Сабах - утренняя заря

Берег смерти

Берегом смерти называли некогда жители гор местность, расположенную у берегов Красного моря и Аденского залива, — Западную и Южную Тихаму. Никто из них не спускался на побережье, если на то не было крайней необходимости, и не только потому, что у моря малярия косила людей как косой, но и потому, что климат там невыносимый. Роберт Кох, вынужденный во время своего путешествия в Индию провести несколько дней в Аденской гавани, записал в своем дневнике, что он был счастлив оставить этот «раскаленный ад — Аден».

В летние месяцы из-за убийственной жары весь город погружается в состояние апатии. Торговля в узких портовых улочках и в Кратере хотя и не прекращается, но идет очень вяло. Максимально высокие температуры приходятся на май. Ртутный столбик термометра поднимается до 45 градусов по Цельсию, а иногда и выше, да и то не на солнце, а в тени. В июле и августе температура снижается в среднем до 38,7 градуса, а зимой она держится в пределах 27–28 градусов. Май, июнь и сентябрь называют периодом «стоячего воздуха». Это означает не только нестерпимый зной, но и отсутствие малейшего движения воздуха — он буквально застывает. Вечер тоже не приносит прохлады. Разница между дневной и ночной температурой составляет не более 5 градусов.

После захода солнца город превращается в парилку. Кажется, что вот-вот задохнёшься в собственном поту. Дышать нечем. Относительная влажность воздуха более 90 процентов вместо обычных 70–80. В жаркий сезон аденцы стараются вечер провести где-нибудь за городом. Они отдыхают возле морских бухт, овеваемых легким прохладным бризом, дующим с моря. Горячие ветры обрушиваются на город в июле, августе, иногда и в сентябре, принося с собой огромные массы песка. К счастью, они обычно дуют не более одного-двух часов. Май еще можно вынести, но остальные жаркие месяцы — это время настоящих пыток. Организм медленно, но неотвратимо теряет тонус. Причем не только европейцы с трудом переносят этот ад, но и жители Адена. Только у немногих из них есть кондиционеры, у большинства же их нет, и потому ночью они спят плохо. Но и нам, несмотря на кондиционеры, ночь часто не приносит отдыха, и тогда днем, усталые до изнеможения, мы нередко теряем самообладание, особенно в трудных ситуациях. Работоспособность резко снижается. Когда говорят об адаптации в новых климатических условиях, то понимают под этим приспособление организма к новым условиям окружающей среды. Здесь это значит, что начинает с большой нагрузкой функционировать механизм потоотделения. Тому, кто больше потеет, живется легче. Однако при сильном потоотделении организм теряет не только жидкость, но и необходимы для его жизнедеятельности соли. Недостаток солей необходимо восполнять ежедневно и в достаточном количестве, иначе возникает солевой синдром, способный привести к нарушению всех жизненных функций.

Население Йемена приспособило свой режим питания к этой потребности организма. Люди едят по нескольку раз в день небольшими порциями острую и соленую пищу. Пьют обычно что-либо горячее, главным образом сладкий чай с молоком. Пьют часто, но понемногу, маленькими глотками и не спеша. Холодного питья почти не употребляют, потому что оно может вызвать воспаление носоглотки и гастрит.

Одежда легкая и свободная. Крестьяне и бедуины все еще носят повязанный вокруг головы шерстяной платок, который хорошо впитывает пот; ведь участок лба, где начинают расти волосы, из-за постоянного испарения пота сильно охлаждается, что может явиться причиной головной боли. Городские жители, пренебрегающие такими платками, чаще страдают головным болями, и поэтому в городах очень высокий процент потребления анальгетиков. Среди болеутоляющих средадств наибольшим спросом пользуются так называемые таблетки-шипучки; их растворяют в воде и пьют как лимонад. Тут уже не помогают никакие доводы, сколь убедительными бы они ни были. Вредное действие таблеток на организм сказывается не сразу, поэтому, несмотря на предостережения, все равно злоупотребляют ими. Для защиты от переохлаждения поясницы носят широкие и длинные шерстяные шали; правда, теперь их можно увидеть только на бедуинах.

