Сабах - утренняя заря

Июльским утром 1973 г. мы выехали из Адена. Восходящее солнце всеми цветами радуги отражалось от поверхности белых соляных копей. «Лендровер» стремительно мчался по соляным полям, начинавшимся сразу же за воротами города. Здесь на громадных площадях, разделенных на чеки (окруженные земляными валами участки), добывают соль способом испарения морской воды. Когда приближаешься к Адену на самолете, с трудом веришь своим глазам. «Откуда здесь снег?» — первая мысль, которая приходит на ум пассажиру, прилетевшему из холодных северных стран и не ожидавшему в этих жарких краях увидеть снег. Вода с высоким содержанием соли направляется из Аравийского моря по системе каналов на подготовленные площади. Уровень воды там невысок. Когда вся она испарится на солнце, оставшуюся на дне соль грузят лопатами в вагонетки и отправляют на переработку. Затем ее очищают, размельчают, упаковывают. Рабочие ходят по соли босиком, поскольку сандалии или любая другая обувь натирает ноги, а соль, попавшая в образовавшуюся ранку, вызывает жгучую боль.

Некогда Аден был самым крупным в мире производителем морской соли. Ее экспортировали главным образом в Индию и Японию. Когда же в Индии были открыты крупные месторождения поваренной соли, аденские соляные промыслы пришли в упадок.

За последние годы начато строительство нескольких предприятий по добыче соли, и через несколько лет можно будет возобновить ее экспорт в большем объеме, особенно в африканские страны.

За Дар-Саадом по обе стороны дороги примерно ни одинаковом расстоянии одна от другой стоят заржавевшие канистры. Из-за некоторых выглядывают зеленые листочки. По инициативе губернатора Второй провинции молодежь высадила здесь деревья, а чтобы ветер из пустыни не причинил им вреда, их оградили канистрами. Деревья нужно поливать. Воду подвозят в автоцистернах; если такой участок дороги находится поблизости от деревни, эту заботу берут на себя ее жители. Работа нелегкая, но зато когда-нибудь детям тех, кто посадил деревья, не придется ездить по безрадостной пустыне. Они смогут отдохнуть под тенистыми деревьями, и тогда дремлющая пустыня может показаться прекрасной. Потому что слушать пустыню — это само по себе замечательно! Будь то утренние часы, когда солнце только что взошло, — дюны еще объяты тенью, и гребни их кажутся острыми, как ножи, а песчаная почва хранит влагу, или вечерние, когда лучи заводящего солнца ложатся на пески быстро сменяющимися красками и над ними простирается одиночество ночи. Но днем, когда солнце стоит высоко, а ветер вздымает пески, пустыня жестока, и счастлив тот, кому удается избежать ее смертельного дыхания.

После многочасового пути мы увидели наконец горы Яфи, перерезанные плодородными вади. Самая высокая вершина в Яфи — Джебель Тамар — достигает 2508 метров. Она и самая высокая во всей Народной Демократической Республике Йемен. Эта гора вплотную прилегает к границе с ЙАР.

В продолжении всего пути наш водитель только и говорил что о прекрасных женщинах Яфи.

— Красоту этих женщин узнаешь по глазам, они у них темно-карие, волосы черные, как эбеновое дерево, кожа смуглая, бархатистая, а их лучистая улыбка подобна солнцу.

Пока он увлеченно говорил, с трудом управляя машиной, идущей по вади Йахар, я вспомнил о своих пациентах, приехавших из района Яфи или его окрестностей. Большинство из них вместе с родственниками перебрались в Аден лишь после победы революционных сил 22 июня 1969 г. Один из них — Салем Абдулла, живущий в Хормаксаре, был у нас частым гостем. Он с таким воодушевлением и так интересно рассказывал нам о своих соотечественниках и земляках, что мне захотелось с ними познакомиться. Но потребовались месяцы, пока я получил разрешение поехать с Абдуллой к нему на родину.

Проезжая по вади, мы часто видели работавших в поле женщин и детей. В зелени вади нежно-розовые шелковые шали женщин пестрели, как цветы. Сначала укутывается голова, затем шаль повязывается вокруг бедер, легко ниспадая до земли. На фоне черных платьев, которые здесь носят все женщины, эти шали очень красивы. В вади сейчас мало воды, и мы быстро продвигаемся вперед. Горы становятся все выше; после полудня подъехали к большой деревне Сувейде, расположенной в северной части вади Йахар. Здесь же, наоборот, воды очень много — дети даже купаются. Несколько насосов откачивают ее на поля, лежащие по краям вади и защищенные от высокой воды заграждениями, сложенными из валунов.

