Рыцарь Резервации. Том II

Глава 10

Тому снова бросили на нары, и эти отбросы в камерах как по команде затянули свою шарманку:

— Ай, девушка! Ай, персик! Подойди, такое покажу!

Еще и на улице раздаются какие-то крики, но через ее махонькое окошко виден только кусочек неба. Да и стены тут очень толстые, а окна законопачены так, что и не разберешь ничего.

Мудаки по соседству взорвались хохотом, а Тома, попытавшись отрешиться от всего вокруг, прижалась спиной к шершавой стене и закрыла глаза. Из темноты выплыло лицо брата, а потом…

Марлинский? А он-то как ей поможет? Возьмет околоток штурмом? Смешно! Ей уже никто не поможет!

Назавтра назначен суд, а там с вероятностью девяносто девять и девять десятых ее признают виновной в нападении на человека (даже больше — на аристократа!), а затем ее ждет петля. Иного и быть не могло. Если дело касалось нелюдей, то оправдательные приговоры скорее исключение, чем правило.

Сколько Тома ни слышала о делах с участием нелюдей, в них решающим всегда было одно обстоятельство: все нелюди — звери по своей сути и поэтому исправлению не поддаются. А значит, приговор один — смерть!

Были, конечно, случаи, когда из ежовых лап закона обвиняемых вырвут хозяева аристократы, но и там участь их ждала не слаще.

Но Тому с Яром это не грозило.

— Дурачки, — хмыкнула Тома, вспомнив как они радовались, когда им дали вольную.

Даже если сейчас раскроется дверь и через порог переступит неожиданно воскресший из мертвых граф Воронцов, их бывший барин, ситуации это не изменит.

Тома нахмурилась. А что если его сын, от которого они с Яром насилу сбежали, предложит ей выбор: влачить остаток дней у него на поводке или умереть в петле? Что она выберет?

— Лучше смерть, — твердо проговорила она и победно улыбнулась.

В конце концов, они с Яром выбрали волю, а кто сказал, что дорога свободных нелюдей посыпана розами? Очень многие друзья и знакомые из ушедших на вольные хлеба быстро оказывались либо за решеткой, либо в числе разбойников, но все это — верный путь в могилу.

Повезло немногим, в числе которых была Рина, да и то потому, что ее троюродной сестре «посчастливилось» приглядеться аристократу, проезжающему мимо их деревни. А потом судьба закинула ее на Аляску, в дом Ленских, куда она и пригласила Тому и прочих деревенских, отпущенных после смерти Воронцова.

И надо же было так подвести ее… И почему? Что же произошло вчера⁈ Черт, как ни пытайся, все как в тумане…

Впрочем, а вдруг все объясняется намного проще? Вдруг рассказы о том, что звериная суть в крови у нелюдей — чистая правда? Вона и братец тому доказательство. Яр привык решать вопросы силой: сначала что-нибудь ляпнет, а только потом подумать.

Да и Тома ничуть не лучше… Сначала оба чуть не растерзали японку в поезде, а теперь фокс лично пыталась зарезать Софью Филипповну и напугала до чертиков Варвару. А ведь старушка была так добра к ней…

По щекам потекли слезы. Видно, все правда — на каждого нелюдя, рано или поздно, находит ярость, жажда крови застилает разум. Хорошо хоть, что никто не погиб…

— Эй, ты чего нюни распустила? — захохотали вокруг, и Тома со злостью вытерлась.

Нет, ее слез они не увидят! Если фоксы и вправду зверье, то каждый кто пересечет порог этой камеры, познакомиться с ее зубами!

От этой мысли ей стало куда спокойней. Тома села на нарах и провела языком по клыкам. Такие длинные… Можно хороший кусок мяса отхватить!

Затем Тома огляделась, поднялась на ноги и сделала шаг к решетке. Гогот тут же оборвался. Похоже, мудаки не ожидали, что она встанет. Думали, так и будет лежать и плакать? Хах, еще чего!

