В нашем общении всегда была нарушена последовательность. Мы перескочили этап сближения. Мы следовали какому-то неправильному алгоритму. Не желали узнавать друг друга, а если и узнавали, то не понимали, не слышали. Не хотели слышать.
Мы ведь даже толком не общались. Мы либо делали вид, что незнакомы, либо грызлись. И поговорить по душам нам определенно было необходимо.
Но с чего бы начать?
Уйдя в недолгие раздумья, я уронила наполненную свинцом голову на твердое плечо Севера. Наполнила легкие воздухом до отказа.
Взгляд тогда упал на его грудь, а точнее на одну из татуировок. Я дотронулась до въевшихся в кожу чернил, провела кончиками пальцев по слегка выпуклым цифрам, и кожа Севера тотчас покрылась мелкой рассыпной дрожью.
— А что произошло тринадцатого октября две тысячи семнадцатого? — спросила я.
— В этот день умерла моя мать, — ответил он сухо и абсолютно безэмоционально.
История повторялась. Все точь-в-точь как и у Макса... Однако, в отличие от Казанцева, ни один мускул Довлатова даже не дрогнул, а у меня же, напротив, душа ушла в пятки.
Я впала в секундный ступор, не зная что и думать. И стыдно вдруг стало.
Просто однажды я размышляла о причине возникновения у него на груди вытатуированной даты. Признаться, думала всякое. Вплоть до того, что та каким-то образом тесно связана с его первым сексуальным опытом или что-то вроде того. Что-то пошлое, в общем.
Но чтобы такое... Даже близко в мыслях не было. И от этого гнусно становилось. Мерзко от самой себя.
— Извини, — прошептала и крепче обняла, думая, что это ему необходимо сейчас, но он доказал обратное, с беспечностью бросив:
— Проехали.
— Люди о таком наоборот хотят забыть, а ты на самом видном месте у себя разместил, — произнесла я после напряженной паузы.
Тело Севера стало твердым как гранитный камень, а вид отсутствующим, будто мыслями он пребывал не здесь. Он замер, вперившись неподвижным взглядом в шкаф, стоявший впереди нас. Так, словно в том самом шкафу он увидел призрака. У самой аж волоски на руках встали торчком.
— Такое нельзя забывать! Такое надо увековечивать! — прорычал он, ударив кулаком в грудь. — На самом видном месте, чтобы каждый раз напоминать себе, что человека больше нет в моей жизни!
Прозвучало несколько сомнительно.
Буквально от каждого слова сквозил лютейший холод. В каждой букве угадывалась скрытая неприязнь. А презрительная интонация лишь подтверждала мои догадки. Он не любил свою мать. Он не скорбел. Он лишь ненавидел ее. До сих пор.
Сказать, что такая реакция на самого родного человека поразила меня — ничего не сказать. В который раз я убедилась, что ненависть Севера не знает границ. Она может жить в нем вечно. До последнего удара его сердца. До последнего вдоха.
— Кстати, на днях хочу набить себе еще одну татуху, — Север подхватил мою ладонь и поднес к изгибу своей шеи. — Вот здесь, — провел он моими пальцами от ключицы до мочки, с продетой в нее моей сережкой. Плавно вверх, плавно вниз.
— И что ты хочешь набить?
Косо ухмыльнувшись, он принялся разглядывать мою руку. Тщательно. Изучал буквально каждый палец, каждую складочку на нем. Прикоснулся к шраму на указательном. Поглаживал ногтевую пластину, окрашенную в цвет лайма, только потому что малахитового лака я не находила, сколько ни искала.
— "Норд", — наконец с особой гордостью признался он, вновь вынудив меня раскраснеться. — А что? Мне по кайфу, как ты меня называешь в своих эротических фантазиях.
Из легких вышибло весь воздух одним махом. Пока не окочурилась от смущения, я выпуталась из рук Севера и пересела на кровать, придвинувшись к изголовью. Довлатов тоже последовал моему примеру. Он рухнул на спину поперек кровати и положил мои ступни себе на живот, чтобы мне было удобней.
— Еще вопросы будут?
А как же!
У меня в запасе целый миллион вопросов. Вот только я не была уверена, что градус нашего общения будет придерживаться норме. В случае каверзных вопрос градус мог возрасти до запредельной отметки, а там и до пожара недалеко.
Тем не менее я пересилила себя и спросила:
— Зачем ты травил меня в школе?
— Я не травил, — глухо отозвался и так быстро, словно ждал именно этого вопроса.
— Травил!