Сувейда — богатая деревня, так как тут очень плодородная почва. Террасные поля поднимаются до самых вершин. В небольшой чистенькой харчевне у меня сразу же объявился сосед, взявший на себя заботу обо мне. И вот передо мной уже стоит большой стакан с прозрачной и холодной водой, предварительно профильтрованной через тонкую ткань, тарелка с жареным картофелем, фрукты, овощи, яйца и столовый прибор. Этот человек — один из наших бывших пациентов в Адене, которого нам удалось вылечить от бильгарциоза.

Два мальчугана за соседним столом, старательно орудовавшие ложками в горке картофельного пюре, оказались моими первыми пациентами в деревне. Я осмотрел их, как только покончил с едой. У них ветряная оспа, но, к счастью, без осложнений. Мой сосед по столу ведет меня к пятиэтажному каменному зданию, стоящему высоко на холме. Ветряной оспой больна вся семья. Для взрослых эта болезнь может оказаться смертельной. Ее редко удается купировать медикаментозными средствами, к тому же врача в этой местности пока еще нет, а помощник здравоохранения недостаточно сведущ, чтобы распознать столь сложное заболевание. Он рассказывает мне, что ветряная оспа вернулась сюда лет десять назад. Люди в долинах все еще живут изолированно, редко кто из посторонних появляется здесь. Все-таки ветряную оспу занесли сюда; она приняла эпидемический характер и быстро распространяется, кося всех подряд — и взрослых, и детей.

За деревней начинается дорога, поднимающаяся крутым серпантином к перевалу. Она соединяет высокогорное плато Яфи с долиной. Немало говорили о том, что здесь необходимо построить дорогу, но лишь при народном правительстве началось осуществление этого проекта. Каждый южнойеменец, участвовавший в ее строительстве, очень гордится этим. Путь из города Лабуса, центра Верхнего Яфи,[66] в Аден раньше занимал несколько дней. Когда закончится строительство дороги, для этого потребуется всего 4–5 часов. Об этом мне рассказывает главный инженер, плотный, высокий человек, носящий густую, окладистую бороду. Маленькая палатка, освещенная керосиновой коптилкой, надолго станет его домом. Взрывы, доносившиеся снаружи, время от времени сотрясали небольшой деревянный стол, на котором стояли наши стаканы с чаем. Мы вынуждены ждать, долго ждать, потому что в бензозаправщике что-то испортилось, и он загородил дорогу. Тяжелый гусеничный экскаватор сможет втащить его на плоскогорье только к утру. Повернуть назад нельзя, и остается один выход, — расширять дорогу, чтобы дать пройти машинам, направлявшимся сверху вниз и снизу вверх. Понадобится много часов, чтобы убрать с дороги твердую породу. Внизу, в долине, мерцали редкие огоньки. В лунном свете отвесно падавшие горы отбрасывали длинные тени в долины, и тени людей, работавших в свете прожекторов, как призраки, скользили по скалам.

Отрезок круто поднимавшейся дороги, строительство которой еще не закончено, мы одолеваем с помощью мощного бульдозера и теперь наш «лендровер» может ехать дальше. Когда мы приближаемся к плоскогорью, становится прохладно. На нем громоздятся невысокие (100–300 метров) горы. Высокие каменные строения Лабуса стоят на склонах гор и выглядят довольно мрачно.

Сердечной была встреча с фельдшером Мухаммедом Салемом, руководителем городской больницы. Здание больницы освещено ярким светом. По соседству гудит дизельный агрегат, подающий электричество до 23 часов не только для больницы, но и для школы и полицейского участка. Но мы еще долго сидим при свете керосиновой лампы, и я слушаю Мухаммеда Салема:

— В семьдесят третьем году мы начали строить больницу. Сейчас в ней сорок коек. Скоро будет готов жилой дом для врачей, и тогда, надеемся, сюда приедет врач. Больницу строили на деньги, полученные от правительства, а также на пожертвования жителей нашей провинции, которые работают и за границей, но возводили мы ее своими руками.

Оборудование в больнице венгерское. Меня заинтересовал стерилизатор, работавший на керосине. В будущем больница получит собственную электростанцию. Население обслуживают четыре фельдшера, десять медицинских сестер и одна акушерка. В маленькой, очень чистенькой аптечке работает фармацевт, он получил хорошее образование и сам приготовляет мази, порошки и микстуры от кашля.

