Рысь

35

Вечером, когда свинарник разве что не блестел от чистоты, а Фриц Рустерхольц так и не показывался с убитой им рысью, Альфредом Хуггенбергером овладело сильнейшее беспокойство. Надеясь выяснить хоть что-нибудь, он отправился в «Тунгельхорн».

Не снимая резиновых сапог и рабочего комбинезона, Хуггенбергер сел за руль, быстро добрался до пивной и, высматривая машину Рустерхольца, припарковался рядом с автобусом Бюхи. Хуггенбергер задумался, почему этот зеландец то приезжает на «рено», а то пешком приходит. Наверняка потому что в Зеландии все такие чокнутые.

Зайдя внутрь, Хуггенбергер вскружил вихрем густой сигаретный дым и, сделав два шага до круглого стола, окинул собравшихся беглым взглядом. Рядом с Максом Пульвером, по обыкновению сидевшим в униформе Сельскохозяйственного товарищества, не выпускавшим изо рта «Мэри Лонг» и маскировавшим свою лысину кепкой, за тяжелым столом, уставленным большой пепельницей, тремя кружками пива и красной «ривеллой», располагались Альбрехт Феннлер, общинный секретарь Самуэль Таннер с извечным косым пробором и бледнолицый шофер Беат Бюхи.

— Где Рустерхольц? — порывисто спросил Альфред Хуггенбергер таким тоном, как будто у того горел свинарник.

В «Тунгельхорне» привыкли к гостям в фермерских комбинезонах. Однако чрезвычайно не типичная для Хуггенбергера манера врываться и сразу говорить, не успев сесть за стол, эти беспокойные глаза, этот прерывистый голос, да к тому же испачканные в навозе сапоги, над которыми неприглядно пузырились штанины комбинезона, благодаря чему он смотрелся так, будто в панике пробежал по всем навозным кучам Лауэнена, — все это не могло не броситься в глаза собравшимся за столом. На несколько мгновений в «Тунгельхорне» воцарилась полная тишина. Не двигалось ничего, кроме клубов сигаретного дыма. Стало так тихо, что даже хозяйка, которую обычно с трудом можно было оторвать от глянцевого журнала, насторожилась и подняла глаза.

— С чего ты так переполошился, Хуггер? — заговорил Самуэль Таннер, удивленно рассматривая вошедшего.

— Его здесь нет, — негромко добавил Пульвер, явно переживавший за состояние приятеля.

— Да, его здесь нет, — чуть громче повторил Таннер, буравя лицо Хуггенбергера. — Судя по всему, он сейчас бросает рысь на твой порог.

Хуггенбергер окаменел, руки плетьми обвисли с широких плеч.

— Что? — не расслышал Альбрехт Феннлер, однако рот под длинными усами тут же закрылся.

Хуггенбергер молчал, ни одна жилка не пульсировала на его лице.

Пригладив косой пробор, Таннер снова взглянул на испачканные сапоги.

— Садись, в ногах правды нет, — предложил он, и Хуггенбергер, немного поколебавшись, опустил свою широкую спину у застекленных полок, закатал рукава, словно желая выиграть время и хоть чем-нибудь занять руки, оперся о стол и неуверенно оглядел собравшихся.

— Выкладывай, — сказал Макс Пульвер. — Ты же не дал зеландцу обвести тебя вокруг пальца.

— Не знаю, — задумчиво пробормотал Хуггенбергер. — Не знаю, что затевает этот Рустерхольц.

— Ага! — вдруг радостно произнес Самуэль Таннер. — Теперь я понял, почему Рустерхольц с утра спрашивал, где живет таксидермист Шеврэ.

— Что-что? — Хуггенбергер вздыбил голову, распрямил спину и превратился в настоящего гиганта. — Он поехал к Шеврэ?

Хуггенбергером овладело отчаяние, остальные недоуменно молчали.

— Шутка, Хуггер! — успокоил Таннер, лукаво захихикав. — Я сегодня Рустерхольца еще не видел.

Хуггенбергер непонимающе смотрел перед собой, мышцы спины снова расслабились. Все по-прежнему не сводили с него глаз. К столу подошла хозяйка. Проведя ладонью по коротким черным волосам, Хуггенбергер бросил отсутствующий взгляд в окно, на автобус Бюхи, заметил хозяйку и быстро заказал пива, словно желая отогнать ее от стола.

— Шустрый Рустер! — буркнул он себе под нос.

— Давай уже, выкладывай! — не выдержал Макс Пульвер, вдавив в пепельницу окурок.

Хуггенбергер откашлялся и начал рассказывать. Рассказал, как они с Рустерхольцем целились в одну рысь, как столкнулись на Хольцерсфлуэ и как он сегодня обнаружил там рысят. Рассказал, что Рустерхольц наглым образом воспользовался ночью, чтобы пристрелить рысь, в то время как он отправился на охоту лишь утром.

