С чистого листа главы 100-165

Глава 148. Саммит в Комп Дэвид

Речь длилась в общей сложности около сорока минут, что считалось коротким выступлением. Билл Клинтон выступал в среднем намного больше часа! Думаю, что это было из-за того, что:

А) Я ограничился наиболее критичными пунктами, над которыми я хотел работать,

Б) Я не настолько же хорош в плане выступлений, как Билл Клинтон.

Я решил, что чем больше я болтаю, тем больше у меня шансов как-нибудь налажать. Я закончил свою речь чуть раньше десяти вечера, но из-за всех поздравлений и рукопожатий из Капитолия мы выбрались не раньше одиннадцати часов. Близняшки к тому времени уже изрядно утомились, особенно зная, что на рассвете им нужно было бы лететь домой, чтобы попасть в школу вовремя.

Я бы хотел еще сказать, что в своей огромной власти я также имел и плотское удовольствие со своей женой, победно пользуя ее на протяжении несколько часов. Но это было бы не совсем правдиво. Она устала так же, как и девочки. Они все отправились в резиденцию, когда мне в самый последний момент позвонили. К тому времени, как я вернулся в нашу спальню, Мэрилин уже сопела в кровати, рядом с ней растянулась Шторми. Я усмехнулся, снял свой костюм и залез в кровать рядом с Шторми.

Мы все поднялись рано утром, девочки бурчали и возмущались, когда Мэрилин выводила их наружу. Я поцеловал всех на прощание и вернулся к своему холостяцкому образу жизни. К восьми утра я был в своем кабинете, где Ари и Джош дали мне отзывы по вечернему выступлению. В общем отзывы были положительными. Ответ Демократов длился около пятнадцати минут, и единственные их жалобы были только на некоторые расходы, которые я предложил. Очевидно, они хотели больше бюджетных расходов. В остальном они делали упор на необходимость объединения как нации, и пообещали работать со мной в двухпартийном режиме, если бы я ответил тем же. Также руководство телеканалов и различные дикторы решили, что я хорошо справился, и особенно я преуспел в сплочении страны, все еще пребывающей в шоке.

У нас еще не было окончательных результатов голосований, но в общем и целом я держался на отметке популярности в 80 %. Мои средства, подобающе отмытые и прогнанные через Республиканский Национальный Комитет, могли обеспечить нам уровень проведения голосований, который могли себе позволить немногие администрации. К концу дня у нас уже были бы точные цифры, а у различных телеканалов к их вечерним выпускам были бы свои результаты.

С другой же стороны некоторые из "ястребов-уклонистов" возмущались, что я недостаточно прилагал усилий для обороны страны. Чейни предводил целым хором неоконсерваторов, которые жаждали более жесткого ответа угрозе исламского терроризма. Нам нужен был отдел на уровне кабинета министров, который отвечал бы за оборону отечества с явной миссией не впускать никого, кто мог бы нам навредить. Вдобавок к широко усиленной разведывательной сети они хотели добавить еще и то, что у нас уже было, а именно что-то вроде береговой охраны, миграционную службу, авиационную и морскую охраны, и так далее. В дополнение нам также нужно было бы с помощью наших вооруженных сил жесткими методами вытаскивать весь оставшийся мир в двадцать первый век, начав с мусульман.

По сути они хотели полные копии ЦРУ, ФБР, армии, флота и воздушных сил, чтобы построить целую стену вокруг нас, пока первая часть команды отправилась бы наружу покорять весь мир и делать его безопасным для Америки. Если кто-нибудь спрашивал, кто бы за все это платил, ответ был прост – все покроет прибыль с нефти от благодарных освобожденных стран. Все было бы просто и недорого!

В то же время те экономические решения, которые я принимал, были ошибочными и неподходящими. Единственное, что могло бы поставить страну на ноги – это мгновенное и огромное снижение налогов, как и предлагал Джордж Буш. Я затрагивал эту тему до этого, но только затем, чтобы сообщить, что предложенное Бушем снижение налогов нужно было бы отложить, чтобы мы смогли расплатиться за все вложения – как за внутреннюю инфраструктуру и науку, так и за перестройку наших военных. В следующем году мы наверняка оказались в дефиците после трех лет излишка бюджета. Я обыграл это, сказав, что Джордж Буш без необходимости не стал бы мириться с дефицитом; он был крепким сторонником сбалансированного бюджета, и его первый год на посту тому подтверждение! Свое личное мнение о том, что уровень налоговой нагрузки в обозримом будущем остался бы тем же, я оставил при себе; если бы мне и пришлось что-нибудь об этом говорить, то я бы рассказал о стремлении вернуться к состоянию излишка и выплате внешнего долга.

Чейни и его компания думали иначе. Крупное снижение налогов было бы настолько чудесным, что экономика бы просто бурлила активностью! Все дефициты бы просто растаяли. Если что-то и нужно сокращать, то нужно начинать обрубать то, что не связано с обороной, вроде образования, здравоохранения и социальных выплат. Если нам действительно нужно было бы снижать расходы, то мне стоило снижать пособия. О, и еще мне стоило лишить финансирования регулирующие организации, поскольку на самом деле успешно работал только неограниченный капитализм.

Когда Джош поднял эту тему, я уже дал свой комментарий. – А знаешь, они правы. Единственным способом действительно сократить затраты из бюджета будет сокращение пособий. Социальное страхование и расходы на здравоохранение нас когда-нибудь сломают.

– Но мы ведь даже не близки к этому, мистер президент! – возразил он.

– Не сейчас, Джош, но этот день настанет. И он настанет намного быстрее, если у нас не будет выручки, чтобы за это платить.

