С весны до осени

ПРОБУЖДЕНИЕ

Как ни велика впереди дорога, как ни глубоки ухабы, надо ее одолеть… Каждый камень в дело, положил — и есть куда ступить первым шагом. Камень к камню — замостится вся дорога… Всякий успех складывается из повседневных, порой незаметных дел и поступков. Незаметных, но всегда необходимых.

Утром по холодной росе первый секретарь райкома партии Владимир Иванович Торопов вышел из дома. По-осеннему остро пахло дымом костров с картофельных огородов. День обещал быть солнечным и теплым.

До райкома было недалеко — повернуть за угол, не успеешь даже выкурить сигарету. И прежде чем распахнуть ворота райкомовского гаража, Торопов сделал еще две-три глубокие затяжки и, нашарив в кармане ключ, отомкнул замок.

В теплом полумраке виднелись две машины. Ближе к порогу стоял пыльный, защитного цвета «уазик», а чуть поодаль, в глубине гаража, черным лаком сияла «Волга». Эту скорую, но дорогую машину Торопов сохранял для особых, в некотором роде парадных выездов, чаще всего в областной центр. А здесь, по районным проселкам, кургузый терпеливец-вездеход служил куда надежней.

Сегодня нужен был вездеход.

Накануне, в пятницу, райком объявил декадник на вспашке зяби, а субботу и воскресенье — днями ударной вахты. Никогда прежде район не успевал подымать зябь — пахали весной, когда и без пахоты хлопот под завязку, в итоге сеяли кое-как — лишь бы, лишь бы, а подходила жатва, глядишь, и убирать нечего. Райком решил положить этому конец — пора приучаться к порядку.

А Владимира Ивановича особенно тревожили совхоз «Дубяны» и его молодой директор. Как там, что там? Торопов завел мотор, осторожно, чтобы не задеть воротин, вывел машину во двор, снова закрыл гараж, и мы тронулись в путь.

«Дубяны» — хозяйство дальнее, глухое, в лесной стороне, за долгую дорогу о многом можно поговорить, многое вспомнить.

В прошлом Торопов десять лет работал секретарем обкома комсомола. Десять лет! Но всегда, а в комсомоле тем более, наступает час неизбежного расставания — люди взрослеют, набираются сил, им поручают более сложную, ответственную работу. Так случилось и с ним.

Район достался ему незавидный, отсталый — миллионные долги перед государством и ни одного рентабельного хозяйства. Единственно, чем район был знаменит, — здесь жил и работал когда-то великий драматург Александр Николаевич Островский. Именем его назван районный поселок, в прошлом большое купеческое село.

Что изменилось за те два года, как Владимир Иванович принял район? Отрадного пока немного, хвалиться нечем. Но ведь и сроки прошли не ахти какие, а застарелые болезни не лечат за один прием у врача, они требуют длительного курса, надо быть последовательным и терпеливым. Островский район — типичный для северного Нечерноземья со всеми присущими для края проблемами. Да и своих, не менее трудных, хватает с избытком. Но речь о них впереди.

Итак, дорога в «Дубяны». По сторонам тянулись тощие кулиги полей, и редко-редко, где-нибудь на окрайке, ближе к кустам, маячили серые копны соломы.

— Видите? — показывал Торопов убранное жнивье. — Соломы и той почти нет. Что ж говорить о хлебе? Бедная, вернее, запущенная наша земля. А может давать до тридцати центнеров с гектара. Может!

Раза два мне показалось, что местами очень уж небрежно скошен хлеб, то тут, то там торчали пропущенные колосья, но Торопов сказал, что в этих местах вообще не пускали комбайнов.

— И вряд ли будут пускать. Чего их зря гонять? Убирать-то нечего.

Для убедительности он тормозил, и мы выходили взглянуть — от дорожной колеи до лесной опушки стелились заросли хвоща, а по хвощу жидкой щетинкой пробивался малорослый, как свечные огарки, ячмень.

— Вот так. Такие пироги… — тихо говорил Торопов. — Известь нужна, навоз. А главное, руки приложить к этой земле. Чтобы вздохнула она. Понимаешь? Это же земля. Не что-нибудь. Кормилица. А ее в черное тело сумели вогнать.

