Глава 13, в которой после скандального пробуждения следует жаркое объяснение
Черный угольный песок под ногами, пронзительно синее бездонное небо впереди и раскаленный диск солнца над головой, жарящий, как гребаная паяльная лампа. О Стикс! – как же я все это ненавижу!.. Я не знаю, сколько дней мы шли уже по черноте (или не дней, а лишь часов, или, наоборот, недель), единственное, в чем я был на все сто уверен, что если хоть на секунду перестану переставлять налившиеся свинцовой тяжестью ноги-колоды, то тут же рухну в гребаную пыль и сдохну.
Из-за застилающего глаза пота, белое пятнышко на горизонте поначалу я принял за очередной оптический обман – соринка в глаз попала, вот и примерещилось…
Но крошечное пятно не исчезло, даже когда хорошенько кулаками протер оба глаза. Более того, оно даже как будто увеличилось в размере.
– Вы тоже это видите? – хриплый каркающий Жабы, развеял мои сомнения.
Судя по равнодушным кивкам спутников, белое пятно на горизонте увидели все.
В течение следующей минуты пятно разрослось до огромного облака, затмившего треть горизонта… О Стикс, какое счастье, наконец-то тень!
Оно надвигалось на нас, как горная лавина. И примерно в километре (или двух – поди угадай в пустыне точное расстояние) вдруг рухнуло вниз, как белый вал исполинского водопада.
И чудеса на этом не кончились. Нет! Походу, с этого впечатляющего действа они только начались.
Беззвучно ударившись о черный песок, исполинское белое облако обернулось сотканным из тумана величественным замком, в высоченных стенах которого, на месте ворот, замерцала радужная арка искомого портала.
Слеза первой рванула к порталу. И, забыв на адреналине об усталости, мы с секундным опозданием побежали за ней следом.
Но!
Невесть откуда вдруг появившийся в неподвижном аду черноты легкий порыв освежающего встречного ветра принес до дрожи знакомый запах кисляка.
Белый туман замка мгновенно утратил свою чарующую красоту. И все мы дружно остановились.
Открывшийся на границе самой смерти портал призывно моргнул, и у меня перед глазами загорелся таймер обратного отсчета:
01.00… 00.59… 00.58…
Решение необходимо было принимать немедленно, ведь портал был не в двух шагах, до него еще нужно было добежать.
Я обернулся к друзьям…
…И словил вдруг звонкую пощечину.
От которой мигом выскочил из странного до дрожи сна.
– Где она?!
Распахнув глаза, я тут же обратно зажмурился от яркого света люстры, во всю мощь своих четырех лампочек пылающей под полком, и сквозь опущенные веки с изумлением обнаружил у себя в номере Слезу, грозной фурией возвышающуюся у изголовья моей кровати.
– Оглох что ли, извращуга чертов?! Я спрашиваю: где она?!
– Кто?
– Не прикидывайся! Шлюха где твоя?!
– Чё?
Мне почти удалось увернуться от следующей пощечины, но острые ногти подруги на излете таки чиркнули по гудящей от первого удара щеке, до кучи еще ее и исцарапав.
– Млять, спятила что ли!.. Какая, в жопу, шлюха?! Я здесь один!
Но вместо того, чтобы успокоиться, девушка еще больше рассвирепела.
– За дуру меня держишь?! Хочешь убедить, что в борделе номер снял, чтоб чисто в одно тело матрас плющить?!
– Да с хрена ли в борделе-то?!
– Сука, не беси меня!
Слеза снова попыталась прижечь ладошкой мою многострадальную щеку, но на сей раз, сработав на опережение удара, я успел перехватить ее руку.
– Ну-ка быстро отпустил!
– Ага, щас! – фыркнул я, и рывком опрокинул девушку на себя.
– Да ты охренел, кобелина чертов! Сперва шлюх тут валяешь, а…
Договорить я ей не позволил, запечатав ей рот поцелуем.
Несколько секунд Слеза отчаянно сопротивлялась (ну как отчаянно – типа отчаянно, больше для понтов), потом стала страстно отвечать на мои ласки.
Дальше на какое-то время мы выпали из реальности.
И в это потерянное время нам было так хорошо, как не бывает.
А когда мы очнулись от любовного транса, обнаружили себя в обнимку лежащими на потных мятых простынях.
– И все-таки ты редкостная скотина, Рихтовщик, – не больно ткнула меня кулачком в плечо Слеза. – Признавайся, специально с борделем все подстроил? Чтоб на эмоции меня вывести, и в койку затащить?
– Честно говоря, я понятия не имел, что это бордель, пока ты это не сказала, – признался я, нежно поглаживая мокрые от пота волосы подруги.
