Санкт-Петербург

Глава 24

Наутро людей встретил, как обычно мелкий осенний дождь. Все как в Прибалтике после лета. Как говорится, живем от дождя к дождю, о солнышке вспоминая. А ведь сегодня, кажись, он хотел немедленно поехать по деревням? Может забыть, ведь и завтра, вроде бы есть? Быстро передумал, отогнал хитрые мысли. Этот дождь явно будет не на один день и даже не неделю. И что теперь, запереться и забыть, скажем напиться?

Нет, разумеется, сидеть дома есть положительная, даже соблазнительная сторона — вкусные завтраки-обеды-ужины. Красивая молодая жена, которая, увидев, что муж будет дома, ей-ей, сама начнет приставать и намекать про это. Да и сынишку надо учить и воспитать, а то свалишь на женщину, он и будет женщиной. А сын должен быть твердо мужчиной!

И все же не до этого. Очень даже некогда. Это как летом день год кормит, так и ему надо спешить, а то без хлеба насущного останешься. Пришлет вот его царское величество посланца, спросит, что сделал с нехваткой муки, а также холста и пеньки? М-да, тут ведь любой ответ будет неправильный, потому как правильно — это дело, а слова — всего лишь сотрясение воздуха.

Так что лишь плотно позавтракал. Жена Даша нерешительно предложила остаться, аргументируя, в общем-то, теми же доводами, что и он. Молча поцеловал ее в щеку, а сына Александра, приподняв, в лоб. Перекрестил обоих и вышел в дождливый день. Ибо, когда баба (женщина) любит — это хорошо, но слушать ее все равно не надо. Суетное это, лукавое, дела не принесет.

Дождь сразу швырнул капли в лицо. Хотя, что Бога гневить (или ворчать на природу). Воздух еще был относительно теплый, а его легкая кибитка, купленная по случаю, оказалась с плотным верхом. Дожди туда не налетят, не холодно, во фляжке практически открыто от жены налитая водка. Так что, лети кибитка удалая!

Единственно, кто будет страдать — возчик Василий. Пара лошадей — марин Гнедой и кобыла Лыска — можно не считать, они даже радуются свежему воздуху. А Василию — довольно пожилому мужику — Дмитрий неопределенно пообещал стакан водки. Не своей водки, вот еще. Попадется сивуха у его крестьян, сразу прикажет налить, не попадется — извиняй, милай, не так уж и холодно, чтобы получать долгожданную для кучера премию.

Постепенно поехали. Поездка хотя и была по ближним окрестностям столицы, только ведь это ж сто верст с гаком. Дмитрий накануне, обдумав маршрут, аж засвистел на мотив из оперы «Незваный гость». Хоть это уже XIX век, но кто, право, то поймет? А ведь надо будет не просто проехать, но в каждой деревне, сельце, селе (всего более 40 населенных пунктов) разобраться, проследить оптимальные пути развития крестьян, а потом убедить кнутом или пряником.

Наконец, необходимо учесть владельческие налоги, и не только их объем, но и типы. Налоги, как известно, бывают денежные и натуральные. Будь только «злобная» воля Дмитрия, он бы брал лишь натурой. Почему злобная в кавычках? Крестьянин в первой четверти XVIII века почти везде жил в натуральном веке, даже без привозного железа ухитрялись обходиться. И покупали 1–2 фунта соли за всю его жизнь. Какие у него денежные налоги, если он и денег-то никогда в руках не держал?

Но и натуральный налог будет очень трудный. Некоторые деревни специально находились далеко от столицы и, значит, без особых дорог. Кто им, бедолагам, будет строить? И сами крестьяне эти проблемы не решат. Как по классике: вот приедет барин, барин нас рассудит.

Первый населенный пункт оказался в пятнадцати верстах. Деревенька в три двора, ни церкви, ни какого-то общественного здания, неужели он сам их сюда посадил?

М-да, крестьянские избы с соломенными, уже почерневшими. Какие-то хозяйственные помещения, толи сараи, толи свинарники. Все равно они походили только на рухлядь. Природа хорошая, но они-то тут при чем?

Староста, увидев барина, снял на голове какой треух, хоть было еще тепло. На прямой вопрос признался, что да. Сами переехали, сильно уж река на старом месте заливала.

Какие тут налоги, какие уж перспективы!

Приказал строго, чтобы в течение месяца готовились переехать, и уехал с плохим настроением.

