С чистого листа главы 100-165

Глава 162. Идя на войну

Очень соблазнительно погрузиться в одно какое-то дело, когда оказываешься в Белом Доме. Все то, что оказывается на вашем столе, действительно важно, и во многих случаях – вопросы жизни и смерти, и вы также можете проводить все время своего бодрствования, выверяя все детали работы. Очевидно, что война – важнейшая из вещей, и очень интересно посвятить этому все свое время.

Не все президенты могут от этого удержаться. Рузвельт развесил в одной из комнат внизу – карты, дав ей все ещё действующее название "Зала картографии", и каждый день часами там отслеживал движения войск и изменения на фронте. По крайней мере, он смог победить в своей войне. Джонсон каждую ночь часами бродил по коридорам в своей пижаме и халате, и постоянно заглядывал в командный пункт. Хуже всего было то, что телекоммуникации развились до такого уровня, что теперь можно и в самом деле взять телефон и связаться с командиром взвода на Меконге на миссии "найти и уничтожить". А затем начать давать тактические советы и приказы. Он так делал несколько раз.

То, что, как казалось, знал о тактике пехотных войск этот тыловой капитан-лейтенант флота в запасе, в лучшем случае было не тем что нужно. Джонсон и МакНамара думали, что они были умнее всех окружавших их генералов и адмиралов, и не стеснялись их увольнять. Но после этого Пентагон все же вступился за них. Было решено удержать президента от проведения тактического контроля армии, и поколение после Вьетнама не было выше того, чтобы повелеть нам угомониться. Это поколение уже в целом прошло, но этот урок мы усвоили.

Теперь же проблема была в том, что множество современных военных руководителей пришли из эпохи "Бури в пустыне", и думали, что война – это видеоигра. Я не знал, чем все обернется, но мой малый опыт подсказывал, что все было куда более грязным делом.

После четырнадцатого числа произошло не так много всего иного, когда мы начали выстраивать наши силы и готовиться к ответному удару. В это время (вскоре после того, как я обратился к нации), флот запустил больше четырехсот "Томагавков" по целям в Ираке с кораблей и подводных лодок. Первичными целями были базы воздушных сил, военные базы, и все, что предположительно могло иметь запасы химического оружия.

Другими целями было большинство объектов инфраструктуры страны, включая мосты, электростанции, химические заводы, шлюзы каналов и дамбы. Вскоре после этого мы начали проводить боевые воздушные патрули и осуществлять вылеты с F-15 и F-16 из Инджирлика и Кувейта, а также с F-18, которые делали то же самое с авианосцев в Персидском заливе. Затем появилась тяжелая техника – В-1, В-2 и В-52, чтобы уничтожать все, что могли пропустить крылатые ракеты.

Ещё в 1920-х годах один итальянский генерал по имени Джулио Дуэ придумал теорию о том, что массовыми бомбардировками можно победить в войне, не имея войск. По его теории, которая была переработана в концепцию стратегического бомбардирования, если бомбить врага, особенно цели в глубоком тылу – города и инфраструктуру, можно нанести огромный урон и ослабить их боевой дух. Это действительно звучало как отличная идея, и большую часть двадцатого века именно это мы и пытались сделать все время.

Это не сработало на Германии или Японии, это не сработало в Корее, Вьетнаме или Сербии, и в первый раз это не сработало в Ираке. В каждом случае необходимо было отправлять войска. К счастью, к тому моменту, как мы дошли до "Бури в пустыне", уже все знали, что это будет необходимо. Бомбардировки могли быть чрезвычайно полезными, но сами по себе они бы не помогли курдам.

Днём в среду мы начали понимать, что происходило, и какой была стратегия Ирака. У Саддама Хуссейна было два подразделения бронированных и механизированных отрядов Республиканской Гвардии. Это означало примерно шесть дивизий, хоть они и были значительно меньше, чем соответствующая американская дивизия. И все же там было около семидесяти пяти тысяч бойцов, тысяча танков Т-72, и множество других более старых танков, бронетранспортеров и грузовиков.

Они были разделены на две группы и таким образом пытались зажать Киркук в тиски, будто бы хотели его окружить. Химическое оружие применялось в изолированных курдских городах, но не в тех зонах, через которые планировала проходить их Гвардия. Это было стандартной российской доктриной, поскольку большую часть снаряжения и навыков они получили именно оттуда.

Утром шестнадцатого числа часть настоящего ужаса начала становиться известной остальному миру, когда иракцы начали появляться после побега из зон, по которым пустили горчичный газ. Химические ожоги и волдыри выглядели настолько пугающе, что большинство СМИ отказывались показывать их.

Конечно, не все – часть таблоидов украсили так первые страницы в полном цвете, чего было достаточно для того, чтобы затошнило. После этого остальные тоже начали это показывать. Мы также начали получать сводки об американских жертвах, которые вместе с отрядами "Пешмерги" пострадали от газа, и выяснили, что среди погибших был и Бисмарк Майрик, наш специальный представитель. Об этом мне сообщила Конди Райс, и я пообещал ей, что мы сделаем все возможное для его семьи.

Потребовался целый день на то, чтобы переправить главные единицы 82-й воздушной в Инджирлик на С-17, где они пересели на более компактные и удобные С-130 для полета в Эрбиль. Эрбиль был достаточно далеко от фронта, чтобы у него не было опасности мгновенного налета. Они высадились там, и затем продолжили перемещение на любом транспорте, которое они могли выпросить, занять или угнать, чтобы прибыть на фронт.

"Пешмерга" сражалась с доблестью, но автоматы Калашникова и гранатомёты не справились бы против Т-72, и они отступали. Планом битвы было то, что пехота, которую мы отправили первой, смогла бы стабилизировать линию фронта на достаточное время, чтобы наша прибывающая из Европы бронированная и воздушная техника могла бы разбить иракцев до конца.