Много было — не перечислить — разных причин, почему хирела и зарастала сорной травой земля. Торопов помнит, как в первую весну поехал он в совхоз «Адищевский». Были майские дни. Разгар сева, на полях всюду гуд стоит, а здесь и моторов не заводили. Трактористы песняка дают, директора секретарь тоже нашел под хорошим градусом… Договорились они тогда, что назавтра сев начнется в семь утра, и Торопов нарочно приехал проверить. Но и семь пропикало радио, и восемь, где-то, где-то в десятом часу объявился бригадир.

— Мы, по правде, — признался он, — не привыкли, что к нам приезжают дважды подряд, ну и пообещали…

И опять условились: завтра работы начнутся в семь, бригадир едва не божился, а вышла та же петрушка.

— Мы уж и вовсе не ждали, что вы третий раз приедете…

Результат очевиден, при такой дисциплине и организации труда совхоз не получал и пяти центнеров зерна с гектара. Не земля виновата, что родит она тощий колос, — психология человека. Убытки застят ему глаза, у него годами наслаивалось, что, как ни старайся, толку не будет, угасал азарт настоящего труда, а в итоге опять множились убытки. Это как замкнутый круг.

И если с чего начинать, понял Торопов, так начинать с дисциплины. Не будет ее — ничего не будет: ни хлеба, ни рабочего настроения. Дисциплина всему живой нерв. Он не раз видел, как среди жатвы — зерно осыпается, сроки уходят, — а комбайнеры пьяны, комбайны брошены в поле, от бессилия плачет председатель колхоза. Да и что он, председатель, мог? Уволить пьяницу? Его некем заменить — опять к нему иди на поклон, а он еще покуражится над тобой. Терпит, терпит председатель и махнет рукой: а, пропади все пропадом, катись все как катится, день прошел, и ладно.

Эта эрозия многих затронула. Владимир Иванович вспоминает, как к нему — он едва успел дела принять — на подпись принесли текст телефонограммы: сельхозуправление по своим надобностям вызывало агрономов.

— Но моя-то подпись зачем? — удивился Владимир Иванович.

— Так иначе никто не приедет. Единственно кого еще слушаются — секретаря. Вы уж подпишите…

— Подписали? — спросил я.

— Еще чего? Кому нужны такие фокусы? Райком есть райком, сельхозуправление — сельхозуправление. У каждого свои полномочия, подменять одно другим — значит извращать партийные методы руководства.

Однако прежние привычки и взгляды не исчезают сами собой, это аксиома. Руководители хозяйств к тому же особой инициативой не отличались. В большинстве практики, они гордились прошлыми заслугами, апломба им было не занимать. Год прошел, у них для государства «подарок» — миллионы убытков.

— Жуть! — говорит Владимир Иванович. — Если хотите, это была борьба. Осмысленная и бескомпромиссная. Председатели и директора забыли, что такое рентабельность. Они приучились заранее планировать убытки, зная, что государство их выручит, сначала в долг даст, а затем должок спишет. Словом, можно прожить и не утруждая головы. Плодилось иждивенчество, пассивность.

Торопов замолк — дорогу вразвалку переходили гуси. Старый гусак надменно задрал шишастую голову и шипел, готовый клюнуть в радиатор машину. Торопов дал птицам пройти и прибавил газу.

— Пришлось для старых руководителей подыскать замену. А что делать? Прежде их не раз переставляли с места на место, вроде жалели. Но пользы не было. Без широкого кругозора, они всюду работали от толчка. Нужны были новые люди… Вот вы ездили по району, заметили, сколько в хозяйствах молодежи?

Мы не побоялись, — продолжал Торопов свой рассказ, — не побоялись стариков освободить, а молодежь выдвинуть на их место. Были и сомнения. Но бюро райкома поддержало. У молодежи нет опыта, но много огня и азарта. Удалось подобрать хорошую когорту.

Мне уже приходилось кое-что слышать о кадровой революции, осуществленной в районе. Самое трудное было — найти боевых и азартных. Специалистов с высшим образованием, да и со средним тоже в районе считанные единицы. И вдруг «когорта». Понять, откуда она появилась, помог мне недавний студент, а ныне директор совхоза «Адищевский» Михаил Соболев. Прошло всего лишь полтора месяца, как он принял хозяйство, он еще щеголяет в зеленой форме бойца студенческого отряда. Увидев его, я подумал: какой-нибудь практикант приехал в совхоз, ан нет — директор.

