасил окурок, поднялся с лавки и. не отрывая взгляда от горизонта, произнес:

— Ты ощущаешь эту атмосферу?

— Какую атмосферу? — спросила Цигличкова, не отрываясь от своего занятия

— Атмосферу позднего лета, — меланхолически произнес Цигличка, — она чувствуется во всем: в воздухе, в небе, в кроне этого ореха…

— У меня совсем другое ощущение, — ответила Цигличкова.

— Да? А какое?

— Что давно пора выкопать картофель. Клубни вон уже выпирают из грунта.

— Успеется, — отмахнулся он. — Ты лучше взгляни на это синее бездонное небо, на тронутую желтизной листву. К нашему саду подкрадывается осень. Ласточки, кажется, уже улетели на юг. Что-то я их не вижу…

— Улетели, — подтвердила Цигличкова. — И не только ласточки. Аисты тоже. А осень не подкрадывается — она уже наступила.

— Пожалуй, ты права. — согласился Цигличка. — Верная примета осени — легкая дымка над лугами…

— А сад весь зарос бурьяном чуть ли не до пояса. Его не мешало бы вырвать с корнями и сжечь, — не унималась Цигличкова.

— И закаты стали румяными, — продолжал свои рассуждения Цигличка, не слушая жену.

— Яблоки тоже стали румяными. Самое время снимать с дерева, пока не грянули первые заморозки. — уже не бесстрастно, а с явным раздражением в голосе заметила Цигличкова.

— О каких заморозках ты говоришь? — возмутился Цигличка. — До них еще далеко. Бабье лето пока не наступило, и трава по утрам все еще покрывается серебристой росой. Ты просто ничего этого не замечаешь!

— Замечаю! Еще как замечаю, что тебе ни до чего в хозяйстве нет дела! Разленился — дальше некуда!

— Это я-то ленив?! — оскорбился Цигличка. но найти подходящего ответа на упрек жены так и не смог.

И он сделал то, что обычно делают в таких случаях все мужья, уязвленные справедливой критикой со стороны своих жен, удалился в трактир. Вернувшись через два часа домой, он застал жену в саду. Она сжигала вырванный бурьян.

Чтобы прозондировать настроение жены, он индифферентно спросил:

— Ужин готов?

— Готов, — спокойно ответила она, к большому удивлению Циглички — Тебе накрыть в доме или под орехом?

— Лучше на свежем воздухе, — обрадованно сказал Цигличка. — В такое время года что может быть приятнее трапезы под развесистой кроной старого ореха. Что ты там приготовила?

— Суп из осенней меланхолии… Затем бабье лето на гриле с гарниром из щебета улетевших на юг ласточек, а на десерт — шелест падающих листьев и нектар из утренней росы… Ты что-то сказал?

Цигличка ничего не сказал. В эту минуту он понял, как ошибался в своей жене. У нес, оказывается, была тоже глубокая романтическая натура.

ПАПИНО ВОСПИТАНИЕ

Перевод Г. Дунды

Мы сели за стол, и отец нас спросил:

— А вы мыли руки перед едой?

— Да, — ответили мы.

— Хорошо, — сказал отец. — Приятного аппетита.

Как только я поднес ложку ко рту, отец строго меня окликнул:

— Не высасывай суп из ложки с грохотом реактивного двигателя.

— Но он горячий… — попробовал возразить я.

— Горячий или негорячий, воспитанные люди едят бесшумно. Кстати, — обратился он к моему младшему братишке, — не набирай полную ложку, с нее капает обратно в тарелку и на скатерть. Это неэстетично.

Я изо всех сил старался есть бесшумно, а брат набирал по пол-ложки. Казалось, что теперь уже все прилично и эстетично, но отец вдруг снова строго обратился к нам:

— Сидите прямо Если будете сутулиться, у вас искривится позвоночник. Надеюсь, вы не хотите нажить горб?

Горб мы нажить не хотели и поэтому старались сидеть прямо. Однако вскоре мы обнаружили, что в таком положении трудно подносить ложку с супом ко рту. Обнаружил это и отец, но промолчал, чтобы не противоречить самому себе.

Когда мы принялись за второе, отец снова возмутился:

— Что вы чавкаете, как поросята!

Братишка хихикнул, на что отец отреагировал с прежней строгостью:

— Не вижу никакого повода для веселья. Скорее, наоборот.

— Да что ты их допекаешь! — вмешалась мама. — Ведь мальчики и так стараются вести себя прилично

— Ах. прилично? И ты это называешь приличием! — саркастически воскликнул отец, отправляя в рот полкотлеты. — Да я в их возрасте…

В этот момент отец закашлялся и не смог ничего добавить. Он приложил к губам салфетку, пытаясь подавить кашель, покраснел, как вареный рак, из глаз его брызнули слезы. Когда он выбежал в ванную, мы с братишкой чуть не прыснули, но мама с укором взглянула на нас

Наконец отец вернулся к столу и сказал:

— Это ж надо так поперхнуться!

Братишка снова хихикнул, но вмиг умолк под суровым взглядом отца. Мама убрала со стола тарелки и поставила блюдо с пирожными.

— Когда съедите сладкое, поможете маме помыть посуду, — назидательным тоном сказал отец и, подняв указательный перст, добавил: — Воспитанные люди всегда так поступают!

Он встал из-за стола, ушел в спальню, и вскоре до нас донесся его заливистый храп.

Когда мы вытирали тарелки, брат осторожно спросил маму:

— Мама, а наш папа воспитанный?

Мама сначала сделала вид, что не расслышала, но потом улыбнулась и сказала:

— Конечно. Просто он немного устал.