С весны до осени

БЕЗ ГИПЕРБОЛ

Говорить всуе, что силы народа не мерены, что ему все по плечу, значит прятаться за чужую спину. Нет, тут не спрятаться, не укрыться — мы все на виду. И успех начатого дела зависит от того, насколько каждый, не побоявшись надорваться, взвалит на себя часть общей ноши. Это едва ли не главное условие.

Я приехал в вологодский поселок Шексну с намерением рассказать о здешних мелиораторах, сложного в том ничего не видел, люди попали хорошие, приветные, работа их вся на виду: было болото — стало хлебное поле, что еще надо для очерка, садись и пиши.

И все же…

Карты-козыри перепутал Василий Иванович Кулаков из совхоза «Чернеевский». У них в совхозе уже не первый год работают мелиораторы Шекснинской ПМК, и Василий Иванович приставлен смотреть, насколько добросовестно они творят дело. Он ревниво и зорко следил, и как укладывают они дренаж, и как готовят поля под сдачу, короче говоря, он бдительный контролер и оценщик, спуску от него не жди. Им что, рассуждал Кулаков, получат денежки, на прощание сделают совхозу ручкой, а случись допустят ошибку, а то и явную халтуру — беда, ищи потом под землей, где неисправна дренажная система. Лучше сразу при ее закладке проследить, чтобы ошибок не было. Потому и вникал он в каждую мелочь. Наше знакомство с Кулаковым началось странно.

— Вот, — сказали ему, — корреспондент из Москвы, будет готовить статью о мелиораторах.

Он взглянул на меня, лицо его, с косой метиной шрама, до того вполне серьезное и вдумчивое, обратилось в улыбку.

— Трудно придется, — сказал он негромко, но с заметной иронией и, как мне послышалось, с сочувствием. — Хотя всегда можно что-нибудь присочинить. Приукрасил, оно и готово, читай кому не лень.

— Но почему же все-таки трудно? — переспросил я, не улавливая смысла в его речи.

Он и на сей раз не погасил улыбки, только вдобавок еще и голову на плечо приклонил, как прицеливаясь, можно ли правду пальнуть или порох истратится напрасно.

— Потому и трудно, — ответил он, — что без гипербол в таком деле не обойтись. Неужели не ясно?

Кулаков ввел меня в некоторые тонкости мелиорации, люди, о которых предстояло писать, ничуть не изменились. Как работали они не покладая рук, так и продолжали. И это вовсе не выдумка и не божья воля, что вчерашние пустоши и кочкарник действительно превращаются в пашню, — это живое дело людей. И вместе с тем как увязать их успехи и попреки по их адресу, и вообще, как рассказать о них все как есть, без гипербол? И про то, что может огорчить, и про то, что радует и вселяет надежду? Как увязать все в единый сноп?

…Вологодское поле. Какое оно? «Много серой воды, много серого неба и немного пологой нелюдимой земли». Что еще, кроме этих стихов Николая Рубцова, застряло в памяти? Если повести речь о хлебном колосе — скорее представится Кубань, Украина. А что Вологда? Ее куль муки в замесе общего каравая не виден. Зато, как и большинство областей Нечерноземья, она отрезала от того каравая ломоть гораздо заметнее, чем взнос. Нечерноземье, известно, ни одним продуктом себя не обеспечивает — завозит из других районов страны. Велика ли в том его вина, не берусь судить. Но не надо забывать: всегда и много находилось неотложных дел, на таежных реках строили плотины и города, в степях осваивали целину и среди пустынь прорывали каналы — все было срочно и первоочередно. Так было надо, мы гнали пятилетку за пятилеткой — требовался быстрый хлеб, хлопок, электричество… В непрерывных заботах и спешке, казалось, некогда оглянуться на тот край, вернее, не край, а сердцевину нашей земли, откуда есть и пошла Родина. Дошло до того, что поля и сенокосы зарастали ивняком вперемежку с ольхой и березой, иная нивка не превышала по размеру гектара — трактору не развернуться. Корову прокормить — что называется, из рукава трясти приходилось.

И потому нет и не могло быть никого, кто бы остался равнодушным к постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечерноземной зоны РСФСР». С этого момента начался новый отсчет времени в судьбе деревни.

Огромно Нечерноземье. А Вологда — достаточно взглянуть на карту — внушительная ее часть. Ее мелиоративный фонд составляет 1 миллион 172 тысячи гектаров. По размерам площадей, требующих врачевания, Вологда занимает третье место после Пскова и Свердловска.