Руки еще дрожат, но Тома сжала их в кулаки. Хватит терпеть унижения!

— Ох, одумалась таки, лисичка! — хлопнул в ладоши здоровенный лысый хер в майке, под которой кожа была вся синей от наколок. — Иди-иди сюда, родная! Дядя Боря тебя не обидит!

И потянул к ней волосатые лапищи. Кротко улыбнувшись, Тома сделала шаг вперед. Затем приподняла платье, и вся камера напротив сделала дружный вздох.

Да, ножки у фокс Томы всегда были что надо.

— Эй вы, уроды! — оглянулся дядя Боря. — А ну, все назад! Эта девка моя, поняли⁈

Одному мигом прилетело в глаз, другому в живот. Через пару секунд у клетки остался один скалящийся дядя Боря.

Тома сделала еще один шаг, мужик вытянул загребущие руки.

— Сюда-сюда иди, конфетка, — бормотал он, пожирая ее глазами.

Еще один шаг, и дядя Боря почти коснулся пальцами ее бедер. Оскалив зубы, Тома широко улыбнулась.

— Эй, Борь, — промычали позади мужика. — Че-то она мне не…

— Хавальник закрой! — оглянулся он, и тут… — Ах ты, б***!

Взвыв, мужик дернулся и попытался оттолкнуть Тому, но она только сильнее сжала зубы и дернула мудака на себя. Захлебнувшись криком, он боднул лбом решетку и сполз на пол.

Тома впечатала ногу ему в рыло и вырвала трофей. Хрясь! — и дядя Боря покатился в руки товарищей.

— Ты че сделала, сука⁈ — заверещал тот, осматривая окровавленную руку.

Тома ухмыльнулась, а потом выплюнула его палец. Он прилетел охреневшему дяде Боре прямо в лобешник.

Да, вкус крови определенно имеет свой шарм! Тома ухмыльнулась, выставив клыки на всеобщее обозрение.

Грязно ругаясь, Зеки увели дядю Борю подальше:

— Сука ненормальная! Завтра в петле потанцуешь!

Их рычание разбил резкий звук. Зазвенело стекло, и по коридору между камерами покатилось что-то рыжее. Кирпич⁈

— Свободу! Свободу! Свобо-о-о-оду! — послышались крики снаружи.

А на кирпиче же было написано одно слово — «Нелюди».

Едва мы подкатили к улице, где располагалась городская жандармерия, как ушей коснулись крики:

— Это произвол! Безобразие! Отпустите ее! Позор! Позор!

— Это что за черт? — насторожился я.

Завернув за угол, мы увидели огромную толпу народа, окружившую здание жандармерии №9.

— Свободу Коршуновой! Свободу! — кричали, потрясая кулаками. — Освободите ее!

Среди собравшихся почти все были нелюди, но и людей-простолюдинов хватало. На соседнем тротуаре столпилась группа хорошо одетых зевак. У парочки в руках сверкали стекла биноклей, на лицах вкупе с ухмылками уживалось омерзение. Они шептались и показывали на нелюдей пальцами. В окнах соседних домов тоже было не протолкнуться.

За забором жандармерии выстроился вооруженный отряд. На противоположной стороне улицы возвышался шагоход. На крышах мелькали шлемы.

— Зараза, — выпалил Яр, останавливая броневик у дома напротив, где было поменьше народу. — Сказал же им, идиотам, тихо сидеть и не вылезать…

На нас начали оглядываться, и совсем недружелюбно. Видать, решили, что мы из усиления. Лица жандармов темнели с каждой прошедшей минутой. Народу вокруг жандармерии стягивалось все больше.

А вот и начальство! Высокая фигура шефа жандармов Тимофея Борисовича Штерна тоже показалась за толстым забором. Он прижал ко рту рупор и прогрохотал:

— Если вы не разойдетесь, мы будем вынуждены применить силу!

