Рыцари, закованные в сталь

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Каждому знакома тягостная напряженность, которая остается после ссоры и придает горький привкус всякому ощущению. Именно такую горечь чувствовал Майлз после того, что произошло в казарме. Каждый из свидетелей подобной ссоры испытывает некоторую неловкость, и Майлза терзали сомнения: не повинен ли в этом и он? А полчаса спустя, когда все пошли в часовню, Гаскойн еще более смутил его душу.

— Зачем ты прешь на рожон, Майлз? — сказал он, возвращаясь к тому, что уже говорил. — Уж если попал сюда, изволь жить по здешним правилам.

— Будь ты настоящим другом, ты бы постарался ободрить меня, — грустно ответил Майлз, высвобождая свою руку, которую горячо сжимал Гаскойн.

— Бог ты мой, — вскричал тот. — Если бы я не был твоим другом, я бы не предупреждал тебя об опасности. Не мне быть битым, а тебе!

К счастью, они уже переступили порог часовни, и Майлз не успел дать волю своей обиде.

А Блант, как видно, не пропустил его слова мимо ушей. Тем же утром в оружейной Майлзу пришлось о чем-то спросить Бланта; тот смерил его долгим ледяным взглядом, буркнул что-то невразумительное и тут же повернулся спиной. Майлз покраснел до корней волос и быстро огляделся вокруг: нет ли свидетелей его очередного унижения. Он с облегчением увидел, что все были слишком заняты своим вооружением, чтобы думать о чем-либо ещё. Тем не менее на душе у него кошки скребли, когда он вернулся к своему доспеху.

«Я заставлю этого пса считаться с собой», — решил Майлз, сжимая кулаки.

День выдался необыкновенно жарким, и для оруженосцев, которые сегодня не дежурили, было дано разрешение после «столбов» сходить искупаться на реку. Но не успел Майлз сложить свой доспех, как к нему подошел какой-то безусый паж с приказом зайти в кабинет к сэру Джемсу.

— Вот тебе на! — сокрушенно воскликнул Майлз. — Не мог часик подождать! Теперь уже не искупаешься!

— Ничего, — сказал Гаскойн. — Еще успеешь. Иди быстрей, а мы с Уилком подождем тебя в казарме. Так ведь, Эдмунд?

Сэр Джемс сидел за столом, изучая какой-то пергамент.

— Ну, парень, — сказал он, откладывая пергамент и поднимая глаза на юношу. — Я достаточно испытал тебя за эти дни и считаю возможным внести тебя в список оруженосцев при его светлости.

— Благодарю вас, сэр, — ответил Майлз.

Рыцарь согласно кивнул, но как и ожидал Майлз, отпустил его не сразу.

— Домой писать собираешься?

— Да, — озадаченно произнес Майлз.

— В таком случае, дай знать своему отцу, что сэр Джемс помнит и чтит его.

Немного помолчав, рыцарь пояснил:

— Я хорошо знал его в былые времена, мы были друзьями, и ради него я буду помогать тебе.

— Сэр… — начал было Майлз, но капитан поднял руку, и Майлз не успел сказать слова благодарности.

— Нет, парень, — сказал он, — я вызвал тебя не для этого. Есть вещи поважнее. Ты знаешь, что твой отец преступник, находящийся в изгнании?

— Нет! — выкрикнул Майлз, краснея от негодования. — Это ложь!

— Ты неправильно понял меня, — спокойно возразил сэр Джемс, — иногда это не позор — находиться в изгнании и быть вне закона. Иначе я не говорил бы с тобой и не велел бы передать мой глубокий поклон твоему отцу. Но ты должен знать, мальчик, что ему постоянно грозит опасность, о какой ты даже не догадываешься. Если станет известно, где он скрывается, ему несдобровать, а может, и не жить на этом свете. Ты был в неведении, и я послал за тобой с тем, чтобы предупредить: об отце никому ни слова, даже имя его не произноси.

— Но почему мой отец оказался в изгнании? — упавшим голосом спросил Майлз.

