Самодержец

Глава 10

13 ноября 1762 года.

Большое помещение, зеленая ткань на стенах, уходящих вверх на десять метров, огромное количество свечей, красная дорожка между рядами, ведущая к трибуне. Парики и камзолы, каждый стоимостью не менее трех тысяч фунтов. Все это английский парламент. Если бы десять парламентариев купили менее дорогую одежду, то Англия могла бы построить новый линкор, взамен одного из тех, что были потоплены Россией. Сегодня на заседании парламента присутствовало шестьдесят три человека, а это шесть линкоров и еще один фрегат.

Однако, никто не станет тратить собственные средства на строительство кораблей, или оснащение армии. Время Древнего Рима ушло, когда перед угрозой карфагенянина Ганнибала, римские богачи отдавали свое имущество, рабов, родственников, в феноменальные сроки готовя новую армию Рима, взамен старой, разгромленной Карфагеном и союзниками в битве при Каннах.

Эти люди, английские парламентарии, мыслят иными категориями, свои деньги, это свои и только. Но и обвинить их в отсутствии патриотизма невозможно.

Из всех благ для Англии первейшее — власть и деньги, а также величие, — вот боги для тех, кто принимает участие в управлении страной, несколько десятилетий назад названной Великобританией.

Заседание английского парламента проходило в нарушение протокола, да и вопреки установленной системы. Сегодня в зале были и депутаты от «добрых городов» и от графств, которые резко контрастировали с надменными и чопорными лордами, восседающими в выделенном для них секторе в большом зале Вестминстерского дворца в Лондоне. Единственно, кто был представлен в малом количестве, — это парламентарии из Шотландии, лишь три человека.

Но насколько именно люди участвуют в принятии государственных решений? Король Великобритании Георг III с начала своего правления взял курс на восстановление королевского превосходства и абсолютную монархию. Чехарда с премьер-министрами, устроенная королем, сильно подрывала именно что английский парламентаризм. Те кандидаты, которые предлагались парламентом на утверждение Георгом на занятие должности премьер-министра, — были либо сразу отметены, либо, проработав лишь полгода-год, получали отставку. В этом правительственном бездействии все больше и все громче звучал голос именно короля.

Но монарх сейчас далеко, даже не в Лондоне, а парламентарии здесь и они готовы терзать любого, в ком видят, или хотят видеть вину за все поражения и крах внешней политики.

— И к чему это привело? — Джорж Гренвиль кричал с трибуны, расположенной между двумя каскадами стульев с депутатами на них. — Вы, шотландец, Вы… тори! [к 1762 году партии тори уже не существовало и слово «тори» использовалось, как уничижительное].

Зал зашумел, большинство депутатов зааплодировало. Многие стали топать ногами, выказывая протест против уже бывшего премьер-министра Джона Стюарта. Даже некоторые представители палаты лордов с презрительно-горделивым видом топнули ногой. Бить бывшего премьер-министра, да еще и шотландца… отличное развлечение.

Джон Стюард набрал полные легкие воздуха и с силой выдохнул. Он хотел уже броситься на своего оппонента, нынешнего премьер-министра Джоржа Гренвиля, чтобы заставить того принять вызов на дуэль, но правила английского парламентаризма, не прописанные в документах, но от того не менее священные, запрещали дуэли со своими политическими противниками.

В зале заседаний постоянно звучат различного рода оскорбления и обвинения и моветоном считалось обижаться, но дуэль… это сразу же крах карьеры и бойкот в политике.

— Вы, Гренвиль, уже три месяца как премьер-министр. Отчего же Англия получила сокрушительное поражение? Отчего английский флот лишился лучших своих кораблей, а солдаты… — Стюарт решил пойти в наступление, под гул и шум от топота ног парламентариев.

— Я не расчистил еще Авгиевы конюшни, столь запруженные непотребствами от ваших дел, — премьер-министр перебил своего визави.

— Прикрыть свои ошибки делами прошлого министра? — выкрикнул Стюарт.

— Вы, шотландец, скрытый якобит! Что еще вы готовы сделать для того, чтобы ослабить Великобританию? — Гренвиль и сам уже не был демонстративно равнодушен, кровь закипала и в нем.

— Сперва, сударь, вспомните, что Англия стала Великой Британией лишь после унии с Шотландией. Моя родина создает величие для Англии, — топил себя Джон Стюарт.

Именно так, последние слова бывшего премьер-министра, да еще и в условиях практически отсутствия депутатов от Шотландии, которые могли бы оказать хоть какую поддержку, прозвучали уничижительно для англичан, на грани призывов к сепаратизму.

— Якобит! — выкрикнул кто-то из зала.

— Я готов отдать свой дом в Лондоне в счет строительства английского флота! Что вы готовы сделать для этого? — Стюарт уже не замечал оскорблений, он всем сердцем хотел, чтобы эта выволочка быстрее закончилась.

— Мы для этого прогоним вас! — выкрикнул Гренвиль. — А еще я обвиняю вас, Джон Стюарт в допущении бунта в Ирландии. Уже более десяти тысяч солдат и офицеров сложили свои головы от подлостей проклятых фениев. Вы упустили момент, когда можно было залить Ирландию кровью этих сумасшедших фениев, а не английской. Вы должны были стать новым Кромвелем!

Зал перестал одобрительно шуметь. Упоминание Оливера Кромвеля, убийцы короля, да еще в условиях усиления королевской власти?.. И пусть Гренвиль сколь угодно будет говорить, что упоминание Кромвеля было вырвано из контекста сказанного, он дал рычаг воздействия на себя и прибавил аргументов политическим оппонентам, которые пока только выжидают, но уже облизываются на кресло премьер-министра.

Гренвиль же хотел напомнить собравшимся о том, как именно повел себя Кромвель в Ирландии. Он просто уменьшил вдвое, может и больше, кто ж их считал, население «зеленого» острова. Теперь же ирландцы действовали куда более систематично, чем во времена Кромвеля. Некоторые фении были даже неплохо обучены, как воины и диверсанты. Пусть крупные города остаются, да и останутся за англичанами, но такую армию, которую Англии приходится держать на соседнем острове, страна себе давно не позволяла.

Чтобы у Великобритании была армия в сто пятьдесят тысяч? С таким воинством не стоило и говорить об экономическом развитии. Армия становилась серьезным бременем для Англии. Английские солдаты в Персии, Турции, Швеции, тридцать пять тысяч в североамериканских колониях, еще Индия… Вот и Ирландия вынуждает использовать более крупные силы.

А еще поражение английского флота, как и крах всей Дарданелльской операции взбаламутили английское общество. Многие требовали крови. Именно так, чтобы назначили виновных и повели их на плаху. И премьер-министр подходил на роль «назначенного виновного» более всего. К этому подводил и премьер-министр Джорж Гренвиль. Иначе именно Гренвиль может быть объявлен виноватым.