Нелюди взорвались очередной волной негодования, а затем в жандармов полетел мусор и мелкие камни.

Яр зарычал:

— Идиоты, что вы творите⁈

Да, тут я с ним солидарен. Жандармам этот никак не повредит, а вот разозлит знатно. К тому же околоток представлял собой настоящую крепость: колючая проволока на заборе, узкие окошки с решетками и целая куча охраны по периметру не оставляли шанса даже хорошо вооруженному отряду взять это здание штурмом.

— Если нелюди решат атаковать, все полягут, — заметила Метта. — И забор не преодолеют.

В ответ на ее слова сверкнула вспышка. Один из нелюдей перед забором с криком рухнул на колени. Его рука задымилась.

— Вот-вот, забор еще и под напряжением!

Толпу это только раззадорило — через забор кто-то додумался швырнуть кирпич, и прямо в яблочко. Снаряд пролетел ровнехонько между прутьями и разбил стекло.

— Стоять! — рыкнул Штерн и, выхватив меч, вышел вперед. — Кто это бросил? Ты, мерзавец! Арестован!

В толпе загомонили еще яростнее, а вот с другого конца улицы показался еще один отряд в сопровождении шагохода. И эти были вооружены до зубов.

Так, если срочно не освободить Тому, ситуация совсем выйдет из-под контроля. Раз дело касается нелюдей, то церемониться с ними никто не будет. Винтовки в руках жандармов говорили сами за себя.

— Яр, — сказал я фоксу, который уже порывался вылезти, — понимаю, ты переживаешь за сестру, но в участок тебе вход заказан…

— Ага, еще и бросится на них с когтями вместе с этими идиотами, — заметила Метта.

— … так что лучше тебе отправиться домой собирать вещи.

— Но…

— Никаких «но»! Если ты не смог отговорить их припереться к жандармерии, чтобы попасть под пули, то тут ты тем более бессилен. Не спорь и иди собирать манатки! Отныне вы переезжаете в Таврино — там вам и еще куче народу найдется домик. Возьмешь с собой всех, кто согласиться переехать и у кого в башке еще остались мозги. У меня лишних рук не бывает.

Яр секунду подумал, а потом кивнул.

— Аки!

— Да, Марлин-сан?

— Поможешь Яру, чтобы он ничего не забыл, и отвадишь его, если он решит поиграть в героя, — улыбнулся я, а тот фыркнул. — Все я пошел, пожелайте мне удачи.

— Удачи… — проговорила Аки с крайне обеспокоенным видом.

Ни ей, ни Яру, очевидно, совсем не хотелось отпускать меня в толпу разозленных нелюдей.

Улыбнувшись японке, я полез наружу.

Хвать! — и мне в руку вцепился фокс.

— Если с Томой все удастся, — сказал Яр, смотря на меня стеклянными глазами. — Мы у вас в долгу до гроба. Удачи.

Кивнув, я покинул автомобиль, а затем принялся проталкиваться к воротам жандармского околотка №9. На меня оглядывался каждый второй и даже пытались встать у меня на пути, но я все равно усиленно работал локтями.

— Это Марлинский, идиот! Дай ему пройти! — послышался шепот.

Ага, узнали таки! Видать, мои фортели в теплушке не прошли даром.

Через минуту я добрался до ворот. Мою ангелски-честную физиономию и сверкающую серебром шевелюру заметили тотчас. Я еще показал жандармам на той стороне родовой перстень, чтобы точно все сомнения отпали.

— А вы чего тут делаете, Илья Тимофеевич? — сделал шаг вперед Штерн. — Тут вам не светский раут!

— Пришел сообщить новые обстоятельства дела Коршуновой, — сказал я погромче, чтобы и нелюди услышали меня.

И не прогадал — все зашептались.

— Не видите, что творится⁈ — хмыкнул Штерн. — У нас тут такие обстоятельства, закачаешься!

И жандармы за его спиной расхохотались.

— Пропустите, это дело касается и меня!