— Разве? — скорчил физиономию, очевидно, испытывая слабые терзания отголосков совести. — Наверное, это такой способ привлечения внимания. Ты же вообще не смотрела в мою сторону! А знаешь, как это раздражало меня? Чтобы на меня какая-то новенькая и внимания не обращала? Да ты убила мою самооценку в хлам!
Отшучивался он, сознательно поддерживая градус в пределах нормы, потому и я не стала наседать с рассказами о своей уничтоженной самооценке и глубокой ранимости.
— Надо же какие мы нежные...
— Более чем.
Однако он не принес извинений за совершенные в прошлом "подвиги", а я... Я зачем-то ждала. Долго ждала, а он молча смотрел в потолок и непринужденно гладил мои голени.
Вновь возникшее молчание немного огорчило меня. Напрягло. А затем тишину рассек звук ошалело задребезжавшего на тумбе телефона.
— Подай, пожалуйста. Вставать не хочу, — попросил Север, протягивая ко мне руку.
Я взяла его телефон и случайно увидела на экране всплывающее уведомление. Это Рамиль прислал ему сообщение.
Север разблокировал экран, вчитался в текст, нахмурив лоб. Он быстро напечатал ответ и положил телефон себе на грудь.
Ничего необычного, если бы в глаза не бросилось то, как после он начал посматривать на выход. Словно пес, ожидающий прогулки.
Разочарование.
Он еще не ушел, а я уже безумно скучала по нему.
— Какой твой любимый цвет? — неожиданно спросил Довлатов.
— Зеленый, — ответила я сходу, и он хмыкнул, вновь обратив внимания на мой маникюр.
— И с чем он ассоциируется?
"С твоими глазами", — чуть было не ляпнула, однако вовремя прикусила язык.
— С летом, наверное.
Север перехватил мой зачарованный взгляд и сощурился, словно уличил меня в обмане. Словно он все знал. Догадывался. Будто прочел мои мысли. Оттого и улыбка его была чрезвычайно самодовольной. До безобразия сексуальной.
— Допустим.
— А у тебя какой?
Подняв глаза к потолку, Север избавил меня от чувства неловкости. Он состроил вдумчивое выражение лица, прикусил изнутри щеку, завел руку за голову.
По-любому он скажет — черный. У парней же обычно нет особых пристрастий к цветам. Их выбор всегда мечется между черным и... запредельно черным.
Стоило посмотреть на цвет одежды, которую он предпочитал носить. На машину, в конце концов. Ответ был очевиден.
— Красный, кровавый, — уверенно ответил он, ломая в пух и прах стереотипы.
— А в твоем случае с чем ассоциируется кроваво-красный?
— Это оттенок помешательства.
Хм... Любопытно.
— О чем-то конкретном идет речь?
Север протяжно хмыкнул, посмотрев на меня несколько иначе, чем прежде.
Должно быть, на моем лице он искал причину, по которой должен делиться со мной своими ассоциациями. Казалось, для него это была не просто ассоциация, а нечто такое, о чем он сам не привык думать.
— Так, говоришь, какие у тебя планы на завтра? — игриво сменил он тему, а я надулась и плечами пожала.
— Не знаю... Скорее всего, маме пойду по работе помогать.
— Куда? — припечатал он меня ожесточенным взглядом к месту, что ни вздохнуть, ни шелохнуться.
— Ты же знаешь, она работает у Бергеров.
Ровно в этот момент его телефон снова завибрировал, сигнализируя о новом сообщении. Однако тот сразу не стал его читать. Приподнявшись на локтях, Север скинул с себя мои ноги и воззрился непримиримым взглядом, как если бы увидел во мне заклятого врага.
— Ты специально меня выводишь, да? — прогромыхал он обвинительным тоном, повышая градус до критической отметки. — Ты удовольствие, что ли, испытываешь от этого?
"Моя".
Похоже, в том слове таилось намного больше, чем я могла себе представить. Север не просто решил меня присвоить. Он собрался посадить меня на поводок.
Не позволю!
— От чего? Я просто помогаю маме в работе! Я не пересекаюсь с Яном, если ты к этому ведешь! — прикрикнула на него, складывая руки на груди.
Довлатов резко сцепил зубы и рухнул обратно на кровать.
— А вообще-то насрать. Делай, что хочешь! — беспечно буркнул, возвращаясь к переписке.
Он нажимал по клавиатуре настолько усердно и нервно, что, казалось, экран треснет в любой момент. Но тот, в отличие от моего сердца, был намного прочней. Мое же сердце взялось паутинкой и в любую секунду могло надтреснуть и разлететься на осколки.