— Это — мой склон, моя рысь, — бойко и в то же время обессилено заявил Хуггенбергер.

— И твои три тысячи, только вот Рустерхольц заберет их себе, — засмеялся Таннер.

Остальные нерешительно подхихикнули.

Им не пришлось долго ждать, прежде чем Фриц Рустерхольц, крадучись и робко озираясь, появился в «Тунгельхорне». Устремившиеся к нему из-за стола взволнованные взгляды лишили его маловыразительную фигуру последних сил. С боязливым трепетом Рустерхольц посмотрел в глаза Хуггенбергеру. После чего у Рустерхольца возникло острое желание наискорейшим образом покинуть пивную. Ему, конечно, не терпелось узнать, где околачивается Хуггер с подстреленной рысью, однако подвергать себя такому явному позору на глазах у всех он никак не собирался.

— Поздравляю! — выпалил Фенил ер в установившуюся тишину так же громогласно, как обычно Хуггенбергер. — Прими мои искренние поздравления!

Поднявшись и ласково оглядев Рустерхольца, Феннлер протянул ему руку.

Фриц Рустерхольц ничего не понимал. Совершенно обессилев стоял он посреди «Тунгельхорна», как недавно стоял над Хольцерсфлуэ, отчаявшись уловить сигнал. Безвольно пожав феннлерову руку, Рустерхольц посмотрел на собравшихся. Благожелательней всего показались ему взгляды Бюхи и Феннлера, в глазах Пульвера и Таннера, скорее, светилось любопытство, а в глаза Хуггенбергеру он заглядывать не спешил.

— Неужели мне тоже надо пожать твою руку? — мрачно поинтересовался Хуггенбергер.

— Нет, руку давать необязательно, можно обойтись и тремя тысячами франков, — рассмеялся Феннлер и предложил совершенно лишившемуся дара речи Рустерхольцу сесть на свободный стул рядом с Бюхи.

— Не верю, — произнес Хуггенбергер тоном, выражавшим несомненное признание. — Неужели ты действительно подстрелил эту чертову рысь?

Фриц Рустерхольц обвел взглядом знакомые лица и так осторожно присел рядом с Беатом Бюхи, как будто у стула были подпилены ножки.

— Можно тебя поздравить? — спросил Бюхи.

Фриц Рустерхольц в нерешительности уставился на стол перед собой, стремясь хоть на мгновение избавиться от внимательных взглядов, поднял руку, чтобы поправить берет, которого на нем не было, и едва оторвав ее от бедра, ощутил в ней короткие пальцы Бюхи, поздравлявшего его с победой.

Рустерхольц совсем растерялся.

— Ну и ну, Рустерхольц! — воскликнул Макс Пульвер, наклонившись над столом, чтобы лучше видеть лицо Фрица. — Ничего личного, но я не ожидал, что какой-то заезжий зеландец сумеет подстрелить рысь в Лауэнене. Дай-ка тебя поздравить!

Пульвер пожал Рустерхольцу руку и предложил «Мэри Лонг». Фриц Рустерхольц, бросивший курить лет десять тому назад, обнаружил у себя во рту дымящуюся сигарету.

— Вообще-то я… — начал было Рустерхольц и стал подыскивать слова.

— Один ноль в твою пользу, Рустерхольц, — перебил совершенно не заметивший смятения противника Хуггенбергер и пожал ему руку.

Это рукопожатие, не столь сильное, как в тот раз, когда они заключали пари, истребило у Рустерхольца последние остатки здравомыслия.

Хуггенбергер снова положил руку на стол.

— Я от тебя такого не ожидал, и уж тем более после встречи на Хольцерсфлуэ. Радуйся, что я тогда ушел. Попадись ты мне еще раз той ночью, я бы точно спустил курок.

— Рустерхольц — просто молодчина, — сказал Альбрехт Феннлер. — Выиграл такое пари, теперь ему не отвертеться: должен проставиться!

— Проставиться? — непонимающе переспросил Рустерхольц.

Он не мог оторвать глаз от Альфреда Хуггенбергера. И совершенно ничего не понимал. Тут все думали, что он действительно выиграл пари. Не осознавая, что происходит, он лишь предчувствовал беду, которая грозит ему, если он немедленно не расскажет правду.

— Мне как минимум две кружки, — заявил Хуггенбергер. — Мы ведь, в конце концов, мои денежки пропивать будем.

— И как только ты подстрелил рысь? — недоумевал Пульвер.

— А я бы скорей спросил, куда ты ее дел? — подхватил Таннер. — Почему ее нет у тебя на плечах?

— Я бы тоже взглянул на рысь, — добавил Беат Бюхи, не переносивший вида трупов, поскольку они время от времени оказывались перед автобусом или под его колесами после резкого торможения.