Так вот, незадолго перед защитой диплома к Соболеву — он учился в институте «Караваево» — однажды пришли «гости»: начальник Островского сельхозуправления и представитель райкома партии. То, что они говорили, представлялось заманчивым и любопытным. Нет, ему не предлагали директорское кресло — это позже, — ему рассказывали, что собой представляет район, как он нуждается в молодых грамотных кадрах. Короче, Соболев получил приглашение работать в одном из хозяйств.

Кстати, предшественник его — опять Торопов придумал! — незадолго на районном совещании получил специально сшитый из дерматина огромный кошель с надписью: «Береги народную копейку». Сувенир был со смыслом. Вручалось два приза: аршинный ключ, похожий на амбарный, и этот кошель. Ключ достался «Руси Советской» — единственному хозяйству, получившему прибыль мизерную, правда, всего в пять тысяч, однако прибыль. Вручая ключ, Торопов сказал, чтобы «Русь» крепче запирала сейфы и приумножала богатства. А вот «Адищевский» получил кошель — у него 320 тысяч убытков…

Сумеет ли Соболев избавить хозяйство от долгов и вывести его в число рентабельных? Только время ответит на этот вопрос. Пока он делает первые шаги. Мне говорили, что впервые за много лет совхоз при нем уложился в оптимальные сроки с севом озимых и всходы хорошие…

Точно так же, как и Соболев, приехали в район еще 67 молодых специалистов. Средний возраст руководителей хозяйств упал до 33 лет. Мыслят по-современному, широко и реалистично.

Нелегкое и завидное бремя легло на молодых, не успевших понюхать пороху ребят. Нелегкое, потому что будут впереди удачи и промахи, выговора и награды, — жизнь есть жизнь, она богата красками, и многие головы она посеребрит раньше срока, но все, что уготовлено в пути, придется одолеть, этого не минуешь.

А завидное потому, что годы их неповторимы, они совпали с великим делом страны, возрождением центра России. Причастность к подобным событиям высвечивает жизнь высоким светом и смыслом. А все мелкое, суетное отпадет, отвеется, как мякина.

Председатель колхоза «Русь Советская» Валентин Максимович Фатеев, вспоминая времена, когда он занимал должность районного агронома, говорит: «На старой должности я словно чувствовал себя виноватым перед кем-то. Бумаги, бумаги… Я понял, что главное сейчас быть там, у земли, в деревне». Это у Фатеева прошлую осень была единственная — пятитысячная — прибыль. А сегодня он прикинул — сто тысяч! Не напрасно вручал ему Торопов амбарный ключ.

Пройдут годы — и Соболев, и Фатеев, и Торопов, и все, кто связал судьбу личную с судьбой Нечерноземья, смогут по праву сказать, что это они поднимали Целину-2. Народ поклонится им и воздаст должное. Как сегодня мы чтим солдат войны, отстоявших нашу свободу, как чтим целинников Казахстана, так и те, кто взялся за перепашку Центральной России, встанут с ними в один ряд.

— Откровенно признаться, — сказал задумчиво Торопов, — у меня сильно болит душа и за Соболева и за всех. Достались им отсталые, форменным образом лежачие совхозы. Когда мы их туда посылали, я ночей не спал, тревожно было. Там двужильным быть надо. Впрочем, ребята они боевые, максималисты. Они уже и сейчас показывают характер.

Владимир Иванович не в силах был удержаться и не рассказать, как же молодежь «показывает характер», потому что любое качественное изменение в районе — это и его, тороповская, работа, это то самое, к чему он стремился и стремиться будет, чтобы рано или поздно покончить с отсталостью и запустением в районе.

— При нашем безлюдье единственный шанс победить дает только техника. А как мы с ней обращались? Ни хранить не умеем, ни беречь. Каждый тракторист ставит свой трактор под окнами своего дома — надо, не надо, он катает на нем в любое время суток. О регулярных техуходах понятия не имели. Уж когда мотор застучит, разве тогда заглянут трактору в нутро, словом, били и калечили технику как могли.

Торопов раскурил сигарету и продолжал.

