Рыцарь без позывного

Глава 11: Встать, цирк идет!

У короткой лестницы на помост с печальным видом высился уже знакомый мне бородач в широком алом кушаке с медной бляхой. Нихрена в их званиях не понимаю, но, похоже, мужик служит кем-то типа сержанта.

Пожилой дядька глядел то на горе-уголовниц, то на своего молодого собрата, излишне увлеченного процессом заточки монструозного топора. Судя по вселенской грусти в немолодых глазах — мужик не разделял энтузиазма напарника. Заслышав топот берцев, он чуть вздрогнул и обернулся ко мне.

— А, отпустили, значится... Ну добро. — без особой радости в голосе, кивнул «сержант», опираясь на толстое древо с тяжелым наконечником.

Какое-то у него больно большое копье. Рогатина, что ли? А дед говорил, что рогатины только у дружинников... Впрочем — пофиг!

— Слушай, отец, а чего это у вас тут затевается-то? — начал я без лишних предисловий.

— А не видать? Воровке руки отнимают да ведьме голову сносят. Чего ж тут непонятного...

Ну, чего-то типа такого я и ожидал. Поглядев на нервно мнущегося Гену, я увидел, как массивная грубая дверь распахнулась, и из форта вышел сотник.

В снежно-белом меховом плаще и с богато украшенным мечом на поясе, он сильно выделялся на фоне остальных северян. Не тратя времени, он сходу двинулся через толпу стражников, прямиком к лестнице на эшафот. И лишь моя побитая и не особо уверенная в своих действиях туша преградила ему дорогу.

Он не издал ни звука, а лишь нахмурился на меня из-под густых бровей.

Немая сцена прервалась топотом стражников и лязгом рапиры. Быстро надавив на плечо мальца, я заставил его воткнуть булавку обратно в ножны:

— Не то чтобы мне хотелось лезть не свое дело... Но, а как же суд? Ну, там, присяжные, судья и все такое... — наконец подал я голос, убедившись что северяне не спешат заковывать меня в колодки.

— Я судья. — без каких-либо эмоций ответил великан и уже собирался самолично спихнуть меня с пути, но я быстро отскочил и затараторил:

— Тогда... А где же адвокат, прокурор, приставы, «встать суд идет» и деревянный молоточек?!

Блин, что я несу-то?!

Сотник, кажется, разделял мои мысли по поводу этой сумбурной речи, о чем свидетельствовала изогнутая мохнатая бровь.

— К казни колдуньи и воздаянию воровке... — великан мельком взглянул на «сержанта». — Приступить!!!

Громогласный рев прокатился по площади, отчего парнишка с топором испуганно подскочил, но очухавшись, быстро засеменил к одноглазой. Вид Блестящего отполированного лезвия заставил хвостатую наконец заткнуться и перестать дергаться.

— Отставить!!! — заорал я, кажется, даже переплюнув клич северянина.

Малолетний палач недоуменно замер. Все стражники уставились на меня и в их лицах, как и в глазах сотника, читался простой вопрос — «ты дурак или самоубийца»?

Сам бы знать хотел... Ладно, уже поздно!

— На каких это основаниях вы собираетесь казнить этих двух идито... Тьфу, девчонок, если даже суда не было? — наконец нашелся я.

Холодные серые глаза отзывались дрожью в спине, но взгляда от северянина я так и не отвел.

— У тебя хата с краю, снежок. Какая твоя забота? Ты их подельник, али просто в мешок захотел?

Вопрос на миллион, если честно. Как бы из-за этих двух дур — меня самого на плаху не повели. Я попытался еще раз воззвать к разуму северянина и объяснить, что рубить руки за сраное яблоко и обвинять в колдовстве всех подряд — такая себя идея. Местные не одобрят.

Но он остался непреклонен:

— Кража из воинского обоза — карается смертью! — начиная терять терпение, заявил сотник. — И пусть благодарит грядущий праздник, за то, что она отделается лишь парой загребущих ручонок, а не буйной головой.

Но закипающий гнев северянина волновал меня куда меньше зеленого глаза кошатины, неотрывно следящей за перепалкой. Врожденная дурость и наглость не позволяли ей вопить или молить о пощаде, попутно обещая себя в вечное пользование любому, кто спасет ее от топора. Но лицо выдавало малявку с головой — во мне она видит последнюю надежду.