Фриц Рустерхольц сидел, приоткрыв рот и сверкая своим золотым зубом. Сигаретный пепел незаметно сыпался ему на колени, мысли сбивались, на язык не приходило ничего путного.

— Рысь, как и договаривались, наверняка поджидает Хуггера на его дворе, — произнес Феннлер, заговорщически глянув на Хуггенбергера.

— Чтобы выиграть пари, Рустерхольц должен был положить рысь на порог Хуггенбергера, — подчеркнул Таннер деловым тоном.

— Рысь… да я даже не… — начал Фриц Рустерхольц, закашлялся от табачного дыма и обвел взглядом собравшихся в ожидании, что они наконец перестанут над ним смеяться.

— Красивая кошечка, да? — полюбопытствовал Бюхи.

— Красивая рысь — мертвая рысь, — прогремел Хуггенбергер, вызвав взрыв хохота, удостоверивший всеобщую симпатию к великану. — Но мне что-то не верится, Рустерхольц. Неужели ты действительно сделал это? Настолько обнаглел, что остался на Хольцерсфлуэ, после того как я тебя чуть не грохнул? Как ты вообще разглядел эту тварь в кромешной тьме?

— Я… — промямлил Рустерхольц, однако его перебила хозяйка, поставившая на стол кружки пива.

— Хорошо, что Хуггенбергер тебя не грохнул, — вставил Бюхи. — Хватит с нас и дорожных происшествий.

— Эй, Бюхи, досасывай уже свою долбанную «Ривеллу» и выпей с нами пивка, — перебил Хуггенбергер. — Еще пива на всех! За счет Рустера!

— Ну да, — сказал Феннлер, — вообще-то за твой счет. И как ты собирался выиграть пари, если не можешь отличить рыси от Рустерхольца?

— Закрой пасть, Феннлер. Я бы убил рысь как старый добрый охотник, не используя всяких рустеровских прибамбасов.

— С прибамбасами или без, но он тебя опередил, — возразил Таннер тем же деловым тоном. — Так как же тебе это удалось, Рустерхольц?

— Да, Рустерхольц, не молчи уже. Как ты ее нашел? — спросил Бюхи.

— Лучше скажи сначала, где ты ее припрятал, — настаивал Хуггенбергер. — Чтобы мою мамашу из-за рыси инфаркт не хватил!

— Ты и правда отыскал рысь таким же прибором, как у защитников рысей? — не терпелось узнать Пульверу.

— Да какая разница, — слегка раздраженно заявил Хуггенбергер. — Пусть сначала покажет рысь. А так еще ничего не…

— Пульвер прав, — сказал Таннер. — Тут ваше пари становится действительно интересным. Если Рустерхольц обзавелся прибором, с помощью которого можно выслеживать рысей, то отстрелить остальных не составит труда.

Самуэль Таннер изобразил на лице не свойственную ему заинтересованность, выступив в роли дилетанта, жаждущего знать профессиональное мнение.

— Если это так, то у нас появился аппарат, позволяющий начать облаву на диких кошек.

Стало тихо. Все снова перевели взгляд на Рустерхольца, загнанного в угол посыпавшимися вопросами. Собравшиеся смотрели на него, как на человека, которого и раньше часто видели, но теперь узнали с новой стороны.

— Прибор, да… — неуверенно заговорил Рустерхольц, слегка склонив голову набок и словно подбирая ответ, который был бы понятен дилетантам. — Прибор… антенна настроена лишь на определенную частоту. Других рысей с ее помощью не отыщешь.

— А как ты узнал частоту? — спросил Таннер.

— Это стоило мне немалых усилий, — неожиданно для самого себя произнес Рустерхольц.

— Немалых усилий! — презрительно хмыкнул Хуггенбергер. — Ты хоть на пиво-то ими заработал?

— Он всем нам на пиво заработал, — констатировал Бюхи.

Все собравшиеся рассмеялись и чокнулись.

— Ты прав, Бюхи, — вклиниваясь в общий смех, признал Хуггенбергер, — так что допивай уже ради всего святого свою «Ривеллу». Сейчас пропустим по пиву и пойдем ко мне, чтобы Рустерхольц предъявил нам добычу.

Альбрехт Феннлер подавился пивом.

— Предъявил добычу? — переспросил Рустерхольц.

— Ты же не изрешетил ее своими пулями, — предположил Хуггенбергер.

— Нет-нет, — поспешил ответить Рустерхольц, изобразив на лице отчаяние. — Вообще-то выглядит она… то есть… это…

— Для небольшой групповой фотки сгодится, — уверенно заявил Самуэль Таннер.

Хотя никто не расслышал телефонного звонка, Альбрехт Феннлер поднес к уху мобильный и, кивнув головой, сказал:

— Хорошо, сейчас буду.

— Я ненадолго в Луимос, — пояснил он. — Какой-то заезжий осел оставил дверь в свинарник открытой, и свиньи отправились погулять.