– Итак, вы собираетесь сокращать пособия?

Я покачал головой: – Думаю, я скорее себе глотку вспорю на национальном телевидение. Демократы на это никогда не пойдут, да и наша партия тоже. Суть проблемы в том, что всем нравятся эти программы, они просто не хотят за них платить. Есть причина, почему мы их держим. Нет, до тех пор, пока мы не в дефиците, я не настолько смел, чтобы это трогать.

Возражения от неоконсерваторов становились все громче, и в центре всего этого себя разместил Дик Чейни. Он и некоторые другие представляли контраргументы, которых так жаждали воскресные утренние ток-шоу и круглосуточные новостные передачи. Из выступавших критиков были не только Чейни и Вулфовиц. Уильям Кристол, Дональд Каган и Дэвид Хоровиц тоже частенько появлялись на виду. До этого их всегда слушал Джордж Буш, но я выпроводил их всех вон. Большая часть из них была академиками, либо же с опытом в аналитических центрах или же в администрации Рейгана или Буша-старшего.

Следующие две недели Чейни и его команда пытались зажарить меня живьем. Было ясно, что Чейни пытался пристроиться ко мне и собирался выступать на праймериз в 2004-м. Я мог только улыбнуться и сказать Ари и остальным не думать о нем, но Джона МакКейна тоже нельзя было списывать со счетов. Он попросил аудиенции со мной на этот счет. Если я не собирался баллотироваться, то это собирался сделать он, и ему нужно было проработать свои варианты. Ну, до этого я пообещал ему, что обсужу это с ним, и дам ответ ближе к лету, и, похоже, что в Вашингтоне лето наступает в феврале. (И вы не хотите быть в Вашингтоне таким летом – это жалкое зрелище!)

В понедельник одиннадцатого февраля я поручил Джону зайти утром в мой кабинет. Не считая обыденных утренних проблем, это было довольно спокойное утро. – Джон, ходить вокруг да около не буду. Ты хочешь знать, что я буду делать в 2004-м, и что я собираюсь делать с Диком Чейни, так?

Джон кивнул и ответил: – Да, Карл, хочу. Мне нужно понимать, как строить планы. Думаю, очевидно, что Дик Чейни не собирается тихо исчезать.

– Весьма правдиво. Ну, я не собирался давать никаких заявлений так рано, но, подозреваю, что это должно будет всплыть. Я буду баллотироваться на выборы в 2004-м. Я обсудил это на выходных с Мэрилин, и она меня поддерживает. И мне понадобится твоя помощь, потому что я никогда до этого не проводил такой общенациональной кампании. Тебе нужно будет помочь мне с планированием.

Он взглянул на меня и кивнул. Уверен, что он рассматривал это как реальную возможность все это время, но также и надеялся, что я решу не избираться. – Ну, нельзя сказать, что ты не предупреждал, что можешь. Если Чейни займет пост, то все станет паршиво.

На это я улыбнулся: – Не хотелось бы звучать слишком самоуверенно, но Дик Чейни будет самой малой из наших бед. Ты прав, он хочет этого так сильно, что аж зубы сводит, когда он проезжает мимо нас по улице. Значения это не имеет. Я собираюсь в него вогнать осиновый кол.

– Да, ты это сказал, но не уверен, что так просто куплюсь. Думаю, что хочу знать, что ты планируешь.

– Хорошо, но ты тогда должен поклясться мне, что ты никому ничего не расскажешь. Ни жене, ни подружке, ни священнику – никому! Если во сне болтаешь – начни спать отдельно, – ответил я.

Он улыбнулся: – Хорошо. Итак, о чем мне нельзя говорить?

– У тебя был шанс прочесть отчет от Трех Товарищей? Они представили его мне в прошлую пятницу, и в эту я собираюсь направить его в Конгресс, – переспросил я.

– Не могу сказать, что я его прочел. Я провел длинные выходные с Синди. Я знаю, что он есть у меня в полученных. Тебе нужно будет меня быстренько ввести в курс, – сказал он извиняющимся тоном.

– Тогда начну. Ты же в курсе, что перед событиями одиннадцатого сентября Чейни с Вулфовицем и Скутером Либби все болтали про войну с Ираком. Все, что они представляли, и я подразумеваю буквально все, указывало на то, что Аль-Каида была подконтрольна Саддаму Хуссейну, и что нам нужно было влезть и закончить работу. Мы с Ричардом Кларком не согласились. Кларка уволили, и они пытались найти способ вышвырнуть и меня.

– Да, это я помню. После атаки ЦРУ сообщили, что это была Аль-Каида, Афганистан, но с помощью Ирака. Мы обсуждали это, когда ты взял меня на борт. Это было тогда же, когда ты начал все зачищать, – с обвинительным тоном сказал он.

– Это правда. С тех пор правда вышла наружу. Ты же видел последние разведданные, Ирак никакого отношения к этому не имеет. Теперь эти же ребята стучат уже в другие барабаны, мол, у Ирака есть ядерное, химическое и биологическое оружие. Та же история. Они хотят войны с Ираком. О чем же ты не знаешь полностью, это о том, как они игрались с разведданными. Ты застал часть этого, но не все. Чего ты еще не знаешь – так это того, что ЦРУ знали имена некоторых из захватчиков еще до атаки.

У Джона отвисла челюсть, когда я это сказал, и он уставился на меня с выпученными глазами. Он запнулся на мгновение, и затем ахнул: – Мы знали?!

– Не полностью, но близко к тому. Разведывательное управление выяснило несколько имен и направило их в ЦРУ. ЦРУ это зарыло, и затем после атак попыталось закрыть программу управления. Ничего не должно было встать на пути в Ирак. Это все очень постыдно, но нельзя сказать, что незаконно.