В любом случае, так было в теории. Как хорошо это бы сработало – никто не знал наверняка. 82-я воздушная часть известна тем, что может в течение суток оказаться в любой точке мира, но все намного сложнее. Да, главные единицы, например, первая пара батальонов, могла бы это сделать, но после этого все становится настоящим хаосом и суматохой.

Ещё неделя понадобилась бы на дорогу для оставшихся отрядов 82-й группы и Рейнджеров, и прошла бы по меньшей мере ещё неделя, прежде чем бы появилась 173-я воздушная бригада из Италии, чтобы помочь, и, вероятно, ещё неделя после того, чтобы на место прибыла бронированная техника из Германии. Даже это было бы лёгкой броней, поскольку у нас была доступна только одна тяжело бронированная бригада, 1-я танковая дивизия с танками М-1 Абрамс, и вторая, 2-й кавалерийский полк, который использовал лёгкие пехотные боевые машины.

Кавалеристы не могли сражаться с танками, по крайней мере, с большой лёгкостью. Британцы тоже направили свою тяжело бронированную бригаду, 7-ю танковую дивизию, размещённую в Германии, она бы прибыла примерно в то же время, что и наша. В это время возвращавшийся в Штаты транспорт мог бы подобрать доступные им боевые корабли из 101-й дивизии, пока транспортные вертолеты оставались там. В большинстве случаев главной проблемой было небольшое количество доступного воздушного транспорта. Даже с раздутыми расходами на него у нас не было достаточно самолётов, чтобы перевести сразу всех.

Воздушные силы были в куда лучшем состоянии. Ракетные удары и бомбардировки первого дня осадили воздушные силы Ирака, и последующие атаки полностью их уничтожили. Мне сообщили, что в первые два дня боевых действий американские пилоты подбили девятнадцать самолётов без каких-либо потерь с нашей стороны, и больше потом вылетать никто не посмел. Как только 82-я часть оказалась на месте, они смогли бы вызывать точечную поддержку с воздуха.

Первый контакт между американскими и иракскими сухопутными войсками состоялся в пятницу семнадцатого числа в небольшой долине где-то на северо-востоке от города Зоя. Это в общем было на юге от Эрбиля и на западе от Киркука, и западные тиски наступали, чтобы попытаться зажать Киркук. Они серьезно давили на "Пешмерга", и, хоть Воздушные Силы и пытались осуществлять поддержку с воздуха, у курдов не было раций, чтобы с ними связаться.

В целом они были лёгкой пехотой, храброй и подобающе подготовленной, но без необходимого им снаряжения. Они отступали вверх по долине, когда небольшой батальон десантников, словно кавалерия, появились на вершине холма, прибыв на потрёпанных и побитых гражданских грузовиках. С ними была батарея 105-й дивизии, которые ехали на Хамви.

Десантники смогли выстроить цепочку по всей долине, за ними обратным скатом выстроилась 105-я дивизия, и они мощно стояли на месте, когда иракцы наступали вперёд. "Пешмерга" собралась вокруг них, как обычно намерзал лёд в стакане замерзающей воды. В это время десантники начали вызывать точечную поддержку с воздуха. Это было обычной тактикой пехоты при столкновении с более сильным механизированным отрядом, и это сработало.

Республиканская Гвардия застыла на месте и начала отступать, чтобы зализать свои раны. Но чего обычно не показывают в песочнице, так это цену, которую приходится за это заплатить. Этот небольшой батальон по количеству человек уступал втрое, столкнувшись с большей частью первой бригады, 6-й механизированной дивизией "Навуходоносор", и вот так счёт жертв у нас был таков: более двадцати погибших и более пятидесяти раненых, и мы ожидали, что будет ещё хуже.

Три ночи подряд я проводил по паре часов после ужина в командном пункте. Курдистан был впереди нас на семь часов, так что к ужину по нашему времени события дня там бы уже закончились. Хоть у американских войск и были приборы ночного видения, у "Пешмерги" же их не было, и у нас всё ещё сильно недоставало мощи, чтобы начать проводить какие-либо ночные атаки.

Это всё ещё было одной из самых крупных проблем в этой войне. Хуссейн сильно поумнел. Он не дал нам полгода подготовиться и затем атаковать его по нашему усмотрению. В этот раз хозяйничал он, и даже при том, что мы давили на него с воздуха, у него было достаточно боевой мощи, чтобы вредить нам и курдам.

В пятницу семнадцатого числа, получив последние сведения с командного пункта и услышав о Зое, я вернулся в резиденцию. Моими первыми мыслями было забраться в президентский самолёт и отправиться туда, но я знал, что это было просто глупо. Я уже был устаревшим командиром батареи; пытаться взять контроль в свои руки было бы так же глупо, как и Джонсону было звонить какому-то парню из Дельты. Мэрилин поняла мое настроение и просто села читать в кресло рядом со мной. Шторми дремала рядом со мной в моем кресле. В 8:15 зазвонил телефон, и я взял его с кофейного столика, стоящего рядом:

– Алло?

Раздался приятный альт:

– Мистер президент, говорит полковник Диллард из командного пункта. Мы бы хотели, чтобы вы зашли, сэр. Ирак запустил ракеты.

Я тихо выругался, и Мэрилин подняла на меня взгляд.

– Буду через пару минут, полковник! – и я положил трубку.

– Проблемы? – спросила Мэрилин.

Я улыбнулся и пожал плечами, пока вставал:

– Как и обычно. Знаешь, конец всему миру и западной цивилизации, которую мы знаем.

– Скажи мне, если нужно заволноваться.

Я наклонился и поцеловал жену, после чего сунул ноги в тапочки и направился вниз. В командном пункте я сел на свое обычное место во главе стола и взглянул на остальных. На меня смотрела женщина в форме морской пехоты с орлами на погонах.

– Полагаю, полковник Диллард?

– Да, сэр, благодарим вас, что пришли, – и она включила на большом экране карту Среднего Востока.

– Приблизительно пятнадцать минут назад с территории Ирака было произведено одиннадцать запусков ракет, либо Скад, либо аль-Хуссейн. Две было направлено в Кувейт, три в Турцию и шесть – в Израиль.

