Рысь

33

На следующее утро разбуженный звоном посуды Фриц Рустерхольц вяло пожелал Терезе Берварт доброго утра и, слегка протерев глаза, выглянул за дверь дома. Встал, озираясь по сторонам — в мятом нижнем белье, с мятым лицом. Солнце еще только взошло на небо, испещренное тонкими полосками облаков. Занимался теплый солнечный день, но Рустерхольцу было не до погоды. Он уставился на запыленный коврик у порога — никакой рыси там не было.

Рустерхольц неловко помялся в дверях. Спалось ему неважно. Ясных мыслей в голове почти не было — точнее, была лишь одна: или Хуггенбергер еще не успел бросить ему рысь, или он ее еще не пристрелил.

Последнее все-таки представлялось Рустерхольцу более вероятным. С чего бы Хуггенбергеру медлить, если труп у него на руках? С чего бы не зажать счет между зубов рыси?

Рустерхольц вяло побрел обратно в кухню и на вопрос Терезы Берварт о самочувствии ответил, что бывало и лучше. Приготовил кофе. Отправился в туалет и, как всегда сидя, справил малую нужду. Потом закрыл лицо руками.

Он знал, что жизнь, как моча, тонкой струйкой течет в вонючий унитаз. Когда она иссякает, кто-то закрывает крышку и спускает воду.

Сидя на унитазе, Рустерхольц признался самому себе, что втайне надеялся проиграть пари нынче утром. Надеялся смыть его, как эту мочу, в канализационный сток. Надеялся обратиться лицом к новому будущему, даже если то еще не приобрело конкретных очертаний.

Чуть позже Эрнст Рустерхольц вернулся из хлева на кухню, принеся с собой стойкий коровий запах, и присел напротив Фрица с немым вопросом на лице. Тереза Берварт выставляла с другой стороны стола чистую посуду.

Не вдаваясь в подробности, Фриц рассказал брату о случившемся прошлой ночью — глядя на Эрнста и особенно на его тешу, он решил не нагнетать драматизм. По крайней мере, пока пари еще не выиграно и не проиграно. На ободряющие слова брата он почти не обращал внимания. Обдумывал возможность найти с помощью автомагнитолы другую рысь. Однако знал лишь эту частоту и слышал от молодого исследователя, что у каждого животного они разные. Подумывал, не спросить ли совета Роберта Рихнера.

Фриц сидел в раздумье, забывшись и кусая ноготь большого пальца. Рядом Эрнст дольше чем нужно помешивал кофе.

— Позвони Рихнеру, — попробовал предложить Эрнст. — Он тебе не откажет. Всё лучше, чем сидеть дома и кофе пить.

Фриц не спешил отвечать. Рихнер уже давно ждет новостей о выигрыше. К тому же, понедельник — Рихнер наверняка на работе, в Зеландии, и у него есть дела поважнее, чем второй раз помогать приятелю-неудачнику.

Прихлебывая остывший кофе, хотя его уже можно было пить большими глотками, Фриц вопрошающе взглянул на Эрнста. С отсутствующим взглядом пробурчал, что не знает, как еще можно опередить Хуггенбергера.

Если Хуггенбергеру не удалось добиться успеха прошлой ночью, то он предпримет вторую попытку, не дожидаясь наступления темноты. В этом оба брата были согласны. Хуггенбергер снова полезет на тот же склон. Возможно, он уже сейчас стоит посреди Хольцерсфлуэ с ружьем наизготовку. С него станется, он и переночует там, если надо. Фриц не знал, как помешать Хуггеру выиграть.

Как бы там ни было, он, Рустерхольц, второй раз на Хольцерсфлуэ подниматься не станет.

Или все же поднимется. Да. Другого выхода не было. Иначе никак. Проклиная все на свете, Фриц Рустерхольц грохнул кулаком по столу. Тереза с опаской глянула на пляшущие стаканы, недавно поставленные ею на край. Фриц встал и громким голосом объявил, что будет на Хольцерсфлуэ, прежде чем часы на кирхе пробьют девять.

В ответ Эрнст лишь кивнул и утопил свою бессловесность в кофе. Фриц взял лежавшие у кровати магнитолу, ручную антенну и винтовку Потом вместе с Эрнстом принялся искать берет, но того нигде не было. Еще ни разу Фриц не выходил из дому без берета, но теперь ничего другого не оставалось. Впрочем, даже с беретом на голове он все равно чувствовал бы себя жалким ничтожеством. Фриц старался действовать сосредоточенно. Быть может, пари еще не проиграно.