Кто же они, те сильные люди, которые призваны одолеть такие объемы работ? Среди многих фамилий, названных в обкоме комсомола, особенно часто звучало имя Виктора Кораблева из Шексны. За три года с небольшим он сумел выполнить задание пятилетки, за что был отмечен многими регалиями, в том числе и медалью «За трудовую доблесть». Я ездил к нему, и до сих пор перед глазами этот широкоплечий парень в зеленом солдатском френче, с черной из кирзы сумкой на боку.

Помню тот жаркий день конца мая, когда мы встретились с Кораблевым. Был обеденный час, люди глушили тракторы и прямиком, через поле группами и поодиночке уходили в деревню, где их кормили в совхозной столовой. Но в дальнем углу, за ручьем, приглушенный полуденным зноем и расстоянием, жужжал без остановки одинокий мотор.

— А что там, в столовой? — Виктор Кораблев достал мятую пачку «Беломора» и закурил, — Это остыло, того не досталось, только у раздачи зря простоишь. И разве это харч — блюдечко вермишели? Туда ходить — время терять. Мы уж на ходу, из сумки.

Он был спокоен и уверен в себе. Даже придирчивый и строгий Кулаков говорит, что за ним контролеров ставить не надо, без них парень работает на совесть. Но много ли таких Кораблевых?

Сам он в мелиорации не новичок, прошел все виды работ, от подвозки гончарной трубки до корчевки пней, теперь на многоковшовом экскаваторе укладывает дренаж, у него обязательство — к концу года управиться уже с заданиями десятой пятилетки. Без преувеличения он работает за двоих. А когда-то после школы он уезжал в Архангельск — хотелось в моряки, у него отец служил на флоте, и отцовские рассказы о море не прошли бесследно. Но в Архангельске Кораблеву не повезло — он «завалился» на диктанте и, покинув мореходку, вернулся назад в Шексну. А тут набор в училище мелиорации.

После, уже женатым человеком, Кораблев гостил у тещи в Запорожье. Там давали ему «Кировца», приглашали в колхоз, и он совсем уж было согласился, но «посмотрел вокруг, все степь и степь, да жидкая лесопосадка», затосковал.

Из прошлого запомнилось — пришел в ПМК, ему говорят, иди на участок, принимай экскаватор. Он едва отыскал его среди сугробов на опушке леса. Натаял на костре воды, залил в радиатор — мотор кое-как завелся. Спасибо потом Илье Ботину, немало он с Кораблевым повозился, прежде чем тот освоил технику.

Между прочим, Илья Иванович Ботин был некогда знатным в колхозе комбайнером, убирал хлеба, а зародилось новое дело — прислонился к мелиораторам. Надо заметить, не только Ботин, и других немало наберется, кто в колхозах и совхозах пахал и сеял, а ныне, сменив угол профессии, улучшает землю. По крайней мере, кадры мелиораторов в огромной степени пополняются за счет перекачки механизаторов из села. А в целом кадровая проблема стоит более остро. Общий по области недокомплект 460 человек. И текучесть кадров — до тридцати процентов. Шекснинская ПМК не исключение — потребность 153 человека, в наличии — 106.

— Нас после училища пришло в ПМК шестнадцать выпускников, — вспоминает Кораблев. — Из них я один остался. Ежегодно приходит по стольку же. Где они? Полгода истечет — уже никого не остается. Живем как на проходном дворе.

У Кораблева и сейчас в экипаже сплошь новички. Шурик Десятков прибился с комбината древесноволокнистых плит. Володя Чистяков совхозный тракторист, да приловили его за рулем в подпитом состоянии — лишили прав. Куда двинуть? К мелиораторам. Сережа Горев восемь лет в Череповце трубил сварщиком — обстоятельства заставили вернуться в деревню, У всех троих о мелиорации, скромно выражаясь, понятие туманное, привязанности никакой. Приспеет осень — опять жди оттока, к весне вновь подыскивай людей. Будто клеймо какое на мелиорации.

А клейма вовсе нет. Есть всему точные, «железные» причины, которые, если их игнорировать, впоследствии бьют безжалостно и больно. За минувшее, допустим, десятилетие, как созданы передвижные механизированные колонны, в некоторых ПМК не построено ни единого метра жилья. Если же добавить, что производственное строительство развивалось столь же «бурно» — ни тебе нормального гаража, ни теплой мастерской, — то многое прояснится.