Рыжие усы Феннлера не выдавали никакого волнения.

— А как же пиво? — спросил Пульвер.

— Пусть его допьет Бюхи, — бросил Феннлер. — Вернусь через пять минут. Подождите уж. Мне тоже не терпится на рысь посмотреть.

Прощальный взгляд Феннлера задержался на лице Рустерхольца чуть дольше, чем на остальных.

— А может, я допью пиво Феннлера? — спросил Рустерхольц.

Он никак не мог прийти в себя и по-прежнему не понимал, в какую историю его втягивают. Ясно было одно: навеселе ее будет легче вынести.

— Ни за что, — опять загрохотал Хуггенбергер. — Тебе мы поставим шнапс — двойной шнапс проклятому рыселову.

В очередной раз взглянув в зеркало заднего вида, словно в нем отражалось происходившее за столом в «Тунгельхорне», Альбрехт Феннлер выжал из своей «субару комби» такие обороты, на которых она уже давно не ездила, и отправился в Нижний Луимос. Ему было и страшно, и весело. Когда его правая рука освобождалась от переключения передач, он все время поглаживал ею усы, будто пытаясь усмирить разыгравшиеся чувства.

Раньше Феннлеру было все равно, кто выиграет пари — тщедушный зеландец или неотесанный Хуггер, однако, увидев, как взбудораженный Хуггенбергер ввалился в «Тунгельхорн», он понял, что будет интересней, если победа окажется на стороне Рустерхольца. А когда заявился ошарашенный Рустерхольц, с дрожью в коленках, с мешками под глазами, он не только убедился в правоте собственного выбора, но и моментально увидел шанс обеспечить себе полную безнаказанность.

Рационального в осенившей его идее было не много, но она его увлекла. Ему нравилось, что он с легкостью пристрелил ту самую рысь, за которой так отчаянно гонялись эти двое, нравилось держать в руках финал истории, которую в «Тунгельхорне» станут пересказывать до скончания века.

Альбрехт Феннлер срезал путь на повороте у пожарного пруда и на открывшейся прямой перешел на четвертую передачу. До Луимоса было уже рукой подать. Чем больше Феннлер обдумывал свой замысел, тем больше приходил от него в восторг. Хуггенбергеру уже давно пора было приумолкнуть, а Рустерхольц поможет ему избавиться от тени, легшей той ночью на его успех. Досадное столкновение по дороге домой — он с мертвой рысью на плече и девушка с гадкой псиной без поводка, — эта встреча, хотя Феннлер не знал, чем она может обернуться, по-прежнему не давала ему покоя. Девушка наверняка слышала выстрел. Едва ли она узнала его лицо, хотя с такими усами следовало поостеречься. И сколь бы мимолетной ни была встреча, той ночью его видели.

Если Фриц Рустерхольц будет продолжать молчать — в чем у Феннлер практически не сомневался, слишком уж растерянно выглядел Рустерхольц и слишком уж много рук пожал — и если он, Феннлер, заставит остальных поверить, что именно Рустерхольц пристрелил рысь, то с него взятки гладки. Если все пройдет как по маслу, однажды он отправится на Хундсрюгг, достанет из холодильника Рустерхольца пивко и заставит его раскошелиться на три тысячи франков, принадлежащих ему по праву. Не ввязываясь в пари, тихо пристрелить рысь, заработать три тысячи и остаться вне подозрений — от такой мысли усы Феннлера расплылись в стороны широким рыжим веером.

Бросив машину у своего двора в Нижнем Луимосе и не заглушая мотора, Феннлер, немного повозившись, взрезал перочинным ножиком оболочку рулона и достал рысь. Вся шерсть была усыпана частичками сена, трупный запах перебивался ароматом травы. Члены животного окаменели и лить с трудом поместились в мешок из-под картошки. Феннлер взволнованно удостоверился, что его никто не видел, бросил мешок на соседнее сиденье и поехал дальше.

Перейдя на вторую передачу, он понял, что не сможет просто привезти рысь на двор Хуггенбергера. В Хаммершванде его, так или иначе, увидят. Обычно он столь опрометчиво не поступал, но теперь времени для раздумий не оставалось. Феннлер инстинктивно направился к «Тунгельхорну». Вспомнил, что он ничем не рискует. Как-нибудь удастся выставить Рустерхольца на всеобщее посмешище в качестве победителя пари.

Проносясь по той же прямой в обратном направлении, Феннлер взглянул на часы. Без четверти. Бюхи вот-вот выйдет из «Тунгельхорна» заводить автобус, у которого наверняка уже толпятся пассажиры. Феннлер пришел в смятение.

Миновав пожарный пруд и вписавшись в поворот, Феннлер устремил взгляд на показавшийся край парковки. Машины остальных были по-прежнему там. Пассажиров он не видел. Автобус Бюхи, готовый к последнему рейсу в Гштад, еще оставался на месте.