На карте красными звёздами было отмечено то, что, как я предполагал, было местами удара.

– Мы перехватили хоть какие-нибудь из них? – спросил я. Я вспомнил, как во время войны в Персидском заливе противоракетные комплексы "Патриот" сбивали с неба ракеты направо и налево. За время, которое прошло до этой войны, мне безжалостно сообщили, что результативность противоракетных систем была сильно переоценена.

– Несколько, сэр, – и несколько красных звёзд стали синими.

– Одну из них сбила противоракетная система "Патриот" над Кувейтом, а оставшаяся упала в пустыне. Никаких следов химии обнаружено не было. Три ракеты были нацелены на Инджирлик. Опять же, одна была сбита, одна упала на заброшенной территории базы воздушных сил, и еще одна упала в центре Аданы через пару километров оттуда. Опять же, никаких следов химии не обнаружено. На Израиль было нацелено шесть ракет, и израильтяне смогли сбить две из них. Оставшие четыре упали в незаселенных местах недалеко от Иерусалима, Тель-Авива и Хайфы.

– Четыре?! И это все? Четыре?

– Это намного лучше, чем мы смогли в первый раз в 91-м, сэр, – ответила она в свою защиту.

– Господи Иисусе! – и сколько денег мы вбухали в это?

– Итак, каковы результаты? Прошу, ради всего святого, скажите мне, что израильтяне не запустили ядерную ракету в Багдад!

На это все улыбнулись.

– Нет, сэр, по крайней мере, пока что.

Карта сменилась на карту Кувейта в масштабе.

– Зона поражения в Кувейте была нежилой, и там не было никаких жертв, – карта переключилась на Инджирлик.

– Одна ракета попала на стоянку такси и взорвалась. Не было никаких жертв или ущерба, но дыру им наверняка придется заделывать. Второй удар был намного хуже. Ракета оказалась в центре и попала в здание больницы. Мы все ещё получаем сведения, но, похоже, что там множество жертв среди гражданских.

– Ох, черт! А Израиль? – они были реально непредсказуемым фактором во всём деле. Если бы они ответили, то игра перешла бы в дополнительный период, и никто не мог знать, что бы произошло далее.

– Исходя из того, что мы можем видеть со спутника, ничего из крупных объектов не пострадало, по крайней мере, на израильских территориях. Одна из ракет упала рядом с жилым комплексом в палестинском районе. Израильтяне не считают это большой проблемой, они не любят палестинцев, – доложила она.

Я почесал затылок:

– Но никаких химических боевых частей?

На это вступился майор воздушных сил:

– Нет, сэр, – сказал он.

– Мы не наблюдаем никаких следов химии, и все данные и оценки результатов боевого воздействия указывают на то, что это обычные взрывные ракеты.

Я повернулся к нему:

– Почему нет? Не подумайте, я не жалуюсь, но у них есть химическое оружие, и Хуссейн несколько раз уже доказал, что он не прочь ими воспользоваться.

– Не думаю, что он может, сэр. Я побывал на Абердинском испытательном полигоне и немного разузнал о них. Химические реагенты – весьма паршивая штука. Они ядовиты, ржавеющие, нестабильны – с ними связываться не хочется. Лучший способ их использовать – это самолёты. Загружать их на них, как на огромный опылитель, как мы это сделали с Агент Оранж во Вьетнаме.

Ее назвали "Операцией Rаnсh Наnd". Но самолёты легко подбить, и это не так скрытно. Другой легчайший способ – это загрузить их в артиллерийские снаряды, как они и делали. Сложнее всего заполнить ими ракеты. Достаточно сложно стрелять ракетами, и также сложно решить, как распылить химикаты, когда они достигнут точки назначения. Пользы от этого немного. Единственный выгодный и стоящий химикат, как мне сообщили, это нервнопаралитический газ, и у них его либо нет, либо они его не применяют.

– Хм. Звучит разумно, полагаю? – я никогда не вникал слишком глубоко в подобные детали. Да, у нас была подготовка в школе артиллеристов, но там ничего особенно, кроме вступления, не было, – Паршивая хрень! Вице-президент все ещё в Анкаре? Мне нужно будет с ним поговорить, – вчера я отправил Джона МакКейна в Анкару, чтобы он поговорил с Эрдоганом и держал его за руку. Теперь это казалось весьма дальновидным.

– Да, сэр. В Анкаре сейчас три часа сорок минут.

Я взял телефон и запросил связать с вице-президентом, после чего положил трубку. Его бы нашли даже за полмира отсюда.

– Как они это делают? – спросил я.

– Подвижные пусковые установки. Во время войны в Персидском заливе у них были шахты для запуска ракет, но нам было слишком легко на них нацеливаться. Вывозят их по ночам. Они прячут их в бараках, затем просто вывозят наружу, устанавливают и запускают. После этого они отправляются обратно в барак на перезарядку.

Я утвердительно буркнул. Тогда зазвонил телефон, и я взял трубку:

– Алло?

– Карл, это Джон МакКейн. Ты слышал о ракетном ударе?

– Поэтому я и звоню. Насколько все плохо? – спросил его я.

– Ужасно! Одна ракета попала прямиком в здание больницы в центре Аданы. Что не уничтожилось взрывом – теперь горит. Там будут сотни погибших! – сообщил он.

– Ох, черт! Джон, тебе нужно поговорить с Эрдоганом. Скажи ему, что мы сожалеем и пообещай, что мы поможем с восстановлением больницы. Если понадобится – пообещай ему свою жизнь! Если он нас выставит – то игре конец!

– Карл, я прямо сейчас на встрече с премьер-министром. Он разозлен на иракцев! Он хочет поговорить с тобой, – ответил МакКейн.

Мои брови поползли вверх.

– Соединяй.

Когда я это сказал, вошли Конди Райс и Том Ридж. Должно быть, их тоже вызвали. Я указал им на полковника и показал, что брифинг им проведет она. Затем я снова перевел свое внимание на телефон.

– Карл, я передаю трубку переводчику.