— Сейчас я не могу тебе этого сказать, — ответил старый рыцарь. — Однако мне велено поставить тебя в известность, что у твоего отца есть враг столь же могущественный, как наш лорд, и что от этого врага исходят все его несчастья — слепота и все другие беды. Более того, знай этот враг, где скрывается твой отец, он бы немедленно подослал к нему убийц.

— Сэр, — вскричал Майлз, хлопнув сгоряча по столу ладонью. — Скажите мне, кто этот человек, и я убью его!

Сэр Джемс мрачно улыбнулся.

— Ты говоришь, как мальчишка, — сказал он. — Если хочешь знать, когда-то враг твоего отца считался лучшим рыцарем Англии, а сейчас он лучший друг короля и один из самых могущественных лордов.

Майлз подавленно молчал, а потом с надеждой в голосе спросил:

— А не поможет ли ему наш господин, ведь когда-то они были друзьями?

Сэр Джемс покачал головой.

— Этого не будет, — сказал Ли. — Ни тебе, ни твоему отцу не ждать открытой поддержки от графа. Ему самому не сносить головы, если станет известно о его сочувствии Фолворту. И не рассчитывай, что тебя, мальчик, возьмут на службу джентльменом, как других эсквайров, но даже здесь ты должен жить своей жизнью и пробивать себе путь.

Глаза Майлза гневно сверкнули.

— Если так, — почти кричал он, — стыд и позор милорду графу! Я не стану искать помощи у труса, предавшего боевого товарища!

— Ты еще несмышленыш, — с горькой улыбкой сказал сэр Джемс, — и ничего не знаешь об этом мире. Думаешь, много на свете людей, готовых жертвовать собственной шкурой и всем, чего достигли, ради старых друзей? Я сам был другом твоего отца, но не просил у него помощи, когда он был еще в силе, а я уже стал никому не нужен.

Потом сэр Джемс говорил о том, что граф не хуже и не лучше многих других, что люди его положения имеют коварных и могущественных врагов, всегда готовых нанести сокрушительный удар, что ему приходится быть начеку днем и ночью, чтобы не погубить себя и всех своих приверженцев. Майлз молчал, и сердце его наполняла горечь.

Сэр Джемс, видимо, догадывался о его чувствах, он внимательно смотрел на Майлза, крутя свой седой ус.

— Похоже, тебе придется повоевать в жизни, ты должен сохранить себя для будущих сражений, — сказал он с неожиданной теплотой в хриплом голосе. — Но не суйся в драку, пока не пришло твое время.

Затем он очень серьезно внушал мальчику, чтобы он научился жить в ладу со своими товарищами и хотя бы ради отца не ввязывался ни в какие ссоры, столь частые в казармах оруженосцев.

Выслушав это предостережение, Майлз вернулся восвояси, чтобы уже через пять минут ввязаться в первую серьезную драку в своей жизни.

Вместе с Гаскойном и Уилксом в казарме переодевалась полудюжина эсквайров, которые должны были заступать на службу по дому, а Уолтер Блант и ещё трое выдавали им парадную одежду.

— Почему так долго, Майлз? — спросил Гаскойн. — Я уж решил, что ты передумал.

— Куда собрался, Фолворт? — громко перебил его Блант, возившийся со шнурами своего камзола.

Майлза уже не тянуло на реку, ему вообще не хотелось двигаться, он сказал:

— Я иду на реку.

— Ну уж нет! — заявил Блант. — Сегодня ты из замка не выйдешь. Или забыл про свое хамство утром? Сегодня ты должен быть наказан, так что ступай в оружейную и отдай мою кирасу.

Сколько злополучий за один день! Он начался с унижения и ссоры с предводителем бакалавров, потом Майлз чуть не повздорил с Гаскойном и наконец — страшная новость об отце, который объявлен вне закона и не может даже надеяться на помощь и покровительство графа. Слова Бланта переполнили чашу и привели Майлза в ярость. Какое-то время он был не в силах ответить, он стоял, как вкопанный, повернув к Бланту дрожавшее от гнева лицо, а тот просто не замечал этого, продолжая заниматься своим нарядом.

Гаскойн и Уилкс восприняли наказание Майлза как должное и уже собирались выйти, но Майлз остановил их.