Тимофей Борисович Штерн нахмурился, но, заглянув в мои младенчески-честные глаза, все же кивнул.

Цепь на воротах ослабили, но только чтобы я смог прошмыгнуть за ограждения. За мной попытался пролезть один из нелюдей, но получив дубинкой по рукам, ушастик взвизгнул и отпрянул.

— Все назад, твари! — рыкнул на них Штерн и шепнул своему заместителю: — Если попробуют сломать ворота, открывайте огонь.

Затем мы с ним направились внутрь.

— Надеюсь, вы пришли сюда не чаи гонять. Вам есть что сообщить по существу? — спросил шеф, пока мы шагали по коридору.

— О, да! — кивнул я. — Я хозяин Коршуновой.

Штерн тут же застыл на месте:

— Вы шутите⁈ Она сказала, что вольная.

— Была вольная. Позавчера, — ухмыльнулся я и потряс перед его глазами купчей. — Но ее брат не так давно продался мне в крепостные, а значит, и она тоже.

— Недолго порхала птичка по белу светушку, — хмыкнул проходящий мимо жандарм, но при виде хмурой морды Штерна мигом испарился.

Затем меня сопроводили в кабинет к следователю, который и вел дело Томы. Этот хер мне сразу на понравился — какой-то скользкий тип с водянистыми глазами.

И вот я снова сижу перед служителями закона в позе невинного агнца. А ведь еще пару дней назад нам с Меттой приходилось сидеть в плюс-минус таком же положении.

— Почему хозяин вы, а обвиняемая служила в доме у Ленских? — спросил следователь по фамилии Синицын, вглядываясь в меня с таким видом, будто хотел проглотить.

Штерн замер за его спиной и, сложив руки на груди, смотрел на меня взглядом охотника.

— Я проиграл Тамару в карты, — пожал я плечами. — Вернее, уступил. На время.

— Вы купили нелюдей Тамару Сергеевну и ее брата Ярослава Сергеевича Коршуновых позавчера, — ткнул Штерн пальцем в купчую, — и в тот же самый день проиграли их ссыльному аристократу Ленскому Льву Александровичу в карты⁈

— Все верно, — кивнул я и завел руки за голову. — Знаете ли, люблю перекинуться картишками за столом, время от времени… Но мне не всегда улыбается удача.

— И что это меняет в деле? — скривился Синицын. — Вы сказали, у вас есть новые обстоятельства?

— Обстоятельства таковы, — сказал я, включая свое красноречие на полную катушку, — что единственный свидетель произошедшего — это кухарка, которая увидела невесть что дождливым и мрачным вечером. Сами понимаете — темнота, гром, молния, а тут еще и мимик в доме! Вот старая женщина и повредилась рассудком, только взглянув на эту образину.

— Мимик⁈

— Именно. И рядом с ней ребенок шести лет, а еще Софья Ленская, но она сама считает, что повредилась рассудком от страха. Ее показания у вас в деле должны присутствовать!

Штерн посмотрел на Синицына, и тот мигом вытащил бумагу. Шеф быстро пробежал показания глазами, хмыкнул и бросил показания на стол.

— А у Софьи просто ангельский почерк! — надула губы Метта, вглядываясь в строчки вместе со мной. — Сразу видно, аристократка!

Я пожал плечами:

— Ну не станете же вы всерьез доверять свидетельским показаниям умершей старушенции, напуганной малышки и девушки, которая сама не понимает, что видела. К тому же Тому она не обвиняет, и полностью согласна с версией с мимиком. Как и ее брат Лев Александрович.

Затем я в подробностях и в красках изложил им свою версию происшествия. Никаких одержимых и злых нелюдей, жаждущих крови аристократов, в моем повествовании не было.

Записав за мной, следователь передал мне бумагу. Ознакомившись с собственной версией, я поставил свою закорючку и вернул им документ. Подшив мои показания к делу, где-то с полминуты оба жандарма полировали меня глазами. На лбу Синицына пульсировала жилка. Штерн тоже молчал.