В его тени стояла скрытая от взглядов из окрестных домов машина Хуггенбергера. Феннлер запретил себе волноваться. Ради прикрытия и трех тысяч франков стоило рискнуть. Резко остановившись, он убедился, что за ним никто не наблюдает, влез в машину Хуггенбергера, а немногим позже зашел в «Тунгельхорн».

Вдрызг пьяный Рустерхольц и порядком набравшийся Бюхи живо приветствовали его поднятием рюмок со шнапсом. Рустерхольц затребовал еще шнапса на всех и, еле ворочая языком, поинтересовался у Феннлера, где его так долго носило. Пульвер, в свою очередь, спросил, не подстрелил ли и Феннлер случайно рысь. Альбрехт Феннлер чрезвычайно обрадовался при виде опьяневшей компании, обрадовался тому, что его план удался, и даже не стал задумываться о дальнейшем развитии событий, а решил как можно быстрее вытащить всех на улицу и, если понадобится, снова говорить вместо Рустерхольца. Как и все остальные, Феннлер был настолько поражен, впервые в жизни увидев пьяного Бюхи, что не стал напоминать ему о расписании.

Нескольким утомленным туристам, нетерпеливо мявшим в руках билеты в ожидании автобуса, придется добираться до Гштада автостопом.

Феннлеру понадобилось сказать Хуггенбергеру лишь несколько слов, чтобы тот во всю глотку позвал собравшихся за собой, объявив, что пора взглянуть на рысь.

Альбрехт Феннлер изображал крайнее любопытство. Хотя ему и впрямь не терпелось увидеть реакцию остальных. Тогда развеются все сомнения в победе Рустерхольца — даже у Таннера.

Альфред Хуггенбергер предложил Фрицу Рустерхольцу оплатить значившуюся в счете кругленькую сумму.

— И не поскупись на чаевые, — добавил Пульвер.

— Я пока не расплачиваюсь, я еще выпью, — отбивался Рустерхольц, все же не настолько пьяный, чтобы не предчувствовать надвигающейся беды.

Феннлер едва не проникся к зеландцу жалостью. Уж он позаботится о том, чтобы оплаченный счет окупился Рустерхольцу сторицей.

Макс Пульвер потянул Рустерхольца, стараясь поднять его со стула, чтобы тот расплатился и показал им рысь. Рустерхольц из последних сил сопротивлялся. Хуггенбергер с подозрением взглянул на него.

— Оставь его, — сказал Феннлер. — Рысь мы и без него найдем.

— Да, — поддержал Таннер. — Пусть сидит, мы все равно принесем рысь в «Тунгельхорн». Мне надо задокументировать произошедшее. Для деревенской хроники.

Последнее высказывание сбило Феннлера с толку. Внимание привлекать не стоило. Тем более по всей стране. Ему не хотелось никаких фотографий, которые пьяные Хуггенбергер или Таннер за большие деньги продадут «Блику». Этого следовало избежать любым путем. Ему придется взять рысь в свои руки. Точно так же, как он взял в руки всю эту историю.

Как только они вышли на парковку, покачивавшийся до тех пор Беат Бюхи замер в неизъяснимом изумлении. Обнаружив автобус, он вспомнил о своих обязанностях.

— Автобус, — замычал он, — мой автобус.

— Проехали, Бюхи, — утешающее произнес Таннер, обративший внимание на шок шофера.

Он взял изумленного и как будто протрезвевшего Бюхи под руку.

— Автобус твой сегодня уже никуда не поедет. А ты поедешь со мной.

Через несколько шагов Самуэль Таннер расхохотался, сделал глубокий вдох и снова прыснул со смеху, отчего и без того нарушенный косой пробор пришел в совершенно растрепанное состояние. Когда подошли остальные, Таннер указал на машину Хуггенбергера.

Там на водительском кресле, глядя вперед и держа лапы на руле, словно собираясь вот-вот тронуться, сидела пристегнутая ремнем безопасности рысь.

— Что за малый, наш Рустер! — воскликнул Самуэль Таннер. — А потом еще прикидывается тихоней, так что слова из него не вытянешь! Вот скромняга!

— Восхитительно! — похвалил Макс Пульвер, вместе с другими рассматривающий рысь через лобовое стекло.

Впечатлен был даже Альфред Хуггенбергер, не собиравшийся однако одобрительно отзываться о Рустерхольце.

— Это должно попасть в деревенскую хронику! — решил Самуэль Таннер. — Где мой фотоаппарат?

Макс Пульвер поспешил обратно в «Тунгельхорн», чтобы привести Рустерхольца.

— В деревенскую хронику? — переспросил Альбрехт Феннлер, разглядывая растрепанный пробор. — Надеюсь, ты шутить. Рысь надо немедленно спрятать.

— Конечно, в хронику! — все еще ликовал Таннер.