– Они убили президента, и это не незаконно? Ты с ума сошел?! – выпалил он.

– Джон, успокойся! Оставь это для пресс-конференций, которые у нас еще будут! – улыбнулся я ему, – Нет, в самом деле есть небольшая вероятность, что никаких законов нарушено не было. Разведывательное управление просто нашло несколько подозрительных личностей и решило передать данные о них в ЦРУ для принятия мер. ЦРУ же решило по каким-то причинам этого не делать. У них могла быть веская, или даже выдуманная причина, но инструкции были формальными и конкретными, что отчет из управления отправляется в ЦРУ, а те, в свою очередь, делают с ними то, что посчитают нужным. Это очень тонкое различие, но этого достаточно, чтобы держать их на свободе.

– Никто не захочет слушать о тонких различиях, Карл, не в такой ситуации!

– Джон, именно поэтому я и говорю, что мы собираемся им кол в сердце вогнать! В этом деле я абсолютно чист. Мы с Ричардом Кларком можем можем встать и поклясться, что мы их предупреждали, и у нас будет масса свидетелей, записей и протоколов с собраний комитета по национальной безопасности, чтобы это подтвердить. Ты тогда был в Сенате, так что по факту они лгали и тебе тоже. Но вот что на них действительно осядет – это то, что они попытались все это скрыть. Чейни приказал Либби закрыть программу Разведывательного управления. Колин учуял это и отменил закрытие. Затем он передал дело Эшкрофту. Эшкрофт, может, и очень религиозный, но доля профессионализма у него есть. Он уже поручил это дело специальному прокурору.

Джон с любопытством посмотрел на меня. – Итак, если то, что они сделали – законно, то что же тогда делает прокурор?

– Технически у Либби не было законного права приказывать сворачивать программу Пентагона. По закону, госдеп должен был прийти ко мне и уже я бы отправился в министерство обороны. Настоящая проблема здесь в том, что Либби солгал следователю об этом. Это уже лжесвидетельство и препятствование расследованию. Этим его и прихлопнут, а не закрытием программы, – ответил я.

Я слышал, как в голове у МакКейна вращались шестеренки. – Скутер бы сам на такое не пошел.

– Итак, что будет, когда специальный прокурор направит Дику Чейни повестку в суд? Что будет, когда и специальный объединенный комитет по разведку направит Дику Чейни повестку в суд от Конгресса? Дик слишком умен, чтобы лгать, так что он либо воспользуется пятой поправкой, либо откажется отвечать и его процитируют. В любом случае его политической карьере конец. Джон Эшкрофт сказал мне, что у его человека есть достаточно доказательств, чтобы отправить Скутера в федеральную тюрьму. Если мы с тобой не сможем похоронить этим Дика Чейни, то мы не заслуживаем сидеть тут еще четыре года! – сказал ему я.

– Хм! – Джон какое-то время пребывал в изумлении, – И когда все всплывет, кстати?

– В конце февраля. После этого Дик Чейни не сможет даже школьным охранником устроиться! У нас будет встреча с Джоном Эшкрофтом, с представителями кабинета советников Белого Дома и еще парочкой человек. Тебе однозначно нужно быть в деле. Джон приказал мне не болтать, и поэтому я не слишком много рассказывал.

– То есть нам нужно просто пережить еще несколько недель.

– Может, даже меньше. Как я понимаю, специальный прокурор готовит повестки для Дика Чейни и Пола Вулфовица. Если они откажутся прийти, то он направит приказ о вызове свидетеля в суд и пройдется по ним в вечерних новостях. Они наверняка потребуют сохранения тайны переписки, и кабинет советника уже занимается этим. Это сработает намного лучше, если я подыграю, а я сейчас не ощущаю себя излишне щедрым.

– Дик Чейни в наручниках? Отличный постер для кампании получится, Карл!

– А разве нет? Как я вижу, специальный прокурор – амбициозный молодой человек, и он хотел бы увидеть свое имя в газетах. Я хочу, чтобы ты позвонил Джону Эшкрофту и попросил о встрече с ним – и посмотрим, могут ли тебя быстро ввести в курс дела. Только помни, тебе нельзя об этом рассказывать даже своей собаке, пока все это не выйдет наружу. С этим разбираться будет министерство юстиции, а не мы с тобой. Мы же – сама невинность во плоти.

– Да чтоб мне провалиться. Я бы тоже был не прочь увидеть этого нахального выскочку в наручниках, – Джон улыбнулся, встал и отправился обратно в свой кабинет, чтобы прочесть "Трехсторонний отчет о расследовании террористической атаки одиннадцатого сентября 2001-го года". Мы назвали его "Тройственным отчетом". Название "Три Товарища" было бы изменено как "неподобающее" – теперь же они были "Тройственной комиссией". Это было бы занимательным названием для тех, кого не стошнило еще от первого. Это был не звездный час Америки.

Объединенный комитет по разведке впервые официально собрался через два дня, в среду тринадцатого февраля. Председателем был Боб Грэхем, Демократ из Флориды, который также был и председателем особого комитета по разведке в Сенате. Его заместителем был его Республиканский коллега из постоянного состава особого комитета по разведке Палаты Портер Госс, тоже из Флориды. Они весь день давали присяги, выступали перед камерами и возились со всей процедурой, и затем ретировались, чтобы потом заново появиться перед камерами во время вечерних новостей. Были обещания о сотрудничестве между партиями, о прозрачности, а потом они взялись за руки на спели "Кumbауа"! Выглядело это чудесно.