Не учел только Гренвиль того факта, что назначение шотландца, пусть и отринувшего родину, премьер-министром, весьма благотворно повлияло на общественность в Шотландии. Ладно отставка Стюарта, ее все ждали с момента, как тот стал премьер-министром, но казнь… не вспыхнет ли еще где недовольство?

А в то время, как в парламенте обливали грязью Стюарта, король Георг III уже решил идти на компромисс с Россией. Все говорило о том, что Российская империя сейчас может сконцентрироваться лишь на одном направлении — Кавказе, где есть действительные успехи английского оружия и британской системы обучения армии. Ереван был взят объединённым войском. Взят, правда, с серьезными потерями. Русские устроили на улицах города просто ад. Лишь действительно более многочисленное войско позволило англо-персам взять армянский город.

Идти дальше? На Тифлис, или Баку? В условиях, когда к русским пребывает все больше войск? Нет, нужно срочно разговаривать, чтобы хотя бы на таких позициях заключать мир. Если русские войска еще и разгромят персов, то Царь Петр станет диктовать свои условия.

Вот только пусть в парламенте окончательно определятся, кого королю обвинять в провалах, так сразу Георг повелит своему новому премьер-министру найти человека, который мог бы инспирировать переговоры с русскими.

14 ноября 1762 года.

— Чего ожидаете, господа! — спросил генерал-губернатор всех северо-тихоокеанских российских территорий Кубарев Андрей Леонтьевич.

— Вашего приказа, господин командующий, — отвечал контр-адмирал Матушкин Илья Иванович.

— Так вот он, приказ! — Кубарев извлек из своего камзола бумагу. — Государь прислал инструкции! Какой еще приказ нужен, коли воля императора есть?

— Прошу меня простить, господин командующий, не прав, — Матушкин стушевался.

За последнее время Илья Иванович отвык, что вообще кто-то есть, кто выше его по статусу. На острове Эдзо, переименованном в Русский, самым главным уже как год был именно Матушкин. Да и в русском Тихоокеанском флоте выше контр-адмирала был в звании только сам Кубарев, иные ровня контр-адмиралу, но базировались далеко.

И тут является генерал-губернатор и это в то время, как Матушкин решил поохотится на японцев. В принципе, подобная охота не то, чтобы запрещалась, напротив, уже как полтора года со смерти бывшего императора, японцы проявляют агрессию и бывало, что и нападали на айнов, тут и отвечать нужно было. Иное дело, когда Матушкин, имея в подчинении батальон морской пехоты, просто «кошмарил» все побережье Японии. То высадится на Кусю, разорит пару деревень, или самурайский дом какой пограбит, то на Хонсю, с теми же намерениями. Проплывая мимо какого города, пару ядер да пошлет с приветом сегуну.

И Матушкин был уверен, что подобное самоуправство ему не сойдет с рук, а тут, напротив, приказывают жечь японские города.

— Огонь! — скомандовали офицеры и линейный корабль «Сахалин», полностью построенный в Охотске, заволокло дымом.

— Ниссан! — задумчиво сказал Матушкин.

— Что? — недоуменно спросил Кубарев.

— Я сказал Ниссан, Ваше Высокопревосходительство! — гаркнул контр-адмирал Матушкин.

— Нисца… Извольте объясниться! — потребовал Андрей Леонтьевич.

— Ниссан — по-японски ветер! — ответил Матушкин.

— А! Вот оно что! — Кубарев рассмеялся.

Генерал-губернатор и адмирал хотел было сказать, что уверился в признании контр-адмирала, что он тот долго несцан, что одичавший русский офицер позволяет себе использовать такие слова, означающие справление нужды. Но понял, что это прежде всего он сам одичал и слишком много общается с матросней.

«Нужно перестроиться, скоро общаться с посольством» — подумал про себя Кубарев.

Задача, которая ставилась генерал-губернатору самим императором, состояла в том, чтобы заставить Японию «открыться» России для торговли. Ну или принудить страну войти в сферу интересов Российской империи. Второй вариант отмечался, как предпочтительный. Ни о каком завоевании речи не было. Нет на это и средств и в достаточном количестве солдат. Но начать более тесное сотрудничество было необходимо.

Охотск, несмотря на крайне тяжелые условия жизни, разрастался. Город уже сейчас не мог никак себя прокормить. Поставки продовольствия с Гавайских островов и из Калифорнии были сложны и стоили больших усилий. Нужен был иной форпост русского присутствия на Дальнем Востоке, другой город. Император даже уже и название придумал такому городу — Владивосток. Звучное: владей Востоком. И этот город, когда он уже будет заложен, в чем Кубарев не сомневался, потребует много продовольствия. Где его брать? Тут бы с Китаем поторговать, но и Поднебесная закрыта ее тоже нужно «открывать». Сперва Япония.

Кубарев не знал, что Петр Федорович решил использовать опыт, который в иной реальности уже приводил к тому, что японцы открывали все свои порты и входили в сферу интересов САСШ, а после Великобритании. Стоило адмиралу Рэйлли несколько дней подвергнуть бомбардировке японские города, как Япония «гостеприимно» раскрыла свои двери для зарождающейся американской колониальной империи. Получится ли в этой истории повторить незамысловатую американскую комбинацию? Император был уверен, что, да.

Андрей Леонтьевич Кубарев не был столь уверенным, но демонстрировал полную солидарность с волей императора. И сейчас русские корабли били по Эдо. Может, не столько по самому городу или наиболее жилым кварталам, до некоторых пушки должны были добивать, но по порту были пущены бомбы, так же и по дворцу сегуна. И главное во всем этом, что никакого противодействия японцы придумать не смогут.

Вместе с тем, несмотря на невозможность японцам что-либо противопоставить русской эскадре, Матушкин приказал не терять бдительность и смотреть во все четыре стороны. Илья Иванович допускал, что японцы могли бы совершить самоубийственную атаку на джонках. В таком случае русские корабли потопят плавательные средства японцев. А если таких джонок будет тысяча, две? Хватит ли снарядов, да пороха их отбивать?

— От жеж, мать! — выругался пробегавший мимо капитанского мостика кондуктор, когда выстрелила пушка с парохода Мирный.

Это была КП-2 и такие орудия в Тихом океане только появились. Пушка била чуть громче, чем иные, вот кондуктор и отреагировал на звук, немного постеснявшись офицеров, иначе словесный загиб был бы куда изящнее.

Пароходов прибыло в Тихий океан всего четыре, хотя предполагалось больше. Пришлось эскадре столкнуться с английской эскадрой у берегов Флориды, где пароходы запасались углем. Два парохода из десяти потоплено, один остался на приколе в Луизиане, чуть дотянув до русской земли в восточной Америке. Остальные, кроме тех, что обогнули-таки Южную Америку, остались бить расплодившихся пиратов в Карибском море и в Мексиканском заливе.

Но и эти четыре парохода были большим подспорьем в деле «открытия» двух азиатских империй: Японии и Китая. Хотя какая там Япония империя, так, сегунат при живом императоре, да отдельные острова, которые между собой все меньше кооперируют из-за действий русского флота.