Преградив путь двинувшемуся к машине Феннлеру, он открыл дверцу, непринужденно схватил рысь и заявил, что это надо как следует обмыть и задокументировать. Стоявшему перед ним Феннлеру Таннер сказал, что он здесь общинный секретарь, наделенный официальными полномочиями, поэтому немедленно отправляется в «Тунгельхорн», чтобы сфотографировать зверя с его укротителем.

Перед глазами Феннлера уже всплывала передовица «Блика»: «Лауэнен: Мертвая рысь в пивной!» Он встал на пути Самуэля Таннера, собираясь вырвать животное у того из рук.

— Вы все слишком пьяны, чтобы трезво мыслить, — воскликнул Феннлер и оглянулся в поисках помощи. — Рысь нельзя нести в «Тунгельхорн», ее надо спрятать в багажнике. Нам нельзя попадать в газеты.

Развернувшись по-баскетбольному, Самуэль Таннер не дал Феннлеру отнять рысь.

— Точно, Феннлер, — подтвердил Альфред Хуггенбергер. — Получится просто клевый заголовок: «Мертвая рысь за рулем!» Давай сюда эту тварь, Таннер, и пошли в «Тунгельхорн».

— Пусть кто-нибудь принесет мой фотоаппарат из конторы, — попросил Таннер, — чтобы остались снимки. Деревенская хроника станет бестселлером!

Альбрехт Феннлер набрал в легкие побольше воздуха.

— Если ты снимешь рысь в пивной, тебе придется посвятить целую главу хроники тем, кто предстанет перед судом, сдаст разрешение на охоту, заплатит огромный штраф и обратит внимание всех кантональных ведомств на Лауэнен, так что у нас никто больше даже не подумает взять рысь на мушку А заодно и главу о новых рысях, которых здесь разведут после этого, и главу о закрытии охоты, потому что рыси не оставят нам ни одной косули, ни одной серны.

Пока Феннлер говорил, его усы тряслись мелкой дрожью. Он по-прежнему в полный рост возвышался перед Самуэлем Таннером, намереваясь отнять рысь.

— Кантональные ведомства? — недоуменно повторил Таннер, словно впервые слышал о них. Он призадумался.

— Чего вы мнетесь! — воскликнул Хуггенбергер. — Какое тебе дело до рыси, Феннлер? Она принадлежит мне и Рустерхольцу. Мы можем делать с ней, что угодно. Можем выставить ее здесь на общее обозрение или зажарить, чтобы накормить всю деревню. Пульвер может ее крестить, можем привязать ее к машине, засунуть ей в задницу лауэненский флаг и отправиться в Берн. Думаешь, мы вечно будем плясать под твою дудку? Сам подстрели рысь, если так завидуешь.

Альбрехт Феннлер перестал слушать, надеясь лишь на здравый смысл общинного секретаря.

— Хуггенбергер прав, — заключил тот. — Рысь не доставит нам никаких проблем. Я всего лишь щелкну ее несколько раз, а потом можно будет убрать ее под стол и забыть о ней навсегда. Хуггенбергер не станет посылать в Берн отрубленных лап, в газеты это не просочится.

— Пошлю я лапы или не пошлю, это мы еще посмотрим, — пророкотал Хуггенбергер, с вызовом глянув в окаменевшее лицо Феннлера.

После этой провокации возникла пауза, во время которой Макс Пульвер вывел из «Тунгельхорна» шатающегося Фрица Рустерхольца с очередной сигаретой и прежним шнапсом.

Рустерхольц обалдело глядел на рысь в таннеровских руках. Сбитый с толку планами Таннера и злой от бахвальства Хуггенбергера Феннлер не смог вполне насладиться появившимся на лице Рустерхольца изумлением. Слишком уж велика была вероятность того, что ситуация, которой он — во всяком случае, по его мнению — руководил, совершенно выйдет из-под контроля.

— Недурственную ты рысь грохнул, Рустер! — похвалил Таннер, разглядывая мертвую рысь в собственных руках. — Она действительно стоит трех тысяч франков! Иди сюда и неси ее в «Тунгельхорн».

Рустерхольц встал как громом пораженный, сигарета выпала у него изо рта, в глазах рябило. Макс Пульвер взял у него из рук рюмку, а Самуэль Таннер передал рысь.

Лишь надежда на алиби удержала Феннлера от того, чтобы выхватить ее.

— Что делать с лапами, решать тебе, Хуггер, — заявил Таннер. — Но прежде чем кто-нибудь подойдет к ним с пилой, мне надо сделать снимок.

— Никаких снимков, — возразил Феннлер. — Если будете снимать, можете сразу отправлять фотографии в «Блик» или в министерство и записываться к следователю.

Хуггенбергер скрестил руки на груди и, широко расставив ноги, встал перед Феннлером.

