Сага о Копье: Омнибус. Том I

В доме горящем

в далеком краю

вас накрывает

тень наших крыльев,

солнце исчезло,

скрылась луна,

небо цветет

огнем и смятеньем.

Не говорите, что ждали

такого исхода,

такого огня

над крышами ваших домов;

не говорите, что ждали

такого пожара, такого

дыхания грядущего года,

когда он проходит

над вами, сквозь вас,

убивая надежду,

стирая память.

Не говорите детям,

что вам было ясно значенье

воздушного, светлого взрыва,

последней безумной вспышки,

после того как крылья

прошелестели сверху

и красный ветер прошелся

огнем по сухой траве.

Нас позабыли,

но мы вернемся

и взыщем до капли

и медь, и алмазы,

а ваша страна

быльем порастет

ведь время все рушит,

меж вчера и завтра

стирая границы.

В сердце логова

спит наше тайное счастье:

потерялось в огне сапфиров,

утонуло в фиалковом масле.

В сердце логова

в забытых гранитных кельях

внизу, где кромешным мраком

светлый укрыт сердолик,

там, это видим в мечтаньях,

находятся камни спасенья,

там мы оставили счастье

настолько яркому свету —

с ним не сравниться солнцу

или сиянью созвездий,

даже в глазах закрытых

след его остается,

лишь цвет изменился:

желтое помнишь лиловым,

зеленое — цветом крови,

как кровь, пролитая нами,

на сердца и камни,

и света последние капли

ярко нам освещают мечту

здесь среди топей,

в раннем полете

над темнотою трясин,

где сердце логова

незыблемо и свято

и полно восхитительных чудес,

потому что мы так это помним.

III. Язык драконов

Язык драконов —

магический сон.

Твердый, как агат,

скользкий, как ртуть,

холодный барометр

медного сердца

и твердого крыла.

В звездную высь,

прочь от пустой и холодной

земли,

пусть словом свяжется тело

с ветром значений,

свяжется с неуловимым,

воздушным нервом,

пусть свяжет оно и распустит,

скует и освободит

однообразную землю,

здесь в сезон соколов

от слова

рождается слово,

мимо страха и сна проедет,

опишет, воображая,

жизнь планет

Гилиана и Сирриона,

книгу и пламя,

здесь у Ворот Алхимика

звук наших песен

созидает и разрушает,

сплетая завесу над пустотою.

Логово — это план тела,

томление крови

в стране долгожданной,

как над пустыней

гордо шествует молния

в залог обещаний.

Логово — шепот звезд,

то, как мы помним

былые созвездья,

забывая ход лет,

а суровое время —

лишь расстановка

жемчужин во мраке

избранных нами пещер.

Пусть никогда не скажут

про край драконов:

бесплоден, лишь призраков место,

теперь, когда ощутимо

наше сверканье,

тверды, как жемчужины, яйца,

в воздухе запах аканта,

бледная смена

голубым голубого,

звездный узор перед нами.

Наше наследие ныне

покоится в старых винах —

вине из мрака,

вине из клена,

вине из тростника

с самого края,

и все наши дети

нашли приют в камне,

в чистом, неуязвимом свете.

Пусть они воспарят из света

на синих, незапятнанных крылах,

пусть свирепое солнце

поднимет их и опустит,

и пусть они помнят —

это место, где разум

склоняется перед сердцем,

там, где кровь перетекает

в жилы

забытых металлов,

где семя отца

несет узор звезд,

там, где помнить — последнее из слов.

Он тот, кого мы помним:

слово детям,

свет крови

в родное ее время года,

неистовый жар рубинов.

Живой в сердце

планет вращенья,

он мгла и солнце,

порожняя и полная чаша

триады лун.

Мы слышали

и помним: вне пределов

тесного и однозначного пространства,

там, где к звездам

можно прикоснуться,

где вера нам дана

и все созвездья

встречаются в недвижной

счастливой середине,

там, в присмиревших заливах,

в последнем прибежище вод,

царстве огня,

там, где земля неизменна,

где воздух надеждой цветет

в памяти солнечном свете,

там, где зрение

и чувства пребывают

в согласии с наукой

логики и умозаключений,

он там и не только там,

свободный от установлений,

от побуждений и страстей,

он там, где розмарин благоухает,

его скрывая появленье,

и свет блестит ярче солнца.

Кровь солнца,

и одинокий сокол

вьется подо мной —

золотое на золотом,

кровь солнца

сквозь девять поколений

огня и облаков,

пока не отворится

взорванная жила неба,

и золотое на золотом,

земля подо мной,

золотое на золотом ее быль.

Я поднялся выше туч,

выше опрокинутых чаш

ущербных лун,

где только солнце

за моей спиной, лишь свет

преломляется в золоте на золотом,

когда я ныряю сквозь вечность,

и солнечный свет играет

в крови моих крыльев.

Всегда далеко

в людских устах

крик на солнце,

слабый шелест крыла,

песнь небес,

хоть ярки, распознать невозможно,

лишь в молитве вообразить,

в дыхании смертных,

долгом, чуть слышном вздохе

эльфа,

зашифрованные во времени,

и первое время года

всегда возвращается

под моим крылом.

Кровь солнца

в неизменчивом свете

сверкает поверх

стенаний земли,

и жила небес

открывается в песне,

первом из гимнов,

гимне, который

навеки запомнишь,

как первый вздох света.

Дом водоворота,

месяц утонувшей розы,

В отсутствии света

мы ясно помним

приход зимы

в цветном блеске крыльев,

здесь, в оковах

сна и забвенья,

мы видим наш край

сквозь янтарную призму зимы,

мы помним тебя, госпожа,

измененными жилами горла.

Месяц дождей,

месяц тайных вод.

Вспышка света —

забвенью конец,

звук нас влечет,

крови забытый зов,

с шумом выходим мы в мир

сквозь ворота ножей,

параболой сокола

в солнца закатных лучах.

О, пусть госпожа вознесется в огне,

когда неба остатки сгорят дотла.