— Прикажите кораблям с десантом отойти на двадцать километров и высадиться! — приказал Кубарев.

— Простите, господин командующий, километров? — недоуменно спросил Матушкин.

— А Вы, сударь, еще не используете императорские меры длины? — строго, словно профессор студенту на экзамене, спросил генерал-губернатор.

Контр-адмирал закатил глаза, видимо, стал переводить километры то ли в английские морские мили, то ли в русские версты.

— Будет сделано! — сказал Матушкин и пошел к офицеру связи, объяснять, что именно нужно будет показать на соседних кораблях.

— Вот же! Он еще и считает с трудом! Уточню, где такого вот молодца морскому делу учили! — проворчал Кубарев, но, на самом деле, не собирался ничего проверять.

Не так, чтобы и много офицеров, отучившихся еще до 1747 года в гардемаринской роте, хорошо знали науки. Тут уже люди больше на опыте выезжают, что так же неплохо, но лучше, когда и то и другое, так и опыт быстрее приходит. Это позже, с назначением Михаила Михайловича Голицына главой Адмиралтейств-коллегии, образование становилось все более системным и глубоким.

Десант высадился без особых проблем, если не считать того, что одна из лодок, на которых плыли морские пехотинцы, оказалась дырявой и на полпути до берега ялик потонул, а среди морской пехоты оказалось, что три человека из плутонга, что и плыл на лодке, не умеют плавать. Потонули трое, остальные лишись оружия, скоростных, между прочим, штуцерных ружей. Но проверка по этому делу будет, виновные найдутся.

Японцы сделали робкую, неумелую попытку отбить берег. Именно так показалось Матушкину, который также высадился на берег, чтобы проверить морскую пехоту, он знал, что японцы далеко не дураки и сражаться умеют, но тут просто погибали. Естественно, это у самураев не вышло. Когда же два фрегата стали по обеим сторонам от плацдарма для десантирования, начали отсекать всех, кто приближался к русскому десанту, стало ясно — пожелай Россия, так и Эдо, столицу взять можно.

Прибывшие с Кубаревым русские офицеры, впервые оказавшиеся у японских берегов, разуверились в том, что самураи достойные воины. Зря, конечно, дух воина в японцах жил в не меньшей степени, чем в русских. Однако, техническое превосходство России было неоспоримо. Какой бы ты не был смелый, умелый воин, на мечах, или с копьем, картечь не станет огибать твою плоть, а вопьется и прорежет пламенное сердце, иногда и навылет.

14 ноября 1762 года 21:30.

Сегун Такугава Иэхару пребывал в приотвратнейшем состоянии духа. Он, потомок великих военачальников и правителей Японии, сидит в своем дворце! Уважительно, со всеми поклонами, в рамках этикета и понятий чести, но сегуна оттерли от принятия решений относительно образовавшейся проблемы.

— Все это твое наследие отец! И я прошу богиню Аматерасу помощи! — взывал Иэнари.

Сегун, ставший таковым чуть более двух лет назад, неоднократно обвинял своего, уже умершего отца в том, что именно с его правлением сегунат, как институт государственной власти, сильно поблек. Сейчас можно вот так, — оттереть сегуна, как славный предок Токугава отдалил от власти императора, и не получить проклятия богов.

— Вели прийти ко мне родзю, — потребовал Иэхару своего слугу [родзю — глава правительства].

Голос был столь жестким, ледяным, что слуга не стал ничего уточнять, но понял, что если он не исполнит волю сегуна, то его жизнь быстро прервется.

Такугава Иэхару был не совсем прав. Его не отлучили от власти. Он сам, подспудно, но правил так, как и его отец. Токугава Иэсиге всю жизнь страдал даже не дефектами речи, но ее отсутствием, он, скорее всего, был аутистом и плохо понимал многое, но умел быстро считать цифры и играть в умные игры. Вот и правили Японией разные люди: от проходимца-секретаря, до главы правительства — родзю. Иэхару привык к такому положению дел при отцовском дворе и не стал ничего кардинально менять.

Иэхару и был уверен сперва, что так и должно быть, у него долго сохранялась иллюзия, что именно он правит. Может так и было, до того момента, как сегун не приказал напасть на деревни айну и разграбить их, в отместку за то, что японские торговцы были частью выгнаны из острова Эдзо, а иные и убиты. Иэхару не желал никого слушать, что именно японские купцы стали нарушать правила торговли, и не только. Что русские спасли от японской банды одну деревню, при этом потеряли троих своих воинов. После подобного японцев всех поголовно вырезали и запретили появляться на острове Эдзо, в живых остались лишь те, кто успел уйти в море.

Иэхару не получилось отомстить, напротив, именно с той неудавшейся экспедиции японских воинов, когда им даже не позволили высадится на острове Эдзо, русские и стали превращать жизнь в Японии в ужас. Рыбакам не дают выйти в море, уже рыбный рынок даже в Эдо почти пустой, а то, что еще появляется в лавках, скупают по огромным ценам.

Прервалась связь между островами, почти, некоторым лодкам все же удается прорвать блокаду, но местные феодалы начинают задумываться: а нужна ли центральная власть. Нет контроля, нет силы, и любая система даст трещину, даже такая традиционная, как японская.

— Повелитель, мне передали, что ты хотел меня видеть. Я бросил все дела. Я тут, перед тобой, готов смиренно услышать волю господина, — говорил в поклоне, не разгибая спины, родзю Танума Окицугу.

Многоопытный, расчетливый политик уже видел все те решения, которые необходимо было принимать. Вот только озвучивать их Окицугу, дайме Сагара-хана, а еще и глава правительства, не собирался. Тот, кто скажет о необходимости Японии меняться и идти на все условия русских, тот будет казнен, или именно на него будут вешать все ярлыки. Родзю не хотел быть в понятии общества предателем, паникером, трусом, а после Окицугу лишат жизни, или заставят совершить сеппуку.

— Выпьем чаю! — решил сегун.

Чайная церемония позволяет отпустить лишние эмоции и часто посмотреть на проблемы с других сторон, которые невозможно рассмотреть во время бушующих страстей.

Тридцать минут мысли роились в голове сегуна, он так и не пришел к решению, скорее не хотел его озвучивать.

— Правитель, нужно решение, — сказал Окицугу, не затрагивающий проблемы по время чайной церемонии.

— Есть вероятность того, что мы сможем победить в войне? — спросил сегун.

— Нет! — спокойно ответил родзю.

— Ну так что же еще от меня требуется? — чайная церемония не успокоила бушующие эмоции и Иэхару Токугава почти кричал, пусть на его лице и не было проявлений страстей.

— Я предлагаю тебе, правитель, оставаться господином над всеми людьми страны Ниппона, — сказал Окицугу и сделал паузу, окончательно принимая решение.

— Отчего ты не продолжаешь говорить? — спросил сегун.