Чем дольше живешь в стране, тем больше поражаешься умению местных жителей приспосабливаться к климатическим условиям. Со временем и сам, не замечая того, начинаешь невольно принимать позы, которые раньше не понимал и даже порицал. Например, радуешъся, если удается сесть где-нибудь в тени «по-турецки». Становится ясным, почему ожидающие транспорта сидят на корточках на обочине дороги. Оказывается, это лучший способ предупредить внезапный сосудистый коллапс. Находиться в подобном климате в состоянии лишь здоровый организм, да и то если питание хорошее. Только здоровый человек может здесь работать с полной отдачей, а в НДРЙ пока еще многие подвержены хроническим заболеваниям, таким, как малярия и туберкулез, и плохо питаются. Все эти обстоятельства, вместе взятые, приводят к ослаблению физического и психического здоровья людей, которое улучшается, когда минует жаркий сезон.

Уже первые дни октября отмечены своеобразной прелестью. Тепло, воздух прозрачен и свеж, постоянно дует ветерок. Температура воды все еще держится в пределах 27–28 градусов, и на рождество и в канун Нового года мы продолжаем купаться. Зато вечерами на море становится так холодно, что приходится надевать пиджаки. Наши друзья-южнойеменцы уходят с пляжа. «Холодно стало», — говорят.

Гора Шамсан

Огромной глыбой выступает из моря изрезанная ущельями гора Шамсан. Самая высокая ее часть достигает 600 метров над уровнем моря, но, окруженная только водой и пустыней, она кажется очень высокой и величественной. Некогда произошло извержение вулкана, выбросившего лаву в море вблизи материка. Лава застыла, и получился остров. Возле него образовались отложения песка, прибивавшегося к берегу волнами, и остров превратился в полуостров с естественной гаванью в том месте, где Красное море сливается с Аравийским. Над Шамсаном всегда висит тонкая дымка, и его краски меняются в зависимости от положения солнца: днем он светло-коричневый, вечером — багрово-красный, а в лунном свете — голубой.

Нет ни одного деревца, которое отбрасывало бы тень, и лишь иногда вдоль дороги, по которой мы взбираемся ранним утром, попадаются низкие кустики. На ветру, который здесь несколько сильнее, чем внизу, покачиваются редкие горные цветы, роняя последние капли росы. Рассветов в этой стране почти не бывает. Ночь стремительно переходит в день, как и день — в ночь. Только что утро дышало приятной прохладой, и вот уже солнце палит так, что мы мгновенно покрываемся потом.

Дорогу к вершине горы проложили, вероятно, турки и Тахириды. Служить крепостью гора не могла. Здесь нет природных источников питьевой воды и практически отсутствует доступ к морю, так как скалы отвесные. На вершине лежат два огромных железных ядра. Как они сюда попали, никому не ведомо, и пользы от них сейчас никакой нет, разве что можно, сидя в их тени, полюбоваться изумительно красивым ландшафтом. На солнце сверкают пенящиеся гребни волн, набегающих на белый пологий берег. Перед глазами такая ширь и даль! Нигде больше мне не приходилось видеть такой красоты далей и над ними такого голубого неба, сливающегося на горизонте с морем. Сразу же за Аденом начинается пустыня, простирающаяся до самых отрогов Радфана.

Вечером, когда заходит солнце, кажется, что скалы надвигаются на город. Должно быть, каждого завоевателя Адена подавляла эта близость гор, где жили «немирные» горные племена, а позднее укрывались борцы за свободу. Тут уж завоевателям не помогала ни колючая проволока, остатки которой до сих пор валяются у ворот Адена, ни дорога, ведущая в вади Абъян, светящаяся на востоке зеленой точкой. Эта дорога оканчивалась почти сразу же за Аденом и снова начиналась лишь в вади. А борцы за свободу все-таки приходили в город.

Жаль покидать вершину, где тебя обдувает прохладный ветер, и спускаться вниз. Только детям все нипочем — они вприпрыжку несутся с горы, тогда как мы то и дело останавливаемся, чтобы передохнуть.

Кажется, будто все происходит во сне. По скалам бегают обезьяны, с любопытством нас разглядывают. Это аравийские павианы. Они живут здесь, питаясь отходами из баков, стоящих на улицах городской окраины. Часто в надежде напиться из какой-нибудь колонки они забегают в Кратер.