— А ремонт как проводили? Сеять пора — сеялку чинят. Жатва приспела — комбайн латать. Все бегом, кое-как… Молодежь не захотела мириться с этим. К примеру, колхоз «Прогресс» в прошлом году взялся закончить ремонт до первого января. Райком, конечно, поддержал инициативу. Не у всех так получилось, как в «Прогрессе», однако к полевым работам руки были развязаны. Теперь к декабрю беремся управиться с ремонтом. Люди вкус почуяли, тянутся к порядку.

Торопов прав, ту же самую ломку старых порядков, а точнее беспорядков, я видел и у Соболева в «Адищевском». Как событие мирового масштаба восприняли там налаженный пункт технического обслуживания. Соболев добился также, чтобы тракторы после работы ставили на мехдвор. Вроде небольшое дело, а для деревни целая революция.

При старой психологии, когда в хозяйствах не берегли и, в сущности, плохо знали технику, многое сводилось к ручному труду. Лен теребить, выбирать ли картошку — подымали весь район и все равно не управлялись. К сенокосу готовили косы и вилы, а мощные прессподборщики ржавели под дождем. Не верили в них — это раз. Не умели с ними обращаться — два. И третье — не было механиков, которые могли научить.

— На сей раз проявил инициативу совхоз «Хомутовский». Там первыми наладили прессподборщики и выпустили их на луг. Все директора и председатели приехали посмотреть. — Торопов прищурил глаза, будто сам к чему-то присматриваясь. — А знаете, как молодежь откликается? О-о! У соседа получилось, давай и мы. Настоящее соревнование! Теперь нет такого хозяйства, где убирают сено вручную. Та же история и с подборщиками льнотресты — цугом идут, только снопы вылетают. В прошлом году к январю план сдачи льна был выполнен всего на 29 процентов. А сегодня начало сентября — уже есть половина плана.

Лен — основное богатство района. Но богатство не впрок шло. Техника простаивала, вручную теребить и вязать лен не успевали, он перележивал в поле, терял качество — завод отказывался его принимать. Чтобы не захламлять складов и полей, хозяйства до трети урожая вынуждены были сжигать. Не от изобилия жгли — от бедности. Жгли и усугубляли бедность. Даже существовали расценки поджигателям. Одному платили, что он пашет и сеет. Другому — за уничтожение того, что выросло.

Теперь же райком поставил реальную задачу: все, что выращено в поле, сдать государству. Хватит чадить дымным кострам. Они не только точат экономику — растлевают человека. Видеть, как полыхает огнем твой труд, — худшее, что можно придумать, чтобы отвадить человека от земли.

— Вот почему мы надеемся на молодежь, — говорит Владимир Иванович. — Она бескомпромиссна, живет идеалом и стремится утвердить его в жизнь. А народ у нас в целом хороший, поддерживает все разумное. Важно сломить инерцию, неверие. Только за счет наведения порядка, без всяких дополнительных затрат можно поднять урожаи до 15 центнеров с гектара. А это уже вдвое больше, чем мы получаем сейчас.

Ударную вахту на осенней пахоте Торопов тоже расценивает как одну из важных мер, которая поможет добиться порядка в хозяйствах. Те же «Дубяны», куда мы ехали, крепко обжигались, оставляя пахоту на весну, потому и негусты у них получались намолоты. Петр Крышковец, тамошний директор, как и Соболев из Адищ, попал сюда сразу после института. Какой у него опыт? Вот почему Торопов всегда, при любой возможности ехал к Крышковцу: как у него, что у него? Хоть и объявлен декадник, а что в «Дубянах», в этом медвежьем углу? Пашут ли, нет ли? Может, опять до весны дотянут?

…Дорога пошла лесом. С шорохом и ветром проносятся навстречу самосвалы, груженные льном. Пушистые скирды на колесах занимают полдороги, прижимая райкомовский «уазик» к обочине.

Лес стоял по-осеннему праздничный, многоцветный. Словно на белых подставках желтели пышные купола берез, рдела рябина, а ельник темнел загадочно и свежо. Отдельно, чуть ближе к дороге, как искра, которая отлетела от костра и светится не сгорая, стояла одинокая осина, залитая багрянцем.

— Ах, красавица какая! — не выдержал Торопов и, когда мы с ней поравнялись, слегка убавил скорость, чтобы получше ее рассмотреть. — Так не заметишь, как и зима подойдет!

