Самый лучший комсомолец. Том шестой [СИ]

Глава 8

После отбытия жены, когда мы на слегка облегченном «Рафике» гнали по трассе на Хабаровск, Леннон сильно оживился, начал активнее крутить головой и больше разговаривать:

— Когда я позвонил своему адвокату с просьбой пробить мне поездку в СССР, он решил, что я перебрал кислоты и подшучиваю над ним. Тогда я позвонил продюсеру, и он несколько часов пытался отговорить меня от этой идеи. Потом меня пытался отговорить — какой-то урод из ЦРУ. Тогда мне это надоело, и мы с Йоко полетели в Лондон. Коллеги мистера Уилсона отговаривали всего полчаса — это подогрело мою иссякшую с годами любовь к старой доброй Англии.

— Я передам ваши слова сотрудникам Форин-офис, — благожелательно кивнул посол.

— А с нашей стороной были проблемы? — спросил я.

— Хватило одного звонка, и через два часа у нас были готовы билеты и туристические визы, — ухмыльнулся Джон. — А ведь все как один твердили мне, что даже если удастся к вам попасть, меня забьют камнями разгневанные коммунисты прямо у мавзолея.

— Жуть! — ужаснулся я. — Читали «1984»?

— Мистер Оруэлл написал ее о вас, — ухмыльнулся мистер Уилсон.

— Но он же у нас не был, — с улыбкой развел я руками. — Зато много работал в BBC. Выводы очевидны — он просто описал то, как работает ваша пропагандистская машина.

— Я вижу тоталитаризм! — указал Леннон на катающихся с горки, укутанных в толстые шубки детей во дворе детского сада. — Вы сажаете детей в концлагеря!

— Теперь ты знаешь слишком много, и нам придется тебя убить, Джон, — горько вздохнул я.

Телохранитель Леннона по имени мистер Смит на всякий случай напрягся.

— Ваша пропаганда работает не хуже нашей, — заметил мистер Уилсон.

— У нас не пропаганда, а средства массовой информации, — поправил я.

— Посмотрите местное телевидение, мистер Леннон, — попросил посол. — Патриотические речи мистера Ткачева — бледная тень того излучения, которое промывает мозги населению.

— Я смотрел вчера перед сном, — ответил он. — Какие-то новости. Не понял ни слова, но там я не увидел ни одной лоснящейся самодовольством и звенящей драгоценностями рожи — одни работяги и крестьяне. И все они выглядели вполне довольными. Черт, да им просто не с чего быть недовольными! — хохотнул Джон. — Если у них зарплата в две сотни фунтов и бесплатное жилье! А эти цены? Я купил настоящую кожу! Настоящий мех! Штаны и куртка за семьдесят девять рублей! А у вас здесь вкусное пиво? — резко поменял тему, повернувшись ко мне.

— Я не знаю, мне пить еще нельзя, — с улыбкой развел я руками. — Дядь Вить, у нас пиво вкусное?

— Вкусное, — подтвердил товарищ полковник. — В пивной вон там, — указал направо. — Немец варит, пивовар в седьмом поколении.

— Шутите, Виктор? — уточнил Леннон.

— Шучу, — улыбнулся дядя Витя. — Но пиво и вправду хорошее. Я бы тоже выпил.

— Поехали тогда за пивом, — решил я.

Это уже заготовка — мне пить при английском после нельзя, а гостям накатывать полезно, поэтому нужно выделить им уполномоченного собутыльника.

— Прозвучит удивительно, но пиво здесь и впрямь приличное, — отвесил комплимент мистер Уилсон. — Не такое хорошее как у нас, но не такие помои, как, например, в Италии.

— Это что, комплимент моей стране? — вернул я ему подколку.

— Не один вы стараетесь быть объективным, — ухмыльнулся он.

— Хотел бы я поскорее стать совершеннолетним и тоже пить пиво, — вздохнул я.

Леннон заржал и одобрительно хлопнул меня по плечу:

— Вот теперь ты говоришь как нормальный подросток!

— Ничего, еще наверстаешь, — хлопнул по другому дядя Витя.