Поглядев на пыльную физиономию хвостатки и отметив пару блестящих влажных дорожек на щеках, я все же решился:

— Дура она, а не воровка... Гена, дуй за мной. — кивнул я мальцу, и нарочито медленно поднялся по ступенькам.

— И рогача до кровавых соплей доведет, недомерок... В каземат его!!! — тут же рявкнул великан.

Стражник с топором уже было накинулся, и занес оружие, но несильный удар магнитного жезла выбил монструозный бердыш из рук молодого садиста. Кинжалом было бы сподручнее, но блеск оружейной стали мог бы спровоцировать северян. А усугублять никак нельзя — и так по краю иду.

Перехватив раненной рукой извлеченную рапиру и вырвав ее из рук Гены, я поднял дорогой клинок высоко над головой:

— Заклад!

Ломящиеся, кто к лестнице, кто просто к помосту, стражники вдруг замерли — властным жестом сотник предотвратил едва не начавшуюся свару. Или просто перенес на «попозже».

— Ставлю рапиру и полный кошель против ее рук! — чуть спокойнее повторил я опуская оружие.

Гена глядел на меня как на полоумного. Эх, парень, ничего ты в бородатых не понимаешь...

Если бы меня попросили назвать самый безумный факт о северянах — им стала бы их безудержная тяга ко всяким спорам да азартным играм. И вовсе не потому, что они дофига лудоманы. По словам деда, это у них традиция такая. То содержимым карманов «махнуться не глядя», то трофеями наобум, то в азартные игры всякую херню проигрывать.

Это у них что-то вроде почитания то ли судьбы, то ли предков, то ли родины — даже дед толком объяснить не мог. Типа, проигрыш это подношение предкам сулящее удачу, а выигрыш — благословение свыше да знак, что твои покойные пращуры тобой довольны. А раз уж они довольны, то и остальные бухтеть не должны. Под этим соусом и девок замуж выдают и в дружину принимают. Ну, или голову снимают — как повезет. Ибо настоящая ставка, от которой не принято отказываться — твоя жизнь.

Бред полнейший, но северянам об этом лучше не говорить — зарубят нахрен!

— Даром твоя зубочистка не далась. — плюнул сотник и уже собирался дать отмашку, как я вновь поднял руку вверх:

— Тогда ставлю свою голову и все что под ней!

Гена напару с хвостатой да синевласой наградили меня недоверчивыми взглядами, словно соревнуясь, у кого сильнее глаза округлятся. Не могу их винить, ибо сам с себя в глубоком шоке. Может это последствия от встречи с ногой «сира Ланцеврота»?

Сотник оценивающе смерил случайных прохожих, начинавших толпиться за спинами стражников, и пожал плечами:

— Бестолковушка твоя без надобности... Но крепкое да лихое мужичье завсегда сгодится. Парашу выносить уж точно... Будь по твоему! Десятник!? Тащи кости!!! — скомандовал он бородачу в кушаке, что торчал неподалеку от лестницы.

— Нахрен кости! Я не на доминошки ваши забиваюсь! А на то, что ты сам откажешься рубить руки! А?! Как тебе?! Забьешься?!

Добрая половина случайных зрителей весело хрюкнули, а другая зашепталась меж собой. Видимо, решили, что я сбрендил. Стражники принялись активней забиваться — башку ли мне отрубят, али только язык. Рыжий громила лишь усмехнулся:

— Это ты меня речами медовыми вразумлять удумал? Экий ты рисковый... Ну ладушки, валяй. Послушаем что мелет пустомеля, а, мужики?! — его рев эхом разнесся по площади заставляя северян одобрительно кивать, а горожан — брезгливо морщиться.

Идея переубедить северян с помощью ораторского искусства была бы слишком безумной даже для меня. К несчастью, в карты с костями я играю и того хуже.

Но эти бедолаги еще не знают, с кем столкнулись! Сейчас я им ка-а-ак...

— Ай, да кого я обманываю... — вздохнув и оглядев присутствующих, я принялся расхаживать возле хвостатой, на ходу вспоминая весь тот бред, которым замполит так любил потчевать личный состав.

Если память не изменяет, то он всегда начинал с международной обстановки...