"Пожалуйста, только молчи. Не говори ничего. Не делай хуже хотя бы сегодня", — мысленно молила я не то себя, не то посылала Северу сигналы.
А затем по дому прокатился пронзительный лай собаки. Настолько громкий, будто она была за стеной.
В испуге я взвизгнула. Притаилась, вжавшись лопатками в спинку кровати и притянув ноги к груди.
А Север подорвался с кровати, как на пожар. Он на цыпочках подошел к двери и заглянул за нее. Тогда слух мой уловил еще и жалостливое шипенье Киселя.
— Нихерасе, — изумленно пробормотал Север, чем нагнал ужаса. — Посиди-ка пока здесь, не выходи из комнаты, — предупредил и плотно закрыл за собой дверь.
Оставшись наедине с захлестывающей паникой, я заметалась между одним любопытством и другим.
С одной стороны, мне хотелось убедиться, что в дом никто не проник, а с другой — заглянуть в открытую переписку Севера, поскольку он оставил телефон не заблокированным.
"Это неправильно! Я бы убила, если кто-нибудь прочитал мои переписки с Лизкой", — тщетно убеждала я себя, из последних сил выкручивая руки.
Ничего поделать с издирающим душу любопытством я уже не могла. Оно взяло верх надо мной.
К тому же как тут можно было устоять, когда в глаза бросилась моя фамилия?! Они переписывались обо мне!
Рамиль (21:01)
"Да. В клуб подтягивайся через час. Кстати, а Зорина в курсе нее вообще?"
Север (21:03)
"Нет. Перебьется. Не настолько я еще двинут, чтоб посвящать ее в эту историю!"
Чего? Какую историю?
Ничего не понимая, я прислушалась к глухим матеркам Севера и спешно прокрутила переписку на самое начало.
Рамиль (14:40)
"Ты куда ушуршал так быстро? Чего нас не дождался?"
Север (14:40)
"С Наташкой поехал встретиться, а че хотел?"
Рамиль (14:42)
"Мы с тобой насчет нашего пари так и не допизделись. Ты проиграл, гони штукарь".
Север (15:20)
"Сука Бергер все мне запорол! Ладно, щас переведу".
Тем временем все посторонние звуки в доме стихли. В одно мгновенье.
Рамиль (15:23)
"Пришли! И еще... это, конечно, не мое дело, но на твоем месте я бы ее послал нахер! Че ты возишься с ней?"
Север (15.25)
"Пошлю. Всему свое время".
Рамиль (20.57)
"Ты щас дома или с Наташкой еще?"
Север (20.57)
"У Светлячка зависаю, а че, предложения есть?"
Это что же получается?
Север после тренировки поехал не ко мне, а к какой-то там Наташке. И сорокаминутный промежуток между сообщениями скорее всего как раз пришелся на их встречу. Спланированную встречу.
Что можно делать сорок минут с девушкой? И при чем тут пари? А Бергер каким боком здесь затесался? И кого Север собрался посылать? С кем возится? Со мной, что ли?
Черепушка готова была взорваться точно переспелый арбуз. В душу закрались поганые подозрения.
Неужели я ошиблась? Неужели совершила непозволительную глупость, доверившись Северу?
Казалось, я только вышла на нужный путь, но как же быстро на нем образовался затор из бесконечных вопросов, на которые не находилось ответов. А вслед за затором возник тупик.
Все. Приехали. Остановка конечная.
Следом на телефон Севера пришли еще два сообщение. Практически одновременно отобразились на экране. Вот только они уже были не от Рамиля, но ясности в них было гораздо больше.
Сука Наташа:
"Хороший мой, только прошу тебя, не рассказывай ничего. Я не хочу доставлять тебе лишних проблем!"
Виола Большой Ротик:
"Сев, ты где есть-то? Я, короче, жду тебя еще пять минут, а потом выдвигаюсь в клуб с парнями. Кстати, я без трусиков!"
Мамочки...
Отбросила от себя телефон, желая вымыть руки мирамистином. Я нарвалась на грязь. Вымазалась в ней с головы до ног.
Блин! Зачем полезла!?
Зато теперь стало понятно, к кому Север должен был поехать. Понятно, между кем метался его выбор.
Не выбрал ли он меня только потому, что я оказалась ближе? Так или иначе я же тоже в итоге оказалась без трусов!
И вновь разочарование обрушилось на меня лавиной. Засыпало с головой и утрамбовало под грудой других разочарований.