Тавыля — долина водосборников

Тихое журчание воды в теплом воздухе и запахи, исходящие от зарослей гибискуса, олеандра и подсолнуха сопровождают гостя в его ночной прогулке по долине водосборников. В зелени прячутся гирлянды разноцветных лампочек; ритмичные, будоражащие мелодии арабской музыки увлекают нас все дальше и дальше в глубину садов, опоясывающих эту долину. В самом центре ее, окруженном темными отрогами гор, находится танцевальная площадка с бойко торгующими барами. В расщелинах скал время от времени вспыхивают пестрые лучи прожекторов. Поздно вечером, когда спадает жара, сюда приходят послушать музыку и посмотреть на редкие пары танцующих, в основном иностранцев. Звучат арабские и европейские танцевальные мелодии. Но к часу ночи все забывают о европейской музыке: в ритмах арабской мелодии появляется и сразу же околдовывает всех первая исполнительница танца живота. Она начинает танец, и каждая последующая танцовщица превосходит в этом искусстве свою предшественницу. Последняя доводит танец до апогея, в это мгновение музыка обрывается, а танцовщица исчезает. Взгляды (особенно мужчин) все еще устремлены на танцевальную площадку, но — невозможно поверить — она пуста. Шумный восторг сменяется благоговейной тишиной. И если бы танцовщица не появилась вновь, я бы подумал, что мне все приснилось. Теперь она появилась, по-видимому, только для того, чтобы собрать вознаграждение: мужчины вскакивают и засовывают ей за вырез платья денежные купюры достоинством в динар.

Мужчины из Южного Йемена воспринимают танец живота как нечто прекрасное, но чуждое им. В йеменских народных танцах содержатся некоторые, очень немногие элементы арабского танца живота. Иногда в самый разгар народного праздника какая-нибудь из женщин набрасывает на бедра тонкую шелковую шаль, предлагая всем восхищенно любоваться их игрой. Танец живота можно иногда видеть на свадьбах в Адене, но исполняют его обычно девочки и никогда — замужние женщины и девушки в брачном возрасте.

В последние годы зеленая зона вокруг Тавыли стала местом отдыха аденцев. Фонтаны, скамейки, игральные столы и небольшие зеленые лужайки привлекают сюда посетителей. Водосборники Тавыли расположены в ущелье горы Шамсан, в долине Тавыля длиной не более 250 метров.

У края долины к отрогам гор тесно прижимаются домишки Кратера. После дождей, которые здесь идут крайне редко и воспринимаются как радостное событие, узкие долины на короткое время превращаются в русло бешеного, стремительного потока, грозящего затопить Кратер. Чтобы предотвратить эту опасность и одновременно не упустить ни одной капли драгоценной дождевой воды, предки современных аденцев построили водосборники. При создании этого сооружения, одного из самых значительных в Южной Аравии, использовали особый скрепляющий раствор. Строители, по-видимому, в совершенстве владели мастерством возведения подобных сооружений. Существует предположение (хотя, до настоящего времени нет никаких доказательств, подтверждающих его), что водосборники построены в I тысячелетии до н. э. химьяритами.[22] Сооружения, похожие на эти — для оросительных целей и для хранения питьевой воды, — возникли тогда в Марибе, Таиззе и Сане. Работы по восстановлению и очистке водосборников начались в 1856 г. Система из 17 водосборников может вместить 40–50 миллионов литров воды. Первый из них находится высоко в горах (самый большой — 10 метров в глубину и 44 метра в ширину). Водосборники соединены друг с другом каналами со ступенями, сдерживающими силу воды, стекающей по сливным желобам в море. В последние годы почти не было дождей и резервуары пустовали.

Мы окидываем взглядом гору Шамсан. Высоко на склонах и на вершине стоят «башни молчания». Молчание смерти. Оно царит среди белых круглых башен, напоминающих храмы. Вокруг ни души — только дикие собаки да высоко в небе коршуны. В эти святилища верующие приносят усопших и оставляют их там, после чего за дело принимаются солнце и стервятники. Впереди похоронной процессий выпускают двух собак — белую и черную. Если первой до святилища добежит белая, душа покойного попадет на небо, если же черная, то в ад. Хоронящие таким способом покойников принадлежат к религиозной общине парсов и исповедуют зороастризм. По всей вероятности, в VII в. приверженцы зороастризма, бывшего до этого времени государственной религией в государстве Сасанидов, бежали от ислама из Ирана в Индию.[23] Основателем этой религии был Заратуштра, а поклонялись они Ахуре Мазде. Согласно этой религии, на последнем суде доброе и злое начала отделяются одно от другого. В человеке живут злой и добрый духи, и злой пытается побороть доброго. Парсы считали, что злой дух живет в их врагах. В Адене много парсов. Индийские торговцы, врачи, учителя, чиновники поселились в Адене, когда эта бывшая колония Англии управлялась из Бомбея.[24] Почти вся крупная торговля была сосредоточена в их руках, такие имена, как Ковасджи, Мукерджи и другие, еще и сегодня напоминают о них.