— В то время, пока наша великая родина, напрягая все силы в едином порыве, рвется к светлому будущему, — дипломатическая обстановка остра как никогда! Враги и «заклятые союзники» обступили границы со всех сторон! Из телевизора донос... Тьфу! Из глотки глашатая доносятся все более и более тревожные вести! Под знаменем мнимой заботы о правах и свободах, самоназванные «партнеры» несут лишь разорение и уничтожение великой родины...

И так далее и в таком же духе. Смех-смехом, но весь этот заученный бред неплохо ложился на уши северян. Да и собравшимся мимо-проходимам тоже, вроде, зашло. Оно и понятно — бедолаги телевизора в глаза не видали. Иммунитет еще не выработали. Прямо заповедник непуганых дурилок. Чую, окажись здесь замполит — уже бы империю свою отгрохал. Ну, или, в кювете с проломленным черепом валялся. Фифти-фифти, короче.

Закончив с проблемами внешними, я перешел к проблемам внутренним:

— В то время, пока наша великая... Тьфу, было же! То есть, пока стража, не щадя живота своего, отдает все силы на защиту города от ворья, жулья и прочего асоциального элемента, многие трудящиеся видят в доблестных защитниках правопорядка лишь источник проблем да причину постоянного беспокойства! И виной тому является...

Далее я прошелся по неумению личного состава работать с гражданскими. Мол, хамят, грубят, бьют да и вообще — завидев пару стражников, большинство местных предпочитает свалить куда подальше. К моему удовлетворению, большинство слушателей, в том числе и стражников, согласно закивало.

— Да кому какое дело, кого там эти конелюбы лобзают?! — вспыхнул парень с бердышом и ткнул лезвием в хвост закованной кошкодевки. — Ты чего людей путаешь?! Мы воровкам ручонки рубаем, а не выродкам подати подаем!

Северяне одобрительно загудели. Сотник же так и стоял не шелохнувшись. Взгляд холодных серых глаз то и дело отвлекался от моего лица, скользя по все увеличивающейся толпе.

— Не воровке, а больной бедняжке! — поспешно возразил я, убирая острое лезвие бердыша от закованной в колодки кошатины. — Она блаженная, как же вы не поняли?! Ну идиотка? Овца? Полоумная, тупая, бестолковая, умственно неполноценная дура, а никакая не воровка!

Честно говоря, я ожидал, что хвостатая начнет немедленно протестовать. Заявлять, мол: «я не дура, сам такой!», на что я мог бы воскликнуть — «вот видите! Кто в здравом уме стал бы спорить перед угрозой казни?». Но ушастая лишь играла челюстью не сводя глаз с моих берцев. Не вовремя она поумнела...

— Ну, мыслишек в ее буйной головушке и впрямь немного... — пожал плечами сотник. — Но чем докажешь-то? Слово честное на веру дашь, али бумаженку состряпаешь?

Демонстративно подняв рапиру, я перешел к заключительной части выступления:

— Вы ее оружие видели? Иголку эту? Вот такой длины и такой толщины? — провел я рукой по клинку.

Несколько стражников кивнуло.

— С чьими шкурками она на ворота явилась?

— Ну крысиными, знамо дело... — фыркнул один из северян в толпе.

Эх, не зря я этой дуре показывал, как шкурки свежевать....

— А кто, в здравом уме будет с иголкой на крыс охотиться?!

На лице ближайшего стражника промелькнуло нечто вроде сомнения.

— Есть хоть один нормальный человек, который будет жрать казенное яблоко на глазах у половины стражи?!

Северяне неуверенно переглянулись.

— И кто, мать его, будет носить тряпку на здоровом, епт его в сраку, глазу?!

Приблизившись, я резко сорвал повязку с пыльного девичьего лица.

Представший взору, совершенно здоровый и слегка заплаканный алый глаз, привел бородачей в еще большее замешательство. Ушастая же как-то невнятно пискнула и крепко зажмурилась, пряча лицо за перемазанной в грязи челкой.

Я, конечно, не врач, но уверен, что давить слезу отсутствующим глазом, как минимум, проблематично. А на пыльных щеках виднелось именно две дорожки. Все-таки, иногда девичьи слезы не врут.

Правда, отчего такая реакция? Зачем она так отчаянно здоровый глаз прятала? Очередное здешнее суеверие? Типа не диссинхрония или «разноглазие», а какой-нибудь «дурной глаз» или «дьяволово око»? Вполне возможно. Местные вообще любят названия по пафоснее да суеверия поглупее.