— Сестры и санитары имеются во всех деревнях, расположенных вокруг центра, — продолжает Мухаммед. — Раньше в этих местах были только знахари, пытавшиеся своими методами и средствами облегчить страдания людей. Однако наши пациенты быстро сообразили, что современные лекарства помогают лучше, чем раскаленное железо, знахари, которым тоже небезразлично здоровье их подопечных, потянулись к нам. С одним из них мы успешно сотрудничаем. У него богатый опыт лечения переломов, и он единственный среди нас умеет готовить лекарства из растений, плодов и соков деревьев. Но существуют «лекари» и другого сорта, вроде того, который внушал своим пациентам, что боль в горле, ушах и других участках тела происходит якобы от маленьких камешков, находящихся в ухе, и затем с ловкостью фокусника извлекал, из уха эти «камешки» ярко раскрашенной трубочкой, с гордостью демонстрируя людям «причину» их заболевания. Нам вскоре удалось прекратить практику этого шарлатана: В начале нашей борьбы здесь нам пришлось тратить немало усилий на борьбу с предрассудками; особенно трудно было справляться с повивальными бабками. Теперь женщины идут рожать в больницу, остаются там в среднем три дня после родов, а затем возвращаются в свои деревни. Ежедневно мы обслуживаем от двухсот до четырехсот больных. В нашей местности широко распространены бронхит, коклюш и почечные заболевания. Туберкулез встречается редко, малярии и бильгарциоза вообще нет. Очень высок процент заражения населения глистными заболеваниями; иногда у одного и того же пациента мы обнаруживаем бычьего цепня, пяточные глисты, аскариды и острицы. Большая проблема также хроническая анемия, вызываемая упомянутыми выше заболеваниями и однообразной, бедной железом пищей. Слава Аллаху, — продолжает Мухаммед Салем, — что редки случаи аппендицита. Когда вади заполняются водой, мы лишены возможности доставлять больных в аденскую больницу. В таких случаях я даю антибиотики и уповаю на то, что мой призыв о помощи услышат по радио и больного возьмет вертолет.

На вопрос, много ли больных приходит к нему на прием с психическими расстройствами, Мухаммед отвечает отрицательно.

— Конечно, бывают и такие, — добавляет он, — но люди относятся к ним гуманно, как к равным себе, и семья проявляет по отношению к ним максимум заботы. У нас есть поговорка: «Не над умершими надо плакать, а над теми, кто лишился разума».

Затем Мухаммед Салем, не знаю в какой связи, немного подумав, решил рассказать мне историю одной из подруг его жены, которая оказалась в отчаянном положении, и, не произойди к этому времени революция, ее судьба имела бы весьма печальный конец. Молодую красивую девушку выдали замуж в возрасте 14 лет. Отец ее мужа уплатил за нее 1300 динаров. Она жила с мужем в небольшой затерянной деревушке в горах. Брак оказался бездетным. Через два года совместной жизни муж по решению семейного совета отправился на заработки за границу. Прошли годы, и она полюбила другого. Это не укрылось от внимания жителей деревни и, следовательно, от семьи, которая посадила ее под домашний арест. Возвратился муж. Долг чести требовал убить возлюбленного жены и ее, разумеется, тоже. В это время в стране совершилась революция. В дело вмешались прогрессивно мыслящие люди деревни. Влюбленных ради «безопасности» отправили в тюрьму города Лабуса.

— Но отправили их туда раздельно, — добавляет Мухаммед Салем с усмешкой — После долгих раздумий муж и его семья пришли к выводу, что в создавшейся ситуации лучше всего решить все мирным путем. Брак был расторгнут, и любящие обрели друг друга. Сейчас у них уже двое детей, и они счастливы. Теперь люди говорят: «Они как здоровое дерево, которое распустилось и зацвело, когда для него были созданы условия». Этим молодым, как и многим другим, помогла революция.

До рассвета осталось несколько часов. Ночи здесь, на высоте 2 тысячи метров над уровнем моря, холодные. Мы легли спать в одном из помещений больницы, еще не занятом больными, на железных кроватях, укрывшись теплыми одеялами.

Утром нас разбудил пронзительный свист. Выглянув в окно, я увидел, что это свистит в настоящий свисток мальчишка, исполняющий роль арбитра в футбольном матче. Умываемся во дворе под мощной струей холодной воды из цистерны.