Как иначе реагировать, я не понимала.
Руки затряслись и голова пошла кругом от осознания, что для Севера произошедшее между нами, ничего не значило. Или значило?
Блин, все это так сложно. Я запуталась.
Нам нужно поговорить об этом! Сейчас же! Я должна вывести его на чистую воду!
Не хочу болеть! Не хочу страдать! Не хочу любить!
— ЛИ-И-ИН! — голос мамы внезапно раздался где-то глубоко в подсознании. — А ну-ка, дочь, выйди к нам!
Нет... Нет-нет-нет!
Голос прозвучал далеко не в подсознании. И, судя по рассерженному тону с улавливаемыми нотками стали, меня ждал капитальный разнос по всем фронтам. Со всеми вытекающими.
Мне крышка!
Если она все поймет, меня четвертуют уже к полуночи. Тут и дурак все разложит по полочкам, а мама у меня далеко не дура.
Она уже все поняла. Еще не увидев меня, сложила два и два.
Что же делать?
Сердце заходилось в груди пойманной в клетку птицей. Разум бил тревогу. Причем я же примерно представляла, чем все могло обернуться для нас!
А теперь бессмысленно было притворяться глухой. Бессмысленно прикидываться идиоткой.
Я приподнялась на нетвердые ноги. Несмело вышла в коридор и увидела всех троих. Мама носилась из угла в угол, находясь на последней стадии афига, в то время как Север стоял посреди коридора с обнаженным торсом и босыми ногами, и готовился к сбросу "атомной бомбы". Он держал Киселя (вцепившегося в него мертвой хваткой) и истекал кровью.
Какого черта? Откуда кровь у него на руке?
— Я все объясню, — распинался Север перед мамой, а та отмахивалась от него, не желая слышать. — К вам в дом собака пробралась. Огромная! Злая, прям как вы сейчас! Кошака вашего чуть не сожрала! Вот доказательство! — выставил он окровавленную ладонь и чересчур дерзко продолжил: — Мне бы перекись и бинт, пока я у вас тут в крови все не испачкал. Одолжите? Поможете же?
Ох, зря он маму с собакой сравнил... Сейчас она так поможет ему, что мало не покажется!
Но, судя по всему, Северу и впрямь пришлось с боем прогонять бродячую псину. Она укусила его за запястье. Кровь хлестала очень сильно.
Точно! Мы же дверь не заперли, когда нагрянул Север, а потом... а потом нам было уже не до этого...
Я оцепенела от вида крови, от тяжелой действительности и крайне напряженной ситуации.
А мама вместо того, чтобы идти за аптечкой, вырвала из рук Севера напуганного кота, смерила взглядом следы на груди, оставшихся от когтей (явно не моих), а потом с рыком указала ему на выход.
— Знаешь, что, герой! Шел бы ты отсюда, пока тебе еще и ноги не переломали! И кроссовки свои не забудь! — мама пнула его обувь к порогу, развернулась и гневно обратилась уже ко мне: — Чего стоишь как вкопанная? Вещи его неси оттуда, где раздевались! Бегом!
— Да все не так! Не было у нас ничего! Мне футболку псина разодрала, отвечаю! — Север не терял надежды пустить маме пыль в глаза.
Вернувшись в спальню, я сгребла со стола все вещи Севера и, прижав их к груди, посеменила в прихожую. Боясь посмотреть маме в глаза, протянула одежду с телефоном Довлатову, а тот досадливо поджал губы, мол, он сделал все, что было в его силах.
— Все не так, говоришь? — мама вновь ополчилась. — А это тогда что?
Она небрежно дернула за ворот халата, оголяя шею со следами поцелуев. А Север дернулся в мою сторону, намереваясь прикрыть меня за своей спиной. Однако мама оттолкнула его.
— Засосы у нее откуда появились, а? Ты че, мудила, совратил ее?
Мама дорогая! Я впервые услышала, как она выражается!
А это говорило лишь об одном — нам конец. Всему конец. Доверию. Взаимопониманию. Благосклонности.
— Мам, — буркнула я дрожащим голосом, стараясь вогнать слезы обратно в глаза. — Давай потом все обсудим. Наедине.
— Так я и жду, когда твой.... — осеклась она, гневно зыркнув на наспех обувающегося Севера. — Когда сосед наш отправится восвояси! Давай живей!
Мама буквально за шкирку выволокла Севера на крыльцо. Тот успел лишь выкрикнуть:
— Лин, не слушай ее только! На телефоне будь!