— Складно, складно... — кивнул головой рыжий и жестом велел своим загомонившим подчиненным заткнутся. — Токмо вот... А нам-то с того, что? Полоумная али нет, а ответ держать обязана! Тащем-то...

— Дурной знак, сотник. — подал голос «сержант». — Перед празднованиями блаженных увечить...

— Молчать!!!

Рев рыжего верзилы в очередной раз заставил мои колени непроизвольно дернуться. Ну и глотка у него!

Сотник самодовольно оглядел притихших зрителей и вновь повернулся ко мне:

— Ну что, «кукушонок», проиграл свой заклад? То-то же... Раньше ты как жил? Сам себе служил? А теперича простору службу сослужишь...

Ага, счаз-з-з... Зря я тут распинался про политическую обстановку?! Весь голос посадил.

— А своей головой когда думать начнем?! — уже откровенно борзея, перешел я в «решающий штурм». — Праздник на носу, а ты, любимой всем городом, дурочке ручонки укорачивать собрался?! За сраное яблочко?! Отличный план! Надежный как автомат Калашникова! Бунта захотел?! Толпы с вилами да факелами?! Поди, начальство оценит, да?

Про автоматы они, само-собой, не слышали, но вот с логикой кое-кто все же был знаком. Нервно поиграв рогатиной в руках, «сержант» вновь подал голос:

— Посадник, так-то рубака перехожий дело говорит... Князю верно не понравится ежели...

— Без тебя знаю, бестолочь! Рано тебе кушак всучили! Тебе еще под-десятником ходить не переходить... Тьфу! — вдруг вспыхнул сотник и зло плюнул себе под ноги.

Наградив меня очередным долгим холодным взглядом из под густых бровей, он наконец объявил:

— Пять розог в три пальца!!! — от громогласного рева зазвенело в ушах.

Возбужденный гомон толпы горожан перебивался проклятиями некоторых стражников и звоном железных монеток — проигравшие спор, нехотя расставались с поставленным закладом. Горестно вздохнув, парень отставил бердыш и приблизился к бочке с водой. Извлеченные мокрые прутья заставили меня непроизвольно поморщиться.

Свист розог, женский крик переходящий сперва стон, затем в мычание. На пятом ударе на деревянный помост грохнулось что-то пушистое и истекающее кровью. Оценив длину оторванного куска хвоста, я недоверчиво проводил взглядом паренька, убирающего розги обратно в бочку.

Мама родная... Хорошо, что я родился во времена, когда детей ремнем наказывали. А то точно бы без жопы остался!

Освобожденная из колодок «разноглазка» едва держалась на ногах, жалобно скуля при каждом движении. Короткие штанишки превратились в окровавленные лохмотья и если бы не поддерживающий ее «сержант» она бы грохнулась на месте. Спустив воровку с эшафота, он уложил ее на лавку у стены казармы и зачем-то снял с пояса флягу. А, уксусом задницу обрабатывать собрался...

— Доволен? — осведомился рыжий, забравшись по лестнице, и встав возле меня. — Или ты сейчас и ведьму в дурехи запишешь?

Поглядев в пустые серые глаза, я не смог удержать протяжного стона. Со всеми этими экзекуциями синевласая напрочь вылетела из головы. Ладно, раз уж начал...

— Сие хохма была, дубина! — сотник оборвал мою еще не начавшуюся речь. — То, что ушастая воровка оказалась головой простужена — никак не умасливает чужого колдовства! А теперича... Проваливай с глаз моих! И содомита своего уводи! — он презрительно плюнул под ноги «оруженосцу».

— Какие ваши доказательства!? — выпалил я и впервые в жизни пожалел, что рядом нет деда.

Его деревянная нога сейчас бы пригодилась. Впрочем, не думаю, что местные знакомы с «кокаинумом», да и я на Шварца не тяну.

— Никак не разумею, — тебе за нахальство розг всыпать, али дочь за храбрость выдать? А пес с тобой... Пусть хоть одна теплая тварь посмеет обвинить меня в пустомельстве! — великан еще раз звучно сплюнул под ноги Гене и щелкнул пальцами, жестом приказывая одному из стражников.

Тот спешно приволок витиеватую резную палку. Ту самую, которой волшебница напоила огромную крысу до отказа. Молча приняв посох из рук, сотник размашисто швырнул его в мое лицо:

— Насытишься этим или продолжишь судьбинушку испытывать? — стальным тоном осведомился он, пока я морщил ушибленный лоб и сжимал в руке резной посох.