Может быть, это было слишком цинично. Реальность была такова, что хоть весь Конгресс и был продажным и замкнутым на самом себе, более чем парочка конгрессменов и сенаторов были довольно честными и преданными, и просто застрявшими в системе. И иногда они могли собраться в общем возмущении и чего-нибудь добиться, и наверняка это был один из таких случаев. Если бы мы это хорошо обыграли, то мы смогли бы и подходящим образом ими управлять.

И все это началось утром в четверг. Как только начались заседания, Грэхем и Госс провели голосование о запросе у Белого Дома всей информации, которая у него была по атакам одиннадцатого сентября. Решение было единогласным. И как по заказу раздался стук в дверь, и вошли Три Товарища, каждый из них нес по копии "Тройственного отчета", а за ними лакей толкал перед собой тележку с дополнительными копиями. Отчет на самом деле был разделен на две части, где была общая сводка – единственное, что кто-либо вообще собирался читать, и куда большее дополнение размером с телефонную книгу Манхэттена. Три Товарища дали свою присягу, затем каждый из них зачитал по заявлению, которое было заранее совместно подготовлено, и затем сессия была распущена, чтобы все смогли изучить представленные материалы.

Результат был довольно предсказуемым. Мы составляли общую сводку с упором на телевидение, добавив туда парочку гипербол и звучных выражений. От Конгресса, несмотря на его обещания держать все в тайне, можно было ожидать, что он сольет все, как сито. К вечернему эфиру у каждого канала были копии отчета, и это стало обязательной вступительной частью передач. Фразочки в духе "неверное и запутывающее" и "халатность, запугивания и использования служебного положения" стали основными пунктами. Ари дал пару комментариев для проформы, мол, что мы не могли комментировать еще идущее расследование, и затем передали пару из заданных вопросов в министерство юстиции для обработки.

В пятницу поднялась огромная шумиха! Было изучено всё дополнение, и хоть некоторые имена и даты были изменены, там было полно доказательств. Министерство юстиции заявило, что не может давать никаких заявлений по еще проводящемуся расследованию, и затем добавило, что генеральный прокурор назначил специального прокурора, который работал с Тройственной комиссией, чтобы определить, были ли совершены нарушения, подпадающие под статью. К утру воскресенья пресса уже чуть ли ни выла на луну и всем, кто хоть как-то был упомянут в отчете, в хорошем ли смысле или в плохом, в лицо тыкали микрофоном и камерой.

Знаете, что было самым удивительным во всем этом? Это все было правдой! Наши разведывательные агентства действительно облажались по нескольким фронтам. Чейни и его команда действительно игрались с системой. Мы могли сидеть, выглядеть разозленными и возмущенными, тыкать пальцами и как-либо еще поднимать вой. До тех пор, пока никто – из нас! – не перегибал палку, мы были победителями.

Но все-таки и у всего этого был горьковатый привкус. Джон Бейнер спросил меня, неужели я наслаждался уничтожением этих людей. Было ли так необходимо рвать их на куски на национальном телевидении? Понимал ли я, что за этим последует ответная реакция, своего рода справедливое возмездие где-нибудь по пути? Ни одно хорошее дело не остается безнаказанным, и то, что я делал с неоконсерваторами, будет иметь свои последствия.

– Джон, поверь мне, я от этого удовольствия не получаю, но какими стали бы последствия, если бы мы солгали американской общественности и убили их детей в войне, которая нам не нужна? Вот чего хотят эти парни, и ты это знаешь. Джон, кругом полным-полно людей, которые думают, что война – это что-то вроде высокотехнологичной видеоигры, и что если нам не понравится что-то, что там происходит, то мы можем нажать кнопку перезапуска и начать сначала. Это не так! Такое мышление и привело нас во Вьетнам, мы провели там десять лет, потеряли пятьдесят тысяч людей и все наше поколение до сих пор разбирается с последствиями. Если для того, чтобы предотвратить подобное, мне нужно растоптать неоконсерваторов, тогда я заплачу ту цену, которую это потребует, – сказал ему я.

– Только помни, что цена есть, и ты ее заплатишь. Мы с тобой, может, и умеренные, но это нынче вымирающий вид в Вашингтоне, и хорошо бы тебе об этом помнить. Если произойдет еще нечто, похожее на одиннадцатое сентября, то про тебя забудут, и приведут кого-то, кто дышит огнем и ест младенцев на завтрак, и плевать на последствия! – предупредил он.

Неловкая правда заключалась в том, что он был прав. Я знал, что произошло на моей первой жизни, и горькая правда была в том, что Буш и его компания сохранили родину в безопасности. Они спустили триллионы долларов и тысячи жизней, распотрошили наши гражданские свободы и уничтожили национальную экономику, но второго одиннадцатого сентября у нас не случилось. Мог ли я справиться как-либо лучше? Я просто не знал.

Чейни и Вулфовиц прошли череду новостных передач, и по ним серьезно прошлись в процессе. Либби держал рот на замке. Я слышал, что он пытался заключить сделку со следствием, но министерство юстиции крепко прижало его за лжесвидетельствование и препятствование расследованию. Он хотел всего сразу – и невынесения приговора, и не стучать на своего покровителя, но это казалось маловероятным. Фитцджеральд знал некоторых из тех, кто погиб в Башнях-Близнецах и не собирался заключать сделок. Объединенный специальный комитет начал вызывать людей на дачу показаний, и Вулфовиц вместе с Чейни отказались, цитируя о тайне частной переписки. Совет Белого Дома не позволил мне вывести их на чистую воду, а вместо этого обошел вопрос и сообщил комитету, что лучше это оставить суду. Это было нашим самым слабым местом во всей этой заварушке, поскольку Гонзалес разбалтывал Чейни абсолютно все, что узнавал сам. Это было ценой, которую еще какое-то время мне нужно было платить. После того, как все это улеглось бы и все эти судебные препирательства бы закончились, я любой ценой бы избавился от Гонзалеса!

