Самый лучший комсомолец. Том шестой [СИ]

Глава 2

Проснувшись ранним утром следующего дня, решил, что нужно поделиться новостью с Олей — она же мне не простит, если не. Оля в свою очередь поделится со всей школой — она-то на уроки ходит, а не как некоторые — и тогда не простят уже ребята. Дед велел возглавлять непобеждаемое, поэтому позвонил на квартиру директору, попросив после уроков собрать старшеклассников (все не влезут) в актовом зале.

Забавно, но к этому моменту количество живущих под подпиской граждан Хрущевска практически удвоилось, и это не моя заслуга — просто КГБ решило под шумок проверить некоторых товарищей на надежность.

Леннон — Ленноном, а текучку никто не отменял, поэтому, позавтракав и одевшись, мы с Виталиной поехали на студию, в административное здание, принимать первый в истории телеканала «Восток» оригинальный репортаж «с местности».

В кабинете типа конференц-зала, оснащенным экраном и проектором, нас уже ждали двое модных молодых людей: усатые, с прическами типа каре, в джинсах и свитерах с оленями. Репортер и оператор, авторы репортажа, гордые обладатели красных дипломов.

— Доброе! — поприветствовал я их. — Михаил, — пожал руку репортеру. — Артем, — пожал и оператору.

— Утро, Серега! — откликнулся первый.

— Привет! — подавив невовремя вылезший зевок, буркнул оператор.

— Сейчас главного подождем и начнем, — анонсировал я им и сел за стол. — Далеко ездили?

— Рядом тут — от Комсомольска-на-Амуре двадцать минут узкоколейкой, — ответил Михаил.

Немножко выпендривается, но это ничего, это созидательными порывами продиктовано.

— Про узкоколейку?

— Немного про узкоколейку и фельдшера, — кивнул оператор. — Так сказать, по площадям.

— «По площадям» нам Никита Сергеевич завещал, — одобрил я.

В дверь без стука (потому что начальство) вошел Борис Николаевич Полевой. Журналисты вытянулись по струнке, я ограничился рукопожатием из положения «сидя».

— Ну что, проверим вас на следование высоким стандартам Советской журналистики? — после приветственной части улыбнулся молодым дарованиям Полевой.

— Не подведем! — уверенно заявил репортер.

Оператор зарядил пленку в проектор, на экране появился отсчет 3−2–1, и мы оказались в машинном отделении локомотива узкоколейки. Одетый в фуфайку, штаны с начесом, галошные валенки и шапку-ушанку седобородый дедушка черпал лопатой и забрасывал в топку уголь, размеренно вещая:

— Сам-то я с малых лет на железной дороге. В гражданскую на бронепоезде служил. Потом — в Отечественную, уже машинистом. Надоели мне большие рельсы, вот, на маленькие перешел! — гоготнул и закрыл дверцу топки, повернувшись в кадр улыбающимся закопченным лицом. — С бабкой и приехал — она у меня родом как раз с этих мест, радуется — на родине помрет, говорит.

Монтажная склейка, и мы оказались посреди проложенной среди заснеженных деревьев колеи, наблюдая тихонько выкатывающийся из-за поворота, курящийся дымами локомотив, за которым тащилось три грузовых, и один пассажирский вагончик.

— Это отсылка на «Прибытие поезда»? — подколол я оператора.

— На «В 3:10 на Юму», — с улыбкой поправил он.

— Вестерн? — уточнил Полевой.

— Вестерн.

Репортер обиженно поерзал, и я прислушался к доносящемуся под кадры заснеженной деревеньки (курящиеся дымами печные трубы, бегающие, укутанные в толстые шубки, дети, важно щурящийся в кадр с забора рыжий грязный кот, грызущая говяжью кость лохматая собака) голосу диктора:

—…зимой, когда замерзают реки и болота и оживают так называемые «зимники», колея номер 451 не теряет своей важности для трехсот семи жителей колхоза «Красная грива», каждый день перевозя товары народного потребления, газеты и пассажиров.

Поезд остановился прямо у деревянной двухэтажки с табличкой «Сельсовет», и на утоптанный снег из пассажирского вагона выбралась пара бабушек с набитыми колбасой и консервами авоськами.

— Земфира Захаровна Лебедева — одна из таких пассажирок, — перенес нас немного в прошлое, в еще движущийся вагон, голос Михаила.