Я кивнул. Это не было обычным способом разговора, где у нас было по переводчику с каждой стороны, и так далее. После секунды шума с другого конца телефона меня поприветствовали:

– Президент Бакмэн?

– Премьер-министр Эрдоган, благодарю вас, что говорите со мной. Я только что узнал об атаке на больницу, сэр. Я и вся моя страна сочувствует вам. Это ужасное дело. Я обещаю помочь вам перестроить ее, сэр, и сделать даже лучше, чем было до этого.

– Благодарю вас, президент Бакмэн, но я попросил о разговоре не поэтому. Я поговорил с господином вице-президентом и хочу предложить вам помощь. Саддам Хуссейн, он, – и на фоне прозвучала гневная тирада, которой я не мог разобрать. Похоже, что турецкий был отличным языком, чтобы на нем браниться. Спустя мгновение переводчик продолжил.

– Саддам Хуссейн – бешеный пёс и монстр, которого нужно остановить!

– Ваша помощь будет неоценима, сэр. Я недостаточно компетентен, чтобы сказать вам, что должно быть сделано, но я поручу своим генералам поговорить с вашими, и мы все решим. Это приемлемо?

– Да-да, конечно! Мы убьем это животное! То, что он делает – омерзительно Аллаху! Вся моя страна возмущена этой атакой!

– Не могу еще более согласиться, сэр. После того, как все это закончится, я надеюсь нанести вам визит. Я бы хотел встретиться с вами, и однозначно помочь с восстановлением больницы. Надеюсь, что это будет возможно.

– Да, конечно же! – на другом конце снова раздался шум, и я снова услышал Джона МакКейна.

– Карл, это снова я. Эрдоган просто в ярости из-за этого.

– Джон, здесь у меня Конди и Том, и думаю, что они пытаются вызвонить Пэйса. Побудь пока там. Не знаю, как все случится, но это огромная помощь. Мы ещё с тобой свяжемся, и скорее рано, чем поздно.

– Понял!

Мы положили трубки, и я взглянул на генерального секретаря и министра обороны.

– Ладно, теперь вы знаете столько же, сколько и я. Я только что говорил с Джоном МакКейном и премьер-министром Эрдоганом. Эрдоган изрядно разъярен на иракцев и предложил начать помогать. В боевых действиях, а не только позволять нам пользоваться воздушной базой в Инджирлике!

Том тихо присвистнул и улыбнулся, а Конди сказала:

– Отличная работа, мистер президент!

– Благодари не меня, а Джона. Когда я позвонил ему, он уже был на встрече с Эрдоганом. В любом случае, вам нужно дать знать разным послам, и поговорить с Эриком в Тель-Авиве. Том, тебе нужно встретиться с Пэйсом и разобраться. Что могут добавить к делу турки?

В этот момент зазвонил телефон, и кто-то сообщил, что это премьер-министр Ольмерт из Израиля. Это не стало сюрпризом. Когда остальные наблюдали и слушали, я взял трубку:

– Премьер-министр Ольмерт, это Карл Бакмэн. Благодарю вас, что позвонили. Если бы не позвонили вы, то я бы точно сделал это сам.

– Мистер президент, полагаю, что вы уже слышали, что Саддам Хуссейн решил напасть на мирную страну Израиль.

Вот и дружеский разговор.

– Да, господин премьер-министр, я уже осведомлен об этом. Я только что говорил с нашими общими друзьями в Анкаре. Они также стали целью, и им был нанесен серьезный ущерб.

– Мы тоже об этом слышали, и вы можете передать им наши соболезнования, но звоню я не поэтому. Я знаю, что ваш посол и ваш генерал Шинсеки просили, чтобы Израиль не реагировал на эту провокацию, но уверяю вас, что наше терпение не вечно. Вам нужно с этим что-то сделать, не то это сделаем мы!

– Я понимаю ваши переживания, и могу обещать, что мы удвоим наши усилия, чтобы остановить эти атаки, – сказал я.

– Должен сказать вам, сэр, что я обсудил это со своими советниками, и мы сошлись на том, что если этот бешеный пёс применит химическое оружие против Израиля, то мы будем вынуждены ответить, и это точно будет весьма серьезно.

Ну, это было весьма честно!

– Я понимаю ваше волнение, и я обговорю это со своими советниками. Пожалуйста, позвольте нам сначала посмотреть, что мы можем сделать, чтобы покончить с этой угрозой.

– Доброго дня, мистер президент.

Ольмерт положил трубку, и я вздрогнул.

– Звучало не очень здорово, – прокомментировал Том Ридж.

Я скорчил гримасу:

– Нет, совсем нет. Он довольно ясно сказал, что если по ним ударят химическим оружием, то Ирак превратится в радиоактивную дыру в земле.

Остальным такая перспектива тоже не показалась радужной. Прежде чем я смог перейти к дальнейшим обсуждениям, объявили, что генерал Пэйс был на связи.

– Генерал, спасибо, что позвонили. Прежде, чем мы углубимся в детали, позвольте у вас кое-что спросить. Хуссейн ночью запустил несколько ракет в Израиль, как и во время войны в Персидском заливе. Мы можем их остановить? Что мы можем сделать? Израильтяне от этого не в восторге!

– Это очень сложно, мистер президент. Ирак – большой, примерно с две трети Техаса, а эти ракеты могли быть запущены с чего-то размерами с тракторный прицеп, – его голос был четким, но это слышалось так, будто бы он говорил, находясь в машине или лимузине.

– Во время войны в Персидском заливе мы отправили около 40-ка процентов нашей разведки в поисках этих ракет и ничего не нашли.

– Великолепно! Ну, нам придется с ними что-то сделать, потому что они разозлили израильтян и турков.

– Да, сэр. Я только что поручил своему водителю развернуться и скоро буду в Пентагоне. Я буду на связи.

– Позвоните мне, когда что-нибудь решите.

Я нажал на кнопку и окончил вызов.