Шекснинская ПМК еще кое-как выкручивалась. Это не Тотьма или Кич. Городок, куда лишь раз в году, весной, по большой воде на баржах завозят грузы. В Шексне под боком и железная дорога, и автотрасса. Пусть на жилое строительство ПМК прежде или не получала ни копейки, или получала, но негусто, однако три шестнадцатиквартирных домика ярко-красного кирпича стоят, как три начищенных самовара.

— Строили почти что самовольно. Что из того, что не отпускали средств? Мы миллионами ворочаем, неужели не изыщем несколько тысяч рублей на фундамент? А как фундамент заложил, тогда легче: и материалы выбьешь, и деньги. Ан домик и вырос, — рассказывает начальник ПМК Вениамин Порфирьевич Забегаев. — Под лежачий камень, знаете… А его шевельнешь, кое-что и ухватишь.

Забегаев не скрытничает, «опыт» не прячет, однако и ему ясно, что вся его прошлая акробатика и мудреж не выход. Тот же Кораблев восемь лет мыкался по частным квартирам да баракам, лишь на девятом году въехал в квартиру. Другие по-прежнему в вагончиках живут, снимают углы, их ничем мелиорация не держит. А с сезонника велик ли спрос?

Что еще важно иметь мелиоратору, но чего он не имеет? Это детские сады и ясли. У Кораблева двое детей, девочка и мальчик, чтобы пристроить их в садик, жене его, Лиде, пришлось рассчитаться в ПМК и устраиваться на другое производство. Многие женщины, уволившись, вообще никуда не устраиваются — детей на произвол не бросишь. Оставляет желать лучшего и снабжение мелиораторов — ни буфета своего, ни магазина. Вроде невидимая сторона быта, зато ощутимая…

На десятую пятилетку в связи с постановлением по Нечерноземью под строительство жилья и производственной базы отпущено без малого четыре миллиона рублей. Сумма для ПМК неслыханная, и потому она тревожит. С одной стороны, вроде бы уже слышен перезвон ключей от новых квартир, с другой — не оставляют сомнения: деньги-то есть, а где тот подрядчик, способный превратить бумажные знаки, которые сами по себе на морозе не греют и от дождя не спасают, в реальную жилплощадь? Такого подрядчика в районе нет.

Конечно, все образуется, срыва не будет. Похожая тревога объяснима — она в натуре человека, он может долго, может чересчур долго ждать перемен, изождется весь, а дождался — и самому не верится, начинаются всякие страхи и опасения, как бы что не помешало в последний момент исполниться планам.

— Что же, Вениамин Порфирьевич, — спросил я начальника, — выходит, забегаевщине приходит конец?

— Не понял.

— То есть в десятой пятилетке отпадает нужда в обходных маневрах и партизанщине. Государство дает все необходимое, стройтесь, развивайтесь, иначе говоря, инициатива уже не от вас исходит, а сверху, опережая наши желания.

— Ну нет! — мотнул головой Забегаев. — Разве возможно? На легкую жизнь гарантии нам никто не даст. Сейчас мы выполняем подряд на миллион триста тысяч, а как обстроимся да окрепнем, будем миллионов на пять. Опять крутиться придется. А не будет препятствий — не будет инициативы.

И это тоже в натуре человека, он всегда так — достиг рубежа, неймется ему достичь другого, иначе, как говорит Забегаев, жизни конец.

Итак, плохо ли, бедно, мелиораторы оперяются. В Вологде возводится объединенная база стройиндустрии — десятки миллионов отпущено, Еще два — на расширение РМЗ. Вводится цех по производству бетона. Тылы, ранее хилые и беспомощные, подкрепляются прочно. Думается, и Кораблев и его 3099 коллег-мелиораторов, раскиданных по полям и весям области, будут довольны — их сила растет и крепнет.

Вроде и нечем объяснить озабоченность Василия Ивановича Кулакова из совхоза «Чернеевский». Радоваться надо — многим бедам, связанным с запущенностью Нечерноземья, настал конец, — а он, чудак человек, тревожится да еще предостерегает от увлечения гиперболами.

Но, к сожалению, Кулаков во многом прав — тревога его обоснованна.

Совхоз «Чернеевский»… За центральной усадьбой, вдоль бетонной дороги, до деревни Ребячьево, горбятся два приплюснутых холма с остатками старого жнива. За безымянным ручьем протянулась полоса мелкого леса среди низинных лугов и заболоченных участков.