К апрелю Чейни был уже больше в оборонительной позиции. Под конвоем он еще не ходил, но Конгресс уже предъявил все повестки и обвинения в неуважении к власти, министерство юстиции сделало то же. Вулфовиц немного прогнулся и дал комитету показания, что:

А) нет, он не врал, но,

Б) можно было по-разному воспринять то, что было обнаружено.

В это же время Ричард Кларк провел внутреннюю ревизию в ЦРУ и выявил, что почти все доказательства того, что за атакой одиннадцатого сентября стоял Саддам Хуссейн и о его владении оружием массового поражения были, мягко говоря, подозрительны. Например, отчет о том, что Ирак купил концентрат урана, который был представлен президенту Бушу. На самом же деле этот отчет придумал какой-то бедный иракец, который хотел какой-нибудь выручки, и вся разведка мира смотрела на это и хохотала. Мы видели это везде, где можно. Очень часто экспатриированные иракцы придумывали историю и продавали нескольким спецслужбам, и затем, сверяясь между собой, составляли еще и несколько "подтверждающих" отчетов. Это можно было выявить, только присмотревшись.

И так потихоньку проходил 2002-й год. В марте я созвал "Саммит по национальной безопасности" в Кэмп Дэвид. По факту совет по национальной безопасности должен был разбить лагерь в дикой местности на пару дней и обсудить варианты, как сохранять страну в безопасности, жаря зефир на костре. Ну, может, не так дико. При всем том, что это зовется "лагерем" – Кэмп Дэвид на самом деле был офисом и комплексом домиков в лесу. Там были все удобства цивилизации, офисное пространство и залы для конференций, и многочисленные "домики" для проживания. Если хотите побродить по лесу – хорошо. Там есть около восьмидесяти гектаров местности, где можно ходить, которые были окружены колючей проволокой, заборами под напряжением и как минимум одна рота вооруженных морских пехотинцев.

Он располагался чуть дальше от дома, чем Белый Дом, да и мы там уже бывали однажды, чтобы выразить семье Буша наши соболезнования по поводу одиннадцатого сентября. Теперь же мы собирались пробыть там около недели. Мы с Мэрилин остановились в президентском домике, Аспен Лодж, а все остальные разместились в домиках поменьше. Кто-то оставался там на ночь, а кто-то ездил туда из Вашингтона. Мы с Мэрилин большую часть недели провели там без детей, пока кто-то ездил туда-сюда по необходимости. По вечерам мы проводили довольно милые ужины в Аспене с кем-нибудь, кто оставался.

Я ходил на собрания, и Мэрилин целовала меня на прощание. – Я вздремну и довяжу, – довольно сказала она мне.

– Свяжи мне решение о мире во всем мире, – ответил ей я.

– А как насчет новых тапочек?

Я мог только усмехнуться. – Приму то, что есть.

Повестка недели? Разработка какой-то стратегии, чтобы держать страну в безопасности, цены низкими, а плохих ребят – где-нибудь подальше. Все это звучит здорово, но как это сделать? С одного края есть идея "Fеstung Аmеriса" – Крепость "Америка", точка зрения неоконсерваторов. Вернуть войска домой, закрыть заморские базы, перестать играть в блюстителей порядка по всему миру, на границах поставить заборы и провести к ним электричество и закрыть всю иммиграцию. На банальном уровне это звучит до чудесного убедительно, но в реальности такое невозможно.

Взять иммиграцию, к примеру. У американцев не такая высокая рождаемость, чтобы популяция не снижалась. Если достаточным количеством являются два-три ребенка на семью, то у американцев в среднем было по одному, максимум по двое. Нам нужны иммигранты, хотя бы по миллиону были в год, легальных или нелегальных, чтобы численность и экономика росли. Все это усложняется тем, что большинство этих новых иммигрантов прибывает из мест, о которых нынешние жители не слишком хорошего мнения. Европейские иммигранты, которые основали страну и явили собой большую часть населения, теперь были в меньшинстве из-за иммигрантов из Африки, Южной и Центральной Америки и Азии. Нация через пару поколений будет иметь кожу потемнее. Даже больше, для всех тех людей, которые кричали о нелегалах, единственным способом от них избавиться стал бы тот же способ, с помощью которого нацисты избавлялись от евреев в Германии – концентрационные лагеря и обыски домов агрессивными служащими, чтобы их заполнить – ничего из этого американцы бы не одобрили.

С другой стороны, довольно многие придерживались точки зрения, которая могла бы стать подходом "Лидерство Америки". Нам нужно было стоять на виду, по всему миру, указывая всем путь! Миру нужен был стражник, и кто был лучше, чем мы? Не реагировать на мир, а быть проактивным. Лучше управлять обстоятельствами, чем прогибаться под них. В самой крайности такого подхода были те, кто считал, что если мир добровольно не принимал наши ценности, то было бы лучше, если бы мы убедили их это сделать. Как Америке, так и всему оставшемуся миру было бы лучше, если мы отправим отряды, заменим правительство и принесем мир и добро к местным. Это было одним из аргументов Чейни и его команды. Как ни странно, но мнения самих местных расходились насчет чудес такого подхода.