— Правитель, тебе нужно взять другую жену. Меняются времена, меняются люди, одно неизбежно — это священное благословение богини Аматерасу. Семья императора священна… — вот теперь пауза была сделана главой правительства в нужном месте.

— Я люблю свою жену Рэнко-ин, но я любил и предыдущую жену Томоко-дзе. Ниппон я люблю более всего, — впервые за последние дни на хмуром лице сегуна промелькнула улыбка. — А человек ли ты? Может в моего родзю вселился хитрый демон? Я возьму в жены императрицу Го-Сакурамати, ты скажешь, что это одно из условий русских, чтобы объединить сакральную власть со светской. Ее сын малолетний и я стану при нем регентом, отодвигая Го-Сакурамати. А после ты решишь проблему и сына. И не смотри на меня так! Сын императрицы еще не священен, он может умереть. А ты останешься родзю.

— Так о чем мне говорить с русскими? — спросил Окицугу.

— Решай сам, — отмахнулся Иэхару.

Окицугу тяжело вздохнул все-таки ему принимать самое сложное решение. Но ничего, уже ничего, теперь он стал еще ближе к власти.

На удивление главы японского правительства, русские не стали выдвигать слишком унизительных или вовсе неисполнимых требований. Им была нужна торговля. Причем, именно русские могли решить одну из самых актуальных проблем Японии — дешевый рис.

Казалось бы, в чем проблема, если в достатке еда? Особенно в то время, как рыболовство и любые морские промыслы становятся все более опасными. А в том, что при сытом народе государство почти не получает налогов. Тут нужно было бы значительно повысить цены, путем обложения налогом выращивание риса, но, если русские начнут его покупать, то серебро или нужные товары, как и технологии, будут оседать в Японии.

19 ноября 1762 года.

Василий Петрович Капнист, как только смог подыматься, сразу же перенаправил на себя управление войсками. Тогда, от некогда казавшейся сильной и монолитной армии, которой гордился генерал-аншеф Капнист, остались лишь отдельные полки или отряды.

Все сражались смело, самоотверженно, не давали персам хозяйничать в Закавказье. Каждый город, каждая деревня превращались в укреплённый район. Горы стреляли, камни у рек и озер скрывали одиноких стрелков. Но этого всего не хватало, чтобы остановить врага.

Ереван полностью не успели эвакуировать и тогда этот армянский город прочувствовал, что такое война, та, которой тут еще не знали, или знали, но успели забыть. Каждый дом стрелял, каждый переулок был забаррикадирован, некоторые дома были разрушены для осуществления лучшей обороны. Две с половиной тысячи воинов русских, и не только, если брать в расчет этническую составляющую, две недели они сдерживали натиск персов и англичан. Неприятель не ожидал такого сопротивления и был сперва ошеломлен.

После, прежде всего англичане выработали тактику и уже более уверенно брали дом за домом, пока четырем сотням защитников Еревана не пришлось отступить. В Ереване погиб генерал-поручик Матвей Андреевич Толстой.

Бывает ли излишний героизм? Как героизм вообще может быть излишним, если Герой — это константа? Вот самоубийственная атака Бредаля, — что это? Героизм? Спорный момент, а если есть некое сомнение, то уже не герой. В случае с Толстым можно было бы сказать об излишним героизме. Он был везде, подбадривал солдат, демонстративно стоял в полный рост, когда английские орудия ровняли город с землей. Может быть так было нужно? Здесь в этом месте, необходимо показывать, что имеешь право быть на Кавказе хозяином. Всего лишь секундное малодушие, — и ты уже не хищник, ты жертва.

Толстой погиб, но Капнист вернулся в строй. Частично вернулся, он не мог, как прежде залихватски оттолкнуться от земли и взлететь в седло во время начала движения лошади.

— Господин командующий, — в шатер к Капнисту зашел адъютант.

— Да, заходите, Леонтий Григорьевич, — с кряхтением говорил генерал-аншеф. — Вот опять разболелось все, что могло болеть. Когда вы скажете причину того, почему не отправились инспектировать Первый Московский полк ладнмилиции, но остались подле меня, — вызовете медикуса.

Капнист, понимая, что еще должен изрядно поработать, пожелал получить обезболивание. Так-то боль терпеть можно, но мысли постоянно скатываются к болевым ощущениям, не позволяя сконцентрироваться на главном. А главное было то, что нужно весьма незначительными силами в одиннадцать тысяч человек как-то, но необходимо сдержать атаку англо-персидских сил на Тифлис. Именно на этот город нацелился враг. Мало того, только четыре месяца назад скончался Теймураз, имевший большой авторитет среди населения Картли и Кахетии [в РИ скончался так же в 1762 году, но в Петербурге]. И эта смерть сразу же поубавила энтузиазма у грузинских воинов.

Наступила необходимость реорганизации государств Картли и Кахетии. Об этом была договоренность десять лет назад. Нужно создавать генерал-губернаторство во главе с сыном Теймураза Ираклием. И все это в условиях, пусть и не лишенных подвига и стойкости, но все же поражений русской армии. Кавказ любит сильных, а русские показывали, что есть обстоятельства, когда и они могут быть слабее.

И как сделать так, чтобы не впуская противника в Тифлис, о чем весьма настойчиво просил Ираклий Теймуразович, сдержать неприятеля и нанести урон? Одиннадцать тысяч против, чуть ли не пятьдесят тысяч, у противника! Пушки! Вот единственное, что имеется в приемлемом количестве. И сегодня Василий Петрович Капнист пока самолично поработает с картой, отмечая места, выгодные для оборудования укрепленных районов на подступах к Тифлису, мест засад и перекрытия дорог. Каждый укрепрайон должен основываться на пяти-семи пушках, а пехота призвана выступать только лишь для того, чтобы пресекать попытки противника каким-либо образом захватить орудия. И таких укреплённых позиций должно быть не менее сорока. Тут еще и кавалерия, которая, находясь в резерве, должна будет реагировать и помогать союзным войскам на самых сложных участках череды сражений.

Так даже в России никто не воюет. Это крайне сложно и со стороны организации и взаимодействия. Именно поэтому, что наличествует немало рисков, Василий Петрович Капнист и решил все продумать самостоятельно, после себя же перепроверить, потом показать иным офицерам для критики. Генерал-аншеф считал, что вот здесь, под Тифлисом, перенаселенном городе, который принял в том числе и беженцев из Еревана и других поселений, решится участь всего Кавказа.

Капнист знал лишь слухи и обрывочные сведения о ходе противостояния России на иных театрах военных действий. Понял две вещи: везде жарко и даже изнутри есть зачатки серьезных бунтов, как на Юге Урала. Вторая правда — это то, что не следует уповать на помощь, по крайней мере в должном количестве. Было и третье, может, не столь очевидное, но вероятное — турки могут вновь попереть на Карс и иные крепости. Потому уменьшать там гарнизоны никак нельзя.

— Ваше Превосходительство! Василий Петрович! — взывал адъютант к командующему.