Потом бричка шла строго по дороге на восток, собственно она и была из одной из артерий, соединяющим Санкт-Петербург с остальной страной. Через полста верст свернул. Здесь было его очередное поместье.

Недурное сельцо, живут неплохо, если судить по мальцам. Поставили его одним из первых, за два года нарожали тридцать детей приблизительно. Это ж, что, тут одни двойни идут?

Конечно крыши соломенные, но ведь дожди держат, а вот новостроек немало. Строятся, мужики.

Собрали общий сход, то есть по одному домохозяину с хозяйства. Осень уже, поля убраны, где надо вспаханы. Самое время прошлое подытожить, в будущее всмотреться.

Под ухом непрерывно зудел староста. Новый староста, старый — Иван, — видимо, умер. И вот этот староста обнаглел до крайности. Понимает, паршивец что хозяин конкретно приехал за налогами и пытается их сократить. Конечно, лучше бы сократить совсем, но это не получится. А вот сделать максимально легким, это мы пожалуйста.

— Скот-де весь съел мор, каждый год рожь погибает — то заморозок, то водяница, то болезни нападают. Смилуйся, барин!

И ведь еще нашли точные причины, а точнее, предлоги — денег у них нет, а натурой много везти не получится, только зимой. А в сельце на три-четыре крестьянских хозяйства одни сани, а много ли на одни сани положат? Вот если б ты, барин, жил здесь, тогда, конечно.

А сам с тревогой и с опаской поглядывает — вдруг приедет, тогда ведь точно придется барина кормить — поить.

Дмитрий его прекрасно понимал и поэтому был спокоен. Он сам в отличие от старосты наглеть не будет. Точнее, свое получит, но и крестьян не ограбит. А брать здесь есть чего. Вон мужики, все, как один, крепки, лица сытые. Одежда, хоть и домотанная, но добрая, даже новая.

— Ну что, мужички, а воздух у вас, видимо хороший, если бабы так здорово рожают? — со смешком начал Дмитрий

— Не-не, плохой воздух, неурожайный, — твердо засел на свой прежний путь староста, — никто совсем не рожает, только мрут.

Разумеется, умирают, людей вообще бессмертных нет. Особенно в первой четверти XVIII века. Здесь не понос, то золотуха, не голод, то болезни, то какая-то война, многочисленное, а то хоть дурацкий бунт. Посмотрел на кладбище, как раз по пути попалось. Доброе кладбище, а ведь сельцу всего лишь два года! Но вот что интересно, свежих могил он не видит, то есть двух главных причин — голода и мора (болезней) нет.

— Мрут, говоришь? — повернулся он к старосте угрожающе.

— Мрут, батюшка, — покорно согнулся в поклоне тот, хотя ведь все уже видно — вотчинник на вранье не поддался, придется давать, и, видимо много. И, скорее всего, будет массовая порка и начнут ее, как водится, со старосты. Впрочем, Дмитрий пока не злой. Сам виноват. Ведь когда на поле не сеют рожь, там не появляется рожь, или другая зерновая культура. Там появляются сорняки, а потом, если не пашут, кустарники или даже деревья. Поле постепенно погибает.

Так что чего ты хотел,вспахал, но не стал дальше обрабатывать, хорошо хоть поле осталось. Люди-то есть, существует. Правда, почему они существует, Бог его знает. надо напомнить, сукины дети, почем!

— Напомню, вы здесь были оставлены, чтобы здесь стал существовать трактир для проезжающих. Где он, любезные?

Дмитрий повернулся к старосте. Тот вздрогнул, видимо ждал удара. Правильно ждешь. Много врешь, таки так придется бить.

— Как хоть зовут тебя, бедный? — спросил его Дмитрий, недобро щурясь.

— Арх… Архип, — буквально щурясь и холодея от ближайшего будущего, к которому он хотя бы морально готовился. А что еще ему делать, хитрому прощелыге, которому, наконец, поймали за руку.

— Детей сколько? — еще потомил Архипа на один незначительный вопрос Дмитрий.

Он, разумеется, тоже потянул на один ответ. Куда ж ему деваться, барин спрашивает!

— Чет… четырнадцать детишек.

Несмотря на все трагикомическое положение и злость в душе, Дмитрий искренне удивился:

— Сколько детей? Ты что из кроликов, что ли?

