Сам себе клан

Глава 15

Первым в холле, что совершенно неудивительно, появился один из путилинцев, и уж не было вовсе ничего странного в том, что это был старший по смене. В конце концов, прошло уже около пяти минут, и они явно успели убедиться, что жизни охраняемой персоны ничего не угрожает.

Осталось только понять, что же произошло в охраняемом ими особняке, но тут Ломтев не собирался им ничего объяснять.

— С вами все в порядке, ваша светлость? — спросил путилинец. Его рука, на всякий, видимо, случай, висела где-то в районе набедренной кобуры. Впрочем, оттуда и до переговорного устройства было недалеко.

— Полагаю, что да, — сказал Ломтев. — Насколько это вообще возможно для человека моего возраста.

Оценив обстановку, путилинец остановил свой взгляд на останках Крестовского. Выглядели они, надо сказать, довольно неприятно, но охранник даже не вздрогнул.

Разве что, внутренне.

— Могу я спросить, что здесь произошло?

— Лучше вам в это не лезть, — сказал Ломтев.

— Мне вызвать полицию, ваша светлость? Или СИБ?

— Не стоит, — сказал Ломтев. — Я думаю, вскорости сюда и так кто-нибудь приедет. И, кто бы это ни был, я не хочу, чтобы вы им препятствовали. Просто известите меня и откройте ворота.

— Вы уверены в этом, ваша светлость?

— Да, — сказал Ломтев. — Я понимаю, что вы отвечаете за мою безопасность, но это не тот случай.

— Вам не нужна какая-нибудь помощь, ваша светлость?

— Нет, — сказал Ломтев. — Можете продолжать заниматься своими делами.

— А это… — он снова бросил взгляд на кровавое месиво.

— Пусть пока останется так, — сказал Ломтев. Для наглядности. — А потом я что-нибудь решу.

— Хорошо, — похоже, что старший по смене проникся к князю еще большим уважением. Уходя, он разве что каблуками не щелкнул.

Власть давит, подумал Ломтев.

Иногда даже вот так, буквально.

Он понимал, что вступил на тонкий лед, и вполне может быть, что договариваться с ним приедет какая-нибудь айнзацгруппа, которая постарается окончательно решить Ломтевский вопрос.

И, скорее всего, у нее даже получится.

Но другого выхода он не видел. У Крестовского не было полномочий, чтобы вернуть ему дочь, а играть в испорченный телефон Ломтев уже не хотел.

Он был слишком стар для таких игр.

Подозревая, что ожидание может затянуться, Ломтев сел в одно из многочисленных кресел холла, закинул ногу на ногу и закурил трубку.

Ломтеву доводилось убивать людей и раньше, но, в основном, это было в бою, и, по большей части, на куда большей дистанции. Несколько раз ему приходилось драться и врукопашную, но там он не мог поручиться за результат, слишком уж много неразберихи было вокруг.

Этот случай, конечно же, отличался.

Убийство было хладнокровным, обдуманным, продиктованным обстоятельствами. Ломтев не чувствовал ни адреналинового «отходняка», случавшегося у него после боя, ни удовлетворения от хорошо проделанной работы.

Он убил врага. Не самого главного, и даже не самого крупного, скорее всего, одного из многих, и там, откуда взялся этот, наверное, найдутся еще сотни, и в принципе, эта смерть решала только одну из задач, никак не затрагивая остальные, и все же, Ломтев не жалел о своей выборе.

Возможно, этим он подписал смертный приговор и себе и Ирине. Но если бы он этого не сделал, от них бы избавились все равно. А так у него появился хоть какой-то шанс встретиться с кем-то, кто принимает чуть больше решений, чем Крестовский. Возможно, не с главным заговорщиком, но с кем-то из его ближнего круга.

Конечно, если он посчитал верно, и особняк сейчас не оцепляют закованные в боевые костюмы боевики СИБ.

Или привлеченный волей императора сыночек не готовится пойти на штурм.

И поскольку существовал только один способ узнать, правильно ли он посчитал, Ломтев продолжал курить и терпеливо ждать.

Статский советник Григорьев скрестил руки на груди.