— Да! Да! Так что там у Вас? — спросил Капнист, внутренне злясь на то, что вновь выпал из реальности, что довольно часто происходит после ранения.

— Прибыл фельдъегерь от генерал-фельдмаршала Салтыкова, — доложил адъютант.

— Ну? Впускать его ко мне не собираетесь? — раздраженным тоном спросил Капнист.

Василий Петрович безмерно уважал Петра Семеновича Салтыкова. Именно после первой турецкой компании, когда еще бригадир Капнист отличился своими лихими конными атаками неприятеля, между прочим, Василий Петрович пошел в рост чинами и дослужился до генерал-аншефа. Но что даст письмо от Салтыкова? Пожелание удачи? Или Петр Семенович решил дать наставления и советы? Так для дельного совета нужно знать уйму условностей и местности и менталитета местного населения, специфики врага и его тактик. Эти персы куда как иные, чем десять лет назад. Это, по сути, большей частью те же англичане, только более смуглые, но мало отличимые по поведению в бою. И что может советовать генерал-фельдмаршал?

— Позвольте сударь уточнить, что я никакой не фельдъегерь! И непременно пожелал бы вызвать Вас на дуэль, но война! После победы заключения мира, я в Вашем расположении! — распылялся премьер-майор Григорий Григорьевич Орлов.

— Подполковник! Смирно! — прикрикнул Капнист.

Орлов встал, как вкопанный, лишь его зрачки блуждали, осматривая палатку. Пить и есть! Сутки он тростинки во рту не держал.

— Доложитесь по форме! — приказал Капнист.

— Премьер-майор Семеновского гвардейского полка, ныне прикомандирован к Лейб-кирасирскому полку. Прибыл в Ваше распоряжение, — отчеканил Орлов.

— Один, али привели кого? — уже спокойным тоном, с нотками надежды, что пришло подкрепление.

— Премьер-майор Орлов… Григорий Григорьевич. Имею честь командовать двумя дивизионами кирасир и еще одним дивизионом уланов, — горделиво доложил Орлов, не забыв, вопреки Уставу, сообщить и собственное имя отчество.

— Забавно! Гвардеец-семеновец командует кирасирами, которых соединили в полк с уланами, — Капнист улыбнулся.

Василию Петровичу было, собственно, безразлично от чего к нему прибыло такое странное воинское подразделение, да еще, как оказалось позже, и на заводных конях. Главное, что тот конный резерв, который ранее генерал-аншеф планировал использовать в системе обороны, резко увеличился. Да еще и на кирасиров, которых в России в последнее время учили весьма недурно, а, может, лучше, чем где бы то ни было.

— Присядьте, премьер-майор, — Капнист указал Орлову на стул. — Вижу по планкам, что Вы офицер боевой, я бы даже сказал, героический. Однако, мне герои не нужны. Мне нужны исполнители, четко следующие плану командования. Готовы ли Вы к этому?

— Готов! — не задумываясь выпалил Орлов.

Капнист посмотрел на Григория Григорьевича, улыбнулся своим мыслям, вспоминая собственную лихость лет десять назад, забыв о том, что эта лихость, когда сам генерал-аншеф погнался за шпионами, привела его на грань жизни и смерти.

— Следующий вопрос, — продолжил свой допрос Капнист. — Вы не могли добраться через горные перевалы, все дороги через кавказские горы перекрыты, генерал-фельдмаршал Салтыков Петр Семенович далеко. Откуда Вы прибыли? В Трапезунде высадился десант? И сколь еще много сил придет ко мне на помощь?

— Коли позволите, господин командующий, отвечать начну с последнего вопроса? — Орлов решил похулиганить, и сразу же ошеломить генерал-аншефа. — Двадцать тысяч пехоты, шесть тысяч кавалерии. Это те силы, которые уже прибыли. Пушки задерживаются. Ну да, день-два и они прибудут!

— Кхе, кхе, — Капнист действительно был ошеломлен, даже не верил в сказанное премьер-майором, который вел себя на грани уважительного, но после таких вестей этому офицеру уже многое прощалось. — Вы не ошибаетесь?

— Никак нет! — рявкнул Орлов, а Василий Петрович чуть поморщился, от громкого звука кольнуло болью в голове. — Окромя того, как мне было доложено, в Трапезунде высадилась Гольштейнская дивизия и полк Славяносербских гайдуков.

Василий Петрович Капнист медленно, стараясь не показывать болезненных ощущений, встал со своего стула, подошел к Красному Углу с двумя иконами, всегда возимыми Капнистом с собой, опустился на колени и начал молится:

— Благодарю, Тебе, Господи Боже наш, за все благодеяния твои, которые сызмальства до нынешнего дня над нами, недостойными, совершились…

Орлов перекрестился и взирал на Василия Петровича, к которому так стремился попасть, наслышавшись о его лихости и удачливости.

Сразу, как только стало понятно, что Дарданелльская операция завершилась полным разгромом неприятеля, Петр Семенович стал проявлять, ранее ему не свойственное — дипломатию. И помогал генерал-фельдмаршалу в этом Григорий Александрович Потемкин. Быстро простившись со своим учителем, дав указания по бальзамированию Светлейшего князя Христофора Антоновича Миниха, Потемкин активнейшим образом включился в непростое дело послевоенного устройства отношений с турками.

Самое первое требование, которое было выдвинуто ожидающим скорой русской атаки туркам, было то, чтобы Турция не только пропустила русские войска к своим восточным границам, но и обеспечила фуражом русские войска. Цепляясь за хоть какую, но возможность не быть полностью поглощёнными Российской империей, турки моментально согласились на такой шаг, небезосновательно полагая, что подобный жест даст возможность более благоприятных переговоров в будущем.

Быстрым маршем войска Петра Семеновича Салтыкова выдвинулись к реке Аракс, перерезая снабжение и пополнение англо-персидским войскам, угрожая им с тыла. Нельзя сказать, что маршевые колоны русской армии прошли через Турцию беспрепятственно. Население, особенно в центральной части турецкого государства, в Киликии, весьма болезненно встречало новости о новом поражении своей армии и были случаи, когда мелкие отряды турок, образовывавшиеся стихийно, начинали пакостить войскам Петра Александровича Салтыкова. Пару раз приходилось прибегать к помощи сопровождающего от турок Ахмед-паши. Но добрались быстро.

Пусть Салтыков еще не начал активные боевые действия, ожидая большей части артиллерии и того, чтобы севернее англо-персов укрепился и пополнился корпус Капниста, но дни существования неприятеля были сочтены.

— Господин командующий! — обратился к Капнисту его адъютант, терпеливо ожидавший, пока генерал-аншеф закончит читать молитву.

— Докладывайте! — сказал Капнист, оставаясь на коленях.

Василий Петрович понял, что без сторонней помощи неспособен подняться, оттого думал, как избежать конфуза.

— Прибыл генерал-поручик Искандер Федорович Аккерманский, — удивленным голосом сказал адъютант.

— С корпусом? — вкрадчиво спросил Капнист, уже отказываясь верить в то, что происходит.

