Самый лучший комсомолец. Том шестой [СИ]

Глава 25

Всю ночь шел ливень, и я тихонько надеялся на отмену утренней рыбалки с заменой ее на полёт домой. Увы, наш кораблик покачивался на волнах не сильнее обычного, и к утру тучки откочевали к горам — поливать плантации жирненьких авокадо и прочих экзотических для нашего народа фруктов — и ласково коснувшиеся моего наполовину погруженного в подушку лица солнечные лучики из иллюминатора не оставили никаких надежд на шторм и ускоренное отбытие домой.

Пощурившись «верхним», не спрятанным в подушку глазом на отвратительно-красивое, окрашенное в розовые рассветные тона небо, я отвернулся и уперся взглядом в глаза успевшей проснуться Виталины. Настроение сразу стало гораздо лучше, и я спросил:

— Задумывалась когда-нибудь, что в восклицании «эх, бл*дь, ё*аный в рот!» смысла больше, чем во многих философских трактатах?

— Матерщинник! — отвесила мне девушка шуточный щелбан и начала вставать.

Любуясь изгибами облачающегося в тряпочки любимого тела, я запротестовал:

— Разве ты не ощущаешь заложенные в это восклицание сотни лет русской жизни? Не слышишь в ней топот копыт монгольского войска, которое спалит всю деревню, потопчет поля и продаст выживших рабство? Разве не слышишь в ней засухи, наводнения, истощенную от многих лет отсутствия агротехники землю и надвигающийся голод? Не слышишь надменных речей царева человека, который объявляет об отмене Юрьева дня? Не слышишь треск окутанной Наполеоновским пожаром древней Москвы?

— Мрак, — оценила Виталина.

— Хтонь! — поправил я. — Но мы же любим диалектику? — откашлявшись, продолжил. — Разве не слышишь в этом восклицании молодецкую удаль витязя, протыкающего копьем ливонского рыцаря? Разве не слышишь пушечный залп, отправляющий останки Лжедмитрия обратно в Польшу? Не слышишь многовековой малиновый звон церковных колоколов? Не слышишь…

— Поняла, — отмахнулась Виталина и пошла в ванную.

Ну и ладно! Хорошо, что она так делает, а не заставляет себя слушать мои словоблудия с милой улыбкой. Ну а я больше не буду грузить ее по утрам, переливая мрачняк из больной головы в здоровую. Пора вставать и пытаться радоваться новому дню! Радоваться несложно — это ведь крайний день на этом континенте, и вечером я буду уже дома.

Одевшись, дождался пока Вилочка освободит санузел и привел себя в порядок. Теперь нужно ждать стука в дверь, и делать мы это будем на диване.

— Ты немного загорела, — заметил я слегка потемневшую шейку.

— Летом хочу на море, — выкатила она запрос. — На нормальное — Черное!

— Обязательно съездим, — легко пообещал я.

Потому что ни одной причины не поехать недельку поваляться на пляже у меня нет.

— Например, в Дом творчества писателей имени А. П. Чехова, со старшими коллегами пообщаться, нервы потрепать, — продолжил я.

— Кто-то в этой комнате начал зазнаваться? — с нежной улыбкой погладила она меня по щеке.

— Уже давно воспарил так, что все, кроме тебя, любимая, кажутся муравьями, — с улыбкой накрыл я ее ладонь своей.

— Несносный мальчишка! — ахнула она, «испуганно» прикрыв рот свободной рукой.

— На самом деле мне это нужно, — признался я, мягко убрав ее руку со щеки и не выпуская из своей. — Ты же заметила?

— Заметила, — кивнула девушка. — Советская культура — отдельно, а «ткачевская» — как бы параллельно.

— Не обижаешься? — уточнил я. — Можем ограничиться палаткой где-нибудь в глуши. Только ты, я и лунная дорожка на тихо шелестящей воде.

— Нет, — с улыбкой покачала она головой. — Хочу, чтобы важные литераторы видели, насколько их жены не очень по сравнению со мной.

— Кто-то в этой комнате зазнался? — вернул я ей подкол.

— Какая женщина не хочет чувствовать себя самой красивой? — риторически спросила она в ответ.

— Как тебе Андрей Павлович? — спросил я.

— Староват, — поморщилась она и заржала.