Осенью здесь, у Ребячьева, Виктор Кораблев прорезал первую щель — траншею для укладки дренажа. Приползли сюда и кусторезы и корчеватели — дрогнула хрупкая ольха, и упали навзничь островерхие ели — для ПМК открывался очередной объект. Кроме кораблевского экскаватора, подогнали еще четыре — работы предстояли серьезные и большие. А поскольку люди подобрались от топографа до тракториста в основном молодые, участок в отличие от других получил название комсомольско-молодежного.

Осенние дожди и слякоть сменились метелями и морозом. По старым обычаям, когда мелиорация считалась занятием сезонным, полевые работы надлежало сворачивать до весеннего тепла. Но все чаще раздавались убежденные голоса, что якобы зима не помеха, что можно круглый год укладывать дренаж, — и на комсомольско-молодежном работ не приостановили.

Легко сказать — зимний дренаж. Легко сказать… Заиндевелые, настывшие за ночь экскаваторы по утрам не заводятся, аккумуляторы садятся. И тогда Кораблев, как, впрочем, и другие, зажигал под картером ведро солярки, затем «поджаренную» махину цеплял на буксир к трактору и таскал, пока не заведется.

А зимний день короток, едва рассвело — смеркается. Обед, прихваченный из дому в кирзовой сумке на боку, давно превратился в ледышку, кухни поблизости нет, и Кораблев, экономя минуты, грел жестяную банку с супом прямо на коллекторе мотора. Наскоро пожевал — и снова к рычагам. К весне по выработке он занял первое место в социалистическом соревновании по ПМК.

…Ежедневно к восьми часам утра мы собирались у пээмковской конторы, автобус заправлялся горючим, шофер копошился в моторе, мы занимали места и наконец трогали. До Ребячьева километров сорок. Сразу же за выездом из Шексны, по левую руку, расстилается огромное ровное поле молодых всходов. Мне не преминули рассказать, что было здесь в прошлом трясинное болото, Барбач называлось, «трактора и те тонули». Показывали по пути и другие обновленные места. «Здесь утки гнездились…», «А здесь сплошной ивняк был». Имея на то право, люди гордились своей работой.

В «Чернеевском» также ощутили выгоду от мелиорации. Раньше самое крупное поле было в семнадцать гектаров, теперь за сотню. Раньше не знали, что такое сцеп сеялок, и одной-то тесно было развернуться, это где-нибудь на Кубани или в казахстанских степях привычно — север сцепов не знал, но и тут настала пора дать технике простор. Вряд ли кто попрекнет, что мелиораторы едят хлеб напрасно. Но…

Кораблев был настроен на критический лад и, не сбиваясь, выговаривался до дна. Его замечания — справедливый укор тем, кто так или иначе причастен к «экипировке» мелиоратора. Взять экскаватор. По наблюдению Кораблева, для тяжелых суглинков он слишком хил — двигатель нужен не менее чем на восемьдесят лошадиных сил. Нужен и пускач для зимней заводки. Заодно и кусторезам подкинуть бы силенок, чтобы они не «кланялись» каждому кусту по три-четыре раза, а «двинули разок — и чисто».

Не забыл Кораблев и о ремонте. Его экскаватор дважды бывал в капиталке, а все равно шатается, доживает век.

— На заводе как? Подчистили, подкрасили, на «Колхиду» погрузили, и катись, парень, домой. Я предлагал, давайте еще на заводской территории опробую отремонтированный вами экскаватор, что не так, на месте исправим. Разве послушали? Вот и пишем безответные рекламации. В нашей мехколонне пятнадцать экскаваторов, три из них стоят у забора, остальные чиним через день. Нет, будь вся техника на ходу, можно легко полтора плана давать, а так мы и одного не тянем.

С запчастями тоже беда. На аварийный случай Кораблев, как запасливый солдат, хранит в кабине в потрепанном рюкзаке подшипники, резиновые патрубки и всякую другую необходимую мелочевку. Прижмет — из пустяка день потеряешь, ожидая помощи, потому что у ПМК с участками нет ни радио-, ни телефонной связи…

Проблемы, видные Кораблеву из кабины экскаватора, наверняка небезызвестны и в вышестоящих кабинетах. Отчасти поэтому не выношу их полный список, ученого учить — только портить. А если о некоторых и упомянул, то с единственной целью показать, что критика Кораблева объективна; как всякий рабочий человек, берегущий личную честь, авторитет коллектива и, если угодно, благополучие семьи, он глубоко озабочен своим делом.

Пача — это центр, головная деревня колхоза «Заря».