– Ну, вы все слышали. У нас есть как реальная проблема, так и реальная помощь. Я хочу задействовать турков настолько, насколько это возможно. Таким образом вступается еще один член НАТО, и мы можем рассчитывать на содействие и от кого-то ещё. Кувейт в деле, и саудиты тоже любезны. Том, нам нужно найти способ нейтрализовать "Скады", и мне не особенно важно, как мы это сделаем. Отправьте больше "Патриотов" к Израилю. Начните проводить ночные поиски ракет. Чего бы это ни стоило! Конди, соберитесь с нашими послами, и с Эриком и Джоном, и убедитесь, что мы все говорим об одном.

Том Ридж спросил:

– Разве китайский иероглиф "кризис" не состоит из символов "опасность" и "возможность", связанных вместе?

Я пожал плечами и пустым взглядом посмотрел на него.

– Понятия не имею, если это и так, у нас уже есть настоящий кризис. Давайте попробуем выжать максимум из той части про возможности. Я позволю всем остальным работать с этим. Вам лучше знать, как выполнять свою работу, чем мне.

Затем я взглянул на людей в командном пункте:

– Полковник, майор, благодарю вас за информацию. Вы и вся ваша команда были очень полезны, – и я отправился обратно наверх, чтобы рассказать Мэрилин о том, что мир ещё проживет один день.

Я и в самом деле больше ничего не мог сделать, так что я поднялся наверх и провел остаток вечера с Мэрилин и близняшками. Утром в субботу я встретился с генералом Пэйсом и принял пару звонков по телефону, но в остальном я отдыхал. Следующие пару ночей Ирак продолжал запускать от шести до десяти ракет в сторону своих соседей. Кувейтцам, казалось, было все равно, поскольку ни одна из ракет не зацепила никого, кроме пары верблюдов в пустыне.

Турки же всерьез разозлились от всего этого, особенно, когда второй удар прошел по жилому зданию на окраине Аданы. Израильтяне продолжали кипеть, но сдерживали свой огонь. Даже саудитам досталась одна ракета, которая упала в их пустыне неподалеку от Эр-Рияда, хотя никто и не мог понять, почему на них вообще нацелились.

Первый бой в долине Зоя пока что был не худшим из всех. Мы начинали слышать слова "Курдская коалиция" в медиа, и это не было введённым нами словом. На арену из Европы начали стекаться боевые вертолеты, хоть необходимая поддержка и сильно отставала. Аэродром в Эрбиле был до опасного переполнен, и курды начали пользоваться расположенными рядом дорогами и ровной местностью, как дополнительными взлетно-посадочными полосами. Турки ограничили свое участие истребителями и поддержкой с воздуха.

Хоть курды и были подобающе признательны, все же случилось слишком много дурного в их истории, чтобы позволить турецким войскам войти в Курдистан. 82-я воздушная дивизия сформировала линию обороны, а Республиканская Гвардия, казалось, собиралась в наступление, но с выстроенными американскими войсками и поддержкой с воздуха, иракцы каждый раз получали по носу, когда становились очень уж неугомонными. Но даже так пехота сдавала и была не слишком эффективной.

Военное положение было нейтральным. В то же самое время остальной Ирак систематически разносился в пух и прах флотом и воздушными силами. Когда эта война закончится, любой, кто бы остался в живых, провел бы следующее поколение восстановливаясь.

Если у меня и было недовольство Бушем-старшим во время войны в Персидском заливе, то оно было в том, что он позволил общественному мнению повлиять на исход войны. После четырех дней практически своевольного буйства среди укреплённых иракских формирований, через сто часов он взял передышку. Тот факт, что ужас общественности от резни, которую они увидели на "Шоссе смерти" по телевидению, был серьезным фактором в этой передышке, и то, что это позволило больше семидесяти тысячам иракских военных с их снаряжением, включая крупные фигуры Республиканской Гвардии, сбежать на юг Ирака.

Ещё один день, и он мог бы уничтожить все оставшиеся отряды их гвардии и создать огромную помеху в личном влиянии Хуссейна. Республиканская Гвардия была отделена от основной армии, у нее была другая цепочка руководителей и лучшее снаряжение, зарплата, и привилегии. После окончания войны в Персидском заливе они собрали формирование, с помощью которого он восстановил свою власть. Когда настанет время, я хотел окончательно развалить Республиканскую Гвардию.

Было бы это мне позволено – под вопросом. До этого общественное мнение было почти единогласным и симпатизирующим. Применение химического оружия и ужасающие потери, которые всплыли наружу, укрепили американское и международное отвращение к Саддаму Хуссейну. Американские потери во время атаки газом, и наша последовавшая ответная реакция подняла мой личный рейтинг обратно на отметку восьмидесяти – наивысшую со времён одиннадцатого сентября. Я бы согласился на то, чтобы обменять часть народного одобрения на полное свержение режима Хуссейна.

Народ меня поддерживал из-за того, что почти через неделю после начала войны только появилась пресса. В отличие от войны в Персидском заливе, когда Пентагон утвердил формальные процедуры для внедрения репортёров в войска во время полугодовой подготовки к войне, этот бардак наступил слишком быстро.

У нас не было времени заранее промыть мозги репортёрам. Теперь же они появлялись там по своей воле, летая частными рейсами в Адану, Алеппо и Тебриз, после чего своим ходом перебираясь через границу в Курдистан. Некоторые даже ухитрились попасть в Эрбиль на частных самолётах, забронированных на грузовые поставки продовольствия для отрядов.

Это не всегда заканчивалось хорошо для самих репортёров. МSNВС умудрились отправить съёмочную группу в город на севере от Киркука, который был обстрелян горчичным газом. Они получили отличную съёмку мертвых тел на земле, но в процессе заразились и сами. Поскольку горчичный газ – маслянистый и устойчивый химикат и не проявляется никакими симптомами почти до 24-х часов после контакта, они успели вернуться в Эрбиль, прежде чем покрылись гнойными волдырями, которые вызвали агонию, слепоту и требовали немедленной госпитализации. Ой!