Посмеявшись вместе с ней, я дождался ответа:

— Прикидывается простаком, но простаки такой карьеры не делают.

— Страшной силы политический дед, — согласился я. — Жилкой дернет, и сразу становится понятно, где подыграть, где поспорить или усилить его посыл. А взглядом как давит! Даже мне слегка неуютно становится, а меня и не такие «давили».

— А Юрий Владимирович как «давит»? — заинтересовалась она.

— Давно не проверял, — пожал я плечами. — А старая информация неактуальна — и он, и я сильно изменились.

А вот и стук в дверь. Две минуты и выходим.

— По Наташе соскучилась, — вздохнув, призналась Виталина.

— Съезди на Новогодние праздники, — предложил я. — Все равно каникулы.

— Съезжу, — согласилась она.

— Уже начинаю скучать, — поделился я чувствами.

— Да ну? — иронично подняла она бровь.

— Я же не вру! — с улыбкой напомнил я. — У меня — острая форма Вилкозависимости, а теперь включился таймер, с ужасающей скоростью отсчитывающий секунды.

— Балабол! — ласково приложила она меня, и мы поцеловались. — Пора! — отстранившись, она поднялась на ноги.

— Ох пора! — согласился и поднялся следом.

В коридор мы вышли одновременно с покинувшими свои каюты Кимами и товарищем Кириленко.

— Физкультпривет, молодежь! — бодро поприветствовал он нас и слегка поклонился Юре. — Доброе утро, товарищ Юрий.

Поклонившись как младший старшему, Юра поздоровался в ответ:

— Доброе утро, Андрей Павлович.

Джехва поклонилась гораздо глубже, прощебетав приветствие, и мы пошли к выходу.

— Когда я был маленьким, — выдал стариковскую классику Кириленко. — Мы с друзьями по пятницам и воскресеньям бегали на реку — посмотреть как купчишки да чинуши на круизом на пароходе плавают. Так вот их «первый класс» по сравнению со здешним третьим — натуральная конюшня!

— Почти уверен, что бывали «первые классы» с золотыми унитазами, — поддержал я разговор.

Кимы захихикали.

— Бывали! — гоготнул Андрей Павлович. — Но это уже для капиталистов, а вместо тех пароходов теперь наши «Родины» народ возят. Но и «Родина» те коптящие судёнышки кроет как бог черепаху.

— А почему их нам ГДР строит? — спросил я. — Мы не осилим?

— Давай прикинем, — предложил Кириленко. — Специалистов придется от военно-морского флота оттягивать — раз, — он загнул палец. — Судоверфь специальную строить — два, — загнул второй. — Сопутствующие предприятия — три, город для обслуживания всего этого — четыре.

— Если добавить пункт пять, можно сложить и показать мне «фигу», — подкинул я идею.

— В другой раз тебе фигу покажу, — хохотнув, пообещал Андрей Павлович, и мы спустились по трапу как раз вовремя, чтобы увидеть подъезжающий лимузин синьора Альенде.

— А тут на кого рыбу ловят? — спросил я.

— На задающих много вопросов мальчиков, — шутканул Кириленко и по-отечески хлопнул меня по плечу. — Не переживай, Сережка, это же президентская рыбалка — тебе и насадят, и забросят, и вытащат.

— А кушать тоже вместо меня будут? — предположил я.

— Смотрел про Вовку в Тридевятом царстве, — кивнул он. — Хороший мультфильм, и смешной, и со смыслом.

— У нас все такие, — заметил я.

— «Наруту» твою я не понял, — признался Андрей Павлович. — Все мелькает, дергается, рожи во весь экран орущие. Но ты не обижайся, — снизошел до улыбки. — Внукам нравится, аж пищат.

— Я бы с ними познакомился, — считал я сигнал.

— Когда-нибудь познакомлю, — великодушно пообещал Кириленко.

Пристрою потом куда-нибудь, когда дедушка в маразм впадет.

Президент Альенде, разумеется, юродствовал, когда называл вот эту здоровенную, набитую прислугой и охраной двухпалубную яхту «рыбацкой лодкой». Понимать надо — он все-таки президент, и трижды проклятые представительские функции тащить обязан. В том числе — во время рыбалки с важными гостями, а они ведь не станут уважать и прислушиваться к мнению синьора Альенде, если лодка будет поменьше. Я понял! Вот эта мантра про представительские функции с «представительским» классом сопутствующих товаров — это очень удобное оправдание собственной тяги к спуску прибавочной стоимости так, чтобы она приносила как можно меньше пользы. Все это понимают, но все негласно договорились считать такое положение дел нормальным.