Слева и справа — ряды коротких, на два пассажира, лавочек. Посреди вагона — обложенная кирпичами печка, в которую подкидывала полешко бабушка.

— Почему повтор? — спросил Борис Николаевич.

— Символично, — развел руками репортер. — Пламя подпитывается, значит — есть жизнь в этих краях.

— Принимается, — одобрил Полевой.

Бабушка на экране тем временем успела перебраться на лавочку и получить закадровый вопрос:

— Часто в город ездить приходится?

— Да ну, — отмахнулась она. — У нас в сельпо почти все есть, вон, в грузовых и едет! — указала за спину. — Я вон… — повернулась к стоящей рядом с ней авоське и начала инвентаризацию. — Консерва деду — краба, я сама их не ем, больно страшные. И эти еще — полухвабриканты рыбьи, вкусные — жуть, у нас в сельпо холодильника нужного под них нету.

— Пошла антисоветчина! — гоготнул Полевой. — Да сиди ты, — добродушно махнул рукой на подскочившего оправдываться репортера. — Такой дефицит — не дефицит, вон, краба с полуфабрикатами деду везет Земфира Захаровна, какая уж тут антисоветчина?

— Немножко умело подпущенного дефицита не повредит, — глубокомысленно согласился я.

— Мы сюда молодыми еще приехали, — перешла бабушка к воспоминаниям, ностальгически улыбнувшись. — Считай — в чисто поле: одни бараки стояли…

Монтажная склейка.

— Почему? — среагировал я.

— Потому что «зэки строили», — развел руками оператор.

— Ладно, — поморщился я.

Не стоит неудобные темы лишний раз пинать. Да и вообще — ну зэки, ну и что?

— Ничего, остроились, зажили. Детей четверых в люди вывели — во Владивостоке сейчас живут, все с высшим образованием, — добавила Земфира Захаровна. — Мы с дедом не жалуемся — у нас хорошо, и школа есть, и ДК — я туда песни петь хожу, в кружок — и кооператив даже открыли, снасть рыбацкую гнать, дед там подрабатывает, сети плетет.

— Пенсии не хватает? — предположил голос из-за кадра.

— Тю-ю-ю, — отмахнулась бабушка. — Пенсии нынче за глаза хватает, хоть на книжку ложь. Скучно ему, дураку старому, на печке лежать — пойду, говорит, молодым опыт передавать. Рыбак он у меня, — с доверительной улыбкой поведала она нам семейную тайну и перешла на другие деревенские блага. — А еще у нас амбулатория есть, там фельдшер Маргарита Филипповна, у ней руки золотые.

Монтажная склейка, и мы смотрим на чисто подметенное от снега, крашенное зеленой краской, крылечко деревянного одноэтажного домика с табличкой «Амбулатория». Дверь открылась, и оттуда выбралась одетая в шубу с торчащим из-под нее белым халатом, укутанная в мохнатый платочек, неожиданно-молодая симпатичная женщина лет тридцати с валенками на ногах.

— Ой, здравствуйте! — подпрыгнула она. — А вы из телевизора?

— Из телевизора, — подтвердил закадровый репортер.

— А я как раз на обход, — расстроилась она. — Ой, мне же звонили! — снова подпрыгнула. — Вы с нами поедете, да?

— С вами, — подтвердил Михаил.

— Если лежачего больного везти придется, мы вас высадим, — решительно заявила она.

— Мы со всем пониманием и не будем мешать, — заверил ее репортер. — Меня Миша зовут.

— Галя! — отозвалась фельдшер, спускаясь с крылечка и направляясь направо.

Мы пошли за ней, любуясь заснеженной деревенской улицей и вкусно похрустывая снежком.

— Галина Евгеньевна Маслова, — представилась полным именем. — Сейчас в машину сядем и поедем по подсобным хозяйствам — у нас их четыре, придется шестьдесят километров за сегодня проехать. Не испугаетесь? — обернувшись, улыбнулась в камеру.

— Не испугаемся, — заверил Михаил.

Путь завершился у деревянного гаража, ворота которого как раз открывал одетый в расстегнутую дубленку и тельняшку мужик средних лет в кепке.

— Это Василич, водитель наш! — представила его Галина.

Монтажная склейка перенесла нас внутрь переоборудованной под медицинские нужды «Таблетки».