Пивнуха тоже моя, но я в пивоварении разбираться поленился, поэтому отдал на откуп специалистам. Пивоварня здесь своя, в виде кирпичной пристройке к кирпичному же одноэтажному зданию со столиками внутри. Стулья не полагаются — такая вот в СССР особенность, но правильные пивные кружки в наличии, равно как и ряд закусок — от кальмаров до сухариков. В зале практически пусто, только в дальнем от нас углу культурно отдыхала пятерка китайцев, у которой сегодня выходной.

— Три сорта? — спросил Леннон, посмотрев на висящий над стойкой, рисованный от руки плакат с несущей пивную кружку улыбающейся девушкой и «пивной картой» из трех пунктов.

— Три! — подтвердил я. — Светлое, темное и ирландский эль.

— Ирландский? — полезли у звезды глаза на лоб.

— Просто сварено по ирландскому рецепту, — пояснил дядя Витя.

— Сравним, мистер Леннон? — спросил посол.

— Почему бы и нет? — согласился тот.

Немного завидно.

Трехлитровки с темным напитком заняли свое место в паре авосек — дядя Витя не постеснялся напрячь одной из них посла, а Леннону вручили кружки. Я тем временем набрал здоровенный пакет закусочного ассорти, и мы вернулись в РАФик.

Дядя Витя явочным порядком занял позицию разливающего, а я расстелил на пустом месте газету, на которую выложил свертки с закуской, себе оставив соленый арахис.

Никому не дам.

— Ну, за знакомство! — прозвучал первый тост, и мужики пригубили пенного под завистливыми взглядами обязанной оставаться трезвой охраны.

— А неплохо! — оценил Леннон.

— Я рад, что у вас нет повода уличить меня во лжи, — промокнул рот платочком посол.

— Мне вот, — дядя Витя с хрустом оторвал кусочек ельца. — «Гиннес» ваш нравится, а вот в Германии когда бывал, — оторвал зубами кусок мякоти, с ухмылкой уточнив. — В сорок пятом, ходил в их бирштубе и кнайпе, и как-то не понравилось.

— Интересный способ заниматься туризмом, Виктор, — хохотнул Джон.

— Может быть, в приличных пивных в это время отдыхал ваш командный состав? — предположил посол.

— Может! — гоготнул не обидевшийся полковник. — Я тогда в младших лейтенантах ходил, кто меня в приличное заведение пустит?

— А какая у вас зарплата, мистер Уилсон? — спросил я.

— Это — неприличный вопрос, мистер Ткачев, — погрозил мне пальцем мистер Уилсон и захрустел сухариком. — Но вы все равно узнаете, поэтому я сэкономлю ваше время — около ста восьмидесяти тысяч долларов в год.

— Ничего себе! — неподдельно удивился я. — А наши послы полторы тысячи рублей в месяц в среднем получают.

— Я не удивлюсь, если кто-то из них однажды решит не возвращаться домой, — ухмыльнулся посол. — Я бы за такие гроши никакого патриотизма не испытывал.

Зреет один такой, Аркадий Николаевич Шевченко, нынче — личный друг и не менее личный советник Громыко. В моей версии реальности такие регалии давали функционеру неприкосновенность, но теперь все «личные» под усиленным наблюдением, и на конкретно этого деятеля папочка кропотливо собирается. Андрей Андреевич, если ему показать доказательства, за лучшего друга заступаться не станет — не такой человек.

— И в этом огромная разница между нами, — кивнул я. — У нас Родину любят не за деньги, а комплексно, за совокупность доступных для индивида благ и возможностей. Ну и потому что предки здесь жили, значит и мы должны!

— Выпьем за патриотизм, который у каждого свой, — предложил посол.

Мужики накатили, откушали рыбки. К этому моменту мы добрались до окраин Хрущевска, и к припаркованному на обочине дороги автобусу, по проторенной тропе, из леса потянулась группа в пару десятков пенсионеров с лыжными палочками.

— А почему на них нет лыж? — спросил Леннон и гоготнул. — Дефицит?

Наши хохотнули, мистер Уилсон ухмыльнулся, показав, что тоже «в теме», а я объяснил:

— С лыжами у нас все хорошо, но здесь они не нужны — эти товарищи занимаются в кружке так называемой «финской ходьбы», ежедневно ходят на длинные пешие прогулки с лыжными палками — очень полезно для здоровья.

— В СССР такой ходьбой занимается вся политическая верхушка, — добавил разведданных посол.