Буду честен. Я сам больше склонялся к неоизоляционистам. Зачем нам вообще были нужны размещенные войска в Германии, например. Разве мы не могли быть более благоразумными? Зачем нам беспокоиться о том, что местные в какой-нибудь дыре захотят переубивать друг друга? Зачем вообще пытаться их контролировать? Но я быстро и убедительно был избавлен от своих заблуждений. Даже частичный изоляционизм уже был невозможен.

Должна была быть какая-то золотая середина, где мы бы не разорились, не смотрели бы на войну как на легитимную внешнюю политику и все еще держали плохих ребят подальше от себя. Саммит оказался весьма обескураживающим. Некоторые аспекты были приняты, иногда без удовольствия, но и я тоже что-то почерпнул для себя. Китай начинал становиться более воинственным и напористым, и они в быстром темпе увеличивали и усиливали свою военную мощь. Нам бы все еще требовались развитые морские войска, и мы не могли бы заменить истребители "Аегис" фрегатами поменьше и подешевле. Мы бы смогли осуществить переброс войск из Европы в Азию, но это бы тоже имело бы свою цену. Нам нужно было бы реактивировать некоторые из своих азиатских военных баз, которые мы закрыли, и стоимость в целом бы возросла.

Генералам и адмиралам бы тоже пришлось столкнуться лицом к лицу с реальностью. Они много бурчали, но многое из того, чего они хотели, было просто непосильно. Самолеты-невидимки за сто миллионов за штуку? Подождите десять лет и делайте то же самое с помощью дронов за четвертак! Я знал, что в сфере искуственного интеллекта случится переворот и что компьютерная мощь могла принести воздушным силам, поскольку я видел это на первой жизни. Я проинформировал многих о том, что каждое отделение постигнут сокращения в будущих технических программах, и о том, что эти средства я собирался направить на подготовительные и вспомогательные программы. С другой стороны командир береговой охраны был в экстазе от того, что их бюджет был бы увеличен. Из всех служб на них было больше всего работы и меньше всего уважения и средств. С момента событий одиннадцатого сентября Конгресс и общественность наконец начали осознавать факт, что на передовых были именно они.

Я также сделал упор на то, что я ожидал ответственности! За программами по разработке оружия шло бы пристальное наблюдение, и если они думали, что я был жесток с гражданскими главами кабинета министров, то пусть дождутся, как я начну прорабатывать вопрос управления снабжением генералов и адмиралов! Лучшим вариантом остаться у меня на хорошем счету было бы вовремя и по средствам прорабатывать программы. Если им нужно было пересмотреть ведение дел, пусть будет так.

Я встретился с руководителем каждой службы и прошелся по их списку желаемого нового оружия. Для генералов и адмиралов это было не самым приятным опытом. Я сам был ветераном, и по их мнению, у меня было достаточно опыта, чтобы быть опасным для них. По сравнению с Бушем я не восхищался этими ребятами и не верил сразу всему тому, что они говорят. Лучше всего показала себя армия. То, что у них уже было – было довольно хорошими штуками, и они бы немного потеряли от отказа от системы непрямого нападения, например. Часть их финансирования была переброшена с тяжелой техники вроде М-1 и Брэдли на Страйкеры и иное. Часть их бригад и дивизий была бы перемещена из Европы в Азию.

Морская пехота использовала многое из того же, что и армия, но исключительным образом они имели водоходную технику. Они бы потеряли свой Продвинутый Водоходный Штурмовик, невероятно чудесную штуковину, которая сражалась как танк и ездила по волнам так быстро, что сзади можно было на водных лыжах кататься. Оно никогда не было особенно полезным, и в этот момент я мог довольно просто это свернуть. В последний раз, когда морская пехота в самом деле проводила береговой штурм, это было в Инчоне – пятьдесят два года назад! Теперь же они использовали вертолеты и катеры на воздушной подушке. Хотя я позволил им оставить V-22 Оsрrеу. Рано или поздно они смогли бы заставить его работать, и было бы слишком сворачивать и эту идею.

Воздушные силы и флот были пробиты по всем фронтам! Их Унифицированны Ударный Истребитель F-35, как предполагалось, будет чудо-оружием принципа "все в одном". Это было больше похоже на слона, которого раздул государственный совет по разработке оружия. В последний раз, когда у нас был истребитель, который понравился и флоту, и воздушным силам – это был F-4 Рhаntоm II, что изначально был самолетом в распоряжении флота, но он был настолько хорош, что воздушные силы тоже его захотели. Авианосцы были настолько специализированными, потому что их посадка подразумевала собой управляемое столкновение, и в общем это не то, что могут делать самолеты. Все вариации F-35 были потрепанными, дорогими, и разработанными для сражений с Советским Союзом, которого больше не существовало. Я пообещал крупное увеличение бюджета для дронов, но в ответ услышал лишь кудахтанье. Никто не получает медали за управление дронами. В это же время, кстати, купите еще несколько F-18.

Флот потерял свой Береговой боевой корабль. В отличие от F-35, который был уже на стадии разработки, он все еще находился на стадии предложения. Предполагалось, что это будет небольшой и легко управляемый корабль для прибрежных операций, так что если бы плохие парни его и подбили, то это бы не стало бы большой потерей. Он бы мог переносить модули для ракет, так что он мог бы с легкостью превращаться из противовоздушного орудия в противоподводное или противоминное. В будущем бы это выросло бы в полумиллионного монстра с двумя возможными формами корпуса, поскольку никто не мог продумать лучшего способа их собирать и ни у кого не хватало духу уволить достаточное количество адмиралов, чтобы заставить их принять какое-то решение. Ни один из модулей для ракет не был построен в сроки, не был рабочим, и для управления требовалось больше людей, чем эти корабли могли вместить. Проблема, а не корабль. Я также свернул и класс DD(Х)/СG(Х) крейсеров и истребителей-невидимок, которые были разработаны во время Холодной Войны. По проекту они стоили в три или даже четыре раза дороже, чем вполне подходящий для дела Арли Бёрк.