Выпив чаю с кукурузными лепешками, приступаем к работе. Мухаммед Салем показывает нам больных. Один из сотрудников больницы стоит у дверей кабинета и приглашает поочередно мужчин и женщин на прием. Все женщины без покрывал, с незакрытыми лицами. Замужняя женщина, в отличие от незамужней, носит на голове, чуть выше лба, повязку. Она искусно украшена. Поверх надет темный платок с пестрой бахромой, напоминающий платки, которые носят женщины на острове Сокотра. Не исключено, что предки островитян — выходцы из этих мест. Остальные детали одежды очень ярки, многокрасочны, ничего черного. В будние дни тело покрывают желтой краской. На лице, преимущественно молодых девушек, нанесен толстый слой красной пасты, защищающий кожу от палящих солнечных лучей и от высыхания на высокогорном воздухе. В праздничные или в какие-либо другие, особенные дни, такие, например, как посещение врача, желтую краску с тела и красную пасту с лица они смывают. Для красоты женщины подкрашивают черным веки и под нижними веками проводят широкую ярко-красную и желтую линии. У многих на лбу и на щеках нанесено маленькое красное пятнышко. Украшений они почти не носят, разве только что-нибудь простенькое из серебра. На улицах женщины и дети ходят часто с красивыми разноцветными шелковыми зонтиками, а мужчины — с черными, защищающими их как от солнца, так и от дождя.

Перед кабинетом под раскрытыми зонтиками сидят матери с детьми. Ко мне подводят женщину с венком из полевых цветов. Ее привел брат и попросил меня определить, беременна ли она. К сожалению, приходится констатировать, что причиной отсутствия месячных является опухоль. От лечения в Адене они отказываются. Спустя несколько месяцев я узнал от навестившего меня в Адене Мухаммеда Салема, что семья молодой женщины все-таки отправила ее в Аден, где ее успешно прооперировали.

Больше всего мои пациентки жалуются на боли в животе. При ощупывании живота обнаруживаю стянутый крепким узлом широкий пояс, пестрые концы которого свисают донизу. Этот узел давит на живот и причиняет боль.

— О, том, чтобы снять или ослабить пояс, не может быть и речи, — говорит медсестра. — Многие мужья долгие годы работают за границей. Женщины носят такой пояс, чтобы каждый мог видеть, беременна она или нет. Лучше уж терпеть боль, чем расстаться с поясом.

Закончив осмотр, мы отправились обедать в небольшую харчевню. Когда я собирался было расплатиться за обед, хозяин сказал, что за гостя из ГДР уже заплатили. Удивительное гостеприимство!

Во второй половине дня стало прохладней, солнце подернулось дымкой облаков. Мы отправились в поездку с мамуром (административным начальником), пожелавшим показать нам свои владения. Здесь проживает около 113 тысяч человек, из них примерно 60 тысяч — в Лабусе. Второй по величине населенный пункт — Эль-Хат. От Лабуса его отделяет глубокая вади. Местное население по сей день пользуется ослиной тропой, проложенной в вади более двух тысяч лет назад. Машинам приходится делать крюк в 40 километров.

Плато покрыто плодородными лессовыми почвами. Террасные поля на склонах гор созданы кропотливым и тяжелым трудом крестьян, главным образом женщин. Каждая горсть земли на этих полях поднята в корзинах на женских плечах. Ширина террас в среднем 2–3, самое большое 5 метров, а защищает их каменная стена высотой от 1 до 2 метров. Эти поля — свидетельство великого трудолюбия и творческой силы целых поколений йеменских крестьян.

За ними требуется тщательный уход, их надо постоянно укреплять, иначе внезапно устремившийся вниз поток дождевой воды сметает на своем пути одну за другой все террасы и в один миг уничтожит творение поколений.

После завоевания независимости строить пришлось с нуля. Была одна-единственная кораническая школа, а сейчас 82 общеобразовательные. Мы останавливаемся перед зданием первой полной средней общеобразовательной школы этого района.

— Пошли взглянем на наших учеников и учителей — вы познакомитесь с будущим нашей страны, — говорит мамур. — Все учителя приехали из Адена и лишь недавно получили аттестаты зрелости. Здесь они будут работать два года, а затем продолжат свое образование, в частности и в ГДР. В школе сто пятьдесят учащихся, многие из них уже отцы семейства, но среди них нет ни одной девушки. Классы носят имена Маркса, Энгельса, Ленина, Альенде.

В каждом классе учащиеся желали от меня узнать только одно: как народ ГДР преодолевал трудности, «стартуя» в социализм.