Староста молча побагровел, понимая, что сейчас отвечать бесполезно и над ним попросту смеются. И, видимо, не только благородный барин, ведь он хорошо слышал смешки со стороны собравшихся крестьян. Большинство смеялись украдкой, прикрывая рукой лицо. а вот те, кого Архип хоть раз обидел, смеялись открыто. Пришел и их день!

Дмитрий медленно, на виду у всех и, особенно, Архипа, поднял плеть и так же медленно ударил. Кровь брызнула от удара, а староста вздрогнул, но помолчал. На самом деле, как понимал Дмитрий, ему не так уж и было больно физически, скорее его унизили морально.

А вот не фиг издеваться над барином! Как ведь деется, так и, гм, разденется. И пусть Архип не думает, что он обойдется одним ударом в лицо. Если он лишь почувствует, что он ворует, причем не в общество, а себе, его нещадно я будут бить. Скажет один удар за копейку. И пусть в конце будут сечь мертвое тело, он не пожалеет. Ибо вора не стоит жалеть!

— Вот, православные, с какой целью я вас здесь посадил? — спросил у окружающих Дмитрий. Вопрос был метафорический, ответа он не ждал и поэтому сразу продолжил: — поля здесь хорошие и в достаточном количестве, луга с обильной травой. То есть и зерна и скота достаточно и, как я вижу, вы не голодаете. Более того, сразу вижу, что у овина хлеба много, а в хлевах скота. То есть все не съедаете!

Общинный сход замер. Вот он, ключевой момент, сколько будет брать барин и за сколько. В его власти их всех пустить по миру с одной рваной рубахе и древних, еще дедовских штанах. И ведь никто ему не скажет, наоборот волостные власти еще плетей добавят, мол, зачем барина обворовывали, негодные?

Дмитрий мысленно усмехнулся, поставил логическую точку:

— А коли запасов у вас достаточно, то надо хотя бы малую часть продавать, чтобы и вам было хорошо, и барину вашему. Никто б не страдал.

— Так, барин, волостной рынок от нас далеко, а налоги там страшно лютые! — грустно заговорил вновь Архип, предчувствуя новый удар вотчинника.

Дмитрий посмотрел на старосту. Нет, он точно не будет его не запарывать, ни даже снимать с должности, хитрый ведь, но умный, все понимает, во все разбирается, сволочь! А-гхм, сечь он его, разумеется, будет и не раз, но придется подключать еще и пряник. Ведь один кнут никогда не бывает действенный. Ну а пока…

— Никакого волостного рынка не надо! — властно «убедил» своих крестьян Дмитрий, — это и далеко и дорого, а самое главное, бестолково. Зачем куда-то везти, терять деньги и время, когда вам можно продавать здесь. Построите трактир и туда станете продавать. И вам хорошо, а уж гостям-то как будет хорошо. Им ведь надо много верст ехать, мучаться по дурной дороге, а перед Санкт-Петербургом нет никаких объедаловок, хоть тресни!

Крестьяне оживились, зашевелись. Барин, видать, добрый, незлобливый сегодня, можа простит православных своих хрестьян. Дмитрий подтвердил:

— В последние лета я был занят и вы этим, держиморды, пользовались, налоги недоплачивали. Вот я вас, нехристи! — пригрозил он плетью всему крестьянскому миру.

Крестьяне дисциплинировано молчали, ожидая продолжения. Может, смилуется все же барин, пожалеет православных, а то ведь хуч помирай!

— Я вот что думаю, если буду отбирать недоимки, то вы сразу обнищаете, а зачем вы мне нищие. Опять же не по православному, — он прилюдно перекрестился, глядя на бедную деревянную церквушку, которую еще второпясь построили при нем при прошлом приезде, — короче говоря, — приговорил он, наконец, вывод, — мои владельческие повинности вы возвращать не будете. Но за это я вас накажу:

— Во-первых, платите мне не двадцать долей от натуры, что есть у вас в крестьянском хозяйстве, а в этом году тридцать;

Во-вторых, построите мне трактир и будете продавать туда двадцать долей, да что б не приезжать мне сюда и не требовать с изнова, а сами давали трактирщику;

В-третьих, церковь снова срубили, а то ведь стыд и срам. Господа не боитесь, охальники?

— В четвертых, старосту вашего вы прилюдно высечете. Пока тридцать плетей, а коли еще, что обнаружите, то за одну копейку плеть. Моли бога, Архип, чтобы перед Господом был чист!