Судя по всему, терпение северян на исходе. Если я немедленно не извинюсь и не уйду — темница будет самой завидной участью. Честно говоря, мне и самому вся эта магия-шмагия не по душе, но не казнить же за это?

Оглядев хмурые северные рожи перед эшафотом, я уже хотел сдаться, но вдруг встретился взглядом с «сержантом» в кушаке. Немолодой бородач как-то двусмысленно поглядывал на магнитный жезл, воткнутый за мой пояс.

В голове появилась очередная идиотская идея.

— Да это же просто палка! Причем тут колдовство?! Я что по вашему, тоже кудесник дофига?! — я вытащил из-за пояса трофейный жезл и бесцеремонно ткнул им в рогатину «сержанта».

То ли из-за неожиданности, то ли, наоборот, из-за смекалистости, — бородач не удержал древко и под недоуменные взгляды толпы, здоровенный наконечник тут же «присосался» к жезлу. Причем намертво.

Где только те жулики такой магнит раздобыли? Такие в природе, кажись, не встречаются...

— Колдун! Мороку наводит! — раздался голос паренька с бердышом.

Ага, бабка-поведуха, блин.

— Фокус это, а никакое колдовство! Трюк! Ну, обман! Детишек смешить, зевак развлекать да деньгу зашибать! Артисты мы с ней! — я кое-как отцепил магнит и вернул оружие бородачу.

— Так ты заявляешь, будто вы... — сотник кивнул на притихшую синевласку. — Скоморохи?

Я усиленно закивал головой, говоря, что являюсь потомственным клоуном, комиком, да и вообще, всю жизнь в «Аншлаге» выступал. Когда я подошел к тесному родству с Петросяном, у помоста собралась здоровенная толпа из местных. Бредущие через ворота караванщики, крестьяне да грибники с дровосеками присоединись к зевакам, усиленно интересуясь, что митинг устроили северяне.

— Она этой палкой воду пускала! — вклинился сопляк с секирой. — Я ее у ворот видал! Деревянной палкой колдовала!

Пацан, похоже, начал переживать, что может лишиться возможности отрубить кому-нибудь башку и принялся активно опровергать мою наспех состряпанную версию:

— Брешет он все! Он тоже колдун и заодно с этой... — молодой стражник заткнулся от звонкой затрещины «сержанта».

Не теряя времени даром, я быстро пресек любые поползновения на сомнения:

— Ну?! Вот о чем и талдычу! Артистами мы подрабатываем! — воскликнул я и резко сломал посох об колено. — Вот! Видали?! Вот тут желобок, а тут пузырек с водой! Просто фокус и никакого колдовства! — помахав обломками перед носом у недовольного сотника, я быстро отшвырнул сломанную палку куда подальше.

Никаких желобков с мешочками там, ясный пень, не было.

— Вона оно как? — быстро нашелся громила. — Стало быть, ты задумал упрашивать отпустить скоморошку свою?

Ага, только этого ты и ждешь, придурок рыжий! Мол, не за колдовство, так за шарлатанство ей башку снести. Да только хрен тебе! Попал ты дядя крепко! Блин, никогда бы не подумал, что вся эта дурь из методичек по допросам может пригодиться...

— А я ничего не предлагаю... — развел я руками, отчего парнишка с бердышом болезненно ойкнул.

Блин, про рапиру в руке забыл...

— Всего лишь констатирую... То есть, заявляю — есть два стула... — я показал два пальца. — На одном гнев народный, а на другом кошель полный!

Приблизившись к Гене, я одним махом сорвал у него мешочек с пояса и многозначительно потряс им в воздухе. Звон увесистого кошелька отозвался жадным блеском в глазах горожан, что глядели на эшафот из-за широких спин стражников.

— Можно, конечно, искалечить, а то и убить несчастную фокусницу и испортить всем праздник да и князю своему как следует поднасрать... — пройдясь до лестницы я едва заметно кивнул просиявшему «сержанту».

— А можно, за вырученный штраф, накупить пива погуще да хлеба побольше, дабы и самим отпраздновать да людей порадовать.

Дойдя до столба с девчонкой и остановившись, я еще раз звякнул толстым мешочком и оперся о крепкий столб, демонстративно зевая.