При школе есть интернат. В свободное от занятий время учителя и учащиеся работают на небольших полях, урожаи с которых идут на нужды школы. У них мало учебных пособий, и потому они очень обрадовались привезенным книгам на арабском языке. На память они подарили мне сосуд с заспиртованной в нем змеей. Мамур приглашает нас к себе домой на чай. Живет он с женой и пятью сыновьями, у которых свои семьи, под одной крышей. Дом очень нарядный, так как снаружи разрисован национальным орнаментом. Вместо прежних маленьких «окошек-бойниц» — большие, окаймленные белой полосой окна. На каждом этаже есть небольшая кухня, уборная со сливом, комната для женщин и отдельное помещение для мужчин, предназначенное одновременно и для приема гостей. Спальное место женщин находится в нише, кровать стоит на некотором возвышении. На мужской половине спальное место отгорожено от остального помещения занавеской. Дети спят на циновках, постланных прямо на полу. Внутри дома стены также украшены орнаментами, преимущественно растительными, или окрашены в полоску — зелено-желто-красную. Потолки белые. В доме имеется приспособление, которое обеспечивает его обитателей горячей водой, так что в кухне мы можем перед едой вымыть руки под краном.

«Плачущие камни»

В 1970 г. в республике был принят закон за № 12 «О преступлениях против жизни», который был опубликован в официальной газете, называемой «14 октября». Он распространяется на Вторую, Третью, Четвертую, Пятую и Шестую провинции. В статье 3 закона говорится, что преднамеренное убийство «подкарауленной» жертвы карается смертью. Под «подкарауливанием» закон имеет в виду выжидание лица в течение короткого или длительного времени с целью его убийства.

Согласно статье 5, тот, кто принимал участие в убийстве, за что прежде полагалась смертная казнь, и теперь карается смертью или длительным тюремным заключением. Виновный в подстрекательстве к совершению «преступления против жизни» несет то же наказание, что и совершивший преступление, гласит статья 14.

Закон № 12 издан правительством, взявшим власть в свои руки 22 июня 1969 г. Спустя всего восемь дней после захвата власти прогрессивные силы страны создали предпосылки для введения этого закона.

— Прежнее правительство правого направления было не в состоянии решить этот вопрос, — сказал мне Салем, когда вечером пригласил меня к себе домой. — В районе Яфи кровная месть была очень распространена.

Дом Абдаллы стоит на холме вместе с тремя другими домами. В его облике еще и сейчас чувствуется, что когда-то он был крепостью. Каждый из домов обнесен высокими каменными стенами, ворота — из толстых бревен. Хорошо защищены и хлева для животных. Дороги, связывавшие три других соседних дома на холме, были обнесены высокой каменной оградой, которая и сейчас отчасти сохранилась. Окна узкие, напоминают бойницы. Крыша окружена каменным парапетом в рост человека. В комнатах на стенах висят, как напоминание о прошлом, ружья, отбрасывающие в свете керосиновой лампы грозные тени. Салем рассказывает о временах кровной мести и о героических делах борцов НФ.

— Уже сотни лет люди на этой земле занимаются крестьянским трудом. Султанам, шейхам и эмирам так никогда и не удалось полностью подчинить их своей власти. Но зато они овладевали источниками воды, в том числе и колодцами. Средством, способным посеять вражду среди крестьян, нередко объединявшихся в борьбе против угнетателей, была кровная месть. Наемники султанов убивали кого-нибудь из членов одной семьи, а в преступлении обвиняли другую. Позднее обычай кровной мести господствующие классы использовали в целях убийства прогрессивных деятелей и отвлечения народа от борьбы против поработителей.

Кровная месть — обычай очень древний, распространенный среди бедуинов и жителей горных районов Южной Аравии. Каждому члену семьи вплоть до пятого колена вменялось в обязанность отомстить за смерть своего родственника любому члену семьи убийцы.

Жан-Жак Гесс, швейцарский арабист, писал, что кровная месть, так же как и власть, держит людей в состоянии вражды и непрекращающейся войны друг с другом. Этот жестокий обычай принес много горя целым поколениям, поэтому бедуины задумались над тем, чтобы избавить от него свои семьи.

Совершая разбойничьи и грабительские набеги, они либо по возможности щадили жизнь противника, либо, если дело все-таки доходило до кровопролития, пытались найти компромиссные решения. Если преступник отказывался уплатить установленный судьей денежный штраф, на него воздействовала его семья, ибо смертельная опасность нависла не только над самим преступником, но и над всей семьей и каждое кровавое злодеяние влекло за собой месть, и новую кару.

Крестьяне Яфи в прошлом также не раз предпринимали попытки покончить с кровной местью, но султанам и их наемникам всегда удавалось в зародыше душить эти стремления.

И лишь совсем недавно, благодаря упорной борьбе революционных сил, стало возможным ликвидировать обычай кровной мести.

