Рысюхин, что ты пил?! (СИ)

Глава 17

Дед бушевал. Дед ярился, метался, орал и возмущался.

«Как так⁈ Вот как вообще такое безобразие может существовать и прекрасно себя чувствовать⁈ Ладно это ваши „магические кристаллы“, которые вообще не кристаллы, но считаются кристаллами, потому что на них действует магия кристаллов, рррр!!!» — он натуральным образом зарычал, сторожевой собаке на зависть.

«Но работа с этими вашими макрами — это же вообще за гранью добра и зла! Огранка! Огранка, мать её! Изменение внутренней сути и функционала за счёт обработки внешней поверхности⁉»

Дед метался внутри меня, я же только пожал плечами — да, функция растительных макров так и задаётся. Что тут такого? Все всегда так делают.

«Мало того — никакой же закономерности! Как вообще можно так жить, скажите пожалуйста! Вот, наглядно! Два растительных макра, разные, хоть и похожие. С разной, мать их, огранкой! А функция у них — одна и та же, метательный заряд! И даже мощность у обоих одна и та же!»

Ну, да — два средних ружейных макра. С чего бы им быть разной мощности?

«Потому и огранка разная, что мощность нужна одна и та же».

«Ты что, издеваешься⁈»

'Нет.

«Точно — издеваешься!»

«Да нет же! Макры немножко разные, потому и огранка тоже отличается, чтобы подогнать под общий стандарт».

«Да⁈ Тогда почему у этих вот двух — форма одинаковая, огранка одинаковая, но один из них — метательный заряд, а второй — батарейка⁈ Причём батарейка — тот, что меньше! Как их вообще различать⁈»

«Ну, сам же говоришь — один меньше. Значит, они разные. Поэтому, наверное, при одинаковой огранке работают по-разному. Насчёт того, как различать… А ты сам сейчас как различил?»

«Что значит — я? Я информацию о мире через тебя получаю, это ты знаешь, где что!»

«Делать мне больше нечего, помнить каждый макр в багаже! Кстати, о том, что среди ружейных накопитель попался я только сейчас и узнал».

«И как именно узнал?»

«Как обычно — взял в руки и понял».

«А как быть тем, у кого нет магии кристаллов?»

«Да тут вообще магия не нужна, насколько я знаю. На патронных фабриках работники вообще неодарённые, за исключением разве что одного-двух с „единичкой“, и те скорее среди начальства. Гранильщики сплошь „нулёвки“, но из какого макра что можно сделать и как определяют».

«И как они это делают?»

«Не знаю. Опыт, обучение…»

«Для обучения нужен какой-то набор формальных признаков и стандартных действий, какой-то сравнительно простой алгоритм. А я пока никакой системы не вижу!»

«Ну, а я откуда знаю, как это получается? Берёшь в руки макр — и понимаешь, какой он».

«Итс мэйджик, Гарри! Как же меня бесят такие „объяснения“, которые ничего не объясняют по сути своей».

«Потерпи немного — нас же тоже обучают. Дойдём и до распознания „сырых“ кристаллов».

Это у меня начался выпрошенный у декана факультатив по магии кристаллов, и после первого же занятия деда «накрыло». Настолько сильно, что до сих пор успокоиться не может, заставил даже показать ему ружейные макры из моих запасов, после чего взбесился ещё сильнее. А мне, между прочим, бежать на лицо нужно — забрать с почты посылку из дома.

Бабушка прислала тёплый, осенний костюм наконец-то «достроенный» Шпиннерманом и пальто из того же источника. На изнанке-то мне оно вообще не нужно, и до последнего месяца зимы, по календарю лица, не понадобится, здесь вторая посевная в разгаре. Здесь у нас осень, зима и весна вместе занимают чуть больше трёх месяцев, всё остальное время — нежаркое лето. А вот при выходе на лицо уже не комфортно — конец сентября в Могилёве время довольно прохладное. Говорят, в некоторых учебных заведениях есть почта прямо на изнанке, но это там, где построены настоящие городки, в которых и форт с гарнизоном, и несколько ВУЗов или училищ, и производство — алхимия и артефакторика.