Потом к этой мысли вернусь, лет через двадцать, а пока по трапу, вслед за синьором президентом, поднимаемся на борт и позволяем пролетариям сферы обслуживания нас поприветствовать и препроводить на верхнюю палубу. Да тут даже пара сотрудников с длинными палками есть — пронзительно верещащих чаек отгонять. Вдоль бортов закреплены стационарные удилища — ловить рыбу в океане совсем не то же самое, что с берега: некоторые особи достигают таких размеров, что могут «сдернуть» незадачливого рыбака в воду, и, если его обуяют жадность и глупость — эти качества нередко соседствуют — даже утащить в глубину, где он благополучно утонет.

Где-то под нами ожил движок, и мы расселись за покрытым белой скатертью столом. Пока мы завтракали морепродуктами — еще ничего не наловили, а уже питаемся! — яхта отчалила и остановилась на изрядном удалении от берега. Как Кириленко и обещал, нам делать ничего не пришлось — наживкой, закидыванием и даже вытаскиванием улова занимались специально обученные люди. Скука — чудовищная: просто сижу на шезлонге, сняв пиджак с галстуком и расстегнув верхнюю пуговицу рубахи — жарко — пока латинос за меня рыбачит. А вот Ким с Джехвой довольны — первый с самого детства именно так и рыбачит, а вторая, скорее всего, на рыбалке вообще впервые — номенклатурной доченьке с удочкой на берегу сидеть незачем, у нее других активностей хватает. Например — учиться танцевать, чтобы радовать взор будущего мужа.

Старшие товарищи на рыбалку решили вообще забить — сидят за столом, цедят винишко и что-то обсуждают. Прав Никита Сергеевич был — «политика через людей делается», и на официальных приемах и мероприятиях решается только малая доля вопросов, остальное — вот так, «в кулуарах», содержимое которых никто народу не покажет. Эх, демократия!

— Хо, это же тихоокеанский лосось! — прокомментировал Юра первый улов.

Пришлось вставать и идти фотографироваться с лососем. Далее повезло моему двуногому рыбацкому биороботу — он вытащил патагонского клыкача.

— Какой страшный! — оценила Джехва, и мы сфотались со страшной рыбой.

Застолье Кириленко и президента в кадры не попадают — запретили.

Улов номер три номинально принадлежит ничего для его поимки не сделавшей Джехве — чавыча, еще один сорт тихоокеанского лосося, и размер у нее просто чудовищный. Сфоткались, взвесили — двадцать восемь килограммов, рекорд этого заплыва. Рыбка, разумеется, была преподнесена в качестве подарка Юре:

— Твоя рыбацкая удача осеняет всех вокруг, мой драгоценный муж.

Если бы так сделала Вилка, я бы долго ржал, но у маленького Кима вид формата «так оно и должно быть».

Обстановка вокруг до боли привычная: над головой летают вертолеты, вокруг яхты колесят патрульные катера, на берегу очень много «блестяшек» — это за нами присматривают через оптику и снимаю на камеры, чтобы потом показать в телевизоре десять секунд видеоряда. Какая трата плёнки!

Через пару минут повезло приписанному к Виталине рыбаку — из океанской пучины нам явилась морская кумжа, это тоже вид тихоокеанского лосося, но поменьше — шестнадцать килограммов весит.

Виталина покосилась на рыбу, потом — на Джехву и перевела взгляд на меня, сопроводив его ехидной ухмылкой. Собралась дарить!

«Не вздумай!» — округлив глаза, безмолвно просигнализировал я ей.

Хихикнув, девушка вернулась к разглядыванию окружающих красот. Фух!

Снова клюнуло «у меня», и товарищ рыбак, к моему удивлению, вытащил из воды метровой длины серохвостого ската.

— Они съедобны? — спросил я.

Потому что улов разделывают в недрах яхты — чтобы синьора Альенде и товарища Кириленко видом крови и потрохов не смущать — и кладут мясо на лёд, чтобы мы увезли его с собой, угостить близких экзотикой. «Это на Новый год», да!