— Когда убивали кого-нибудь в семье, — продолжает Салем, — то непременно должен был умереть кто-то из враждебной семьи. Женщин и мальчиков в возрасте до двенадцати лет, как правило, щадили; считалось большим позором убить женщину. Тогда вражда принимала еще более жестокие формы. Нередко поля, находившиеся между владениями враждовавших семей, охранялись из круглых сторожевых башен двадцати-тридцатиметровой высоты.[67] Часто мы сидели в этих башнях и стерегли наших женщин, нашу землю и наш урожай.

— Почему урожай? — спрашиваю я удивленно.

— Урожай забирали, если не удавалось отнять, уничтожали. Так ненавидели друг друга, что даже то малое, что давала земля, разрушали своими же крестьянскими руками!

В таких условиях прогрессивным силам было чрезвычайно трудно объединиться. Но в 50-х годах удалось создать организацию Фронт примирения племен Яфи. Она стала составной частью НФ. 16 мая 1963 г. последовало объединение с другими небольшими нелегальными группами и состоялась первая встреча. Окрыленные и поддержанные революцией на севере, сформировались революционные силы.

Султаны из Каары и Магбы в последние десятилетия пытались заручиться поддержкой англичан для борьбы с растущим прогрессивным движением, которая дорого обошлась крестьянам. Жилища тех, кто оказывал сопротивление, и целые селения разрушали английские бомбардировщики по указке местных правителей и их приспешников. Дома султанов в те времена окрашивались белой краской, чтобы на них ненароком не был сброшен смертоносный груз.

Для победы народа необходимо было его единение.

— Поэтому борьба против обычая кровной мести стала одной из первоочередных задач прогрессивных сил, — замечает Салем.

Первый съезд Фронта примирения племен Яфи осудил обычай кровной мести, призвав жителей положить конец истреблению друг друга, направить все силы на борьбу с местными и иноземными поработителями. Решение этой задачи возложили на комитет Фронта.

— Начало было трудным, — говорит Салем. — И все же мы добились того, что еще до победы революции шестьдесят седьмого года кровная месть в основном была ликвидирована. Каждой семье в отдельности мы терпеливо разъясняли, какие страдания. причиняет вековая распря. Комитет выпустил листовки, обращенные главным образом к молодежи. А одна из листовок в феврале шестьдесят третьего была написана специально для одной семьи с призывом немедленно прекратить кровную месть, иначе, предупреждал комитет, неминуем расстрел десяти ее членов. Должен же наконец наступить мир! В целях пропаганды своих идей прогрессивные силы использовали мечети. Но были случаи, когда даже здесь прислужники султанов, попирая религиозные каноны, стреляли в членов Фронта. После того как четырнадцатого октября шестьдесят третьего года в горах Радфана началось восстание, в борьбу активно включились партизаны этого района. Уже в первом своем рапорте Центру они докладывали: «Все дороги, ведущие к горам Яфи, охраняются, подступы к вади заминированы. Ни один вражеский солдат не ступит на землю Яфи. Власть султанов ограничена». Накануне праздника жертвоприношения выпустили лозунг о том, что в это время никто не должен стрелять друг в друга. Крестьяне поддержали лозунг, после чего наше движение приняло широкий размах. Теперь уже многие поняли, что мир — это хорошо! В Лабусе состоялась первая конференция НФ района Яфи. Она выдвинула задачу завоевания независимости. Тридцатого августа шестьдесят седьмого года мы одержали окончательную победу. Султаны, шейхи и их единомышленники — все, кому не удалось бежать, были арестованы и предстали перед открытым народным судом. Мне хочется рассказать еще несколько интересных историй, но сначала давайте что-нибудь перекусим, — говорит наш хозяин.

Отец Салема приносит еду. Ему 86 лет. На голове у него неизменная шапочка, даже дома он с ней не расстается. Я смотрю на его руки. Это руки настоящего труженика — сильные, загорелые, с загрубелой, потрескавшейся кожей. Движения его медлительны. Не спеша скатывает он рис в шарики. Невозмутимо рассматривает гостей. Сыновья — его гордость. Жена, мать двух сыновей и четырех дочерей, сидит с нами. Это говорит о глубоком уважении к ней всей семьи. Я впервые вижу, чтобы женщина участвовала в разговоре и трапезе мужчин. Ей 65 лет, вид у нее измученный, а на лице — печать вечного страха за мужа и сыновей. Страх этот жил в ней всегда — и во времена кровной мести, и позднее, когда они стали борцами революции и каждый день мог принести весть о смерти.