Крышковца, директора «Дубян», мы встретили на опушке леса, там строятся зерносклад и сушильно-сортировальный комплекс. Крышковец высок и худ. Бойкий на язык, он весело рассказывает, как полчаса назад остановил мелиораторов, — они ехали очищать перед сдачей поле от древесных остатков, а он, где уговором, где посулами, повернул их на зерноток.

— А что? — Крышковец выжидательно взглянул на секретаря райкома. — У меня хлеб парится, некому сортировать. Древесные остатки, они потерпят.

— Анархист ты, Петр Николаевич, — незлобно сказал Торопов и тоже улыбнулся. — Показывай, как ударную вахту организовал. Много ли тракторов в поле?

— Девять, Владимир Иванович. С пяти утра работают. Вчера с каждым трактористом поговорил, объяснил положение и условия соревнования на пахоте.

— Молодец. Поехали посмотрим.

У деревни Скоморохово, точнее, у прежней деревни — ни кола, ни трубы от Скоморохова не осталось, — мы увидели оранжевый ДТ. Торопов сбавил скорость и, опасаясь, как бы не ввалиться в старый колодец, стал выруливать к трактору.

Пахарь Бирюков Алексей Александрович завтракал. Перед ним на траве стоял термос чая и потрепанный ридикюль с харчами.

— Как вахта? — спросил, здороваясь за руку, секретарь.

— Да я что? Мне плуги давайте, — ответил тракторист, — хоть две вахты дам. Я уже семь гектаров вспахал.

— Это хорошо. А четыре нормы осилишь? В «Прогрессе» по двадцать пять гектаров за смену пашут.

— Не знаю. Как Карька, — кивнул тракторист на ДТ. — Не откажет, и четыре вспашу. Я что? В такую осень только лодырь не пашет.

И Торопов и Крышковец разом улыбнулись, когда Бирюков назвал свой железный трактор по-крестьянски лошадиным именем, Карькой. Им обоим был приятен этот человек — и тон его разговора, и спокойная уверенность, а больше то, что выехал он пахать затемно, до рассвета, и готов пахать сколько будет возможно.

Торопов остался довольным, а Крышковец, и без того разговорчивый, после этого не закрывал рта. В машине он успел сообщить, как недавно на охоте вышел на него медведь, полуторагодовалый пестун, как дико закричала медведица, как металась она, увидев гибель детеныша.

Крышковец совсем по-мальчишески, взахлеб, с охотничьим азартом пересказывает подробности охоты.

— Обдерет она кору на сосенке и кричит. Обдерет — и кричит. Треск в лесу. Рыбаки с перепугу удочки смотали и с озера бегом.

Признаться, мне симпатичен этот молодой директор из «Дубян», но лучше бы он промолчал о медведице. Впрочем, он и во всем без меры. Проезжаем озимые — Владимир Иванович от души нахваливает всходы, ровные и густые, ничего подобного в «Дубянах» не бывало. Крышковец тоже доволен, но если, говорит, по пятнадцать центнеров не получу — повешусь.

— Поживи, — усмехнулся Торопов. — В первый год не получишь — на второй добьешься. Поживи, не торопись. Больно крайности ты любишь.

Крышковец виновато, как ученик парту, поколупал ногтем спинку сиденья и вроде сник, но так же быстро через минуту и ожил.

— А что, Владимир Иванович, показать, сколько мы заготовили торфа?

— Это на Петинском лугу, что ли?

— Ну. Тонн, наверное, тысяч десять. И компосты начали готовить. Прямо в поле, чтобы потом не мучиться с вывозкой от ферм. Как вы и говорили: поле — бурт, поле — бурт. Тонн по сто на гектар внесем — капитально отремонтируем землю.

— Правильно, Петр Николаевич. Только так и действуй.

Побывали на Петинском лугу: чистый, просушенный торф был выложен в длинные караваны. Крышковец не утерпел и в поле нас провез, где закладывали компосты. Первый компост за всю историю совхоза.

— Будем, Владимир Иванович, с хлебом, но знаете… — он покрутил руками, словно лепил снежки, — мне бы это, ну… политики не хватает… комиссара бы мне в совхоз… парторга.

— Ищи, предлагай кандидатуру. Тебе комиссар нужен, знаю.