У нас здесь форт для охраны тоже есть, но небольшой, на роту бойцов. Просто изнанка не слишком глубокая — в теории можно пробиться до четвёртого уровня, но никто теорию не проверял, поскольку третий уровень — это озеро жидкой лавы, у которого берегов не видно. Искать там точку перехода и строить каким-то образом стабильный остров желающих не нашлось, тем более что по оценкам портальщиков пробиться глубже было бы довольно сложно. Никаких фантастических тварей в лаве не плавало, во всяком случае при пробоях с третьего на нулевой уровень из них ничего, кроме той самой лавы, и то редко, не вываливалось. А для борьбы с монстрами первого-второго уровней роты солдат с охраной академии и ополчением из старшекурсников хватало с лихвой.

Кстати, химический анализ лавы тоже не показал значимого наличия каких-либо редких или ценных элементов. Просто расплавленный камень. Ископаемых макров растительного происхождения, или «копных», как их называют в Могилёве, которые обычно добываются на втором и третьем слое в нашей изнанке тоже не было. В общем, кроме земледельцев и немножко речников это место никого особо не интересовало. Время от времени возникали проекты расширения посевных площадей и номенклатуры выращиваемой продукции, но что-то как-то дело особо не двигалось. Закрывать поля куполом — дорого, и нет смысла: такие поля мало чем отличаются от лицевых, нанимать для работы за куполом сплошь одарённых тоже удовольствие не из дешёвых, как и индивидуальные защитные амулеты.

За всеми этими размышлениями добрался до почты. А тут — сюрприз: вместо одного костюма и пальто, судя по описи — ещё два таких костюма, как на мне, к ним ещё трое брюк и дюжина рубашек из разных материалов, которые в ателье Якова Наумовича по бабушкиному заказу пошили по имевшимся меркам. А также две пары туфель — летние и осенние. Нет, конечно, я благодарен бабушке за заботу, но можно же было предупредить! Мы же как минимум два раза в неделю созваниваемся! Вот как мне теперь этот тюк на себе переть? Знал бы — взял с собой баул и в него перепаковался.

Пришлось проигнорировать совет деда — проверить соответствие посылки описания, поскольку как потом всё это упаковывать я себе вообще не представлял. Кстати, при входе на изнанку это мне сэкономило некоторое количество времени и нервов — охранники, со ссылкой на Жабицкого, проверяли вносимые студентами вещи на предмет «контрабанды», однако опечатанный сургучными печатями тюк вскрывать не стали, ограничившись изучением сопроводительных документов. А уже внутри, в своей комнате, мы с дедом сильно обрадовались, что всё произошло именно так. Оказалось, что Пробеляков с Семёнычем, которые и занимались непосредственно отправкой посылки, вложили внутрь кое-что помимо описи, а именно: две бутылки «Брусничной» и одну бутылку пробной новинки, которую мы обсуждали с управляющим с подачи деда — настойки на голубике. Для соблюдения «фирменного стиля» требовался второй компонент. Дед сокрушался, что для идеальных «компаньонов» — малины или клубники — был не сезон, а яблоки, которые отлично сочетаются с голубикой в варенье не подходили для настойки. В итоге решили сделать на пробу два варианта, малыми партиями: с апельсином, точнее — апельсиновой цедрой и с тархуном. Оба компонента были не местные, правда, дед уверял, что тархун, он же эстрагон, который по сути разновидность полыни, можно выращивать и у нас, при желании. Он, мол, и под Архангельском себя неплохо чувствует. В посылке был вариант «Голубика с апельсином».

«Голубика-то с апельсином, а если бы эти гостинцы на входе обнаружили, то кисло бы тебе, Юрка, было. Налимонили бы тебе, Юрик, не скажу, что именно».

И не поспоришь.

Кстати, с Жабицким отношения окончательно не сложились. После моего второго вызова в Могилёв он чуть ли не прямым текстом потребовал «не страдать ерундой» и вместо этого «передавать материал» ему, а уж он, мол, перешлёт дальше «по принадлежности». Уверения, что езжу я именно что проводить экспертизу он, отмахнувшись, пропустил мимо ушей, на личную печать эксперта даже смотреть не стал. Зато, похоже, обиделся и начал строить мелкие козни. Но Надежда Петровна предупредила заранее, правда, не прямым текстом, а намёками, большую часть которых я без деда не понял бы.