– То есть название «Открытая ракушка» и голые шлюхи на плакатах у входа тебя нифига не насторожили?
– Да я так устал, что особо не приглядывался. Товарищу доверился. Он обещал в лучшее заведение Крынки на ночлег устроить.
– Какому еще, нахрен, товарищу?! – выскользнув из моих объятий, подруга села рядом и требовательно на меня уставилась.
– Ты его знаешь, – начал я издалека и, потянувшись снова к девушке, получил болезненный шлепок по рукам.
– Че дерешься-то… Вообще, не буду больше ничего говорить.
– Не играй со мной, Рихтовщик! Че еще за знакомый товарищ нарисовался вдруг в этой жопе мира?
– Скальпель.
– ЧЕГО?!
– Его сюда после изгнания из Вешалки швырнуло… Он помог мне с дронами ботовскими разобраться… Я оказался как бы его должником, и было неудобно отказываться, когда он предложил в Крынку вместе отправиться, – сбивчиво в общих чертах обрисовал я свои ночные злоключения.
– Неудобно ему было, охренеть! – всплеснула руками Слеза. – Этот упырь ботам его слил всего сутки назад! А потом чутка помог, и вуаля – поплыл солдатик – Скальпель снова наш добрый товарищ!
– Я так не говорил!
– А как ты говорил?!
– Ну обстоятельства сложились…
– Да задрал ты пургу гнать про гребаные обстоятельства!.. Мы там по степи бегаем, пытаемся угадать направление, в котором Рихтовщик от погони уходил! Думаем товарищ наш ранен, истекает кровью, ждет помощи… А он – зараза! – оказывается, в полном порядке. Корефана себе нового завел, и с ним к шлюхам смотался.
– Да не был я ни с какими шлюхами!
– Да поняла уже, млять!
– А че мне было делать-то? – подтянувшись на руках, я тоже перешел из лежачего в сидячее положение. – Скальпель прилип, как банный лист… Скажи, лучше б было, если я, вместе с ним, у остатков фургона остался? И Скальпель запалил бы абилку Скунса?
– Не лучше… Но все равно ты – скотина!
– Охренеть! – схватился я за голову. – Логика – просто класс!
– Уж какая есть, – фыркнула подруга, скрестив руки на обнаженной груди.
– Ладно не дуйся, – я потянулся снова обнять девушку.
– Да пошел ты, – проворчала Слеза, но сопротивляться на этот раз не стала и позволила заключить себя в объятья.
– Так. Со мной разобрались, – продолжил я, баюкая уткнувшуюся носом мне в плечо девушку. – Теперь хотелось бы узнать: как все же вы вычислили, что я в Крынке? И как ты узнала, где здесь меня искать?.. Ну и, до кучи, куда крестники подевались, тоже любопытно?
– Ишь ты, сколько за раз вопросов насочинял, – хмыкнула подруга.
– Ну, Слезааааа.
– Ладно, не ной, так уж и быть, удовлетворю твое любопытство… На самом деле, все просто. Возвратившись в реальность из убежища, мы выбрались из обгоревшего остова фургона, зажгли фонарь из уцелевшего рюкзака Жабы и стали осматриваться. Наш заточенный на ценное шмотье куркуль первым отыскал в траве останки убитого тобой бота, и кроме автомата внимание его привлекла еще маска ночного видения. Потом мы нашли неподалеку еще несколько таких же, одели их, и дальше смогли спокойно перемещаться во тьме без фонаря. Пока Жаба собирал остальные трофеи с убитых вокруг фургона ботов, мы со Скунсом решили разойтись в разные стороны, чтоб, как я уже говорила ранее, угадать направление твоего бегства и засечь тебя через отрядный чат. Но двадцатиминутный поиск ничего не дал, а дальше с нами через чат связался Жаба и потребовал, чтоб мы возвращались. Вскоре выяснилось, что на него снизошло очередное откровение, и он накарябал ножом на обгорелом борте: Открытая ракушка 2-17. Поскольку в Крынке бывать мне раньше уже приходилось, я легко опознала название местного борделя. А цифры, соответственно, являлись номером приватного кабинета на втором этаже заведения. Мы отправились в Крынку. Крестников твоих я заселила в номере нормального приличного отеля, и пошла по указанному адресу разбираться с тобой.
– И че? Тебя сюда, прям, так легко пустили?
– Смешной ты, Рихтовщик. Это ж бордель. Двери которого широко распахнуты для любого состоятельного клиента. Пара желтых горошин портье – и он сделал вид, что не заметил, как я поднялась на второй этаж.
– Взяточница, – хмыкнул я, и заглушил бурный протест подруги страстным поцелуем.