Чтобы его не увидели в деревне, он отправился к Шёнебодемедеру. Движения его были неуверенны, он часто спотыкался и не знал, сумеет ли разглядеть рысь усталыми глазами — не говоря уже о том, чтобы пристрелить ее. Пока Фриц поднимался, в его голове роились мысли о Хуггенбергере, рыси и жизни в целом. Сильно утомившись, дошел он до того места, где резко уходили вниз скалы Хольцерсфлуэ, включил магнитолу, прислушался к беспорядочному потрескиванью и начал озираться кругом. Обвел взглядом долину, Лауэненское озеро, Гельтенский ледник. В свете утреннего солнца между слегка приоткрытых губ ярко сверкал золотой клык. Склон внизу, вся котловина вокруг озера пребывала в совершенном спокойствии, все было на своем месте, в правильных пропорциях и служило единственной цели — радовать глаз. Издалека послышался звон, церковные колокола пробили девять. Легкий ветерок, который теперь уляжется только вечером, дул вверх по долине. Это вдох и выдох природы, подумал Рустерхольц и счел себя полнейшим идиотом. Он снова взглянул на магнитолу и прислушался.

Никаких сигналов. Из динамика не раздавалось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало вчерашние звуки. Рустерхольц посмотрел на антенну, на отпиленные от сушилки проволоки. Взглянул на Виспилеграт, на его ровную вытянутую горизонталь, опустил глаза к выезду из долины в направлении Гштада, снова поднял их к Лауэнехоре, к Хундрюггу, и — опустил, к центру деревни. Там сейчас стоит Дельфинчик, улыбаясь из-за прилавка и поджидая покупателей, а не его. Это уж точно. Как точно и то, что здесь и не пахнет рысью. Ни сигнала, ни ошейника, ни зверя. Хуггенбергер опередил его.

Рустерхольц опустил антенну. Не выключая динамика, он предался горькому отчаянию. Без сигнала ему здесь делать нечего, без сигнала — конец. Вчера магнитола так великолепно работала, он так гордился, в том числе и дружбой с Рихнером, который помог ему, сделавшим большую часть работы, так что Рустерхольцу не терпелось обрадовать его вестью об удачной охоте. Они бы стали первейшими друзьями, Рихнер наверняка смонтировал бы ему радиоустановку, чтобы они могли переговариваться по вечерам. Или приехал бы к нему в Лауэнен и помог отремонтировать дом, заговорить с Дельфинчиком, научил бы его флиртовать с женщинами. Может, это было бы и нетрудно, потому что женщины наверняка стали бы интересоваться, как он подкрался к рыси, как прицелился и так далее, и ему было бы что порассказать, много чего интересного.

Все эти мысли, все эти надежды, которые прежде таились в его подсознании, наконец прорвались наружу. И разбились о действительность. Рустерхольц даже не пытался посмотреть, не отсоединился ли какой-нибудь контакт на магнитоле. Если сигнал не поступает, значит, его вообще нет. Значит, ошейник сорван, а рысь мертва.

Рустерхольц прислонился к скале. Не знал, стоит ли ему вообще возвращаться на Хундсрюгг — может, легче сесть в автобус Бюхи и навсегда уехать отсюда.

Тихо и безвольно сидел он над обрывом, потом взял в руки камень и стал царапать им скалу, слишком твердую для того, чтобы на ней оставались следы. Посмотрел на винтовку, антенну, магнитолу, обвел взглядом застывшую на солнце Лауэнентальскую долину.

Хотел запустить камень по высокой дуге, но вместо этого еле слышно бросил его под ноги. Закинул винтовку за спину, взял антенну и магнитолу под мышку и понуро двинулся обратно на Хундсрюгг.

В двухстах метрах под ним Альфред Хуггенбергер выходил из-за последних елей, обрамлявших перерезанную корнями лесную дорожку, упиравшуюся в обломки горных пород. Тяжело дыша, с каплями пота на густых бровях, рюкзаком и охотничьим ружьем за плечами.

На парковке у Лауэненского озера Хуггенбергер не увидел ни одной машины — даже раздолбанного синего «опеля» молодого Феннлера.

Одолев осыпь, Хуггенбергер начал карабкаться вверх по скалам. Его широкая спина смотрелась бы лучше на состязании борцов, чем здесь, среди отвесных, поросших диким кустарником и низкорослым ельником скал. До того места, которое он приметил в бинокль, Хуггенбергер решил добираться обходным путем. Стрелять снизу вверх не всегда удобно.