— Похоже у тебя созрел неплохой план, Феннлер? Только не знаю, чего это ты ведешь себя так, будто сам подстрелил эту зверюгу. Тебе-то что следователя бояться? Предоставь это нам.

— Я просто пытаюсь избавить вас от неприятностей. Мне важно, что будет с рысями. Если мы хотим отстрелить всех, то нельзя поднимать шумиху после первой удачи, — пояснил Феннлер.

— Да не выпендривайся, Феннлер, — вмешался Самуэль Таннер. — Рустер всех нас сильно удивил, и впрямь пристрелив рысь. Мы это отмечаем, так почему бы нам не пойти в «Тунгельхорн»? Или, может, нам сперва надо получить разрешение общинного совета?

Альфред Хуггенбергер отвернулся от Феннлера, хлопнул Таннера по плечу и впервые присмотрелся к рыси в руках Рустерхольца. Макс Пульвер промычал что-то одобрительное, а пьяный Беат Бюхи спросил одиноко стоящего Феннлера, не может ли он повести его автобус до Гштада, раз уж он не собирается обратно в «Тунгельхорн».

— А куда ты дел ошейник, Рустер? — спросил Хуггенбергер, присмотревшись к рыси.

— Ошейник? — переспросил Рустерхольц.

— На ней ведь был ошейник с передатчиком. Иначе бы ты ее не нашел.

— Ошейник… — повторил Рустерхольц, не спуская с Хуггенбергера удивленных глаз.

— Ошейник он нам завтра принесет, — поспешно перебил обоих Альбрехт Феннлер, не скрывая своего разочарования. — Завтра, когда вы нащелкаетесь и протрезвеете.

Феннлер уже не знал, как, не прибегая к вызывающему подозрения насилию, отвадить остальных от «Тунгельхорна». Он чувствовал, что сам вырыл себе яму. Придумал нечто гениальное, и все складывалось удачно, пока он не столкнулся с непредвиденными обстоятельствами. И все из-за одного упрямого болвана. Ему стоило бы тщательнее все продумать, признать, что нельзя рассчитывать на здравомыслие этих людей. Его ставка не сыграла, он выдал все козыри, теперь он может лишь наблюдать, чем закончится игра. Феннлер смирился с мыслью, что победителя пари определит кантональная полиция. Не желая показываться в «Тунгельхорне» вместе с мертвой рысью, он распрощался с остальными на улице.

Ему оставалось лить провернуть одно небольшое дельце. Забрать ошейник и отвезти его Рустерхольцу, чтобы снять с себя подозрения, в случае если начнется судебное разбирательство. Чем больше будут подозревать Рустерхольца, тем меньше внимания обратят на него. Это уж точно. Глупо только, что теперь придется вытаскивать ошейник из багажника старого «опеля».

По дороге на Хундсрюгг, бережно неся на руках рысь, словно маленького ребенка, Фриц Рустерхольц беспорядочно скакал по мыслям и воспоминаниям, думал обо всем и ни о чем, видел мрачное лицо Хуггенбергера и направленное на него ружье, чувствовал крепкое рукопожатие, слышал заумную болтовню Рихнера о радиочастотах, любовался залитой солнцем рукой Дельфинчика, наслаждался сыпавшимися со всех сторон хлопками по плечам, звоном рюмок в его честь, голосами, панибратски называвшими его Рустером, — и во всей полноте этих чувств никак не мог разобраться: воображал ли он вместе со всеми остальными, что пристрелил рысь, или действительно пристрелил. Испытанное несколькими часами ранее предчувствие неминуемой беды уже не тревожило его. Он только что пережил лучший вечер в своей жизни.

Сжав фонарик зубами и запустив руки в дурацкие тряпки, наверняка понадобившиеся сыну для занятий театром, Альбрехт Феннлер стоял, склонившись над багажником. Насторожился он, лишь когда залаяла собака. Ее лай показался ему знакомым. Феннлер вынул фонарик изо рта и, по-прежнему светя им в багажник, выглянул в темноту, где не было видно ничего, кроме покрывавшего парковку гравия, елей и тускло освещенного луной неба. Собака снова залаяла. Феннлер еще раздумывал, не погасить ли фонарик, когда сам угодил в пучок бьющего издали света. Услышал лапы бегущей собаки, окрик девушки и спустя мгновение различил в нескольких метрах от себя собаку — ту самую, которая, судя по всему, не забыла сильного пинка.

Послышался окрик молодого человека, его сына. Скачущий вдали луч приближался. Свой фонарик Феннлер направил на собаку, тем самым удерживая ее от нападения. Свет чужого фонаря ударил Феннлеру в глаза.

— Отец, ты? — удивился Марк.

Соня, отставшая от Марка на несколько метров и тоже запыхавшаяся, приказала неугомонной собаке, наконец, замолчать.

— Что… что ты делаешь? — спросил Марк.