— Си, синьор, — ответил рыбак. — Отпустить?

— Нет, отдайте в разделку, товарищ Бенито, — покачал я головой.

Поедим и ската.

— Синьор Альенде, а этот скат вкусный? — прибег я к мудрости коренного населения.

Обернувшись, синьор президент оценил улов и кивнул:

— Настолько вкусный, что со следующего года нам придется ввести квоты на его вылов, чтобы не вымер.

— Может отпустить тогда? — стало мне немного совестно.

— Я имел ввиду промышленную ловлю, — улыбнулся мне синьор Альенде. — Даже если вы поймаете еще десяток, вреда это не принесет — это ведь не десять тонн!

— Спасибо, — поблагодарил я хозяина здешних вод за щедрость.

Вежливо кивнув, тот вернулся к Кириленко, продолжив обсуждать особенности демократического способа строительства социализма — это когда пытаешься усидеть на всех стульях сразу, а потом приходит Пиночет и всех расстреливает. Ладно, прямо сейчас это не моя проблема — о подготовке переворота знают и в Москве, и в Сантьяго, значит я могу расслабиться и спокойно дотерпеть…

Пока товарищ Бенито закидывал леску обратно в океан, я посмотрел на часы.

…два с половиной часа, и после этого можно со спокойной душой ехать домой.

— Все за борт!!! — внезапно заорал дядя Федя.

Виталина схватила меня за руку и мощным прыжком перемахнула полуметровый фальшборт, утянув меня за собой. Краем глаза успел заметить, как Джехву и Юру точно таким же способом эвакуируют корейские охранники, а латиносы, дядя Вадим и дядя Семен бросились к сидящим за столом старшим товарищам. Борт яхты скрыл происходящее, и в следующую секунду мы плюхнулись в холодную — арктическое течение на время нашей командировки никто не перекрыл — воду.

Резкий удар в спину толкнул нас в глубину, вода осветилась оранжевым светом, вызвав крайне неприятные флешбеки из горящего дома, в подвале которого мы так долго дышали через трубу.

Стоп! Это же взрыв! И не «внутренний», например, от избыточного давления в двигателе, а спланированный — что-то в нас летело, иначе дядя Федя бы не заметил и не подал команду. Это же на*уй война!!!

Пока мозги размышляли и тряслись от ужаса осознания грядущих событий, тело машинально гребло с поверхности вслед за Вилкой. Подол платья вздыбился водой, и я увидел отблеск пожара за нашими спинами на белых трусиках любимой. Панцушот невероятной редкости!

Вынырнув, мы жадно втянули воздух, и девушка утащила меня обратно в глубину — наверху плохо, потому что на воду падают обломки яхты. Пересидев под водой, вынырнули снова, вдохнули — я заодно успел заметить уцепившихся за обломок чего-то напоминающего сильно деформированную кровать Кимов и их держащуюся на воде охрану — и Вилочка опять потянула меня на дно. Мешать ей выполнять прямые должностные обязанности я не стал и покорно погрузился. Развернувшись к останкам судна, сквозь мутную воду посмотрел на пожар и уходящие ко дну обломки. Вынырнули — горящая яхта, черпая воду развороченными бортами, погружалась под воду. Охранные катера во всю мощь движков летели к нам, справа от меня вынырнул дядя Федя, держа за воротник рубахи потерявшего сознание Андрея Павловича. Следом вынырнул охранник-латинос, выудивший такого же бессознательного, потерявшего очки синьора Альенде. Они вообще живы⁈

Характерный рёв с небес заставил меня посмотреть наверх, увидев оставляющие за собой реактивные следы, направляющиеся к острову Пасхи, МИГи.

Согласно регламенту, в случае подтвержденной военной агрессии в мой адрес ближайшие армейские объекты США подлежат уничтожению, чисто на всякий случай. Хана Джонам с военной базы, и теперь это точно война. Но больше всего в этой ситуации, как ни странно, меня бесит наглость запустивших в нас торпеду (а что еще это могло быть?) вражин — совсем страх потеряли, суки, и из-за них теперь вся планета превратится в радиоактивный пепел. И я здесь совсем-совсем не виноват!

— Как же меня за*бали эти загранки!!! — проводил я летчиков горьким криком в небеса.