— Поэтому Тома виновата только в одном, — нарушил я молчание и потянулся. — Оказалась ни в том месте, ни в то время. Да и судя по всему, горничная из нее неважная, раз она с хозяйкой зависала в столовке вместо того, чтобы выполнять свои непосредственные обязанности. Позвольте мне забрать мою глупенькую лисичку и удалиться!

Снаружи снова раздались рассерженные голоса. Штерн же продолжал молча пялиться на меня.

— Ничего подобного мне подследственная не сообщала, — сказал Синцын, обернувшись к своему начальнику. — Она напирала, что она вольная и устроилась в дом к Ленским по приглашению сестры, а не вследствие проигрыша в карты! Я подозревал, что она беглая и даже сделал запрос в…

Шеф жандармов только дернул щекой. Синицын покраснел и, схватив дело, покинул помещение.

Затем тяжелая фигура Штерна уселась на его место. Еще минуту следователь молча вглядывался в меня.

— Как тут душно, — помахала себе перед лицом Метта и ткнула шефа пальцем в нос. — Эй ты, патлатый! Долго еще в молчанку будешь играть? Мы так-то спешим!

— Мне очень хочется поверить в вашу историю, Илья Тимофеевич, — заговорил, наконец, Штерн. — Право, такой как вы вполне способен проиграть женщину в карты, а потом бежать вызволять ее из темницы…

— Именно, — кивнул я. — И мне не слишком хочется, чтобы моя собственность болталась в петле. Она, между прочим, денег стоит. К тому же толпа за забором не слишком обрадуется, если завтра на рассвете ее вздернут.

И в подтверждении моих слов снаружи снова заорали.

— Что ж… — со спокойным видом Тимофей Борисович откинулся в кресле. — Однако слишком уж много произошло в усадьбе Ленских за вчерашний вечер. И речь не только о попытке убить Софью Ленскую. Тут тебе еще и таинственная смерть Филиппа Сергеевича, а потом неожиданный уход Варвары… К тому же, вы, по показаниям всех опрошенных, присутствовали под той же крышей и еще, по вашим же словам, якобы спасли Тому с Софьей от мимика.

— Не намекаете же вы, что это я всему виной?

Штерн ухмыльнулся.

— Нет, что вы? Против вас нет ни показаний, ни улик. Однако никаких следов «мимиков» нам тоже найти не удалось. У меня лишь два варианта — либо это все какая-то чушь, и Тамара действительно виновна, а вы зачем-то прикрываете это животное, либо…

И снаружи раздался очередной взрыв криков, а затем грохнул одинокий выстрел.

— Мама… — охнула Метта.

Шеф жандармов даже глазом не моргнул. Похоже, стреляли в воздух.

— Либо все в усадьбе в ту ночь просто посходили с ума. Но тут идти надо не в жандармерию, а в шардинский дурдом.

— Даже если Тома и виновна, то я за нее отвечаю, — сказал я. — А неотвратимых доказательств ее вины у вас нет. Только слова, которые не заслуживают никакого доверия.

Штерн тяжело вздохнул и поднялся.

— Тут вы правы. По закону мы не имеем права решать судьбу этой… женщины без вашего участия.

— Давайте я предложу вам компромисс: вы передаете ее мне, и я даю вам честное слово, что накажу ее по всей строгости.

— Пары десятков плетей по ее сладкой попке будет достаточно! — щелкнула себя по руке плеткой Метта и вскрикнула: — Ай! Больно!

Штерн же покачал головой:

— Если сейчас я выпущу Тамару за забор, никакого наказания ей не видать. Толпа сразу подхватит ее на руки и унесет. Не будьте дураком, Илья. Да и вам не поздоровится, если они узнают, что вы не просто ее хозяин, но и проиграли ее в карты.

— Позвольте мне взять все риски на себя.