Он не видел своего отца, с тех пор как тот выгнал его из дома. В ярком свете фонарика нос отца представлялся ему более острым, а черты лица более жесткими, чем обычно.

— Свет убери, — прикрикнул на него Феннлер.

Марк опустил фонарик, увидел перерытый багажник и снова осветил лицо отца.

— Что тебе нужно в моем багажнике?

Альбрехт Феннлер направил свет своего фонарика сыну в лицо.

— Что ты хочешь услышать?

Установилось непродолжительное молчание. Соне удалось взять собаку на поводок и заставить умолкнуть.

— Что это за вопрос? — недоуменно спросил Марк.

— Вот… — скользнув лучом по сыну, Альбрехт Феннлер осветил край леса, как будто там следовало искать ответ.

— Объясни мне, что ты здесь делаешь! — более настойчиво поинтересовался Марк. — Зачем тебе среди ночи понадобилось рыться в моем багажнике? У тебя одежды не хватает?

— Постой-ка, — Соня отдала Марку поводок и исчезла во тьме.

— Ты чего это? — прокричал ей вслед Марк.

— Сейчас буду! — ответила она.

Собака снова залаяла, и под несмолкаемый шелест Тунгельшуса послышались Сонины быстрые шаги. На этом незапланированном ночном свидании с Сониной собакой и своим отцом Марк чувствовал себя крайне глупо и неловко. Что он мог сказать отцу? Что он, может быть, начнет работать у Вакернагеля? Спросить о том, как отец поживает? Не жалеет ли отец, что выгнал его из дома? Смирился ли он с тем, что его сын признан непригодным для службы? Охватила ли отца мания порядка, что он вдруг полез в его «опель»?

Альбрехт Феннлер почуял недоброе. Пока он стоял перед своим сыном, собиравшимся стать актером, все его вмешательства в пари, попытки представить Рустерхольца победителем, разжиться тремя тысячами франков и отвести подозрение от себя, наслать на сына полицию кантона — все это показалось ему жалким актерством низкого пошиба.

— Я живу с Соней, — нарушил молчание Марк. — Это моя девушка. Может, мама тебе рассказывала. Подтверждения о приеме в театральное училище у меня пока нет. Не знаю, что из этого выйдет.

Альбрехт Феннлер молчал.

Прибежала запыхавшаяся Соня.

— Того, что ты ищешь, в багажнике больше нет, — сказала она, снова оказавшись рядом с Марком и еле переводя дыхание.

Альбрехт Феннлер осветил ее лицо и увидел в вытянутой руке рысий ошейник.

— Что ты дашь за этот ошейник? — спросила Соня, шагнув ближе к Альбрехту. — Или, может, мне сначала сказать, что той ночью я слышала, как на Хольцерсфлуэ раздался выстрел?

Теперь и Марк перевел свет фонарика на ее лицо, с удивлением и опаской взглянув на подругу. Грубые нотки в ее голосе показались ему неуместными. Лучше бы им прекратить этот нелепый допрос. Выпить с отцом пива, поговорить по душам. Отец, конечно, отъявленный консерватор, мало знает и много упрямится, часто не хочет ничего слушать, но почему бы не попробовать.

— Это ты к чему? Что это такое? — спросил Альбрехт Феннлер.

— Мы пытаемся избавить тебя от проблем, которые вот-вот на тебя нагрянут, — сказала Соня.

Марк перевел луч света на отца.

— Чего ты хочешь от меня? — спросил Альбрехт Феннлер.

Признания, внимания, денег, думал Марк. Не знал, что сказать. Происходящее было абсурднее Беккета. Однако просто так отец среди ночи рыться в его багажнике не станет — что-нибудь это да значило. Ему только не нравилось, что у режиссерского пульта стояла Соня. Это был его отец, не ее.

— Слышал о проекте Райнера Вакернагеля? — начала Соня.

Марк не понимал, к чему она клонит.

— Кое-что слышал, — ответил Альбрехт.

Марку было трудно понять отца. Ему и в голову не приходило, в какую передрягу тот мог ввязаться.

— Короче, — нагло сказала Соня, — было бы здорово, если б Марк начал работать у Вакернагеля.

Марк не верил своим ушам.

— Я тоже так думаю: Марку давно пора начать работать, — ответил Альбрехт.

— Марк сможет устроиться к Вакернагелю, если тот реализует проект с природным парком.

Воцарилось молчание. Марк по-прежнему не отводил фонарика от Сониного лица. С его губ чуть не сорвалось: «Спокойно!»

— Поэтому… — Соня, похоже, готовилась сделать какое-то серьезное заявление, о смысле которого Марк не догадывался. — Поэтому мы предлагаем тебе вот что: или ты продаешь Вакернагелю землю под природный парк в Верхнем Луимосе, и по нормальной цене, или мы относим рысий ошейник в полицию и даем показания.

Марк онемел. Соня взяла у него фонарик, посветила Альбрехту в лицо.