На этот раз он принимал графа Бессонова в своем кабинете, не таком большом и роскошном, как об этом мог бы подумать кто-нибудь из обывателей. Здесь не было дизайнерских изысков или бросающихся в глаза излишеств, все было подчинено функциональности.

В этом кабинете не принимали праздных гостей.

Здесь работали.

— Хоть вы меня чем-нибудь порадуйте, граф, — сказал Григорьев.

— Поиски стрелка зашли в тупик?

— Мы отследили винтовку, но этот путь ожидаемо закончился ничем, — сказал Григорьев. — Ее ввезли в страну нелегально, продали через черную сеть, отследить транзакции нам не удалось. Стрелок, скорее всего, покинул район на машине каршеринга, используя для этого взломанный аккаунт.

— Следы прошлой весны?

— Да, увы, — сказал Григорьев. — Взлом базы персональных данных, информация о сотне тысяч подданых утекла в черную сеть, с последствиями этого прокола мы будет сталкиваться еще долгие годы. Нам также удалось установить номер телефонного аппарата, которым он пользовался, но… вы понимаете.

— Телефон куплен на подставное лицо, взломан и брошен сразу же после окончания акции?

— Именно так, — сказал Григорьев. — Его методы эффективны, они работают, но они… грубы? Недостаточно изящны? Он оставляет слишком много следов, и, хотя до сих пор они нас на него не вывели, я могу предположить, что наш стрелок — не профессионал. Талантливый любитель, и, до определенного момента, ему не приходилось считать деньги.

— Террорист-одиночка?

— Возможно, небольшая группа, — сказал Григорьев. — Возможно, их финансирует кто-то из наших врагов, но они не часть организации. Они сами по себе.

— Бойня на фудкорте вписывается в эту картину, — заметил Бессонов. — Похоже, наш стрелок работал с Сопротивлением. Или пытался с ними работать, но они не сошлись во взглядах.

— Сопротивление финансируется английской разведкой, — сказал Григорьев и тут же поправился. — Финансировалось. Это установленный факт. Но с тех пор, как был застрелен их публичный лидер, они прекратили всякие контакты как с британцами, так и с кем бы то ни было вообще. Похоже, Сопротивление окончательно развалилось и больше мы о нем ничего не услышим.

— Вы так говорите, как будто на самом деле об этом сожалеете.

— А я и сожалею, — сказал Григорьев. — Потому что место силы пусто не бывает, и если из этой ниши уйдет Сопротивление, туда придет кто-нибудь другой. Какое-нибудь Народное Ополчение или Подполье, с новыми лидерами, но старыми лозунгами. Мы это уже много раз проходили. А я предпочел бы иметь дело со старым Сопротивлением, мягким, слабым, контролируемым, про которое нам практически все было известно. Людям все равно потребуется место, чтобы выпустить пар, так что я бы предпочел держать руку на клапане.

— Чтобы вовремя его перекрыть?

— Если пара будет слишком много, им можно обжечься, — сказал Григорьев. — Если же его вовсе не выпускать…

— Будет взрыв, — сказал Бессонов.

— Как бы там ни было, непубличные лидеры Сопротивления легли на дно, а кое-кто уже уехал из страны, — сказал Григорьев. — Мы побеседовали с несколькими из них, и все они отрицают любое сотрудничество со стрелком.

— Это ни о чем не говорит, — сказал Бессонов. — Я бы на их месте тоже отрицал.

— Поверьте, мои люди умеют спрашивать, — сказал Григорьев. — Возможно, стрелок имел дело с теми, кто на данный момент уже мертв, а остальные просто не знали.

— Или кто-то его руками выкашивает политическое поле, — сказал Бессонов.

— Бросьте, граф, — сдержанно рассмеялся Григорьев. — Все эти убийства имеют отношение к политическому полю лишь опосредованно. Политику вершат не те люди, до которых наш стрелок сумел добраться. Все убитые им люди, по большому счету, это мелочь, которая ничего не решает. А с теми, кто на самом деле вершит судьбы империи, такими методами не совладать.

— Да, вы правы, — сказал Бессонов. Если бы стрелок мог добраться до кого-нибудь из старших рода, вряд ли бы он стал отстреливать молодежь у ночных клубов.