Вместо этого я сказал им продолжать собирать Арли Бёрки, и продумать стандарт для фрегатов и корветов. Класс "Перри" уже годами не выпускался, но а почему бы им не придумать план по постройке новых и обновленных кораблей? Заодно и что могло быть не так с обновленной и американизированной версией Сааров-5 который "Ingаlls" собрали для израильтян в Миссисипи, или, может, собрать какие-нибудь версии каких-либо европейских моделей? Я также одобрил план на подводную версию ракетных бомбардировщиков класса "Огайо", где баллистические трубы для ракет были заменены на наборы из семи Томагавков. Это звучало довольно благоразумно и с учетом бюджета. Я бы также был рад и купить больше вездеходов и транспортных кораблей, и больше транспортных самолетов и самолетов-шпионов для обеих служб. Нам нужно было изменить подход к делу, и закупаться с умом.

Генералы с адмиралами не обрадовались такому исходу. Колин Пауэлл и Том Ридж потом отдельно сказали мне, что они просто кивали головой. Как только они вернутся в Вашингтон, они собирались встретиться со своими фаворитами-конгрессменами и сенаторами, как и с лоббистами, чтобы отменить мои отмены. Я мог только готовиться к борьбе. Это не было чем-то невиданным ранее. Картер свернул проект бомбардировщика В-1, который Воздушные силы и Роквелл придержали в тайне, пока к власти не пришел Рейган, где он был переработан в В-1В. Я ответил, что я все понял, но и что я не боялся увольнять людей, и если Конгресс начнет наглеть, то я с радостью примусь накладывать вето.

Что до внешней политики, и Колин, и Конди сказали мне угомониться и вести себя, как подобает взрослому по отношению к тюрбаноносцам. Мне совсем не нужно было их любить, но мне нужно было поддерживать с ними отношения, и быть учтивым. Меня также в довольно грубой форме проинформировали, что я был достаточно умен, чтобы понять, что у каждой страны были свои трудности, проблемы и культура, и что у Ирана, Ирака, Сирии и Турции, как пример, были свои собственные верования и интересы, и то, что все они были мусульманами, не означало, что они все одинаковы. Госдеп также сообщил мне, что мне нужно было помириться с саудитами. Еще было бы неплохо снизить стоимость нефти. Я немного побурчал и ответил, что угомонюсь, но саудитам тоже нужно будет показать какие-то успехи в успокоении своих безумцев. В конце концов мы бы дождались какого-нибудь благоприятного момента, чтобы прийти к согласию, и затем снова обменяться послами.

К концу лета у нас было положено начало какому-то конкретному плану по национальной безопасности и иммиграции. В это же время на протяжении всего марта мы готовили новые законопроекты, основанные на тех идеях, которые я предложил во время послания президента. Картер и Марти Адрианополис собрались вместе, чтобы наштамповать парочку коротких законопроектов, чтобы протолкнуть их в Конгрессе, пока я все еще импонировал людям. Картер был главой моего законодательного движения. Сам он бы оставался в тени, что было хорошей мыслью. Правое крыло было не слишком довольно тем, что у меня в Белом Доме работал пидор (они так сказали, а не я). Они бы предпочли, чтобы Картер был почетным гостем на ритуальном костре. Вместо этого же он был серым кардиналом, который вел надзор за законодательством.

Я за годы видел то, что рушило карьеры президентов, и одним из этих факторов была попытка протолкнуть гигантские законы "все в одном". Когда составляешь что-то подобное, это занимает целую вечность и никому это не нравится. Не важно, на какой ты стороне, всегда найдется что-то, к чему можно придраться и против чего проголосовать. Нет, нам нужна была пачка маленьких законопроектов, которые можно было быстро составить и протолкнуть, и сохранить низкую себестоимость. Лучше принять десять законов стоимостью в пятьдесят миллиардов долларов, чем один на пятьсот миллиардов. Марти передал Картеру несколько законопроектов, связанных с инфраструктурой и исследованиями. Мы могли заделать несколько дорожных ям, починить пару мостов, обновить водопроводные и канализационные системы, и так далее. Большую часть средств можно было взять из самих штатов, у которых уже была имеющаяся для этого структура. В одном из законопроектов помельче была незаметная приписка о сокращении времени на подтверждения, чтобы быстрее переходить к делу.

И затем мы проработали законопроекты по исследованиям и разработке. Довольно много прошло через Пентагон и DАRРА, Агентство по разработке перспективных проектов по использованию двойных технологий. Дроны, например, не годились для сброса бомб, но отлично подходили для вещей вроде наблюдения на границах и мониторинге за загрязнениями и дикой природой в национальных парках. Многое из того, чем пользовались военные, могло иметь и гражданское применение, и наоборот. То, что принес Уолмарт в торговлю с помощью компьютеров, сетей и складов, сделало возможным поддержку военных во время операций "Щит в пустыне" и "Буря в пустыне".

Остальные элементы финансирования включали в себя увеличенное финансирование Национальных институтов здравоохранения (базовые исследования, замаскированные под разработку оборонного биологического оружия), еще немного денег для НАСА (больше и лучше, спутники для прогнозирования погоды и климатологии, и слова "климат" никто не произносил вслух, все было скрыто под навесом наблюдения за границами), и так далее. Мы также позволили Департаменту энергетики получить еще финансирования для проектов по поиску и разработке альтернативных видов энергии, сформулированный как "энергетическая безопасность". Некоторые из этих проектов в будущем бы провалились, и многие другие бы заняли многие годы, прежде чем перерасти в новые технологии, но в дальнесрочной перспективе они бы стоили того.