— Не вели казнить, посадник... — излишне громко начал «сержант», обращаясь больше к площади, нежели к командиру. — Но как было князюшкой приказано: «не силою, а сердцем»! И деньжата бы пригодились...

— Молчи! Молчи аспид! Довольно твоих пререканий! Еще слово и вылетишь из сотни — никакие заслуги не спасут!

Но, несмотря на угрозы великана — стражники уже вовсю шушукались. Взбудораженные напоминанием о некоем князе, северяне вторили словам «сержанта», суть которых сводилась к «князюшка накажет!»

А «сержант» все не унимался:

— Можливо и впрямь монетой обойтись? Все ж не колдовством промышляла, а шарлатанством, да и...

Звонкая оплеуха отдалась зубной болью у доброй половины зрителей. От столкновения с ладонью великана, несчастный дядька рухнул как подкошенный. Выпустив пар и приказав подчиненному заткнутся, сотник с деланным безразличием но явным гневом в глазах, медленно подошел к столбу с привязанной «скоморошкой».

Серые глаза впились в меня, словно собака в кусок мяса. Даже под густой рыжей бородой было видно, как у великана играют челюсти. Вероятно, будь на его месте какой-нибудь рыцарь или лорд — даже сам господь бог не смог бы его ни в чем убедить. И мою жопу непременно бы отправили на виселицу просто из-за дерзости да оскорбления благородных очей одним своим существованием. Но, к счастью, у северян нет ни рыцарей, ни лордов.

Оглядев собравшуюся за спинами стражников толпу, великан замешкался на парочке совсем юных пацанов в ярких синих камзолах. Прислуга из замка, что ли?

Густая рыжая борода чуть дернулась в усмешке:

— Всыпать пяток розг на три пальца и с глаз долой! — скомандовал сотник, властно указав перстнем на привязанную к столбу синевласку.

Стражник с топором явно хотел запротестовать, но получив подзатыльник от быстро оклемавшегося «сержанта», понуро побрел к бочке с толстыми прутьями.

Заглянув за густые брови великана, я с трудом сдержал ухмылку. Что, дядя, не верил? А вот как все обернулось... Вывод — нехрен перед личным составом разборки устраивать! Либо авторитет подорвут, либо в дураках оставят. Ну, или, как сейчас — с двух сторон поимели.

Приблизившийся молодой стражник уже было пристроился к мычащей девчушке, но великан вырвал у него прутья и повернулся ко мне:

— Раз головой поручился, сам и трудись! — выхватив рапиру, он всучил мне мокрые розги.

Понятно, это он меня так наказать удумал... Блин, а с виду вроде умный дядька! Впрочем, ладно — уж лучше я, чем тот садюга. Всю кожу с бедной хвостатки снял! Ну, или, с полухвостатки...

— Вздумаешь хитрить или щадить без меры... — сотник вновь поглядел на парочку в камзолах. — Сам шкуру спущу.

Поглядев на играющего челюстями Гену, я нехотя встал позади девчушки. Ушибленную руку ощутимо потряхивало, но стиснув зубы, я все же взялся за дело. Первый удар заставил малявку лишь испуганно дернуться — несмотря на звучный свист, прутья коснулись лишь столба.

— Десять розг. — объявил рыжий, не сводя с меня глубоких серых глаз.

— Так было же пять!

— Теперь одиннадцать. — объявил он и тут же отпихнул от себя подскочившего «сержанта».

Тот попытался воззвать к разуму и принялся повторять про «княжеский наказ», но ответ получил лишь кулаком в бороду:

— Одиннадцать розг или голова с плеч! И пошевеливайся, нечего цирк за дарма устраивать. Чай не в Живанплаце... — сплюнул он, глядя в толпу.

Я готов был поклясться, что видел хитрую улыбку, промелькнувшую сквозь густую бороду. Что-то тут не то. Что-то совсем не то! Сдается мне, вся эта «казнь» была затеяна отнюдь не из-за яблока.

Глубоко вздохнув, я взялся за прутья здоровой рукой.

Несмотря на кляп, плотно загнанный в девичий рот, с каждым взмахом мокрой вязанки, синевласка истошно мычала. Все громче и громче. Оклемавшаяся ушастая ругалась, сыпала угрозами и пыталась протолкнуться к лестнице, северяне бились о заклад, выясняя, устоит ли «скоморошница» на ногах, а Гена продолжал все крепче сжимать челюсти и, теребя пустые ножны, вздрагивать от каждого удара.