— Так точно. Точнее, дивизией. Видимо, «дикие» все же имели потери ранее, наверное, на шведской войне, — все еще недоуменно, неуверенно, говорил адъютант.

— Благодарю, Тебе, Господи Боже наш, за все благодеяния твои, которые сызмальства до нынешнего дня над нами, недостойными, совершились… — начал вновь читать молитву Капнист.

Теперь сила, которая образовывалась, была не оборонительной, — эта мощь могла бы и до Индии дойти, если бы такая задача прозвучала. Весь хитроумный, математически выверенный план обороны стал олицетворять зря потерянное время. Василий Петрович благодарил именно Бога в происходящем, потому сейчас, преисполненный религиозностью, он считал, что за лучшее было бы еще ранее просить Бога о помощи, может Господь сподобился, и прислал помощь раньше, не пришлось бы тогда оставлять разрушенный Ереван.

Через день командующему англо-персидским войском генерал-лейтенанту Джону Мюррею было вручено предложение о капитуляции, с последующей экстрадицией англичан на родину. Так же получивший незначительное подкрепление, англичанин отказался. Началось сражение, которое, в этом был уверен и Мюррей и его персидские коллеги, должны выиграть англичане безо всяких проблем. В англо-персидских войсках уже считали, что северные трусы могут только прятаться за стенами домов и вести подлую войну, но к сражению, не готовы. Как не убеждали те немногочисленные офицеры, которые смогли прорваться к Мюррею, а ранее бежавшие подальше от проливов, что биться с русскими все равно, что ломиться головой вперед на закрытые ворота, именно англичане и начали атаку.

Английская кавалерия устремлялась на русских, не понимая, что этнически русских противников они и не видят. Перед ними русские, но другие, мусульмане и христиане из Дикой дивизии. Были в этом воинском формировании и те, чьи семьи подверглись уничтожению после насилия. Это они пришли к командующему дивизией. Даже не так: приползли на коленях, моля дать возможность отомстить, если уже поздно защитить. Русское командование опасалось бросать «диких» в войну против мусульман. Лишь вмешательство императора помогло. На поездах, конно, с редкими остановками только из-за усталости коней, но не людей, Дикая дивизия, оставив всех пеших и незначительное количество своей артиллерии, прибыла в регион.

И вот, когда англичане столкнулись с фатализмом и отсутствием каких-либо правил и условностей войны, они быстро стали убегать. Головы часто рыжих англичан украсили пики «диких». Бегство после первой же атаки пошатнуло уверенность персов в победе.

Когда с тыла англо-персов начали разрываться бомбы, а во фланг, в направлении квартирмейстерства армии, ударили русские кирасиры, при поддержке уланов и гайдуков, все посыпалось. Оставалось только выискивать бегущие группы ранее грозного англо-персидского врага и беспощадно их уничтожать.

— Построю церковь! — радовался Капнист одному бравурному сообщению, за котором следовало иное, и эти бумаги еще более приятно обжигали руки огнем Победы.

Василий Петрович не смог сесть на коня, или даже быть в телеге во время боя, у него от активных действий начала нарастать боль в местах ранений, в том числе и головная. Но прочитать сообщения, которые привозили к штабу, Капнист был в состоянии. И одна из бумаг, которая пришла вместе с Искандером Федоровичем говорила, что Василий Петрович уже генерал-фельдмаршал. А в адъютанты он возьмет Григория Григорьевича Орлова, так как прежний помощник получит хорошее назначение с повышением чина в Генеральный штаб.

12 декабря 1762 года.

Пароход Святая Русь степенно, может, даже величественно, входил в устье Миссисипи. Если сам корабль являл собой непобедимость, величие, то офицеры и матросы на фоне своего же парохода, казались понурыми, болезненными.

Это была усталость, накопленная за последние три недели. В течении чуть менее месяца на Святой Руси редко кому удавалось поспать более пяти часов кряду. И пятичасовой сон так же не слишком то и уморителен, но день, два, может и неделю спать только лишь пять часов и организм накопит усталость. И этот недосып усугублялся нескончаемой работой и эмоциональных всплесками.

Вот и плыли победители домой не радостными, а обреченными. Отдохнули бы где по дороге, дали бы офицеры матросам выспаться, так входили в главную реку в регионе уже веселые, жизнерадостные, героические парни и мужчины.

Ибо было почему называть их героями. Один английский линейный корабль был потоплен у берегов Кубы, где англичане пытались защитить свои два транспортно-военных корабля, груженных кубинским тростниковым сахаром. Три испанских корабля так же на дне, подверглась бомбардировке Ямайка, где, опять же, потоплено два английских фрегата. Два испанских корабля нашли свой покой на дне Мексиканского залива у самой Луизианы, еще три корабля-испанца, из которых был даже один линкор, получили столь серьезные повреждения, что либо должны быть списаны, либо пройти весьма дорогостоящий и долгий ремонт.

Все эти деяния не были совершены лишь одним пароходом, но в составе небольшой эскадры, однако, этот факт нисколько не умилял заслуги экипажа русского корабля. Теперь и Карибское море и Мексиканский залив знают, что такое русский флот. Мало того, трем фрегатам были выписаны каперские патенты на отлов испанских и английских кораблей. С морскими волками жить в одних морях, становиться морскими волкодавом!

Пароход пополнится углем в крепости Грозной, пройдет техническое обслуживание и вновь пойдет бороздить просторы, вероятнее всего, уже Атлантического океана, у американского восточного побережья.

Но пароход Святая Русь не только разил врагов, была у него и другая миссия, с которой так же справился экипаж грозного корабля.

Шесть дней назад Святая Русь резко взяла на Норд, после держалась курса Норд-Норд-Вест. Нужно было забрать в Бостоне как своих агентов, так и нескольких представителей из борцов за независимость североамериканских колоний.

22 ноября 1762 года в Бостоне состоялись протестные движения. Само собой разумеется, что без участия России в этом деле не обошлось. Однако, работать в североамериканских колониях было куда как уютно, если можно так выразиться, чем во Франции или в Ирландии. Местные колонисты, с подачи и русской типографии в Луизиане, уже были готовы к свершениям. Англия все еще казалась страной великой и многие боялись большого присутствия красномундирников. Но и тот факт, что англичане не добились блистательных побед над французами, в том числе и в Канаде, говорило в пользу ослабления метрополии. Думающие люди и из далекой Америки видели, что русский медведь продавливает политику английского льва, ожидали только развязки холодного противостояния, когда проблемы взаимоотношений станут выяснять на полях сражений уже и Америки.

И вот двенадцать смельчаков, переодевшись в традиционные индейские наряды, которые лишь прикрывали некоторые части тела, но позволяли рассмотреть свои бугрящиеся мышцы, забрались на один из английских кораблей, привезший сахар, и стали мешки с этим драгоценнейшим товаром сбрасывать в море. После эти же парни, под бурные аплодисменты собравшейся на пристани в Бостоне, толпы взобрались и на второй корабль, где стали бросать в море уже тюки с чаем. Так состоялось «Бостонское чаепитие» [похожие события имели место в РИ, но на пятнадцать лет позже].