С угро-финского якобы означает «грязь». Возможно, и так — вокруг мокрые, заболоченные земли.

Был месяц май, яблони в Паче стояли в цвету, как в ожидании. У Бухонина в кабинете, открытом окнами в сад, тоже было солнечно и светло. Вдобавок на столе среди разных бумаг в стеклянном кувшине красовался букет, судя по всему, недавно нарезанный. От холодной воды кувшин снаружи вспотел, а внутри покрылся прозрачными пузырьками, и от тех пузырьков, похожих на ртутные шарики, утро становилось еще обнаженнее и чище.

Бухонин в полосатой — белое с красным — безрукавной рубашке сидел напротив меня, иногда вскакивал, будто измерял кабинет шагами, и подсаживался ближе. Лицо его, сухое и энергичное, без малейших признаков предательской полноты, постоянно было в движении. Говорил он резко, с напором. И то ли от этой манеры, то ли от майского света вокруг, он казался гораздо моложе своих и без того-то нестарых тридцати двух лет.

Прежде Бухонин работал в хозяйстве по соседству главным агрономом, а здесь, в Паче, был председателем Дмитрий Михайлович Кузовлев. Уходя на партийную работу, он и сосватал сюда Бухонина, передав «Зарю» из рук в руки.

Позже Кузовлев признается, что «здорово побаивался, а не пустит ли этот парень, хоть и с высшим образованием, колхоз по ветру»? Нет, Бухонин не пустил колхоз по ветру. Напротив. И Кузовлев опять отмечает: «Я изредка навещал «Зарю» и часто морщился: не по-моему делают. Все перекроили, переиначили. Не колхоз, а пионерская организация вышла. Но «пионеры» настойчиво шли своей дорогой».

Со временем все более убеждался Кузовлев, что Бухонин сумел поднять культуру земледелия и урожаи у него растут.

И вот очередная новь — мелиорация. Мелиорация в основном прошла по землям пачевской бригады. Отныне в Паче берут в среднем на гектар на 5—6 центнеров хлеба больше, нежели в едомской, покровской и демидовской бригадах. И сборы льна увеличились. И укосы трав. По всем позициям заметна прибавка. Между бригадирами даже ревность открылась. Пачевцы, когда к ним из бригад приезжают за соломой или концентратами, нещадно корят приезжих: не стыдно ли, дескать, что мы вас кормим, видать, работать не шибко горазды, если своего не имеете. Те, защищаясь, выставляют неотразимый аргумент:

— Вам что? Вам жить можно, у вас мелиорация.

Всякому ясно: мелиорация — сила, рычаг, как хочешь обзови, гиперболой не будет. Хозяйства, где ее проводят, пошли в гору, их теперь не удержать.

— Пять центнеров — это хорошо и здорово, — сказал Бухонин. Потом выдержал паузу и стеганул: — Но прибавка могла быть выше, мелиорацию ведут однобоко. Некомплексно. А на одной ноге стоять тяжело.

Много в «Заре» состоялось у меня встреч. Ведущие специалисты, бригадиры, рядовые колхозники всяк на свой манер повторили председателя.

— Нас била влага: вспашка кое-как, сев тоже, лишь бы зерно сунуть в землю. В жатву опять в поле не влечешь. Теперь хоть по-человечески можно работать. Это так. Но ведь мелиорация не только дренаж, осушил кочку, и не знай наших. С осушения только все начинается.

Если вернуться к осушенной Паче, обнаружится, что после мелиорации лишь 175 гектаров из 1376 получили достаточную дозу (тонн пятьдесят на гектар) органических удобрений. Допустим, 222 гектара бывших торфяников не нуждаются в подкормке. Ладно, оставим торфяники в покое, так ведь кроме еще остается 979 гектаров, на которые, точь-в-точь по поговорке, и синица хвостом не трясла. Возить, возить сюда органику, чтобы осушенный гектар «работал» в полную силу.

А кому возить и откуда? Согласно проекту обязаны вроде мелиораторы: осушив землю, удобрив и засеяв, они должны передавать ее хозяйствам с гарантией на высокий урожай.

— Но мы не урожаи, мы гарантируем только работу дренажной системы, — отвечают в объединении Вологдамелиорация.

Какие уж тут гарантийные паспорта? В итоге большая и не менее ответственная, чем осушение, работа как бы возложена на плечи хозяйства, по принципу — тебе надо, ты и делай.

Второе: откуда возить?