Думаю, что мой самый серьезный момент слабости во время войны случился вечером в понедельник двадцатого числа. Прошло чуть меньше недели с начала конфликта, и всего пара дней после боя в долине Зоя. Тем вечером в эфире был Ричард Энгель, известный военный корреспондент NВС, после того, как он оказался в зоне боевых действий.

Должно быть, ему жить надоело, подумалось мне, раз он зарабатывал тем, что приезжал в места, из которых всем остальным хотелось убраться! И все же Брайан Уильямс объявил, что это эксклюзивный репортаж, Энгель докладывал с места событий, где американский десант впервые контактировал с Республиканской Гвардией. Мы с Мэрилин тогда закончили ужинать и сидели там с собакой, выпивая.

– Когда в аэропорт Эрбиля начали прибывать первые члены 82-й Воздушной части, местные курдские бойцы "Пешмерга" были настроены слегка скептически. Они стояли на границе с Ираком уже многие годы, и эта граница никогда не была спокойным местом. Что это за пестрые новые солдаты, и что они собирались делать в Курдистане – такими вопросами задавались все из них. И в качестве способа представиться курдам один из офицеров 82-й части показал им фотографию президента Бакмэна с тех времён, когда он сам был в составе 82-й Воздушной части и получил свою Бронзовую Звезду.

На экране появилась фотография с моей подписью, которую сделала тогда Мэрилин. Когда я был в Конгрессе, я всего пару раз воспользовался ею в своей первой предвыборной кампании против Энди Стюарта, но во время выборов в вице-президенты ее постоянно использовали в национальной кампании. Когда она появилась в кадре, я скорчил гримасу.

– Эта фотография просто должна была показать курдам, что президент Бакмэн морально был с ними, но, или из-за трудностей перевода, или же распалившейся надежды курдов, которые столкнулись с врагом, который хотел их геноцида, это стало гораздо большим! Буквально за считанные дни по войскам "Пешмерги" распространился миф об американском президенте, который отправил в Курдистан свою личную армию десантников, солдат, которые никогда не отступали и не проигрывали. Оказавшиеся в трудном положении курды не говорили ни о чем другом.

Здесь, в долине Зоя, солдатам 82-й Воздушной части пришлось оправдывать свою репутацию, которая была за гранью всего. Меня попросили не сообщать имён этих солдат, их отряда или их обозначений, но это был батальон десантников, которые были отправлены в эту долину, чтобы попытаться сдержать наступление бронетехники, пока высаживались оставшиеся члены дивизии и они смогли бы собраться. Их отправили только для того, чтобы они выиграли время, и затем ожидалось, что они, отбиваясь, отступят.

Когда туда прибыл этот батальон солдат, они смогли выстроить линию обороны, и затем подверглись атаке со стороны Республиканской Гвардии. Проигрывая в количестве втрое, и стоя против танков и бронетранспортеров, они сражались в этой отчаянной битве при поддержке курдских "Пешмерга". Один капитан, осознав, что они не смогут отступить, сказал своим солдатам, что они должны "Стоять насмерть", а сержант выразил это более поэтично. Он сказал своим войскам, что их ранг в аду зависел от того, сколько врагов они забрали туда с собой, так что им нужно было забрать как можно больше. К сожалению, и этот капитан, и этот сержант – теперь в числе потерь. Цена, которую заплатили эти люди, была высока. Один из четырёх прибывших сюда солдат либо погиб, либо ранен, но они удержали свои позиции и Республиканской Гвардии пришлось отступить.

На курдском языке "Пешмерга" означает "воин, стоящий лицом к лицу со смертью". Я спросил у группы солдат "Пешмерга", что они думали об американских десантниках. Они переглянулись, после чего улыбнулись и кивнули. Один из них ответил: "Они – Пешмерга. Это воины, стоящие лицом к лицу со смертью".

Ричард Энгель, из долины Зоя в Республике Курдистан для "NВС-Ньюс".

Мэрилин воскликнула:

– Вау! Ты об этом знал? – после чего она посмотрела на меня.

– Дорогой! Что стряслось?

Я сидел в своем кресле-качалке, и по моему лицу текли слезы, когда я в ужасе слушал этот репортаж. Я ничего не смог изменить?! Я убил Джорджа Буша и три тысячи двести невинных людей, чтобы стать президентом и привнести немного мира и здравомыслия в Белый Дом, и тем самым заглушить беспрестанный гул барабанов войны. Это все было бессмысленно!

Вот я, всего лишь отодвинувший неотвратимое, оказавшись в войне, которой никогда не хотел. Теперь же мои люди умирали из-за того, что они были моей "личной армией десантников, которые никогда не отступали и не проигрывали!" На какой круг Ада я уже опустился? И знаете, что было самым нелепым и ужасающим? Эта новая "слава" побудила бы подростков выстраиваться в очередь на пунктах приема новобранцев по всей стране, который горячо бы желали заменить десантников, которых я убил.

– Карл, что стряслось?

Я издал нечленораздельный стон и швырнул свой бокал через всю комнату, он ударился о книжную полку и, не разбившись, упал на ковер. Я поднялся и подошёл к бару, где стояла бутылка "Саnаdiаn Мist", и налил себе крепкую дозу виски. Я залпом выпил все это, но легче не стало, и я смел все в сторону. Ко мне подошла Мэрилин и, вцепившись, обхватила меня руками:

– Карл, что не так? Что стряслось?!

Я хотел оттолкнуть ее, но она крепко в меня вцепилась.

– Я не хотел этого! Никогда не хотел ничего подобного! Я не хочу, чтобы из-за меня погибали люди! Почему же вышло, что я стольких убил?! – я высвободился из ее рук, схватил ещё один стакан и наполнил его виски. Затем я немного отпил и попытался вспомнить какую-нибудь хорошую цитату о выпивке, но на ум ничего не приходило.

Мэрилин, севшая рядом со мной, была напугана, но она не пыталась меня остановить. Я никогда не бил жену. Я никогда не бил женщин вообще. Но если бы она попыталась заставить меня перестать пить, я бы, наверное, ее ударил. Я так и сидел у бара и выпивал эту бутылку виски.