Казалось, что тут такого, тюки сбросить в море?! Но легкой операция не была ни разу. Во-первых, нужно было нейтрализовать команды кораблей, хотя бы частью. После подобрать нужный ракурс, чтобы видела толпа, знать конкретно, где и что находится на кораблях. Ну и подобрать исполнителей. Благо с последним было не так сложно — в воинской школе в Петрополе, уже вовсю готовят индейцев к военной и военно-диверсионной деятельности с использованием новейших технических средств.

Десять лет шла подпольная, вялотекущая работа с колониальной общественностью. Вялая, потому как не было цели раньше времени «перегреть» общество. Нельзя начать борьбу за независимость североамериканских колоний раньше нужного. Так же постоянно велась разведывательная деятельность. Завязнуть в боях с англичанами, да тогда, как далеко не факт, что все североамериканцы в едином порыве начнут кричать о свободе и независимости.

И сейчас именно пароход Святая Русь вез на переговоры в Луизиану американских общественных деятелей, притом очень символично, даже слишком, что город, в котором должна пройти важнейшая встреча, имел название Санта-Рус [переименованный Новый Орлеан].

Этот город был окружен рядом крепостей и являл собой неприступную твердыню. И крепость Грозная в оборонительной системе представлялась наиболее мощной.

Вообще, за десятилетие владения Луизианой Россией, колония ощетинилась настолько, что даже не было представления, с какой стороны подступаться, чтобы сковырнуть русских. При том не только русских. В колонии проживало немало и французов и испанцев, да и представителей из североамериканских колоний было более чем предостаточно. Сложно было следить за порядком, приучать к дисциплине иноверцев, но русская администрация справлялась. А после, когда в английских колониях был введен Гербовый сбор, по которому любая сделка, гражданский акт и не только, облагался налогом, когда товары стали дороже, чем на двадцать процентов от того, как было ранее, — колонистов из североамериканских колоний в Луизиане только прибавилось. И теперь именно эти люди составляли уже целую дивизию ландмилиции, которой так же придется драться с англичанами, если война в этой части Света пойдет не по русскому сценарию.

— Рад приветствовать друзей! — сказал Иван Фурнеев, бывший еще восемь лет назад Жан-Жаком Фурнье.

Фурнье был смышленым малым и быстро понял, как можно продвинуться в пищевой цепочке человеческой цивилизации в русской системе управления. Он скоро принял православие и стал действительным адептом русской культуры. Именно он в Луизиане открыл «Дом русской культуры и Просвещения». Там декламировали русские стихи, читали вслух русские книги, под бокал… местного вина, ибо из России вести вино было накладно. Правда пили и калифорнийские вина, но так же нечасто.

Теперь Фурнье был кем-то вроде министра иностранных дел в колонии Луизиана. Звучит противоречиво, причем во-многом, но по факту, именно Фурнеев занимался вопросами взаимоотношений не только с англичанами, испанцами, даже французами, которые лишились в регионе своих форпостов, но часто наведывались в Санта-Рус. В сферу деятельности Ивана Яковлевича входили и отношения с местными, и не только, индейскими племенами.

— Если друзей, то и мы, безусловно, рады. Хотя должен признаться, ибо на переговорах останусь честным, что путешествие было не из приятных. Кстати, насчет честности. Я также рассчитываю и на откровенный разговор с вашей стороны, — сказал Стивен Хопкинс, самый старший из трех делегатов, приехавших на переговоры с русскими.

— Не извольте сомневаться, мистер Хопкинс, так и будет, — сказал на идеальном английском языке Фунреев, а молодой индеец быстро перевел суть состоявшегося обмена «любезностями» графу Ивану Фомичу Кольцову, главе военной администрации русской колонии.

— Чего хочет Россия? Скажите, как мы и договаривались, честно! Через нашу кровь русские желают лишь пакости Англии, а нам с этим жить и воевать с англичанами? — спрашивал все тот же Хопкинс.

Другой представитель делегации, Джорж Вашингтон, было хотел что-то сказать, но сумел себя сдержать. Не ему, пусть и уважаемому рабовладельцу и, по местным меркам, образованному человеку, встревать в разговор многоопытного юриста и общественного деятеля, пятидесятилетнего Хопкинса.

— Если ставится вопрос именно в таком ключе, то мы можем заканчивать, господа. Наш пароход отвезет вас либо по реке Миссисипи, либо… скажем, в тот же Бостон, — Иван Яковлевич изобразил улыбку.

Фурнев намекнул на события, которые имели место в Бостоне еще до того самого «чаепития», когда патриотически настроенная толпа, шедшая к городской администрации со своими чаяниями, в основном по поводу Гербового сбора, была расстреляна. Жертв было сравнительно немного, только пять человек погибло, были и раненые, но общественный резонанс имелся и немалый. В толпе было больше женщин и, не без русского вмешательства, послышались обвинения в том, что мужчины-американцы не могут защитить своих женщин, значит английские мужчины лучше [события, с художественными отклонениями имели место в РИ].

Недалеко мы ушли от инстинктов и не так уж и отличаемся от представителей животного мира. Проблема размножения, как и питания, все равно главные. И борьба самца за самку представляется извечной. Американские мужчины тогда задумались.

— Мы здесь и глупо не поговорить. Так или иначе, но нам придется соседствовать. Я же правильно понимаю, что Россия пришла в этот регион надолго? — встрял в разговор еще один американец Роджер Шерман.

— Безусловно, сэр. И мы готовы сделать английские североамериканские колонии независимыми, — улыбка не покидала лица Фурнева, но уже начинала казаться лишней.

— Ваши войска? — все решил спросить Джорж Вашингтон.

— Большинство военных действий, кои таковые будут, Российская империя берет на себя. У нас война с Англией, так что ничего не сдерживает, напротив, побуждает воевать и здесь, — отвечал Иван Яковлевич.

— И что взамен? Вот главный вопрос! Вы же не станете нам помогать, даже снабжать, только лишь ради самого факта уничтожения английской армии, где бы она не находилась? — спросил вновь Хопкинс, от чего у опытного переговорщика уже сложилось бы мнение, что в американском посольстве, все актерские роли расписаны.

Именно Хопкинс — рациональное зерно, который принимает решение, Вашингтон — эмоциональная составляющая, чтобы показать отрицание и то, на какие уступки идут американцы. Даже если эти уступки и ничтожны.

— Договор о разграничении сфер влияний, проведем прямую линию, даже немного в вашу пользу вдоль континента, беспошлинная торговля России с САСШ, испанские владения: Флорида, Техас наши, остальная территория — вам. Ваши производственные мощности из иностранных заказов в приоритете для России. Заключение Альянса и выступление САСШ в войнах на стороне России. Последнее, скорее, для самой же Америки, в Европу никто американцев не повезет, но на словах вы станете всячески высказываться в нашу поддержку. Остальное, по мелочи, — сказал Фурнеев и протянул Хопкинсу отпечатанные листы.