«Слушай, дед. Может, угостить Петровну брусничной с нового урожая?»

«Ну ты даёшь. Сразу после ужесточения режима притащить ответственной за этот режим вещественное доказательство того, что ты этот самый режим на центральной оси вертел? Молодец, что сказать!»

«Да уж, точно. Спорол, да, как тот извозчик».

«А насчёт благодарности — надо подумать. Кстати, как там с песней? Когда, говоришь, запись будет?»

«А то ты не то же самое, что и я знаешь! В субботу к Лебединскому едем, на репетицию же звал. Там и переговорим, в том числе насчёт этого».

Репетиций оказалось две, в разных залах. На первой профессор был участником — пел «Надежду» в сопровождении оркестра. Не симфонического, конечно, но полтора десятка солидного вида суровых дядек и тётушек внушали некоторую оторопь. Поначалу они на меня косились немного, а когда Валериан Елизарьевич представил меня как автора песни — коситься стали намного сильнее. Песня получилась немного не такая, как в воспоминаниях деда — например, не было трубного призыва в конце каждой строки, хоть духовые и присутствовали. Зато присутствовал рояль, как дань памяти романсу, который профессор изначально пытался сделать из песни. Правда, услышать песню в более-менее складном виде получилось только под конец репетиции, до того репетировали разные партии, то отдельные инструменты, то несколько в сочетании. То начинали играть все вместе, но не с начала, а «с пятой цифры, пожалуйста» или что-то подобное. Я успел и устать, и заскучать. Но завершилась репетиция тем, что назвали «генеральным прогоном» — то есть, песню наконец-то сыграли и спели полностью.

А в конце Лебединский сделал сюрприз — вынес странного вида, мягкую на ощупь, но настоящую пластинку! Оказывается, есть артефакт, позволяющий делать записи, пригодные для проигрывания на обычной бытовой аппаратуре. Правда, имелись ограничения, помимо стоимости таких записывающих приборов. В частности, мягкая пластинка долго не жила, ресурс был ограниченный. Да и качество звука ценители поругивали. Но лучше уж так, чем никак.

— Вот, Юра, держите! Это, понятное дело, ещё сырой материал, но недели через две уже будет готова для концерта. Сольный концерт я не потяну, но пару номеров отыграю, в том числе и обе наши новинки. Контрамарку пришлю, даже не сомневайтесь, на двоих, сможете с дамой прийти.

— Осталось ещё эту самую даму найти.

— Неужели в хозяйственной академии нет девушек⁈

— Есть, хоть и не так много. Но там та же беда, что и в гимназии: или очень хотят замуж, а мне туда пока не интересно, или же им ищут кого-то поинтереснее: познатнее, побогаче, посильнее. Я для них добыча далеко не первого сорта: без титула, слабосилок, по меркам академии — еле-еле отбор прошёл, без состояния.

— Ладно, сейчас на второй репетиции увидите наших девушек, из МХАТа. Они, наш ансамбль, ваших «Кошек» репетируют, в рамках курсового проекта. Сделали уже три варианта, но самим явно только один нравится, его в основном и гоняют, хотят на новогоднем концерте исполнить, при разрешении автора, разумеется.

— Да они там как минимум соавторы уже, получается.

— Не-не-не, это учебный процесс, это другое. Хотя порой из учебных заданий и получаются проекты, что выходят на сцену, но это редкость, и делаются они иначе.

Студенческая репетиция понравилась больше, чем консерваторская. Она была более шумная, более безалаберная, но и более понятная, что ли. Здесь профессор был уже не одним из артистов, а руководителем, причём тоже действовал живее, чем его коллега. А может, всё дело в двух участницах ансамбля? Одна из них в узком длинном платье и с саксофоном явно была в образе кошки, и ей в нём нравилось. Вторая, не «пышка», но крепко сбитая, играла на аккордеоне, причём делала это самозабвенно, с переливами и импровизациями. Из-за последних профессор несколько раз останавливал исполнение, когда та или слишком затягивала партию или уходила далеко от общей мелодии. Очень увлекающаяся натура, похоже.