— Тут тоже не все продумано. Если уж мы замахнулись на большую мелиорацию, — говорит Бухонин, — надо заботиться и о промышленной заготовке торфа. Как у москвичей или ленинградцев. Они готовят всякие торфоминеральные смеси — у них это поставлено на широкую ногу. Но нам тоже в районе надо иметь мощное торфопредприятие. А пока мы гребем торф по мелким лужам и вносим его на поле в сыром виде, и кислый и всякий. Разве дело?

Он говорит не экспромтом — с теми же мыслями не раз выходил на трибуну районных совещаний. Но его понимали превратно — приписывали местнические настроения. «Все тебе, Бухонин, мало, — говорили ему, — у других ни вершка не осушено, ты же пятый год держишь в колхозе мелиораторов и еще чего-то просишь. Совесть есть у тебя?» Он, между прочим, потому и выступает, что есть. И совесть. И широкий взгляд на события.

Интенсивное использование осушенных земель — единственный критерий, по которому можно оценить, конечный итог мелиорации. Под боком у Шексны в колхозе «Родина» соседнего Вологодского района, где с землей работают комплексно, урожай зерновых подскочил с 13 до 35,4 центнера с гектара. К тем же рубежам подбирается и совхоз «Пригородный», и совхозы «Красная звезда» и «Дружба». У кого не загорится сердце, глядя на их успехи! Бухонинское нетерпение того же истока.

В конце апреля в Москве, на Курском вокзале, довелось мне встретить отряд грузинских строителей. Грузия одной из первых союзных республик откликнулась на призыв помочь Нечерноземью — ее молодежь ехала в Вологду. И разве только Грузия оказывает братскую помощь Нечерноземью? Едут сюда и молодые посланцы Молдавии, республик Средней Азии и юга России. Нечерноземье — это дом, который отстраивает вся страна. Стройка эта всенародная.

Отсюда не следует, что в Грузии переизбыток рабочих или им нечего делать, но там понимают: преобразование Нечерноземья прежде всего.

Однако возникает вопрос: насколько бережно и по-хозяйски расходуются в области внутренние ресурсы, нравственные и материальные?

Остановимся на проблеме кадров. Для мелиорации их готовит Шекснинское СПТУ (вместе с профессией выпускники получают среднее образование). Солидный учебный корпус. Кабинеты. Мастерские. Как говорится, все условия. Но ежегодно училище испытывает неимоверные трудности с набором. Вологда рассылает в районные ПМК приказы направлять в Шексну пять-шесть человек, приказы аккуратно подшиваются в «дело», а жалобы на нехватку механизаторов не стихают, потому что на учебу никого не шлют.

— Это редкость, если какая ПМК командирует молодого рабочего в училище, — рассказывает директор Вячеслав Михайлович Лоншаков.

— А какая связь с райкомами комсомола?

— В основном односторонняя. Мы пишем письма, просим по комсомольским путевкам направлять выпускников школ — ни ответа, ни привета. Исключение Шексна.

Юрий Терехов, секретарь Шекснинского РК ВЛКСМ, оставляет впечатление крепкого, цельною человека. Выходец из Воронежа, он приехал в Шексну после окончания института, работал лесотехником, но его быстро увидели, и он сам не заметил, как «попал на комсомол». Жизнь мелиораторов он знает досконально, это не тот случай, когда райком через справочное бюро уточняет их адрес.

Первое, что озаботило Терехова, — состояние комсомольской работы в мехколонне. За два года не плачены взносы, учет запущен, о собраниях забыли. Начал Терехов с поиска дельного секретаря. Наладили политучебу, спорт, соревнования, в том числе по профессиям, создали «КП». Рождение комсомольско-молодежного участка возле Ребячьева — тоже итог усилий райкома.

Помог райком и училищу. Однако тут, как ему намекнули, Терехов переборщил — в прошлом году он направил в СПТУ по комсомольским путевкам 34 человека, прикрыв таким образом нерадивость остальных райкомов области, за что и схлопотал. Разбазариваешь трудовые ресурсы, сказали ему, ведь твои посланцы после училища в Шексне не останутся, они по направлениям уедут в другие районы, надо быть дальновидным.

Прошлогодний урок не пройдет бесследно, и тем не менее Терехов активности не сбавил, встречается с демобилизованными воинами, школьниками выпускных классов. Не ради исключительно мелиорации — рядом, в Череповце, еще две всесоюзные ударные комсомольские стройки, и о них дума есть, но уклон он держит все-таки к мелиорации.