А потом она с грохотом захлопнула дверь. Двинулась на меня решительно и, замахнувшись, со всей дури влепила мне пощечину. Настолько оглушающую, что я на долю секунды потеряла сознание.
— Совсем уже рехнулась? Нет, ты будешь слушать меня! — проорала она, надрывая связки, после чего понеслась в мою комнату.
От силы удара я едва ли шею не свернула. Позвонки хрустнули. Щеку тотчас пронзила жгучая боль. Зажгло нещадно и слезы покатились, только усиливая жжение.
Через мгновение мама снова предстала передо мной. Злая до крайности. Разгневанная до страшного предела.
Держа в руке простынь со следами крови, она трясла ею у моего зареванного лица. И если бы взглядом можно было убивать, я бы уже лежала на полу без признаков жизни.
— Взрослой стала, да? А разбираться в людях так и не научилась?! Или он так запудрил тебе мозги, что ты сама ему в свою постель пригласительное выписала?
— Мам, — ревела я, не находя подходящих слов в свое оправдание.
— Что мам? Что, мам, я спрашиваю? Где моя Лина? Куда подевалась моя правильная дочь?
— Я здесь, мам... я все еще здесь, — шмыгнула носом, совестливо склоняя голову к груди.
— Нет! Ее больше нет! Он испортил тебя! — со всего размаху швырнула в сторону простынь и схватилась за голову. Отвернулась, перевела дыхание и уже на полтона тише спросила: — Вы хоть предохранялись?
— Да.
А что мне еще оставалось сказать? Если бы я сказала правду, Северу пришлось бы нанимать телохранителей. Она порвала бы его на куски. И меня вслед за ним.
— Завтра же запишись на прием к гинекологу. Попросишь, чтобы выписали тебе противозачаточные.
— Зачем?
— Чтобы сюрпризов не было! Тебе еще выучиться надо!
— Но завтра воскресенье. Поликлиника не работает.
— Тогда в понедельник записывайся!
— Х-хорошо.
— В стирку постельное закинуть не забудь! — равнодушно сказала.
Я спешно подобрала простынь с пола, а затем мама развернулась. В ее стеклянных глазах стояли не только непролитые слезы. В них отражался страх.
— Лин, что бы между вами ни происходило, пообещай, что ты не будешь с ним. Только не с... этим.
Процедила она доходчиво, тая в себе что-то похожее на боль.
Изнутри я надламывалась надвое. На две части, где первая занимала позицию мамы, а вторая упрямо держалась за Севера.
Слова мамы резали без ножа. Непримиримый взгляд высекал на сердце болезненные зарубки. Мне тоже было больно. Невыносимо больно из-за маминой слепой ненависти.
Понимаю, она хотела как лучше. Хотела оградить меня от глупостей. Хотела защитить меня. Но так ведь и вся жизнь может мимо пройти.
Я хочу ошибаться. Хочу набивать шишки. Я хочу любить... Хочу! Только сейчас ко мне пришло осознание!
— Пообещай, Лина! — громко она повторила, отчего мои плечи вздрогнули.
Не хочу! Не буду!
— Мама, я не понимаю, за что ты так ненавидишь Севера? Что он тебе сделал? — рыдала я, не желая мириться с ней.
Мамины плечи опали. Они едва заметно дрожали, а голова безвольно упала и повисла в воздухе. Она плакала. Тоже плакала.
— От осинки не родятся апельсинки, дочь, — бесцветным голосом произнесла, тоном холодной ненависти. — В детстве я часто приезжала к бабке в гости. Но на все лето осталась лишь однажды. После окончания школы. Довлатов-старший уже тогда был нашим соседом. Так вот глядя на Севера, я всегда вижу Рому Довлатова. Такой же наглый взгляд, рот натуральная помойка, эгоистичное нутро и замашки опытного манипулятора. Есть только его слово и ничье больше!
— Ну и что? Подумаешь, вы грызлись! Мы с Севером тоже ненавидели друг друга поначалу.
Мама резко обернулась на меня
— Есть еще одна особенность, которая объединяет их. Они умеют искусно вешать лапшу на уши. Ты сначала не понимаешь, думаешь, он действительно влюбился в тебя, но по-своему. Ты не торопишь события, желая проверить его чувства, а потом на одной вечеринке тебя накачивают каким-то дерьмом, а наутро ты понимаешь, что тебя изнасиловали.