Я просто хотел прекратить эти убийства. Скольких американцев я уже убил? Сколько тысяч американцев погибло из-за того, что я решил, что они должны умереть? Сколько американских семей я разрушил? Мне было плевать на другие страны. У них были свои лидеры, которые могли о них думать. Я только заботился об американцах, которых я убил за эти годы. Сколько их было? Сколько отцов, матерей, сыновей или дочерей?

На следующее утро я проснулся поздно в кресле-качалке в гостиной, рядом со мной сидела Мэрилин. Моя голова слегка побаливала, но хуже было ощущение, будто в моем рту промаркирована целая армия. Мои язык и зубы казались отекшими и мягкими. Я не смог припомнить последнего раза, когда допивался до похмелья, но это наверняка было в колледже. С годами похмелье лучше не становится. Я взглянул на Мэрилин, и она с любопытством посмотрела на меня.

– Поговорить хочешь? – спросила она.

– Хочу душ принять, – ответил я.

– Без выпивки сможешь?

Я попытался бросить на нее презрительный взгляд, но не думаю, что у меня получилось.

– Никогда не понимал этой идеи с опохмелкой, – и я попытался выбраться из кресла, для чего мне понадобилось пару раз покачнуться в нем, чтобы набрать нужный качающий момент.

– Я становлюсь чертовски стар для этого дерьма.

– Будет лучше, если не спать в кресле, – ответила она.

Я снова взглянул на нее и затем направился в сторону ванной.

– Который час?

– Я позвонила вниз и сказала, что тебе нехорошо, но что ты наверняка будешь к обеду.

– Ага.

В ванной, пока я чистил зубы и проглотил почти полбутылки таблеток от головной боли, я взглянул на себя в зеркало. Я надеялся, что у меня на тот день не назначено никаких фотосъёмок, потому что мои глаза были настолько красными, что потребовалась бы коррекция. Затем я принял долгий душ, побрился, оделся, и выпил ещё пару таблеток. К тому времени, как я оделся, я уже почти чувствовал себя человеком, по крайней мере, не считая красных глаз.

Мэрилин ждала меня в гостиной.

– Лучше?

– Ага.

– Я больше никогда не хочу тебя таким видеть, Карл. Меня пугает видеть тебя таким.

Я кивнул:

– Я знаю. Прости за это. Иногда… – я не смог закончить фразы. Я продолжал думать о всех людях, которые погибли за меня.

– Карл, ты не убивал этих людей. Это Саддам Хуссейн убил их, а не ты! – сказала она мне.

– Ты не понимаешь. Это я отправил их туда, мою непобедимую личную армию.

– Чушь собачья! Это такой бред, и ты это знаешь! Они умирали не за тебя! Они умирали друг за друга! Ты же сказал мне это однажды, помнишь? Когда ты был в армии, я спросила тебя, погиб бы ты во имя флага, и ты сказал, что никто не умирал во имя флага. Все умирали за друзей рядом с ними. Так что не неси бред!

– Ты не…

– Не понимаю? Я понимаю достаточно! Я знаю тебя, Карл Бакмэн! Я знаю тебя лучше, чем ты сам! Если бы ты сам был на поле боя, то все эти вещи говорил и делал бы ты сам. Это тебя не касается! Не отнимай этого у этих людей! – яростно выпалила она.

Я пожал плечами. После этого я обнял ее и пробубнил какое-то извинение, после чего спустился вниз в свой кабинет. Несколько человек спросило меня, стало ли мне лучше, а если кто и заметил мои красные глаза, то они промолчали об этом.

В тот день я целенаправленно уходил от разговоров о курдской войне с кем-либо, и в тот вечер держался подальше от командного пункта. Мне не нужно было злить Мэрилин ещё больше. Я отодвинул все это на второй план на пару дней, пока на фронт прибывало все больше отрядов, и иракцам наносилось все больше ущерба.

К концу второй недели иракцы начали отправлять посланников в Швейцарию и оттуда в Саудовскую Аравию. Хуссейн мог остановиться, если бы мы покинули земли Ирака и дали ему поговорить с курдами. Когда Конди Райс сообщила об этом, в кабинете было несколько человек, и все дружно почесали затылки. Джон МакКейн уже вернулся в страну и сказал пару слов.

– Давайте скажу прямо. Они хотят, чтобы мы ушли, и они могли объявить о своей победе?

Она бросила послание на стол и ответила:

– Именно.

– Он сумасшедший!

Конди взглянула на меня, и я просто добавил:

– Как он и сказал.

Она криво усмехнулась и пожала плечами:

– Если бы я это не передала, то бы не выполнила свою работу.

– Почему бы нам не ответить, что мы отправимся домой, если иракцы желают принести нам голову Саддама Хуссейна в коробке? – с этими словами я взглянул на генерала Пэйса.

– Мы можем разбросать листовки над Ираком?

Он улыбнулся:

– Да. Мы можем также просто сообщить об этом по радио и телевидению.

– Ладно, все равно. Почему бы нам так и не сделать? Если мы этого уже не сделали, то давайте назначим за его голову награду. Мы прекратим сразу же, как только ее нам направят. Остальное они могут оставить себе.

– Вы же в самом деле не хотите получить его голову, так ведь, мистер президент? – спросила Конди.

В ответ я ухмыльнулся:

– Конечно, почему бы и нет? Мы можем насадить ее на пику перед главными воротами, и провести рядом дипломатов. Может быть, они поймут посыл, – она ужаснулась от этой мысли.

– Нет? Ладно, может, это немного слишком. Может, мы сможем повесить ее над воротами Форт Брэгг? – военные и все, у кого было военное прошлое, прыснули от этой идеи.

– Но если серьёзно, то нам нужно позаботиться о том, что мы передадим посыл, что лучшим способом покончить с этим – это избавиться от этого чудака в Багдаде. Мне плевать, кто встанет у руля, но я не заинтересован в прекращении до тех пор, пока проблема с Хуссейном не будет решена раз и навсегда.