— Но вот все они живы, — сказала она со счастливой ноткой в голосе, а затем тень задумчивости вновь легла на ее лицо. — Мой сын Салем Абдалла — самый старший из детей, ему тридцать шесть. До шестьдесят третьего года он работал в Кувейте. Оттуда вернулся полный вольных мыслей и стал одним из основателей и руководителей Фронта примирения племен. Брат и все сестры поддержали его. Мне пришлось пережить много, очень много страданий. Семнадцать лет назад я спасла жизнь своему брату, который в то время жил у нас вместе с семьей. Однажды, возвратившись с рынка, я вошла в дом как раз в тот момент, когда его жена была убита выстрелом из дома, расположенного на противоположном холме. Мне с большим трудом удалось удержать почти лишившегося разума брата, который, схватив ружье, пытался выскочить из дома, — это была бы верная смерть. Нередко убивали наш скот, который для нас дороже золота.

Женщина замолчала. Стало очень тихо. Сквозь открытые окна в комнату проникала ночная прохлада. Салем попросил отца, чтобы тот рассказал нам историю школы, которая находится в долине. Старик охотно соглашается:

— Белая школа стоит на маленьком скалистом холме. Это как раз то место, где кончается одна деревня и начинается другая. А недалеко от холма — родник. Тридцать три года вели мы войну за этот холм. Никто не владел им долго. Часто мы неделями лежали в небольших каменистых ямах и сторожили его. В этой безумной борьбе каждая из сторон потеряла по семь человек. У нас погибла одна женщина, у них — две. Мы воевали, хотя мечтали о мире. И наконец в шестьдесят третьем году решили прекратить вражду. Ради детей! Сообща договорились на этом месте построить школу. Теперь в нее ходят дети и учатся уже для нового Йемена.

Стало совсем темно, а мы все сидели и слушали. Салем рассказал о том, что такое «плачущие камни».

— То в одной, то в другой деревне кровная месть требовала своих жертв… И продолжалось это до шестьдесят седьмого года. Как-то недалеко отсюда трое застрелили человека из враждебной им семьи. Опять появилась опасность, что вражда захватит весь район. По решению Фронта примирения племен состоялось публичное судебное разбирательство. Приговор граждан гласил: смерть через расстрел. Трое мужчин — отец, сын и зять — были расстреляны. Приговор был суровым, но все понимали, что это вынужденный и справедливый приговор. Кровная месть не должна больше отвлекать нас от борьбы за счастливую, мирную жизнь. После исполнения приговора тела расстрелянных похоронили позади белой школы. На их могилах лежат три белых камня. За могилами ухаживают, и каждый, проходя мимо, ненадолго задумывается около них… Днем, когда светит солнце, камни плачут. Нет, это не фантазия! В дождь камни впитывают в себя воду, а на солнце поверхность их покрывается маленькими капельками. Люди вкладывают глубокий смысл, говоря о «плачущих камнях».

На следующее утро мы уезжаем из Лабуса. На придорожных растениях лежит роса, на камнях тут и там греются голубые ящерицы, высунув на солнце головки. Ящерицы этого вида достигают 10–15 сантиметров; на спинке, около хвоста, небольшая светлая полоска. Их серенькие, землистого цвета самки гораздо меньше самцов.

Вдоль дороги по обеим сторонам растут большие эуфорбии с нежно-розовыми цветами и горные розы. Мы подъезжаем к долине кофейных кустов. Плантации сменяют одна другую. Высота этих кофейных кустов с темно-зелеными листьями достигает человеческого роста. Между кустами высажены акации и пальмы, призванные защищать кофе от палящего солнца. Раз в год, в конце мая, собирают главный урожай. Под кустами расстилают платки, на них стряхивают зерна и оставляют на солнце до тех пор, пока кожица не затвердеет. Потом их ссыпают в плетеные корзины и отправляют в Аден на специальные пункты. Здесь зерна проходят дальнейшую обработку. В темных помещениях женщины очищают их и затем сортируют по величине. Неочищенные, зеленые зерна вывозят за границу, главным образом в африканские страны.

В Йемен кофейный куст был завезен, по всей вероятности, из Абиссинии, а позднее, после того как турки захватили Йемен, кофе дошел до Европы и распространился там. В XVII в. французские суда доставили кофейные зерна из Йемена в Латинскую Америку. Сорта кофе, выращиваемые в Яфи, обладают сильным ароматом. Крестьяне из Яфи приготовляют себе напиток из кожуры кофейных зерен (по-арабски «бунн», в этих местах его называют «кишр»), а кофе весь, до последнего зерна, они вынуждены продавать. Ни один крестьянин не может позволить роскошь сварить себе кофе из зерен.

После пяти с половиной часов езды, уже в темноте, мы прибываем в деревню Русуд, расположенную в вади того же названия. В ней имеется небольшая больница на 50 коек.