— На городскую стройку агитировать проще, а тут едва рот раскрыл, а тебя: «Квартиры есть?» — «Нет, — говорю, — но будут». — «Будут, тогда и придем». Трудно агитировать на пальцах. На одном энтузиазме далеко не уедешь. Рядом предприятия, налаженный быт. Человек сравнивает, будь он тысячу раз сознательный, и выбирает.

Утечка кадров дает о себе знать уже в учебной группе. Списочный состав первокурсников 150 человек. К концу учебного года 18—20 человек «выпадают в осадок».

Это не все. Курсанты, достигнув финиша, получают дипломы. Как и кто встречает их на пороге жизни? Какие условия им созданы на производстве? Результаты последней проверки показали: 40 процентов прошлого выпуска в мелиорации не работает. Единственная ПМК — Вологодская — может похвастать, что потерь не имеет.

Многие дельные руководители из множества условий, необходимых предприятию, чтобы развиваться, выделяют, казалось бы, не самое «техническое»: наличие крепкой комсомольской организации. Будет она таковой — будут и кадры. Вологодский обком ВЛКСМ эту истину постиг. Здесь впервые провели семинар комсомольских активистов сельского строительства, мелиорации и Сельхозтехники.

— Раньше мы их незаслуженно забывали. А когда состоялся областной пленум, посвященный Нечерноземью, мы увидели, что его решения не до всех дошли должным образом. Считаем, что семинар был необходим и полезен, — делится опытом секретарь обкома Александр Костин.

«Впервые» — слово, которое звучит чаще других. Впервые созданы два комсомольско-молодежных участка (Шексна и Вологда). В Кирилловской ПМК наконец-то создана комсомольская организация. Впервые на объекты мелиорации выезжает механизированный студенческий отряд. Впервые семинар… Единственно было жаль: участников того памятного семинара не свозили — побоялись плохих дорог — на комсомольско-молодежный участок в совхоз «Марьино»…

Здесь на луговине, заросшей лютиком, встали лагерем мелиораторы. В вагончиках — спальни, столовая, красный уголок. Почти домашний уют. Люди живут на участке безвыездно по неделям, кроме выходных. Трехразовое питание. Первое и второе всегда с мясом. И всегда горячее. На третье — компот, кофе, самодельный квас. В почете чай.

— Как сядут за стол, — рассказывает повар Нина Смирнова, — зараз выпивают шестьдесят литров, по пять стаканов на брата. Не удивляйтесь, у людей жажда, они с угару, попарься-ка в тракторе.

И я невольно вспомнил Кораблева из Шексны, его кирзовую сумку всегда с простывшим обедом. А между тем который год под окнами конторы ржавеет вагончик, оборудованный электроплитами, холодильником, — походная столовая, которая никого еще не накормила.

Да, жаль, что семинар «не довезли» до «Марьина»…

Из тьмы других проблем, которые предстоит решить комсомолу Всесоюзной ударной, выделяется такая — использование осушенных земель.

Внешние признаки цепной реакции, которую неизбежно вызывает мелиорация, налицо: увеличились размеры полей — появляются сцепы сеялок, можно заказать тракторы К-700 и Т-150. Так ведь это связь чисто количественная.

Журналисты, хорошо знающие южные деревни, искренне удивляются иногда, попадая в Новгород, Кострому и в ту же Вологду. Называют им, допустим, фамилию передовика. А чем он славен? Центнерами урожая? Дешевизной продукции? Да нет, отвечают обычно, он у нас передовик по условной пахоте, в пересчете на эталонные гектары выполнил пятилетку. Южанам в диковину, на Кубани передовики — это рекордсмены по реальным урожаям, как правило, работники механизированных безнарядных звеньев. Никакой условности.

Вологда о безнарядке знает понаслышке. Но мелиорация вывела ее на тот рубеж, когда безнарядная система организации труда становится неизбежной.

— Мы чаще страдаем не от нехватки техники и людей, а от неумения организовать труд. Земле нужен хозяин, — говорил мне Василий Иванович Кулаков из совхоза «Чернеевский». — Опереться есть на кого, на тех, кто может работать по новой системе.

— Народу в деревне убавилось. Точно, — развивал ту же мысль Бухонин. — За пятнадцать лет в «Заре» число колхозников сократилось с 1172 человек до 435. И не надо надеяться, что деревня восстановится в прежних размерах. Глупости. Рассчитывать можно на другое. Нужен не старый крестьянин, а современный работник, думающий, образованный, хорошо знающий технику.