— То есть, кроме Англии, заключив с вами Союз, мы вступаем в войну с Испанией? Нам мало того, что больше тридцати пяти тысяч английских солдат стоят в наших городах? — выкрикивал Хопкинс.

— Если дело только в этом… То, пожалуй, эту войну вы можете пропустить. Лишь обязуетесь передать все английское вооружение, если дотянетесь до него, — Фурнеев внутри себя ликовал, ему удалось то, что было предписано Петербургом.

— Мы подумаем, — ответил за всех Роджер Шерман.

— Вот, господа, чтобы думалось хорошо! — сказал Иван Яковлевич и протянул стопку напечатанных листов.

— Что это? — спросил Джорж Вашингтон.

— Конституция САСШ и биль оправах человека… — усмотрев ярость и недоверение в глахах американсканских послов, Фурнеев поспешил добавить. — Только для ознакомления, господа. Хотите используйте, нет, — так свое думайте!

Этой и следующей ночью и днем ни Шерман, ни Хопкинс, не сомкнули глаз, Вашингтон чуть подремал, он не выдержал столь изнурительной работы, но после сна вновь стал принимать деятельное участие в обсуждении Конституции САСШ, которую предоставили русские.

— Насколько вы, господа, верите в колдовство? — спросил многоопытный юрист Хопкис, все молчали. — Два дня мне хватило для того, чтобы понять, что то, что было написано, гениально и соответствует моему пониманию правительственного Акта. Кто это мог сделать? Убитый Вольтер? Кто-то из европейских мыслителей? Если все так просто в написании, одновременно легко к восприятию, то почему подобного нет ни у одной державы?

— Сэр, мы пойдем на альянс с русскими? — спросил Вашингтон.

— Мы пошли бы на практически любые условия русских. Вопрос только в том, что нельзя начинать переговоры с соглашательства. Теперь мы знаем существование двух констант: русские очень хотят иметь с нами договор, думаю, господа, что они опасаются, что уже скоро наша страна может стать такой силой, что способна поставить под вопрос все колонии в Америке, как английские, что само собой разумеется, так и испанские и даже французские. Второе, это то, что Россия это видит и хочет себя обезопасить. Но и мы, господа, не сможем получить независимость без русского вмешательства. Если не сейчас, то еще в течении ста лет мы будем платить унизительный Гербовый сбор, платить за товары вдвое дороже и покупать рабов по несправедливым ценам, — у Хопкинса тряслись руки, из которых он силился не выпустить из рук Конституцию САСШ.

Еще через три дня русская армия пришла в движение. Это была более, чем сила. Двадцать пять тысяч пехоты и еще три тысячи кавалерии. Сто пятнадцать пушек. Этой силищей можно бить в регионе хоть кого: испанцев, англичан, да и занимать просторы центральной части Северной Америки. При существовавших планах военной компании, предполагалось, что весьма вероятным сюжетом станет тот, когда русские войска будут только демонстрировать в североамериканских колониях свое присутствие и решимость.

Между тем, Испания так же являлась врагом и Флорида была обречена войти в Российскую империю. Идальго, проживающие на полуострове не обладали даже десятой частью той силы, которая входила в зону их ответственности. Геноцид? В этом времени такого понятия нет, но есть жестокая и циничная реальность, когда русские войска не собирались оставлять без внимания любые происпанские силы. Умерщвлялись все, кто проявлял хоть в какой форме протест против русских войск. Все происходило быстро, нельзя было долго задерживаться во Флориде, впереди Пенсильвания.

— Господа, пароход Святая Русь ожидает вас. Поспешите, иначе не успеете первыми приветствовать новую эру, в которой на карте мира появятся Соединенные Штаты Америки, — сказал Иван Яковлевич Фурнеев.

Американцы поспешили. Когда протокол о намерениях был подписан и перед подписанием самого договора, американцам раскрыли часть карт, чтобы те перестали артачится и ускорили принятие положительного решения.

Карты, между тем, были раскрыты в то время, как операция по созданию САСШ уже началась. Уже повсеместно взрывались казармы и иные места дислокации английских солдат и офицеров, уже работали команды диверсантов, которые отстреливали все военное руководство английских колониальных войск. Были убиты и наиболее видные американцы-лоялисты. Русский флот уже спустил с поводка злые брандеры и часть английских кораблей, которые стояли в американских портах, были потоплены. Уже шли переговоры об интернировании иных плавательных средств бывших хозяев.

Случилась полная дезорганизация, причем как патриотических сил, так и колониальных. В колониях начинался хаос, который должны были приводить в систему те, кого в будущем назовут отцами-основателями США.

Американцы подписали договор об Альянсе с Российской империи с разграничением как имеющихся границ, так и будущих. Центр Северной Америки останется за САСШ, но Алабама, путь частью и несостоявшийся штат Миссисипи, — за русскими, плюс Флорида и Техас. Испанцев в этом вопросе никто не спрашивал, ибо нужно правильно выбирать сторону конфликта или просто не посылать свои корабли бомбить русские города.

Важными пунктами в договоре являются описывающие условия экономического и финансового сотрудничества. Так, русскому капиталу не должно чиниться никаких препятствий для вхождения на зарождающийся американский рынок. Предприятия, которые будет строить Россия, будут принадлежать русским, но доли в компаниях, часть акций, могут покупать американцы в приоритете. Строительство пароходов, паровых машин для промышленности, станкостроение и еще многое — вот сферы взаимодействий. Нужна была индустриализация и Русской Америки, вести каждый паровоз из России невозможно.

Важным вопросом стал финансовый. Американцам предложили использовать в своих расчетах российский рубль. Пусть он и будет называться, скорее всего, хэком, не суть. Перво-наперво, русская валюта станет подпитываться от экономики САСШ, а ее использование упростит товарообмен между Русской Америков и САСШ.

Американцы не особо сопротивлялись использованию именно русских денег, какой-то эквивалент товарам нужен, не использовать же английские фунты. В иной истории американцы сперва использовали испанские песо, называя из таллерами-даллерами-долларами. Нет у пока еще колонистов золотого запаса и суверенная валюта обречена на инфляцию. Так что, будет создан эмиссионный фонд, который расположится на русской территории, но американцы будут иметь право голоса при решениях о дополнительных эмиссиях, вместе с тем русский фактор остается решающим.

Первый шаг на пути рубля в статусе мировой валюты был сделан.

А через еще два дня, 17 декабря 1762 года началось переселение оставшихся в живых испанских колонистов с полуострова Флорида на Кубу. Среди переселенцев оказались и индейцы, которые не хотели русской власти, уже потому, что были католиками. Испанцев проверяли и обыскивали. Было запрещено увозить ценности, только собственную одежду, личные вещи. Золото, драгоценности, скот, документы, оружие, все оставалось на полуострове.