Крестьяне в разнобой благодарили барина, что пожалел их, сирот, не разорил налогами большими. А Дмитрий вдруг смертельно устал. И то ведь, долго ехал, дорога мучительная, а потом сразу на крестьянский сход, бороться с этими паразитами. Так ведь и на то свет уйдешь.

Да и то, если говорить перед собой честно, недоимка-то у них была невместная, вместо двадцати долей (процентов) давали пятнадцать, самые наглые десять. Им, кажется, много, да и для отдельных крестьянских хозяйств действительно значительно, если сразу потребовать, так и разоришь невзначай. А вот ему владельцу (вотчиннику) так и ничего. Новпредь что б не лукавили, а то просто засеку!

Отдыхать и обедать Архип повел к себе, а Дмитрий не отказался. А чего ж, дом большой и не чистый, во всяком случае, тараканы нагло не бегали на глазах у гостя. Знают свое место, сволочи! Опять же обед должен быть хорош. Вот и посмотрим, какой он хозяин! Ведь хитрость и пронырливость не всегда синоним хозяйственности.

Пришли. Семья от барина, конечно, спряталась, но не вся, сразу видимо большая. А мелочь ихняя и не думала скрываться, ползали по полу. Впрочем, Дмитрий поначалу оглядел обстановку. Богатый все же крестьянин, Архип, такого и не грех грабить.

Пол у него не как обычный, земляной, а деревянный. Истоплено по-черному, но не как попало, с бедняцким очагом, а из печки. И стены чистые, без копоти, ясно, что жена заботливая, хозяйственная.

А вот жена его не то что удивила, просто поразила. Он-то думал, что она будет такой маленький колобок, домовитый, опять хозяйственный. Конечно, скромная, стыдливая. А оказалась, жена его Акулина Авдотьевна, это его Архив назвал, прямо-таки по имени-отчеству, гренадер по росту и унтер-офицер по характеру.

Она как начала говорить, так Дмитрий и сел, хорошо хоть на скамью, не на пол. Голос был глубокий, до черта прокуренный (откуда?), с четкими фельдфебельскими нотками и прокурорскими сентенциями.

Сначала он подумал, что мужику не повезло, и он попал под женский каблучок, или, если поравнять по времени, под лапоток. Потом посмотрел на очень даже миловидное лицо, габаритную фигуру (иначе и не скажешь). Да, пожалуй, он поспешил. Женщина, если не любит, ни за что 14 детей не родит!

А как сел за стол, то твердо понял, нет, ему чертовски повезло. Какая она повариха — мастерица! Такие славные соленые грибочки, да прожареные караси, такой суп по-деревенски и тушеная говядина с картофелем он еще не едал.

Тут ведь дело в нюансах. Что-то не добавил, что-то не пожарил, что-то переварил, и вот получилась ерунда. Или, наоборот, получилось по-божески, нечто вроде амброзии. Акулина, кстати, имела руки божеские.

— В трактир не хочешь ли идти, кухарок местных научишь не портить продукты?

— А что, пожалуй, и пойду! — вдруг согласилась Акулина, хотя по XVIII веку, она обязательно должна была отказаться. Вот женщина! Если бы увидел ее, то обязательно женился. А так чего уж. Он женат и по любви, его Даша все волосики повыдергивает, и это, как минимум. Да и Акулина имеет 14 детей, вон старшая дочь какая милая!

И Дмитрий сделал по-простому — выпил стаканчик (свой в отличие от остальной посуды) водки (тоже свою). А Архипову водку в большой глиняной кружке, кое-как обожженной, он отдал своему кучеру — обещал ведь! — закуску еще разрешил взять — кусок говядины. Правда, тот не согласился, взял кусок ржаного хлеба да деревянную ложку соленых грибочек.

Дмитрий, кстати, согласился, кивнул головой. Закуска градус крадет, а еще слабую водку XVIII века так тем более.

После обеда, отдохнув немного, погулял немного, посмотрел на налоги, он, между прочем, сразу сказал, что не будет мерять, но если приказчики найдут недостачу, сразу станет брать в тройном размере, чем поразил крестьян.

Налог он брал в две части — одну треть в столицу, две три в трактир, туда же и обязательные продажи.

Посмотрел на строящееся здание трактира, на церковь, да и поехал. Много у меня селений, всех и не увидишь!