У знахаря, который лечит каленым железом в Шейх-Османе

В небольшом пригороде Адена Шейх-Османе у одного из домов стоят верблюды и трутся шеями о телеграфный столб. Это дом знахаря. Без помощи Абдель Маулы я никогда не смог бы его отыскать и уж тем более переступить его порог. Моему появлению здесь предшествовали долгие переговоры. Знахари ведут себя с иностранцами исключительно сдержанно, так как те, по их мнению, не способны «понять» методы знахарства и поэтому при всяком удобном случае выступают против них.

Правительство НДРЙ прилагает немало усилий к тому, чтобы вовлечь людей, владеющих методами народной медицины в государственную систему здравоохранения, чтобы использовать их опыт и умение, поскольку страна остро нуждается во врачебных кадрах. Предпринимаются меры по повышению квалификации таких знахарей с помощью врачей-специалистов. Некоторым из них вообще запрещено практиковать из-за того, что они вместо помощи причиняют больным вред.

Мухаммед Абдалла Али встречает нас на порог своего дома. У него хорошая репутация, и даже сотрудники нашей больницы и их родственники пользуются его услугами. Он приветливо здоровается с нами: «Сабах аль-хэйр» («Доброе утро»). Мы, в свою очередь спрашиваем: «Кейф халяк?» («Как дела?») «Би-хэйр алъ-хамду ли-лля. Ва-анта хейф халяк?» («Слава Аллаху, хорошо! А как у вас дела, вы как поживаете?» — «Тайиб, иншалла» («Наверное, хорошо, если так угодно Аллаху!»). Он приглашает нас сесть. Приносят чай Проходит немало времени, прежде чем мы касаемо волнующей нас темы: Мухаммед Абдалла дает мне понять, что я первый иностранный врач, которого он принимает у себя.

В доме имеются крошечная приемная и три небольшие комнаты для осмотра больных, и в каждой стоит топчан, покрытый чистыми простынями.

Хозяин дома маленького роста, несколько полноват и очень подвижен. Хитрыми, юркими глазами он следит за каждым движением мускула на наших лицах. Он носит тюрбан и футу,[25] а поверх нее рубашку. Родом Абдалла из Северного Йемена, там у отца он и научился искусству народной медицины.

О нашем приходе, по-видимому, узнали все в округе, и дом быстро наполняется соседями. Среди них есть и пациенты. Мухаммед Абдалла приглашает человека, который жалуется на боли в груди, и у меня на глазах очень внимательно, без каких бы то ни было инструментов, только руками обследует его.

Закончив осмотр больного, он идет в боковую комнатушку, там в пламени газовой горелки докрасна накаляет узкую полоску железа, загнутую с одного конца. Раскаленное железо он трижды прикладывает на короткое время к грудине с промежутками в два сантиметра. Возникает облачко дыма, неприятно пахнет паленым. Пациент при этом даже не поморщился. Ранки от прижигания длиной в 3 и шириной в 1 сантиметр закрываются белыми чистыми тряпочками. Вскоре больной встает и уходит.

Железные стержни, применяемые для прижигания бывают разной толщины и длины. При сильных болях в спине используются стержни довольно больших размеров, раны в этом случае бывают глубже и шире. Каленое железо прикладывается к тем местам, где, по мнению знахаря, таится болезнь. Если болит голова, железо прикладывают в пограничной с волосами области на затылке или на лбу.

Часто после первого визита больной не чувствует улучшения, тогда он идет к знахарю второй и даже третий раз. Такой пациент со свежими или уже зарубцевавшимися ранами имеет ужасающий вид. Прижигание каленым железом — мессем-терапия — широко распространено на всей территории НДРЙ. Этим методом пользуются не только знахари, но и главы семейств, особенно в семьях бедуинов. Таким же способом они лечат своих животных, которыми очень дорожат.