— Некого предлагать.

— Так уж и некого. Присмотрись получше.

Мы объехали почти все девять тракторов, с каждым механизатором Торопов поговорил: сколько вспахал, знает ли условия соревнования, есть ли запасные лемехи. Все было в порядке — Крышковец организовал как надо. А мог… и не сделать. Он горазд посопротивляться, по-своему поступить. Дает, к примеру, райком команду начать заготовку кормов, а Крышковец решительно: «А я не буду». Почему? «У меня намечено через четыре дня. Травы не подошли».

— Так же всегда готов на конфликты и Фатеев, — говорит Торопов. — Но это хорошо. Люди имеют собственное мнение. Плохо, если его не будет. Ведь у всех условия разные, а команда на всех одна, могут быть и потери. Поправки тоже нужны.

На прощание Крышковец пригласил пообедать, но Торопов отказался, он лишь зашел в магазин и купил пачку «ТУ» — сигареты, прихваченные из дома, у него уже кончились. Немного задержались мы возле склада минеральных удобрений — полуразрушенной колокольни посреди села. Не склад — одно название, но за околицей плотники рубили новый настоящий склад — объемистый куб, куда смогут въезжать под разгрузку-загрузку и грузовики, и трактора с прицепами.

— К зиме склад закончу, — сказал Крышковец. — Но у меня с кирпичом плохо. У меня тут, Владимир Иванович, неприятности с сельсоветом вышли… Знаете?

Дело было обычное, знакомое. В совхозе под зерносклад фундамент надо заливать, а бута ни крошки, он и догадался почистить пустые избы в брошенных деревнях — разобрал пятнадцать печей без всякого спроса. Мог бы и больше — и Крышковец и Торопов знают немало деревень, иная издали светится, как живая, а въедешь на улицу — ни собаки, ни курицы, ни человечьего голоса.

Было, было, все было. Уходил из деревни народ и продолжает еще уходить в город. Известно, из всех областей Нечерноземья меньше всех осталось сельских жителей в Костромской области, с 1959 по 1974 год население деревень и сел сократилось до 58 процентов… Не счесть пустующих изб.

Добавочная, и очень серьезная трудность, выпавшая на долю молодых директоров, заключается еще и в том, что досталось им в наследство, если можно так выразиться, на подпорках деревня. Мастерская — допотопный сарай. Ферма — вот-вот рухнет. Ни добротных складов, ни сушильного хозяйства. Про жилье и говорить нечего — вовсе не строили. Не потому ли и уходили люди из села? Не видя перспективы, они невольно обращали взгляды на город. У Крышковца в «Дубянах» за последние десять лет ни кола не было вбито, на голое место пришел.

Оказавшись буквально без крыши над головой, и Торопов, и его молодые помощники сделали единственно верный вывод: строить! Без промедления строить! Жилье, детские сады и ясли, столовые, гаражи, фермы — все заново, все срочно. Слишком велика нужда — надо наверстывать упущенное в прежние годы.

Начало положил совхоз «Хомутовский». Директор там — молодой агроном Веселов Вячеслав Семенович, человек бойкий, с южным азартом и таким же не свойственным северу смуглым цветом лица и раскосыми глазами. Как-то, показывая Торопову хозяйство, он высказал все, что думал о строительстве. Это было то, чего хотел и сам Торопов. Важно было начать, дать району пример, что строить посильно, основное — не опускать безнадежно рук. Ведь почему не строили прежде? Думали, слишком много надо всего, ни денег не хватит, ни стройматериалов, ну построим коровник, а их надо пять, построим две квартиры, а надо сто. Море наперстком не вычерпать.

Торопов рассуждал иначе: как ни велика впереди дорога, как ни глубоки ухабы, надо ее одолеть, не возвращаться же назад. Каждый камень в дело, положил — и есть куда ступить первым шагом. Камень к камню — замостится вся дорога. Веселов со своим планом подоспел как нельзя кстати. Конечно, ему как первому можно и помощь оказать.

Помощь была. Не без того. Какой лишний кирпич, тонна цемента — все в «Хомутовский». На центральной усадьбе, как грибная рать после дождя, поднимались обшитые тесом домики. Нынешним годом еще сорок крыш выросло. Кроме жилья, и фермы строят, и сушильное хозяйство.