— В любой стране, сколь бы благополучна и стабильна она ни была, у определенной части общества всегда будет запрос на революционные изменения, — сказал Григорьев. — И вовсе не потому, что эта часть общества лишена прав или угнетаема, у радикализма может быть много причин, особенно, если эту почву будут подпитывать агенты влияния наших врагов. С этой частью общества мы и работает, и цель наша — не допустить, чтобы из одной искры возгорелось пламя лесного пожара, который уничтожит нас всех. Но довольно общих слов. Чем вы меня можете порадовать, граф?

— Боюсь, что радовать особо нечем, — сказал Бессонов. — После того, как мне удалось связать эпизод со стрельбой с бойней на фудкорте, мое расследование тоже зашло в тупик, и у меня нет новых зацепок. Более того, я перестал видеть лицо стрелка.

— Как это может быть?

— Теперь там расплывчатое пятно на том месте, где раньше было лицо, — сказал Бессонов. — Я с таким пару раз сталкивался и раньше.

— И что это означает?

— Как правило, это означает, что его внешность изменилась, — сказал Бессонов.

— Пластическая хирургия?

— Или чей-то дар, — подтвердил граф. — Но, скорее первое, ведь подобные специалисты с даром должны быть наперечет. Есть еще вариант, что это произошло естественным путем, у меня в практике был один случай, когда внешность подозреваемого изменилась после пожара, и я тоже перестал его видеть.

— Но вы его нашли?

— В конечном итоге, да, — сказал Бессонов. Это было непросто, и этому сильно поспособствовали новые улики по делу. А если стрелок ляжет на дно, то дару Бессонова лучше поискать другое применение.

Сила провидца очень капризна и не поддается прогнозам.

— Могу я полюбопытствовать, как? Впрочем, не отвечайте, это пустое, — вздохнул статский советник. — Император мне больше не звонил, но я буквально шкурой чувствую, что его раздражают мои доклады. Зато князь Громов названивает мне каждый день, и вот его недовольство мне даже представлять не надо.

— Его можно понять, — сказал граф. — Он потерял сына…

— Вы знакомы с князем?

— Лишь шапочно.

— Тогда вы не понимаете, что дело не в сыне, — сказал Григорьев. — В конце концов, у него есть еще двое. Дело в дворянской чести, дело в отмщении, дело в том, что он чувствует себя уязвленным. Он воспринимает это как выпад против него лично, и он жаждет крови. А я пока ничего не могу ему предложить.

— Хм, — сказал Бессонов. — А вы не рассматривали другую версию?

— Какую же?

— А если наш стрелок — не простой человек? — предположил Бессонов. — Вовсе не народный мститель и не террорист-одиночка? Что, если он из дворян? Этим можно объяснить уровень его финансирования и технической оснащенности. Дворянство имеет доступ к огнестрельному оружию и клиникам, в которых могут провести операцию по изменению внешности…

— То есть, вы хотите сказать, что это — не террор?

— А что, если это — убийство, которое террором только маскируется? — спросил Бессонов. — Если контакты с Сопротивлением — это ложный след, который нам специально подкинули, чтобы мы искали идейного радикального бойца там, где следует искать чей-то расчет? Где вы станете прятать камень? На морском берегу. Где вы станете прятать лист? В лесу. Где вы станете прятать труп?

— Среди других трупов? — уточнил Григорьев. — И кто, по-вашему, был основной целью?

— Громов?

— Это не имеет смысла, — сказал Григорьев. — Младший Громов был пустым местом, обычным прожигателем жизни, от его смерти никто не получил выгоды.

— Но он принадлежал к основной ветви, — возразил Бессонов. — Смерть одного из младших накануне раскола клана… А что, если это не совпадение?

— Его смерть никак не могла повлиять на раскол, — сказал Григорьев. — Эти события никак между собой не связаны.