Когда я говорю знахарю, что ко мне на прием не раз приходили люди, потерявшие в результате прижигания каленым железом зрение, он негодует. Эти люди, говорит он, были у невежды, а не у хорошего лекаря. Сам же он сначала посылает больного к врачу-специалисту и лишь в том случае, когда болезнь не слишком серьезна, берется помочь. А достаточно ли у него знаний, чтобы определить клиническую картину болезни? И вообще, может ли мессем-терапия помочь больному? Врачу известно, что раздражения, идущие по нервным путям от воспаленных внутренних органов, могут вызвать на определенных участках кожи гиперемию и повышенную чувствительность, а также болевые ощущения. Участки кожи, относящиеся к тем или иным органам, известны под названием зоны Headsche. Так, при заболевании сосудов сердца боли появляются в груди или отдают в левую руку. В противоположном направлении — от кожи к внутренним органам — тоже существуют рефлекторные связи. В лечебной практике современный врач, так же как и знахарь, использует это явление, стремясь вызвать раздражение соответствующих участков кожи: первый — посредством горячих и холодных компрессов и введением местноанастезирующих средств, а второй — путем прикладывания раскаленного железа, чтобы таким образом вызвать положительную реакцию заболевшего внутреннего органа.[26] Горячий компресс, например, может оказать благотворное действие при коликах в желчном пузыре. Прижигание каленым железом намного болезненнее, чем компрессы. Однако до сих пор в этой стране прибегают к нему, даже при лечении таких заболеваний, как малярия и туберкулез, хотя в этих случаях мессем-терапия не может дать положительного эффекта. Имеющиеся в настоящее время медикаментозные средства позволяют помочь больным, не причиняя им страданий и не вызывая осложнений. Поэтому мессем-терация утратила свое право на существование.

Искусством лечения несложных переломов знахарь владеет превосходно. В этом я смог убедиться сам Женщина привела к нему свою маленькую дочь. Oн очень бережно уложил ее на кушетку, ласково успокоил, затем начал осторожно ощупывать. Голень у девочки сильно посинела и распухла на ширину ладони над голеностопным суставом. По его просьбе я также посмотрел девочку: перелом налицо. За многолетнюю практику у знахаря выработались великолепные навыки ощупывания и необходимых манипуляций. Медленным непрерываемым потягиванием он приводит ногу в нормальное положение. Затем на место перелома накладывает толстый слой ваты и крепко перевязывает бинтом. И только теперь накладывает шины — маленькие дощечки, которые также прочно скрепляются бинтом. Все это пропитывается каким-то клейким веществом, и в результате получается прочная, но эластичная повязка. Она останется на ноге шесть недель. Через четыре недели девочка сможет уже ходить. После того как снимут повязку, длительное время ей будут делать массаж голени. Мать девочки дает знахарю два шиллинга. Каждый платит ему за помощь по своему усмотрению. И тем не менее его месячный заработок значительно выше, чем у многих его соотечественников. Некоторым он помогает бесплатно и даже кормит их и поит Люди отзываются о нем как о добром человеке, и это ему очень льстит. Он принадлежит к тем немногим врачевателям, которые умеют залечить рану, вскрыть абсцесс и сделать небольшую хирургическую операцию.[27] Простым иссечением, без анестезии он удаляет у грудных детей нёбный язычок. При любом воспалении горла нёбный язычок может сильно распухнуть, и ребенку будет трудно дышать и есть.

В качестве кровоостанавливающего средства он применяет смолу дерева «дамм-аль-ахавейн»,[28] которое растет преимущественно на острове Сокотра. Некоторые отцы семейства сами удаляют у своих детей нёбный язычок, а поскольку они не всегда могут остановить кровотечение, иногда эта практика заканчивается гибелью ребенка.

Когда в моем присутствии знахарь проводит операцию по удалению миндалин, я не знаю, кем из них мне больше восхищаться — хирургом или пациентом. Очень маленьким, острым, загнутым на конце ножичком он молниеносно (без анестезии) вырывает миндалины из лакун. Во время этой операции пациент не издает ни звука, иначе его засмеяли бы. Но здесь чаще делают не полное, а частичное удаление миндалин. Большинство южнойеменцев не боятся этой операции, и мне как врачу никогда не приходилось тратить своего красноречия на уговоры, как это бывает во время других операций.

На столике рядом со мной стоят маленькие, похожие на колпачки металлические сосуды с ручкой сбоку. Это своеобразные медицинские банки. Их нагревают над пламенем горелки или смазывают изнутри спиртом и поджигают. Бедуины делают такие колпачки из рога. Банки ставят, если пациент жалуется на боли в спине, а также при абсцессах, чтобы ускорить их «созревание».