«Красиво получается. Очень похоже на классический джаз, если у вас тут есть такой жанр. Никто не кривляется, как Агузарова, хотя в этой песне она ещё не особо выделывалась. Но в целом интересно, в том числе и пение на два голоса. И кошка эта с саксофоном… Просто „мур“, знаешь ли».

«Деда!»

«Что „деда“? Классная девчонка! Не бойся, я подсматривать не буду».

«Да ну тебя!»

В общем, когда профессор представил меня участника команды, я не удивился, услышав, что девушку с саксофоном называют «Мурка». А на вопрос о впечатлениях пересказал в основном то, что мне наговорил дед — разумеется, опустив сравнения с исполнителями из его мира.

Прощаясь, попросил профессора расписаться на диске — сказал, что пойдёт в подарок, той же самой Надежде Петровне. Писать на материале пластинки было неудобно, бумажной же этикетки не предусматривалось. Выручили студенты — принесли от художников какой-то хитрый чернильный карандаш. Написали просто: «Автор — Юрий Рысюхин, исполнитель — проф. Лебединский» и расписались оба, после чего я зафиксировал печатью. Профессор дёрнулся было остановить, но не успел. Печать хапнула намного больше энергии, чем обычно, но сработала.

— Интересно, Юра, что у вас из этого получится. Как-то ни разу не пытался фиксировать написанное на пробной пластинке. Как бы не испортить её.

— А давайте проверим!

Проверили, причём студенты слушали с большим интересом. Кое-кто даже пытался учить слова «на лету», что было странным образом приятно.

— Как вы думаете, дядя Валера, не может печать продлить срок службы пластинки?

— Думаю, что вполне даже может. Хм, интересный эффект получается…

Проход на изнанку я проскочил до крайнего срока, причём был с пустыми руками — револьвер в набедренной кобуре не в счёт, бумажник во внутреннем кармане тем более, а конверт с пластинкой я спрятал под полу пиджака.

Надежда Петровна, получив по выражению деда «эксклюзив» — экземпляр ещё не вышедшей в продажу пластинки с песней, которую никто, кроме исполнителей ещё не слышал, была растрогана и обрадована, а когда прослушала, то даже прослезилась.

— Ох, Юра, спасибо тебе! Даже не знаю, чем обязана такому подарку, и как отдариваться!

— Надежда Петровна, тут, если честно, вас надо было третьей строкой вписывать, как музу!

— Ох, Юрка, ой, ловелас малолетний! Иди, давай, сверстниц охмуряй! Главное — меру знай!

— Да я от чистого сердца! Кстати, тут побочный эффект от артефакта, сохраняющего подпись, получился. По нашим с профессором прикидкам пластинка выдержит намного больше обычного количества проигрываний. И, да — второй такой в мире нет, это первая и единственная запись с первой генеральной репетиции.

Да, повысил ценность подарка в глазах получательницы, указав на уникальность и неповторимость. И нет, не стыдно.

Вот тоже удивительно — никакого «греческого пантеона», в смысле — «богов Олимпа» в моём мире и близко не было, в отличие от мира деда, а музы из той же Древней Греции — были, причём в том же качестве. Только если у него они считались свитой одного из богов, то у нас были просто духами вдохновения и считались покровителями не людей, связанных с творчеством, а самого творчества, как явления.

Ночью снилась Мурка — девушка из студенческого ансамбля, с саксофоном, но без того узкого платья, что было на ней во время репетиции. Точнее сказать — в момент, когда она пропела «Кошки часто ходят без одёжки», я увидел, что она вообще без платья и какой-либо другой одежды. Правда, девушка так держала инструмент и так поворачивалась ко мне, что прикрывала то рукой, то саксофоном, то поворотом тела всё «самое важное». Она танцевала, пела, играла на саксофоне, смеялась и уворачивалась от моих попыток обнять её. Во сне я не задавался вопросом и не удивлялся тому, как она может петь и играть одновременно. Где-то фоном звучал аккордеон…