В «Хомутовском» началось — по району аукнулось… И рядом с обветшалым старьем поднимаются ныне новые смолистые стены.

Стук топоров далеко слышен. В колхозе имени Островского за год отметили новоселье восемь молодых семей, вернувшихся из разных городов. Где списочный состав работников всего 96 человек, 16 новоселов — заметное пополнение. За тот же год в колхозе сыграли пять свадеб, и молодоженам вручены ключи от квартир. Видано ли? Стучат топорики…

Похожие перемены и в колхозе «Русь Советская», в «Воскресенском», в «Заре коммунизма». Район как пробудился после затяжного сна. А это и есть пробуждение.

Политика у райкома такая: отстраивать центральные усадьбы, создать для человека здесь все необходимое, магазины, школы, детский сад. Сюда же, к центру, стянуть фермы, технику. Если хозяйство крупное и разбросанное — иметь и два и три подобных отстроенных центра, многочисленные деревушки сселять, а землю пускать под пашню. Правда, Веселов из «Хомутовского» — мы приехали к нему, и строительная тема мигом вспыхнула между ним и Тороповым — не прочь подновить и отделения. Но Торопов поставил условие — на отделения ни гвоздя, все для центра. Иначе, говорит, кроме распыления средств, не будет никакого эффекта.

— Вот, посмотри, — убеждал он Веселова. — В Ливенках, на отделении с грехом пополам воздвигли коровник, вбухали туда денежки, а коров доить некому. Ты что, богач, раскидывать деньгами?

— Но у нас работали ученые из Костромы, — защищался Веселов, — по их расчетам, Ливенка, Борки, Якуниха — перспективные деревни.

— Вячеслав Семенович! — Торопов терпелив и настойчив. — Пойми, ученые тоже люди и могут ошибиться, ты сам видишь, как жизнь поправила их расчет. Сейчас в Ливенках построить жилье — потребуется магазин, клуб, а человек заболел — ему врач нужен, для ребенка — школа, он все равно, без полного набора удобств там жить не станет. Неужели не ясно? А на центральной усадьбе ты эти удобства ему создашь. Иначе людей не удержишь.

Немаловажный аргумент и расположение совхоза. «Хомутовский» — хозяйство компактное, круглое, как пятак. Достаточно переселить рабочих, стянуть к центру фермы, технику, проложить дороги — любое поле и луг станут доступны, тогда и все вопросы отомрут… Веселов не нашелся, чем крыть.

Понятно, строить нелегко, любой объект дается с боем и огромными тратами сил. Куда денешься? Хозспособ есть хозспособ, никто тебе заранее не принес ни шифера, ни теса. В поисках обыкновенной печной вьюшки председатели неделями колесят, объезжая городских шефов. И сами у моря погоды не ждут, с наступлением зимы на отведенных делянках валят лес, вывозят его и разделывают на пилорамах. Ведется реконструкция кирпичного завода, он выпускает сейчас менее полутора миллионов кирпича, будет — минимум десять. Идут переговоры о пуске цеха стенового паркета.

И все же — не знаю, откуда это щемящее чувство, — полной радости и восторга от строительства в районе нет. Невольно напрашиваются сравнения с южными селами. И не только южными. С той же подмосковной деревней. Иные совхозные усадьбы тут и деревней-то грех величать. Ни дать ни взять городские микрорайоны. Я меньше всего имею в виду многоэтажность — нет! — в первую очередь вызывают зависть темпы строительства. Серийное производство крупнопанельных конструкций позволило здесь развернуть строительство с небывалым размахом и скоростью. А какие удобства в квартирах! И газ, и центральное отопление. И ванная. И туалет как в городе. Даже внешне эти сельские микрорайоны радуют глаз: в каждом проулке, не говоря о центральной площади, чувствуется мудрая рука архитектора. Загляните для наглядности в совхоз «Красный балтиец» под Можайском — он тоже строится. Но строится по лучшим образцам.

Чем же хуже деревня под Костромой? Почему же Торопов и Веселов, начиная застройку центрального поселка, определяют его планировку… резиновым сапогом? Отмерил сорок шагов — ставь щитовой домик. Еще отмерил — другой. При всех организаторских талантах Веселов все-таки не проектант, а сапоги его не теодолит.