— Не позволю. В этом городе я отвечаю за закон, и никакие нелюди не вправе безнаказанно освобождать преступников и окружать правительственные здания. Наказание, даже самое строгое, должно быть приведено в исполнение. И они его понесут.

— Они⁈ — нахмурился я, и вдруг снаружи снова заголосили. Я посмотрел в окно.

А толпа пришла в движение! От жандармских мундиров уже отбою нет! Похоже, вот-вот начнется что-то страшное.

— Именно, — довольно кивнул Штерн, сложив руки на груди. — Главное преступление нелюдей в том, что они подумали, что могут открыть свою грязную пасть на служителей закона и верных слуг Императора.

Снова крики. Похоже, пахло жареным.

— Не волнуйтесь, в этом здании мы с вами в полной безопасности. Подождите, сейчас мои парни сделают пару залпов, а мы, тем временем, решим судьбу Коршуновой. В спокойной обстановке.

И, улыбнувшись, он достал из ящика портсигар.

— Будете?

— Спасибо, не курю, — покачал я головой.

Хмыкнув, Штерн сунул сигару в «гильотину» и отрезал кончик. За окном разразилась настоящая буря.

— Как бы там ни было. Что бы ни случилось ночью в усадьбе, было ли это массовым помешательством или нет, но Коршунову нужно наказать, — сказал он, прикурив. — И еще желательно ее брата, которого тоже видели в усадьбе. Во время ее ареста, он посмел открыть свой хавальник на моих людей и ушел безнаказанным.

Он выдул плотную струю дыма. Метта поморщилась.

— Безобразие! — выпалил он. — Нелюди и так слишком сильно распоясались, а сюда вообще сбегаются как тараканы. Думают, что тут им медом намазано! В Новом свете, ишь! Но они забывают об одном — здесь тоже Империя. И законы здесь Имперские, и именно я…

И он ткнул незажженным концом сигары себе в грудь.

— … Штерн, отвечаю здесь за то, чтобы нелюди знали свое место.

Он замолчал.

— Понимаю, — кивнул я, — но я хозяин фокса, а значит, именно я виновен в том, что не уследил за ней. Видать, вам придется наказать и меня.

Штерн удивленно приподнял бровь:

— Для аристократов не предусмотрено наказания за деяния простолюдинов. Тем более нелюдей.

Я пожал плечами:

— Значит…

— Значит, вы накажете свою собственность сами, — кивнул Тимофей Борисович. — Как хороший и справедливый хозяин. А я вам помогу.

Тома сидела на нарах и без конца облизывала губы. Крови давно не было, но она все еще чуяла ее сладкий привкус.

Да… Вкус крови так будоражит, до сих пор голова кругом! К тому же, ни один из ее соседей больше подумает подойти к решетке с пошлыми намеками.

Скосив глаза на присмиревших мудаков, Тома улыбнулась. Давно бы так.

Вдруг из коридора раздались шаги.

— Гражданин начальник… — заикнулся дядя Боря, подходя к решетке со своей израненной граблей. — Вы посмотрите, что эта сука…

— Че вы тут устроили черти⁈ — заревел ее следователь Синицын, показавшись перед решеткой Томы.

— Эта сука мне палец откусила!!!

— Я тебе сейчас голову откушу! Все заткнулись! Назад!

И грохнул дубинкой по решетке. Зеки мигом заткнулись.

Затем мрачно поглядев на улыбающуюся Тому, следователь приказал охране открыть дверь в камеру.

— К стене, Коршунова! На допрос!

Опять⁈

Щелк! — на ее запястьях защелкнулись наручники. Через пару минут она, опустив голову, снова сидела в допросной, больше всего напоминающей каменный мешок.

Опять. Бесконечные вопросы. Опять…

Перед ней на стол лег листок бумаги.

— Пиши, — сказал следователь, посмотрев на нее каким-то безумным взглядом. — Чистосердечное. Иначе дядя Боря с парнями спросят с тебя за палец.