— Меня в «Красную гриву» после института распределили, из Новосибирска, — поведала нам снявшая платочек и оказавшаяся кудрявой брюнеткой фельдшер. — Чуть не выла — так в город хотелось! — рассмеялась.

— Теперь — не хочется? — спросил репортер.

— Иногда хочется, а потом на мужа смотрю, деток — ну куда мне в город? — улыбнулась она. — Я когда приехала, мне избу-пятистенок выделили, там, кроме печки и электричества ничего не было. Так мне местные сразу «приданного» натащили, помогли обжиться, — снова рассмеялась. — Радовались очень — год в деревне фельдшера не было, — поправила платочек на плечах и поделилась плюсами своего положения. — У нас в школе тридцать детей, а учителей — полный набор. Почти индивидуально с детьми занимаются, у нас все — круглые отличники, олимпиады берут. Дочки — две их у меня, Светочка и Катенька, на танцы в ДК ходят, в город ездят выступать.

— А муж у вас кто? — спросил Михаил.

— Муж у меня — кооператор, — смущенно отвела она глазки. — Снасти рыбацкие с деревенскими делают и городским продают.

— Снасти — это хорошо, — одобрил Михаил.

— Стоп! — скомандовал я.

Оператор с небольшим опозданием остановил проектор.

— Будет ли в ходе дальнейшего репортажа посещен рыбацкий кооператив? — спросил я.

Мужики неуютно поерзали.

— А что с кооперативом? — не понял Борис Николаевич.

— Сколько денег отслюнявил муж Галины? — ледяным тоном спросила Виталина.

— Денег? — полезли на лоб брови Полевого. — Это что — реклама⁈ — рявкнул на побледневших журналюг. — За сколько эфирное время продаем?

— Две тысячи, — не удержался от правды Михаил.

— Продешевил! — фыркнул я. — Прикинь — это первый выпуск новой передачи в первый день вещания нового, развлекательного, телеканала! Да тут… Борис Николаевич, давайте масштабируем аккуратно? Вот эти два любителя рекламных интеграций у нас с сегодняшнего дня — под подпиской, будут заниматься подобными репортажами. Не наглеем — один проплаченный сюжет в неделю. Вам, товарищи, увы, расценки предлагаю старые — по-хорошему вас надо гнать из Комсомола, но через полгода усердного труда я с радостью отпущу вас на вольные хлеба. Городу нужны деньги на развитие, а забогатевших кооператоров в стране полно — по полмиллиона за репортаж отгрузят не дрогнув.

— Под твою ответственность и личный контроль, — умыл руки Борис Николаевич.

— Займешься? — попросил я Виталину.

— Идемте, недобросовестные товарищи, будете подписку давать, — велела она, поднимаясь на ноги и увела журналюг.

Я выключил забытый проектор и начал оправдываться:

— Извините, Борис Николаевич, я не жадный, но «Фонд» теперь еще и целую космическую программу содержит.

— А еще совхозы и город, — кивнул он. — И санатории, и еще бог весь что. И репортаж-то неплохой, ты бы внимания не обратил, я бы, может, в конце и заметил, что что-то не так, но что реклама… — пожал плечами.

— Согласен, — кивнул я. — Такого же уровня и редко — вреда никому не будет. Хорошо, что вы на меня не обижаетесь.

— Включай, досмотрим, — кивнул он на проектор. — В эфир пустим, а то пойдут слухи, что наши журналисты кооператоров обманывают.

— Нам такого не надо, — согласился я, и мы досмотрели репортаж.

— Приемлемо, — вынес вердикт Борис Николаевич.

— Вполне, — согласился я. — Под конец первой недели пустим, а то нечестно перед другими журналистами будет.

— Если эти догадались — могут и другие догадаться, — ухмыльнулся Полевой.

— Могут, — согласился я. — Их «масштабировать» не будем, а поругаем и попросим исправиться.

— Рули! — делегировал он мне и поднялся на ноги. — Пойду я, дела.

— До свидания, Борис Николаевич, — попрощался я. — Я к вам с Ленноном может зайду на днях.

— С кем? — удивился он.

— С Джоном Ленноном, который «Битлз».

— Он-то какими судьбами? — фыркнул он. — Приводи, чаем напою, матрешку подарю — все как положено. Только заранее предупреждай.

— Конечно! — пообещал я.