— Что, конечно же, делает этот спорт для пожилых людей орудием кровавой большевистской пропаганды, — кивнул я.

Поржали, наполнили кружки заново. Леннон потянулся к кульку с орешками, и пришлось надавать жабе по ушам, поделившись с интуристом вкуснятиной.

— Ты умеешь кататься на лыжах, Джон? — спросил я, проводив тоскливым взглядом полную Ленноновскую горсть.

— Немного, — кивнул он. — Если обмотаешь деревья чем-нибудь мягким, я даже рискну скатиться с горы.

Поржали.

— Я надеялся немного с тобой поиграть, — выкатил просьбу Джон.

— Поиграем, — пообещал я. — Жутко интересно, что из этого получится.

— Для меня достали твои телеконцерты, — добавил он. — Отличные соло!

— Спасибо, — поблагодарил я и похвалил звезду в ответ. — Вы указали рок-музыке путь, а я просто иду по вашим следам.

— Не помню, чтобы мы сочиняли диско! — гоготнул Леннон.

Почти семь градусов в пиве, эффект — на лицо, даже мистер Уилсон галстук ослабил.

— У рок-н-ролла специфическая аура, — развел я руками. — Много лет прошло с тех пор, как вы пили чай с Ее Величеством, но он все еще считается музыкой для маргиналов. Старперы, — презрительно усмехнулся. — Многие из них любят смешивать все новое с грязью, искренне считая, что они-то в молодые годы были гораздо лучше нас. Спорим мистер Уилсон в свое время участвовал в массовых оргиях в кампусе Оксфорда?

— Колитесь, мистер Уилсон! — потребовал Леннон.

— В оргиях мне не доводилось принимать участия, — натянув на рожу расстроенное выражение, сознался (или соврал) посол. — Но отчасти мистер Ткачев прав — я знаю немало поборников строгих нравов, которые в молодости вели себя еще хуже, чем современные хиппи.

— Адренохром! — глубокомысленно выдал я.

— Адрено… что? — не понял Леннон.

— Мне этот термин тоже не знаком, — поддакнул мистер Уилсон.

— Вещество, образующееся в результате окисления адреналина, — пояснил я. — Экстремально богатые сатанисты добывают его из мозга жутко напуганного ребенка, которого приносят в жертву.

В машине повисла тишина.

— А может и нет, — развел я руками.

— Ваше чувство юмора однажды дорого вам обойдется, мистер Ткачев, — заметил посол, с явным облегчением отпив из кружки.

— Вам меня не запугать, мистер Уилсон, — отмахнулся я. — Я уже привык к регулярным покушениям.

— Что вы, мистер Ткачев, у меня и в мыслях не было вас «запугивать», — на всякий случай уточнил посол.

— Говорят, у тебя металлическое плечо? — спросил Джон.

— Не совсем, — улыбнулся я. — По большей части там кости, но металлическая пластина останется со мной до конца жизни, — расстегнув пуговицы рубахи, показал шрам на плече.

— Охренеть! — оценил Леннон. — Сочувствую.

— Спасибо, — с улыбкой поблагодарил я. — Когда мистер Уилсон говорит о моих связях с КГБ, всегда нужно держать в голове тезис о том, что мои соотечественники не хотят моей смерти, а вот ЦРУ — очень даже. Я умирать не тороплюсь, поэтому рад, что КГБ меня охраняет. К тому же это — комитет безопасности моего государства, и я не вижу ни одной причины относиться к КГБ плохо.

— Миллионы репрессированных с вам не согласятся, — заметил посол.

— Миллионы умерших от голода после Огораживания английских крестьян не соглашались с Тюдорами, — пожал я плечами.

— В Средние века мир был совсем другим, — отмахнулся мистер Уилсон.