— Может быть, они связаны, но мы просто не видим этой связи, потому что это кусочки головоломки, принадлежащие к разным частям картины, которую нам так и не показали целиком, — сказал Бессонов. — Если стрелок — аристократ, или вассал одного из кланов, это может объяснить, почему он эффективен, но, как вы изволили выразиться, недостаточно изящен. Кланы, это все-таки не спецслужбы, они не так поднаторели в силовых акциях с использованием обычного огнестрельного оружия и прочих современных штучек.

— И кого вы подозреваете?

— Как обычно, всех, — улыбнулся Бессонов. — Или никого. Пока я только высказываю версию и советую вам присмотреться к этому клану. Точнее, к этим кланам. Что вам известно о старшем князе?

— Немногое, — сказал Григорьев. — Он редко попадал в поле зрения СИБ. Верный слуга империи, личный друг императора… Он всегда был вне любых подозрений, и у меня нет никаких оснований предполагать, что в этом плане что-то изменилось.

— Раскол клана, — напомнил Бессонов.

— Это вопрос смены вектора силы, — сказал Григорьев. — Мы таким не занимаемся. Да и, по правде говоря, я и не хочу этим заниматься. Это больше по вашей части.

— Потому что я провидец?

— Потому что вы — дворянин, — сказал Григорьев.

— На вашем месте, я бы все же поговорил со стариком, — сказал Бессонов.

— И что я ему скажу? О чем я его спрошу?

— Вы говорили, что ваши люди умеют задавать вопросы.

— Ему почти девяносто лет и он князь, — сказал Григорьев. — Более того, он — колебатель тверди, а таких, если мне не изменяет память, в империи давно не осталось.

— Да и во всем мире тоже, — сказал Бессонов. — Я узнавал, Троезубовы были последним родом, владеющим этой силой.

— А вы не узнавали, почему этот род был уничтожен?

Бессонов промолчал.

К этой информации не было доступа даже у него, это дело, если оно и существовало до сих пор, хранилось в той части архива, куда можно было попасть только с личного императорского дозволения.

А скорее всего, и документов-то никаких не осталось. Сети тогда не было, а бумага недолговечна и уязвима для разного рода напастей.

Прорыв водопровода, пожар, крысы…

Или кто-то просто изъял папочку из архивов и ушел вместе с ней.

— Надеюсь, что вы ошибаетесь, — сказал Григорьев. — Потому что если вы не ошибаетесь, то это заговор, а заговор рано или поздно раскроется, и это может привести к войне. Надеюсь, мне на надо вам объяснять, каких бед любой из князей может натворить в таком густонаселенном городе, как наша столица?

— Да, наверное, я ошибаюсь, — вздохнул Бессонов. — Громовы — древний, могущественный и очень влиятельный род, кем надо быть, чтобы злоумышлять против них и надеяться, что ему сойдет это с рук?

Через закрытые двери Ломтев слышал, как на подъездной дорожке паркуются машины.

Машин было много, точно больше пяти. Их пропустили на территорию, не чиня препятствий, как он и просил.

Путилинские, конечно, не дети, но, сколь бы круты они ни были, вряд ли они готовы схлестнуться с СИБ или с чьей-то частной армией, даже если бы боевые им оплачивались по тройному тарифу, но, в любом случае, они здесь ни при чем, и Ломтев не видел смысла проливать лишнюю кровь.

Он эту ситуацию спровоцировал, он и ответит.

Группа захвата — а кто еще мог приехать на таком количестве автомобилей — не торопилась, да и самому Ломтеву спешить, кроме как на тот свет, было некуда. Он докурил трубку, выбил ее на пол, взялся за искореженную трость и постарался вернуть те ощущения, что испытывал во время убийства Крестовского.

Кто бы ни хотел его смерти, и кто бы сейчас ни вошел в эту дверь, пусть он не думает, что все будет легко…

И тем больше было удивление Ломтева, когда в открывшуюся дверь вошел старший по смене путилинский боец. Значит, не захват, понял Ломтев, вряд ли СИБ послала вперед постороннего или хотя бы позволила ему войти в дом…

— К вам с визитом великий князь Меншиков, ваша светлость, — доложил боец.

— Ладно, — сказал Ломтев, пытаясь делать вид, что так и надо, и ничего неожиданного для него самого тут не происходит. — Зови его. Пусть войдет.