Кровь застыла в жилах мгновенно. Обожгло холодом внутренности. Все эти мамины запреты, рассказы об изнасилованных девушках на вечеринках были взяты не с потолка...
Вся эта ненависть к соседям была обусловлена...
Боже, мама...
Мне было очень жаль. Больно смотреть ей в глаза и видеть в них давно забытую травму...
Я могла ее понять... Хотела обнять, поплакать у нее на плече... Но не была уверена, что это было правдой... Я не хотела в это верить! Нет!
— Но... меня Север не насиловал, мам... Мне правда очень жаль, что так все вышло, но Север тут ни при чем...
— Конечно, ни при чем. Ты же сама ему дала! — грубо бросила, обижая меня. — Но это не значит, что он другой. Если бы ты проявила терпимость, ты бы узнала, кого он из себя представляет. Да так, что доверять еще долго бы никому не смогла! Я не хочу, чтобы ты пошла по моим стопам, дочь. Не хочу, чтобы любовь ассоциировалась у тебя с невыносимой болью! А потому я хочу, чтобы ты пообещала мне, что не будешь с ним! Пообещай мне, Лина!
Как же глупо... Глупо обвинять человека в том, чего он не совершал! Глупо бросаться такими словами! Глупо лишать меня завтрашнего дня! Так или иначе любовь принесет мне боль! Не руками Севера, так мамиными! И какая разница, кто сделает мне больно, если болеть будет одинаково сильно?
— Обещаю, — тем не менее ответила не своим голосом и тотчас рванула в ванную глушить свои слезы.
За редким случаем я обманывала маму, но сейчас был тот самый случай.
Вернувшись в спальню, я с трудом поменяла постельное белье. Без света. На ощупь. Переоделась в пижаму и рухнула на кровать, укрывшись одеялом с головой. Спустя пару минут телефон просигналил. А мне настолько хреново было, что даже двигаться было лень.
Хотелось только в подушку реветь. Хотелось быстрее заснуть. Чтобы наступило завтра. Однако сон не приходил. Приходили только сообщения. Одно за другим.
Север:
"Как обстановка?"
"Лин, все норм?"
"Она тебя не трогала?"
"Ответь!"
Лина: "Все относительно нормально".
Север: "И че теперь будет?"
Лина: "Ничего хорошего".
Следом Север позвонил. А мне пришлось сбросить вызов, поскольку мама еще не спала. Я слышала телевизор в соседней комнате и ее тихие шаги.
Лина: "Не могу говорить. Давай завтра".
Север: "Окно открой".
Лина: "Зачем?"
Север: "Видеть тебя хочу и слышать тоже. Просто поговорим".
Да как же он не понимает?
Я и так ради него была готова пойти против матери родной, но сейчас нам необходима передышка. Всем без исключения. Нельзя нарочно испытывать ее терпение. Добром это точно не кончится.
Лина: "В ближайшее время тебе лучше держаться подальше от моего дома. Для своего же блага. Лучше поезжай, куда изначально планировал".
Север: "ОТКРОЙ. ОКНО. СЕЙЧАС ЖЕ! Или я, бля, разобью его! Проверим?"
До меня дошло...
Север всегда ловко манипулировал мной. Он воздействовал на меня давлением. Угрожал, нарочно ставя перед выбором.
Он или Бергер. Его поцелуи или чьи-либо еще. Переднее сиденье или заднее. Окно или сердце... И так можно было перечислять до бесконечности.
И каким-то образом ему удавалась вывернуть ситуацию в свою пользу. Всегда!
Как, например, сегодня. Он просил меня сделать что-нибудь, чтобы ему расхотелось ехать к Виолетте, которая на тот момент была без трусов. А я не просекла очередную уловку из его богатого арсенала.
Я дала ему то, что могла бы дать и Виолетта.
Но ощутил ли он разницу? Понял ли, что мой выбор был осознанным, несмотря на давление с его стороны?
И сейчас он опять посмел угрожать мне. Зная, в какую непростую ситуацию мы оба попали, он по-прежнему с бешеным напором лез на рожон. Загонял меня в угол.
Все должно быть только так, как он хочет! НО он слишком многого хочет...
Лина: "Спокойной ночи, Север! Завтра поговорим, если у тебя планы не изменятся".
Довлатов прочел сообщение и... вышел из сети.
Минута, другая, третья, а потом он действительно разбил... Вот только не мое окно, а что-то у себя во дворе, судя по доносящимся звукам со стороны его дома. Следом мотор тачки взревел и он уехал. Тогда уже разбилось что-то внутри у меня.
Какая же я дура!