Сквозь визг розог мне чудился далекий хрип рации и лязг давно мертвых катков.

На последнем ударе, обшарпанные доски эшафота украсились застучавшими каплями крови. Как бы я не старался, даже удары по касательной вспороли спину девушки. Когда синевласку наконец отцепили от столба она звучно грохнулась на помост, демонстрируя всем собравшимся алые полосы во всю спину. Платье разорвало в клочья.

Счастливая улыбка на лице молодого северянина сияла ярче слез волшебницы. Забрав и закинув розги обратно в бочку, он уже намеревался спихнуть девчушку с помоста, но окрик «сержанта» заставил остановиться. Вместо начищенного сапога, девушку коснулись морщинистые руки — бородач понес страдалицу в толпу бережно передавая странным мальцам в синих камзолах.

— Доволен? — голос рыжего великана вырвал меня из прострации. — А теперь оброк! Плати, не то сам в колодки сядешь!

Ни мычание синеглазой, ни размашистый визг плетей, ни вопли хвостатой нисколько его не тронули. В отличии от кривляний одного заезжего идиота который пытался уберечь двух дур от топора.

Кажется, я начинаю понимать, почему северян в городе недолюбливают...

Не дождавшись ответа, великан презрительно фыркнул и резким движением вырвал кошель из моей руки.

— Р-р-рапиру... — прошипел заикающийся то ли от страха, то ли от гнева «оруженосец».

— Рапиру? Ах, это...— повертев красивый клинок в могучих руках, сотник со всего маху приложил его об колено.

Дорогой и очевидно крепкий металл не выдержал надругательства, отчего лезвие разломилось надвое. Швырнув обломки мне под ноги, великан, ни говоря ни слова, спустился с помоста.

— Вот же хер рыжий... — еле слышно фыркнул я.

Что стражники, что горожане — начали расходиться. Кто в казарму, кто в ворота, а кто — в ближайший кабак, дабы новую басню рассказать. Об охреневшем северном долбозвоне «Рыжей бороде» и потасканном наемнике «Покоцанному балде».

И я так и не понял, кто кого перехитрил...

Пока Гена суетливо собирал осколки своей булавки, на эшафот взбежала ушастая с вновь надетой глазной повязкой.

— Ой, ладно! Чем мог, тем помог. — отмахнулся я, не желая выслушивать благодарности. — Давай только без соплей обойдемся. И так тошно... — мощный удар ботинком по самому сокровенному, отбил все потуги на благородство.

Пока я отчаянно хватался за ширинку, охреневшая кошатина плюнула мне прямо в рожу и тут же заспешила к лестнице. Сыпя проклятиями, она побежала за «синими» пацанами, ведущих едва держащуюся на ногах синевласку за ворота.

Нафига они ее из города-то повели? Аптека ведь в другой сторо... Блин, больно-то как!

— Гена-а-а... Генка, а ну вломи этой дуре ушастой... Прям по роже... — шипел я, прыгая на одной ноге и пытаясь совладать со жжением в интересном месте.

Но вместо справедливой казни неблагодарной жопы в изорванных штанишках, парень лишь как-то странно посмотрел на меня. До крови сжав обломки рапиры в руках, пацан спрыгнул с эшафота и едва-ли не бегом ломанулся по дороге, то и дело вытирая что-то с лица.

А его какая муха укусила? За булавку, что ли, обиделся? Или за деньги?

Закончив прыгать как дебил и поглядев на опустевшую площадь у казармы, я встретился взглядом с десятником. Сияя наливающимся синяком под глазом, он пожал плечами:

— Вон оно как бывает, да? Ну, бывай, «кукушонок»! — он дружески подмигнул мне и тут же махнул своему напарнику.

Дождавшись пока недовольный парень унесет бердыш в казарму, бородач подхватил толстое копье у помоста да двинул по пыльной дороге в сторону площади. Казни казнями, а патруль по расписанию.

Все еще болезненно морщась, я прислонился к пустой колодке и принялся хлопать по нагрудным карманам в поисках сигарет. А ну да, стеганка же...

— Мда, день новый, а дерьмо все то же... — фыркнув и оглядев опустевший пустырь перед воротами, я нехотя заковылял к лестнице.