— Люди привыкли к сдельщине. Что там вырастет в поле, еще неизвестно, а ты мне уплати по наряду, синица в руке надежнее журавля в небе, — обобщает Дмитрий Михайлович Кузовлев. — Безнарядку осторожно надо вводить. Но что без нее не прожить — ясно. Надо платить не за труд вообще, а за конечный итог. Безнарядка, кроме всего, — это и учет. Затратам, труду, урожаю. Но всегда ли мы знаем, каковы результаты произведенных затрат?

Главный экономист колхоза «Заря» Тамара Михайловна Мальцева говорила:

— Точного учета отдачи от мелиорированных земель не ведется. Конечно, данные в управление поставляем. Но считаем на глазок. На бункер намолота.

— Где же анализ, расчет?

— Нет спроса, никто на это внимания не обращает — вот и учета нет.

Первое, с чем покончил бы хозрасчет, — с бухгалтерией «на глазок». К месту вспомнить «круглый стол», организованный «Комсомольской правдой» в колхозе имени Кирова Калининской области. Выступая перед его участниками, министр мелиорации и водного хозяйства СССР Е. Е. Алексеевский справедливо подчеркивал, что мелиорация проводится не ради мелиорации, это не самоцель. Важно, с какими мерками к ней подступаться. Оценивать ее кубометрами перевороченной земли? Слишком узко! Километрами проложенного дренажа, пусть даже выполненного на «отлично»? Какой смысл?

— Ее истинная мера, — заключает министр, — тонны той конечной продукции, которую способна дать возделанная нами земля.

Ответ, который не требует дополнений: главное — центнер урожая. И безнарядка земледельцу в этом друг и советчик. Вологодскому комсомолу есть к кому обратиться за опытом — молодые хлеборобы южных зон страны, став застрельщиками безнарядной системы, давно ее освоили, она служит надежно.

Кроме объективных трудностей — нехватка жилья, техники, специалистов, — порой мешает Всесоюзной ударной и самая обыкновенная бесхозяйственность.

В совхозе «Домшино» газовщики тянули нитку газопровода на Череповец, на пути встретилась — действующая! — система дренажа, они рассекли ее без колебаний, и теперь заказывай новый проект, повторно открывай участок.

Или. Кирилловский райком комсомола два года подряд создавал при сельских школах лагеря труда и отдыха. Расчет был прост — школьники помогут мелиораторам очищать поля от мелкого камня и древесных остатков. Но школьников не сумели… «загрузить работой», и нынешним летом райком не стал хлопотать о лагерях.

Между тем зачистка осушенных земель — дело значимости необыкновенной. Виктор Кораблев жаловался:

— Как сдача участка, так слезы. Механизаторов снимают с трактора, техника простаивает, а мы днями собираем мусор.

— Язык обломаешь, пока добьешься зачистки. На миллионы делаем дренажа и то без тревог, а где ручная работа — нервотрепка, — вторит Кораблеву Кузовлев.

Конечно, кардинальное решение — в механизации всех процессов. Но ее пока нет. Что делать, отстают конструкторы и заводы от запросов села. Тут неоценимую услугу действительно могут оказать школьники старших возрастов. Для них отыщется дело не только в мелиорации. В «Заре», например, они формуют кирпич — колхозу нужда в нем крайняя. В колхозе имени Ленина, под Вожегой, ученические бригады помогают хозяйству выращивать лен и хлеб.

Большим свершением будущих пятилеток назвал подъем нечерноземной полосы Леонид Ильич Брежнев. Не по-школьному трудны поставленные партией задачи. Велика цель. Долга впереди дорога. Говорить всуе, что силы народа не мерены, что ему все по плечу, значит прятаться за чужую спину. Нет, тут не спрятаться, не укрыться — мы все на виду. И успех начатого дела зависит от того, насколько каждый, не побоявшись надорваться, взвалит на себя часть общей ноши. Это едва ли не главное условие.

Но есть и еще одно — его не скинуть, как костяшку с конторских счетов. Те миллиарды, которые государство сочло необходимым выделить Нечерноземью, лишь тогда «сработают» на полную отдачу, когда тратить мы будем их расчетливо и прицельно. Тут и осушение земли, и повышение ее плодородия, и новая техника, и передовая организация труда. А главное, должна быть начальная, заглавная строка всего списка — жилое строительство. Потому что все усилия и затраты — это в конечном счете для людей и ради них. Ошибки здесь быть не может.