Мы долго прощаемся со знахарем. Благодарим его за гостеприимство и заверяем, что непременно поразмыслим над всем, что видели и слышали.

По дороге домой мы делаем крюк и попадаем в «деревню Али Бабы», к мастеру Салему Абдулле. Проходя по единственной улице этой деревушки, мы пытаемся представить, что вот-вот появятся Али Баба и его ослик с вязанкой хвороста на спине. На этой улице повсюду стоят большие и маленькие глиняные сосуды «Али Баба». Примерно двадцать семей деревни живут производством гончарных изделий, пользующихся. постоянным спросом. Ремесло это существует здесь издревне. Тысячелетия не внесли в производство никаких изменений. Разве что глиняный карьер находился несколько дальше от деревни, чем теперь. Беспощадное солнце наверняка так же опаляло коричневые склоненные спины босых, одетых только в футу мужчин, которые добывали глину в карьере, формируя ее в громадные комья. Добавляют в глину тщательно измельченный верблюжий навоз, чтобы она стала более вязкой, податливой и пористой. Глиняные комья смачивают водой, укрывают от солнца циновками и оставляют на один-два дня. Потом кладут на доску, и два ослика тянут ее в деревню. Дальше над глиной работает мастер. Он еще раз поливает ее водой, отделяет от большого кома несколько комков, смешивает с верблюжьим навозом и начинает делать заготовку для будущего сосуда, накладывая друг на друга несколько глиняных колец разного размера, уплотняя и сглаживая их рукой и короткой деревянной палкой. Заготовка высотой примерно 50 сантиметров пока еще не имеет дна. Она формуется на каменной плите, вокруг которой ходит мастер.

Правая его рука — внутри заготовки, левая — снаружи. Бесформенный кусок глины постепенно приобретает очертания будущего сосуда. Прямо как во времена Али Бабы! Заготовку закрывают влажной тряпкой и оставляют на один день в тени, затем гончар накладывает на каменную плиту кольцо из глины диаметром примерно 10–15 сантиметров. На кольцо кладется уже обожженное глиняное донышко, а потом еще одно сырое толщиной в сантиметр. На него ставится заготовка. Теперь у нее есть дно. Потом ее наращивают, накладывая на нее все новые кольца. В таком виде заготовку оставляют на три дня, пока она не примет окончательную форму. На третий день на сосуд наносят орнамент и ставят на сутки в печь для обжига. Отсюда кувшины, достигающие порой метровой высоты, отправляют на склад, где они окончательно «дозревают» под солнцем. Стенки таких сосудов пористые, и хранящаяся в них вода просачивается наружу. Вследствие испарения содержимое сосудов сохраняет свежесть и прохладу. Благодаря этому свойству такие сосуды — своеобразные холодильники — незаменимы в хозяйстве, они есть в каждом доме, в том числе и в домах Адена.

В деревне кроме подобных «холодильников» изготовляют еще и глиняные печки, пользующиеся большим спросом. Такая печка имеет форму цилиндра, высота которого 1 метр. Дна у нее нет, а имеется отверстие на боковой стенке — для доступа воздуха. Чтобы печки служили подольше, их в зависимости от назначения и по желанию заказчика помещают в бочку или покрывают цементом, и тогда они стоят значительно дороже.

Наряду с этими основными изделиями здесь производится множество мелких вещей. Как правило, над ними трудятся женщины, у которых для этого больше сноровки. Они делают всевозможные баночки для косметики, чашечки для кальянов, в которые кладутся уголь и табак, сосуды для курения благовоний, небольшие печки для отопления помещения, которыми широко пользуются горцы, и в первую очередь великолепные, ярко раскрашенные детские игрушки, куклы и глиняные фигурки животных.

Изделия гончаров закупает торговец, который сбывает их в разных уголках страны по завышенным ценам. Большая ваза, например, в Адене на рынке на 7–8 шиллингов дороже, чем на месте, но, несмотря на это, мастер доволен платой, которую получает за свой труд.

Он гордится тем, что его дети могут ходить в школу да со временем, наверное, чему-нибудь научатся, но вот что плохо: никто из них не хочет перенять его ремесло. Это его тревожит — кто же станет делать такие красивые и практичные сосуды в будущем?