— Эй, Френсис, — хрипло выкрикнул он. — Ты думаешь, я останусь делать грязную работу для этой грязной свиньи?! Нет, я иду с тобой.

На две минуты в казарме все смолкло, потом раздался выкрик Бланта:

— Совсем очумел!

— Нет, — сдавленным от гнева голосом произнес Майлз, — я в своем уме. Но знай, что будь на твоем месте человек в тысячу раз достойнее тебя, даже он бы не смог помешать мне идти, куда хочется.

— За такие слова я сверну твою цыплячью шею! — взревел Блант и потянулся рукой к тяжелому башмаку, валявшемуся поодаль.

Это было не такое уж безобидное оружие. Обувь тех дней часто имела дубовые подошвы и остроносые передки, набитые кожей или шерстью. В грязную погоду тяжелые башмаки или деревянные колодки, как коньки на ремешках, крепились к мягкой обуви. Башмак, который поднял Блант, был восемнадцати или двадцати дюймов длиной, с подошвой толщиной в два — два с половиной дюйма. Разъяренный «холостяк» шагнул вперед, Гаскойн попытался встать у него на пути.

— Не трогай его, Блант, — умоляюще сказал он, — он же ещё новичок и не знает наших обычаев.

— Уйди, Гаскойн, — прохрипел Блант, отбрасывая его в сторону, — я обучу этого щенка нашим обычаям так, что он не скоро их забудет.

У ног Майлза взялся точно такой же башмак. Он поднял его и отпрянул к стене, сердце Майлза стучало как набатный колокол, но в нем не было страха. Взгляд голубых глаз выражал такую отчаянную решимость, что Блант слегка оробел.

— Том! Уотт! Нед! — кликнул он своих друзей. — Скорее сюда! Помогите мне проучить этого недоумка!

— Только попробуйте, — тяжело дыша, сказал Майлз, — я ударю первого, кто приблизится.

Гаскойн незаметно обошел бакалавров с тыла и прошмыгнул к дверям, за помощью.

Драка длилась считанные секунды, хотя была жестокой с обеих сторон Майлз нанес сильный удар наступавшему Бланту, но при этом слишком волновался, чтобы кулак его точно попал в цель. Блант выпустил из рук башмак и обхватил корпус Майлза, пытаясь сковать его движения.

Майлз тоже бросил свой башмак и, высвободив правую руку и, описав ею короткую дугу, ударил Бланта прямо в лицо, ещё одним ударом Блант был отброшен назад. Все это произошло в мгновение ока, и тут же трое других бакалавров повисли на Майлзе, придавив его своей тяжестью. Секунду или две все они ещё держались на ногах, а затем клубок судорожно сплетшихся тел рухнул на пол.

Майлз дрался с яростью дикого кота, пуская в ход кулаки, локти, каблуки и колени. Одного из обидчиков он схватил за воротник и разорвал ему куртку от шеи до пояса; другому угодил ногой в солнечное сплетение и сбил дыхание. Те, кто не принимали участия в драке, облепили стоявшие поблизости скамьи и кровати. Но страх перед «холостяками» так глубоко укоренился в них, что никто не осмелился прийти на выручку Майлзу, и тот бился в одиночестве.

Но одному не осилить четверых здоровых парней, сопротивление Майлза стало слабеть.

Блант вспомнил про свой башмак, поднял его и, бледный от гнева, с разбитой в кровь губой, застыл над клубком сцепившихся борцов. Глаза его зловеще сверкнули, это был взгляд убийцы.

— Подставьте его мне! — прошипел он, занося свой башмак, — я его мигом успокою!

Это удалось не сразу, но все же, улучив момент, Блант изо всех сил ударил Майлза по голове.

Тот лишь слегка смягчил его, прикрывшись рукой. И только тут Майлз издал хриплый стонущий крик.

— Господи Боже! — в ужасе воскликнул Эдмунд Уилкс. — Они же убьют его!

Блант нанёс ещё два удара, оба в корпус, а потом Майлза, опрокинутого лицом вниз, прижали к полу, и Блант изготовился для страшного завершающего удара.