— Подготовка к самой тяжелой войне в истории имела свои сложности, — отмахнулся я в ответ. — После Гражданской войны в стране осталась огромная куча шпионов, предателей и прочих вредных для общества элементов. Была известная доля перегибов и злоупотреблений, но покажите мне страну, где их не было. Замечать проблемы в одном месте, игнорируя их наличие в другом — это лицемерие, мистер Уилсон. Удивительно получается — те страны, которые считают себя самыми прогрессивными и демократическими, всю историю резали соседей, друг друга и собственное податное население, укрепляя вертикаль власти так, чтобы и пикнуть никто не мог. Зато стоило нашим правителям начать делать то же самое, как со всех сторон начинались вопли о кровавом диктаторе и душителе свобод, а на горизонте начинала маячить табакерка. Вам монолитная, уважающая себя и свое прошлое Россия была не нужна — гораздо прикольнее было иметь относительно самодостаточного боевого хомяка, который будет раз в пару десятков лет воевать с кем вам выгодно. А теперь вам неудобно вдвойне — СССР, помимо того, что является одним из двух главнейших геополитических центров силы, еще и очищен от ваших марионеток, и может распоряжаться своей судьбой по собственному разумению.

— Вы смотрите на исторический процесс однобоко, — поморщился посол. — Российская Империя регулярно создавала проблемы Англии.

— И еще создадим, — пообещал я. — Но только опосредованно — через демонстрацию достижений социалистического способа организации общества, проникнувшись которыми ваш пролетариат превратит Великобританию в Британскую Социалистическую республику.

— Выпьем за это, — Леннон чокнулся с дядей Витей, а посол буркнул «За королеву!» и выпил в одиночестве.

— За королеву выпью и я, — немного обиделся на такое отношение Джон и тоже выпил.

— Долгих лет жизни Британской гражданке Элизабет Александре Мэри Виндзор, — выпил и дядя Витя.

— Я думал коммунистам нравится убивать правящие семьи, — ухмыльнулся мистер Уилсон.

— Вам не обязательно делать так же, — отмахнулся я. — Чисто по-человечески Николая II и его семью жалко, но он — сам виноват: будь царь-тряпка эффективным правителем, он бы не допустил развала страны. Но он, увы, был православным радикалом и слабовольной амебой, которой еще и подсунули бракованную жену. Не знать о гемофилии ваши доктора не могли, мистер Уилсон, и позаботились о том, чтобы Российский престол не имел нормального наследника — это к вопросу о том, хочет ли Запад нам добра. Не хочет, и никогда не хотел.

— Перекладываете ответственность на жертву, мистер Ткачев? — ухмыльнулся посол.

— Конечно! — кивнул я. — Рядовой гражданин — величина маленькая, и ему легко можно простить как слабость, так и остальные человеческие качества. Правитель этой привилегии лишен — от его решений зависят жизни миллионов людей, и, если он этого не осознает, вялым куском дерьма плывя по течению реки жизни, он расписывается в собственной непригодности в качестве правителя. Что Николай II фактически и подтвердил, подписав отречение от престола, даже не попытавшись побороться. Убийство его семьи я считаю перебором и преступлением, но люди в те времена насмотрелись ужасных вещей, прямой причиной которых было пассивность и никчемность царской власти. Из центра, кстати, приказов на ликвидацию Романовых не поступало — это инициатива исполнителей на местах.

— Очень удобно, — ответил моей фразой мистер Уилсон.

— Очень, — согласился я. — С репрессиями разобрались, с убийством царской семьи — тоже. Зарплаты и цены в магазинах видели, дефицит в виде отсутствия джинсов в провинциальном городке в противовес хорошему увидели. Какие еще остались платиновые антисоветские аргументы?

— Нельзя жарить барбекю на заднем дворе, — подключился к беседе Джон.

— Такого закона у нас нет, — улыбнулся я. — В теплое время года каждые выходные все парки и частный сектор пахнут шашлыком. Но понять среднестатистического американского реднека я могу — они с маниакальным упорством цепляются за свою так называемую «собственность» до тех пор, пока на их землю не обратит внимание агрохолдинг. Тогда начинают твориться поразительные вещи — засилье паразитов, бракованные семена, учащаются проверки местными и федеральными властями, сгорают амбары, и еженедельно приходят вежливо улыбающиеся «пиджаки», которые любезно предлагают выкупить такой проблемный участок. Только почему-то цена с каждым визитом падает.

— Нет частной собственности — нет проблемы? — гоготнул посол.

— Когда-нибудь нищие поймут, что им нечего терять, кроме своих оков, — оптимистично пожал плечами я.

— Аллилуйя! — снова стебанул меня мистер Уилсон.

Пускай потешается, пока может.