— Бывай! — велел он мне и ушел.

Оставшись в одиночестве, вынул бобину из проектора и дождался Виталину.

— Кооператора найдут, секретность и содействие обеспечат, — отчиталась она о проделанной работе.

— Отлично, — одобрил я, и мы поехали обедать в местный «Потёмкин».

По пути нам попался очень удачно следующий по тому же адресу из НИИ ученый Владимир Васильевич Крылов.

— Здравствуйте, давайте с нами! — позвал я его.

— Какая-то суета в Хрущевске со вчерашнего дня стоит, — заметил он, забравшись на заднее сиденье.

— Интуристы приедут важные, — кратко объяснил я. — Из капстраны. Над чем нынче работаете, Владимир Васильевич, если не секрет?

— По большей части — над диссертацией, — с улыбкой ответил он,

— «Производительные силы развивающихся стран и формирование их социально-экономической структуры», правильно? — чисто для порядка уточнил я.

— Так, — подтвердил он. — Меня интересуют не только докапиталистические структуры, но и капитализм — в различных его проявлениях, капитализм как мировая система и особенной такой элемент этой системы, как так называемые развивающиеся страны, или «третий мир». Я считаю в корне неверным видеть в докапиталистических укладах современного мира пережиток «докапиталистической» эпохи, нечто такое, что капитализм не успел переделать под свои нужды. Уклады вроде плантационного рабства, частно-земельной собственности в Индии, латифундий в Латинской Америке я считаю правомерным рассматривать как результат деятельности капиталистической системы.

— Нет места в мире, куда не дотянулся бы капитализм, — согласился с ним я. — И его тлетворное дыхание ощущает на себе даже спрятавшееся в непролазных джунглях племя пигмеев.

— Верно, — одобрил Владимир Васильевич и немного пожаловался. — А вот в Москве меня очень многие критиковали.

— Им с Москвы первобытный коммунизм лучше видно, — ухмыльнулся я.

— Лучше! — гоготнул Крылов.

Мы перебрались из машины в ресторан, сделали заказ, и я заметил:

— Вообще ваши тезисы довольно неудобные. У нас очень многое держится на идее о том, что при первобытном коммунизме человек миллионы лет жил, а при капитализме — жалкие сотни. А у вас получается первобытным как раз таки капитализм.

— Я ведь не имею ввиду историю, — поморщился он. — А про современные нам, неразвитые регионы.

— Извините, — покаялся я в собственном тупоумии. — Продолжайте, пожалуйста.

— Сохранение укладов, отличных от капитализма, в мировых границах капиталистического строя может быть понято не только как неполное осуществление прогрессивных тенденций капитализма, но и как проявление консервативных тенденций того же самого капиталистического строя. Наличие в конце капиталистической эпохи отсталых в экономическом и многоукладных в социальном отношении стран — есть особое периферийное проявление самих универсальных законов капитала, — выкатил он заключение.

— А вот это уже очень удобно, процитирую вас при случае, — с улыбкой пообещал я.

— Плох тот ученый, который не любит цитируемость, — улыбнулся он в ответ. — Главное — вывод не забудь: в рамках ставшей на ноги мировой капиталистической системы устранение отсталых форм производства и борьба с воспроизводством докапиталистических форм суть задачи уже не буржуазные или буржуазно-демократические, а антибуржуазные.

— Наши враги и диссиденты любят рассказывать о том, как глупо тратить народные деньги на помощь условной Африке, — кивнул я. — Мол, из первобытно-общинного строя сразу в социализм не прыгнешь.

— О том и речь! — одобрил Крылов. — Если не «прыгнут» в социализм — останутся в своих пережитках навсегда, потому что буржуазия не видит перспектив в постройке неграм школ, ПТУ и заводов — вложений много, проще разместить производства там, где все вышеупомянутое уже есть. А мы за век-другой товарищам неграм и классовое сознание привьем, и лучшее в мире образование дадим, и вместе на могиле капитализма спляшем.

— Обязательно, Владимир Васильевич! — пообещал я, отставил пустую тарелку из-под гречки с сосисками и поднялся на ноги. — Пора нам.

— Интуриста встречать — задачи сложная, — стебанулся он, пожимая руку.

— Далеки они от осознания природы производительных сил, — сымитировал я грустный вздох. — Но ничего — перевоспитаем.