Внезапно Хуггенбергер узнал то место, где вчера вечером стоял Рустерхольц. Небольшая площадка у подножия двух мощных скал, слева от которой стояла жиденькая, низенькая елочка. Хуггенбергер послал треклятого Рустерхольца куда подальше. Пусть не попадается на глаза, прежде чем Хуггенбергер добьется своего.

Достигнув намеченной скалы, Хуггенбергер спрятался за небольшой елкой и в бинокль обшарил взглядом все окрестности, однако не нашел ничего, что напоминало бы рысь.

Он устроился на скальном выступе в кружевной тени елочки и свесил ноги на солнце. Смахнув пот с бровей тыльной стороной ладони, он приготовил ружье и вперил прищуренный взгляд в ослепительно сверкающие на солнце скалы. Было часов десять.

В Лауэнене начался обычный летний день. Фермеры занимались скотиной и работали в поле, закатывая с помощью современной техники сено в большие рулоны, обволакиваемые матово-зеленой или белой вакуумной упаковкой. Большинство таких рулонов оставалось на полях. Секретарь Таннер подвел первый баланс по платежам за парковку и был вполне доволен достигнутым результатом. Он ждал приближения вечера, который намеревался провести в «Тунгельхорне». Непреклонный Беат Бюхи возил в своем автобусе по нескольку пассажиров из Гштада на Лауэненское озеро и обратно. Макс Пульвер был занят всяческими мелочами в сельхозтовариществе и рассчитывал услышать хорошие новости от Хуггенбергера, который вероятно поделится с ним, если выиграет пари. Райнер Вакернагель добавлял последние штрихи к плану природного парка и изучал условия подачи заявок в кантональный фонд восстановления природы. Фриц Рустерхольц незаметно для Эрнста и Бервартов спустился в сырой подвал и разобрал недавно собранный штуцер для жижеразбрасывателя, чтобы потом снова собрать его. Альбрехт Феннлер перевозил с полей Нижнего Луимоса, где земля была тверже и выдерживала трактор, упакованное сено на свой двор, где минувшей ночью, приняв гордый вид, сфотографировал с вытянутой руки сам себя вместе с ружьем и убитой рысью, после чего аккуратно закатал труп в матово-зеленый рулон. На его взгляд, это был самый надежный метод избавиться от рыси, не оставляя следов и не опасаясь внезапного обыска. Благодаря герметичной полимерной упаковке труп пролежит в целости и сохранности не один год, так что потом можно будет привести друзьям неоспоримое доказательство.

Подождав некоторое время — кроме ездившего туда-сюда трактора и нескольких тянущихся по небу облаков ничего примечательного видно не было, — Хуггенбергер нахмурил лоб от необычных звуков, отдаленно напоминающих птичий гомон. Он не мог с уверенностью сказать, давно они раздаются или начались только сейчас. Звуки были странные. Как если бы кто-то выкручивал из доски большой ржавый болт. Хуггенбергер встал, вышел из тени, повернул голову и осмотрелся. Зрачки резко сузились от яркого солнца. Ничего необычного он не обнаружил. Взяв ружье, Хуггенбергер осторожно сделал несколько шагов на непонятный шум. Чуть позже он наткнулся на меховой комочек — мертвого зайца-беляка. Рядом с ним — сурок, тоже мертвый, частично съеденный. Хуггенбергер нагнулся и заглянул в небольшую трещину в скале у самых ног. Оттуда на него шипел и фыркал маленький зверек.

Скорее всего, рысенок. Хуггенбергер сильно удивился, увидев столь крохотное тельце. Ясно было, что он питается молоком и еще не умеет вгрызаться в мясо. Давить его ботинком Хуггенбергер не стал. Не хотел пачкать обувь. Приглядевшись получше, он увидел и второго рысенка. У того была открыта пасть. Хуггенбергер легонько пихнул его ружейным прикладом и выволок на свет. Из носа зверька выполз муравей.

Альфред Хуггенбергер распрямился и огляделся. Понял, что означают два оголодавших рысенка.

Он был вне себя от гнева на этого поганого зеландского дохляка Рустерхольца, который наверняка пристрелил рысь еще прошлой ночью, а теперь что-нибудь с нею выделывает, прежде чем заявить о своей победе. Предчувствуя неминуемый позор, Хуггенбергер начал спускаться вниз. Придя в Хаммершванд, он не стал отвечать на вопрос отца о том, где так долго пропадал, и в немом яростном исступлении с небывалой тщательностью принялся чистить свинарник.