Я оказался на интервью с Дэвидом Бруксом и Марком Шилдсом на "Часе Новостей РВS". Как и множество интервью, которые я давал, у этого была парочка неожиданных побочных эффектов, но они в целом оказались положительными. Мы говорили из зала картографии, и обсуждение касалось войны в Курдистане. Шилдс был либералом и журналистом "Wаshingtоn Роst", а Брукс был журналистом-консерватором, писавшим для "Nеw Yоrk Тimеs".

Обычно они спорили в пятничном выпуске "Часа новостей", но записывалось это во вторник. Большинство журналистов такого уровня – довольно умные ребята, но периодически кто-нибудь возвращался к своим истокам, когда они начинали задавать идиотские вопросы в духе "Как вы себя ощущаете?" матери, которая только что переехала своего ребенка на машине.

Шилдс:

– Какое послание вы хотите передать всеми миру этой войной?

Я: (ненадолго на него уставился)

– Послание?! Я не передаю никакого послания! Мы уже несколько месяцев давали им знать, что сможем это сделать! Если бы я хотел передать послание, то я бы позвонил в ООН! Нет, время посланий окончено! Теперь я посылаю на них смерть и разрушение! Хотите знать, какое послание я передаю?! Как вам такое? Если они будут убивать моих граждан, солдат и дипломатов, то я "ниспошлю на них божественные молнии"! Как вам такое послание?

Это было во вторник, и Уилл Брюсис, казалось, пришел от моих слов в полнейшее замешательство, равно как и Брукс с Шилдсом. Президенты так не говорят! Я же просто сказал: "К черту!" и мы закончили интервью. Хотя к пятнице этот сегмент был смонтирован и был готов для обычных дебатов, в этот раз в качестве посредника была Маргарет Уорнер. Часть с интервью была совсем немного проредактирована, больше всего для точности и своевременности. Конечно же, отрезок послания попал полностью. Но затем они отошли от темы.

Шилдс:

– Мне было любопытно узнать, что действующие войска в подчинении главнокомандующего думают на этот счёт, так что я посетил несколько армейских баз и поговорил с ними. Я общался с рядовыми, а не с их офицерами и уж тем более не со специалистами по связям с общественнотью, с которыми обычно нас сажают. Президент Бакмэн невероятно популярен среди солдат. Им нравится называться "молниями". Их лица все просияли, когда я показал им это интервью.

Брукс:

– Не все наши президенты были широко почитаемы их солдатами. В частности, Билла Клинтона больше терпели, чем уважали. Карл Бакмэн, напротив, у них на хорошем счету. Со времён войны во Вьетнаме он был самым молодым командиром батареи в 82-й Воздушной части, и он заслужил Бронзовую Звезду за спасение своих солдат, будучи раненым и находясь в тылу врага. Это много значит для этих ребят.

Шилдс:

– Вы видели, как он заключил пари с флотом пару лет назад о том, кто победит в соревнованиях между армией и флотом. Победитель получил бы роскошный ужин в Белом Доме, а проигравшие – холодные сухие пайки. Когда армия проиграла и их вывели на мороз зимой в Нью-Йорке, чтобы их съесть, он появился в форме капитана и ел вместе с ними. Такого рода уважение солдаты понимают и ценят, и это много для них значит. Такого ни разу не случалось, когда я был в морской пехоте, позвольте вам сказать!

Мне нужно было немного об этом поразмыслить. Тогда мне это не казалось таким уж значительным. Это была просто стандартная техника менеджмента номер 101, уважение к вышестоящим, и нижестоящим. С другой стороны, за годы своей деятельности я видел хренову тучу менеджеров, которые считали, что из-за того, что они были боссами, их дерьмо автоматически переставало вонять.

На той неделе на курдском фронте не произошло ничего значимого, но домашний фронт несколько накалился. Картер смог получить резолюцию о начале войны. В теории, только Конгресс имел право вводить страну в состояние войны, но от президента требуется защищать нацию. Все это было прописано в Конституции в то время, когда высокими технологиями были мушкеты и пушки, а на коммуникацию требовались месяцы. На самом деле у нас было всего пять случаев, когда Конгресс объявлял войну.

После поражения во Вьетнаме, Конгресс решил ограничить президента с законом в полномочиях. Если убрать все лишнее, то если Конгресс отклонял предложение в течение шестидесяти дней, то они могли перестать спонсировать дело и потребовать от вас убраться оттуда, куда вы забрались. Не было ни одного президента, который не посчитал бы это противоречием Конституции, но мы обычно были очень осторожны с этой темой.

Ответом была "резолюция о начале войны". Больше войны не объявлялись, поскольку они требовали побед. Было куда вероятнее, что сражались за восстановление статуса-кво какой-нибудь богом забытой дыры, чтобы поддерживать торговлю нефтью, чтобы прекратить геноцид, или просто сделать что-нибудь в стране, дабы показать ей, что нам не все равно. В этом случае мы сражались, чтобы защитить курдов, а не чтобы покорить и победить иракцев. Кондолиза Райс попыталась, но не смогла получить резолюцию против Ирака от ООН.

Русские сопротивлялись этому, утверждая, что у нас нет никаких доказательств, и когда резолюция прошла, они наложили на нее Вето. Я позвонил Путину и сказал, что мы все равно войдём туда, и что я надеялся на то, что последние поставки оружия были оплачены, поскольку мы собирались его уничтожить. Война с применением химического оружия стала козырем во всем этом деле, и все неоконсерваторы лаяли и выли на луну о том, как я должен был сделать это ещё в 2001-м.

Поскольку неоконсерваторы также ненавидели Путина, я воспользовался этим, чтобы продвинуть резолюцию вперёд, сделав ее бельмом на глазу Путина. Я получил необходимую для спонсирования резолюцию, и дал юристам поспорить между собой о законах войны на воскресных утренних ток-шоу. Боже, я просто ненавидел весь этот бардак!