Веселову тоже нужен грамотно составленный, современный план застройки. И не щитовые домики с печным отоплением — благоустроенные квартиры. Он же новую — вдумаемся в это слово — новую! — деревню строит, а не подновляет старую. Как ни мила нам родительская изба с голубыми ставнями и теплой русской печкой — это прошлое. «Будущее за другими очагами. Чтобы не перестраивать завтра, сегодня надо строить не времянки-деревяшки, а капитальное, рассчитанное на поколения жилье.

Нечерноземье предъявляет повышенный счет и к рядовому пахарю и комсомольскому вожаку, партийному работнику и ученому — всем, кто имеет отношение к обновлению этого края. Я присутствовал на заседании бюро райкома, когда одному руководящему лицу Торопов вынужден был сказать:

— Положите партийный билет.

Он не повысил голоса (я вообще не знаю, умеет ли он кричать), интонации оставались прежними, только налились тяжестью, словно гирю подвесили в воздухе. Разгильдяям и пьяницам, кто разлагает дисциплину, мешает или вообще работает вполсилы, скидки не будет.

Секретарем райкома комсомола избрали Бориса Морохина. А он «от и до», в девять утра кабинет отомкнул, в шесть спокойно шагает к дому.

— Как это можно? — возмущается Торопов. — Куда беречь молодую силу, когда кругом столько работы? И это секретарь райкома!

Много жалоб и обид доходило до Владимира Ивановича на Морохина, и сам он замечал, что тот и соврать любит, может пообещать, а не сделать. Конкретное получил задание — обеспечить работу пяти имеющихся в районе АВМ, создать комсомольско-молодежные экипажи. Доложил, что сделал, даже в газету дал информацию, а на поверку оказалась туфта.

Мне пришлось быть на пленуме райкома ВЛКСМ — Морохина освобождали от работы. Ни звука в его защиту — жалкий был вид у него. И тот, исключенный из партии, и этот, лишенный доверия комсомольцев, — потеря районного отряда, идущего в наступление. И может быть, не обремененным ответственностью, им легче станет жить? Может быть. Но кто позавидует им? Наступит срок, он неизбежно наступит, когда в минуты раздумий или глухого одиночества человека настигнет простая и ясная, как вспышка, мысль: а что я делал, где я был, когда товарищи шли вперед, не жалея себя ради новой жизни? Хорошо, если останется время исправить ошибку.

…В тот день, кроме «Дубян», мы побывали в «Заре коммунизма» и в «Хомутовском». С виду грузный, могучего сложения, Торопов передвигался легко и быстро, не зная угомона. Среди полей он казался даже стройнее и тоньше, разве курил чаще, две пачки сигарет вытянул. А все дневное питание — два стакана холодной воды: один в «Заре», другой в «Хомутовском».

Возвращались в Островское поздно — поселок отходил ко сну. Владимир Иванович постучал, и сторожиха открыла дверь райкома. Торопов поднялся в кабинет — казалось, он ни чуточки не устал. Потом мы поставили машину в гараж и пошли ужинать. Жена, Нина, смотрела по телевизору концерт из Колонного зала. Гуляев исполнял старинные романсы.

— Наконец-то, — сказала она. — А то и ужин остыл. Наверное, опять к Крышковцу ездил. Любишь ты его.

Она накрыла на стол. Торопов, положив в тарелку разварной картошки, привычно потянулся к газетам. А я не мог от усталости даже есть — засыпал над столом… Как из тумана, звучал голос Владимира Ивановича:

— Нет, мы пока в классе «Б». На уровень мастеров еще не вышли. — Это он прочитал очередную сводку в областной газете, островцы значились где-то во второй половине списка. — Не вышли, но возможности у нас большие.

— Пора бы и выходить, — ответила жена, — а то не вышли, не вышли…

Удивительно, но голос ее звучал без укора, в нем слышались и сочувствие и надежда, что все образуется, войдет в должную норму, что ждать осталось недолго. Такие интонации пробиваются у людей, которые знают, что рано или поздно их день наступит, а вся предварительная, часто невидимая миру, черновая работа даст верный результат. Человек еще не поднялся во весь рост, но поднимается, чувствуя в себе силу.

Всякий успех складывается из повседневных, порой незаметных дел и поступков. Незаметных, но всегда необходимых.