Патриотический акт "Защитные инструменты Америки для ограничения, перехвата и противодействия терроризму" был наскоро принят еще в ноябре сразу же, как только закончилась операция по бомбардировке в Афганистане. Конгресс был в ужасе и быстренько ослабил ограничения на все сборы разведданных в Соединенных Штатах. У меня на этот счет было двойственное ощущение. Было очевидно, что общая раздробленность наших разведывательных служб тоже сделала свой вклад в катастрофу. С другой же стороны это противоречило некоторым статьям Билля о Правах, и как я помнил, большое число последующих администраций выходило далеко за рамки дозволенного этим актом. Я смог выделить пару моментов до того, как он оказался на голосовании Конгресса (Нам не нужно было сканировать списки для чтения людей в библиотеках! Во-первых, легче было найти информацию, которая нужна, чтобы стать террористом, в Интернете.). В остальном проект прошел почти без возражений и я подписал его, как действующий, через два дня. Это был первый законопроект, который я подписал.

Первый крупный законопроект был принят почти без голосования. В конце сентября я издал приказ (мой самый первый) создать национальный центр по борьбе с терроризмом, изначально спонсируемый ЦРУ, и запущенный в Лэнгли. Это была временная мера, и я сказал Кларку, что перемещу его в другое место сразу же, как только у меня будет несколько законов. В апреле мы протолкнули этот проект и поставили во главе Уинстона Кридмора, одного из Трех Товарищей. Уинстон знал о борьбе с терроризмом и проблемах с сотрудничеством между агентствами ровно столько же, сколько и любой другой. У меня состоялся долгий разговор с Уинстоном, где я пригрозил ему огромными и печальными последствиями, если произойдет еще что-нибудь в духе одиннадцатого сентября, а затем мы прошли в комнату для прессы и я с пышной похвалой представил его на камеру. К середине лета бы уже расчистили место для закрытого комплекса в МакЛине.

В июне я поблагодарил Альберто Гонзалеса за его отличную работу в составе Совета Белого Дома, и отправил его восвояси. Он был прямой линией из Белого Дома к Дику Чейни за последний год, и чем скорее он ушел бы, тем было бы лучше. Вместо него я назначил Джон Вайсенхольца, профессора конституционного права из Джорджтауна, о котором хорошо отозвались и Джон Эшкрофт, и Дэвид Бойес. Если эти двое, будучи такими непохожими и с разной точкой зрения, подумали, что Вайсенхольц был хорош, то этого для меня было достаточно!

Экономический спад, который мы переживали, был неприятным, но не разрушительным. Куда важнее были сниженные налоги и грядущий дефицит бюджета, с которым мы бы столкнулись. В 2001-м финансовом году у нас все еще была налоговая нагрузка времен Клинтона, и мы вышли в плюс на сто пятьдесят миллиардов долларов. В этом же году со сниженной ставкой и замедленной экономикой мы бы столкнулись с таким же дефицитом! Как только экономика выравняется, все бы вернулось обратно, но нам нужно было тратиться осторожнее. Хорошо было то, что мы не вторгались в Афганистан, и избежали крупных трат, которых бы это потребовало; это чрезвычайно помогло.

Этот 2002-й год также был и годом промежуточных выборов, так что все, что мы делали, мы делали с оглядкой на ноябрь. Если продвижение законопроектов было похоже на танец на минном поле, на границе сроков это было еще и с завязанными глазами. (Во время обычных выборов президента можно даже не пытаться. На четвертый год уже ничего нельзя достичь. Ну и система!) Несмотря на вышесказанное, все еще держалось ощущение национального единства и стремления чего-то добиться. Казалось, что я смогу продвинуть большинство из того, чего хотел.

Хотя у этого была и своя цена. На тот момент я был достаточно популярен, что многие кандидаты-Республиканцы хотели получить мою протекцию. С начала марта я обнаружил, что записан на агитационные поездки по стране через каждые пару недель. На типичной такой поездке я обычно оказывался на пути в Топеку, или в Бьютт, или в Лексингтор, где в аэропорту меня встречал местный конгрессмен или сенатор. Мы бы затем посещали какую-нибудь местную фабрику или общественный проект или колледж, с гордостью смотрели на то, что там делают, и оба выступали с речью. Не важно на чтобы мы ни смотрели, моя речь затрагивала две основные темы, что конгрессмен Чудотворец тот самый парень, которого нужно отправить обратно в Вашингтон, чтобы он продолжал выполнять свою важную ведущую роль, и как что-то из законов, которые мы на тот момент продвигали, было связано с тем, на что мы смотрели. Мы махали флагом и обнимались на этом празднике взаимной любви. Половину времени со мной путешествовала и Шторми, потому что эта глупая животина была популярнее меня самого!

После этого мы попадали на какой-нибудь сбор средств, и я встречался и общался со всеми, кому только можно было продать мою душу. Затем у нас был отличный агитационный ужин. Курица Топеки на вкус очень похожа на Курицу Бьютта и Курицу Лексингтона. Думаю, по некоторым вечерам даже Шторми питалась лучше. На следующий день мы летели куда-нибудь еще и повторяли процедуру. Проделать все это в течение двух-трех дней и затем вернуться в Вашингтон. Подождать три недели и повторить.

На личном же уровне, если вы непопулярный президент, то никто не хочет, чтобы его видели рядом с вами. Запросов о личной встрече резко становится меньше, как и шансов продвинуть какой-то законопроект. Как я и сказал, была своя цена.