Ночью мы сидим у здания больницы, пьем чай и беседуем. Врач рассказывает нам, что восемь месяцев назад он закончил учение в Болгарии и уже полгода работает в этой деревне. Раз в месяц ему предоставляют недельный отпуск, чтобы повидаться с семьей, которая живет в Адене.

— Но, как правило, отпуск я не использую, потому что не могу оставить больных на целую неделю без присмотра. Работы много, скучать некогда.

Мимо нас проходит караван верблюдов, нагруженных бурдюками с водой; он направляется в деревню Эль-Кара. В этой маленькой высокогорной деревушке, в которой всего несколько дворов, в 1968–1969 гг. укрывались многие борцы левого крыла НФ. Крестьяне защищали их от правых сил, стоявших тогда у власти в стране.

Над землей еще царит ночь, когда мы после короткого сна покидаем Русуд. Едем быстро, дорога ровная, Но чем дальше мы продвигаемся к югу, тем она становится хуже и наконец совсем исчезает; теперь наш путь лежит по руслу реки. Вот в свете фар от нас убегает зайчонок. К счастью, воды в вади немного, иначе по ней не проехать. Да и сейчас машина с трудом идет на первой и второй скоростях. Дорогу преграждают большие, камни, глубокие ямы.

Умывшись прозрачной водой, мы решаем немного пройтись пешком. Так даже быстрей, чем на машине. Вдруг в тишине наступающего утра с грохотом скатываются под ноги камни. Их сдвинули с места обезьяны. Их много. Во главе старый вожак. Это павианы. Они живут группами в этих безлюдных районах вблизи источников, питаясь чем придется, но в основном плодами пальм. Держась на безопасном расстоянии, павианы разглядывают нас сверху. Абдалла выстрелил — и тогда они стали швыряться камнями.

Природа здесь дикая, величественная. Тишина первозданная. Нарушает ее лишь нежное воркование диких голубей. По обеим сторонам вади экзотически вздымаются ввысь горы. Местами русло реки настолько узкое, что там может пройти лишь один грузовик. Солнце поднялось невысоко, и на дороге все еще лежат тени от гор. Откуда-то прилетела птица величиной с дрозда, с иссиня-черным оперением и огненно-красным клювом. На склонах изредка попадаются адении.

Мы еще долго бредем по вади черепашьим шагом. Мне то и дело кажется, что за следующим выступом дорога будет лучше. Вокруг никаких признаков жилья, ни одной живой души. Эта вади опасна, так как все еще сюда по тайным тропам проникают контрреволюционеры из-за рубежа, закладывая под камни и в песок мины или взрывчатку. Жертвами в первую очередь становятся погонщики небольших караванов, доставляющих на блюдах дрова жителям Яфи. Поэтому мои спутники не хотели ехать этим путем. Они опасались прежде всего за меня, но я тогда пошутил, сказав, что все в воле Аллаха, и это убедило их. Нам пришлось посторониться и уступить дорогу двум грузовикам, троекратно просигналившим гудком. Они направлялись с грузом продовольственных и промышленных товаров на плоскогорье. Скорее бы выбраться из этого пекла и царства вечных скал! Одежда прилипла к телу. Единственно, кто еще бодр и не потерял бдительность, так это наш водитель, хотя ему приходится труднее всего. Часто машина погружается в воду по самый мотор или зарывается в речной песок. И из любой ситуации наш шофер выходит победителем.

Наконец-то маленькое селение. Тут выращивают кукурузу, просо и папайю. Крестьянин угощает нас стаканом пчелиного меда, который пахнет дикими горными цветами, совсем не так, как у нас в ГДР, и говорит, что здесь и в вади Хадрамаут изредка еще встречается медоед.

— В наших краях обитают рыжая лисица и аравийская песчаная лиса. Аравийская длиннее, и уши у нее больше. Раньше мы охотились здесь на горного козла. Теперь его можно встретить разве что в Хадрамауте и в недоступных горах Шестой провинции.

Лесного кота с коричнево-белыми полосами на хвосте, о котором также упомянул наш собеседник, я сам видел в Лабусе.

Едем дальше, к югу. Горы ниже, растительность скуднее. Через 10 часов пути добрались до степей, заросших акациями в дельте вади Абъян.

Справа от нас — вади Бана. В маленькой деревушке пьем наш первый чай. Горячий, крепкий, сладкий, он быстро возвращает нам силы. Под тентом сидят водители, они желают нам доброго пути. Спустя 2 часа мы в Зинджибаре, а в Аден приезжаем уже ночью.