Санта–Барбара V. Книга 1

ГЛАВА 1

Мейсон Кэпвелл начинает новый день с шокирующего заявления. Карьера – прощай! Похититель Августы Локридж требует встречи на причале. Хейли Бенсон хочет выяснить правду у Джины Кэпвелл. Проповеди Мейсона приобретают опасный для окружной прокуратуры оттенок.

Внешне это утро ничем не отличалось от других — точно так же светило калифорнийское солнце, точно так же суетились в своих лавках зеленщики, точно так же пыхтели на своих рабочих местах клерки, менеджеры, управляющие и прочие представители «беловоротничковой братии», точно так же нежились в своих кроватях любительницы поспать вроде Джины Кэпвелл, точно так же журналисты рыскали по городу в поисках сенсаций.

На сей раз объектом их пристального внимания стало здание верховного суда, где проводил свою импровизированную пресс–конференцию заместитель окружного прокурора Мейсон Кэпвелл.

Одетый в ослепительно белый костюм он держал в руках огромный плакат с надписью — «НАЙДИ СВОЕ ВТОРОЕ Я. ПУСТЬ ЛИЛИ ЛАЙТ ПОВЕДЕТ ТЕБЯ ЗА СОБОЙ. ТЫ ОБРЕТЕШЬ ПОКОЙ И СЧАСТЬЕ!».

Словно вещая с церковного амвона проповедь, он с безумно горящими глазами повторял:

— Пессимизм — не усталость от плохого, а усталость от хорошего. Отчаяние проходит не тогда, когда ты пресытился страданием, а когда ты пресытился весельем. Когда по той или иной причине хорошие вещи уже не служат своему делу — пища не кормит, лекарства не лечат, благословение не благословляет, — наступает упадок. Я долгое время не мог понять — кто я, что значу в этом мире, как я должен поступать и куда идти дальше. И лишь появление в моей жизни Лили Лайт указало мне верный путь. Теперь я знаю свое истинное предназначение. Я знаю на что мне нужно тратить свои силы и чем заниматься дальше.

Один из журналистов, опоздавший на пресс–конференцию, торопливо протискиваясь между стройными шеренгами коллег, обратился к знакомому корреспонденту «Санта–Барбара экспресс»:

— Джонни, по какому поводу такое оживление?

Тот с улыбкой ответил:

— Да ты что, Пит, такого не было наверно еще с тех времен, когда Санта–Барбару основали бродячие испанские монахи. Чтобы должностное лицо такого уровня да еще с хорошими видами на карьеру, добровольно отказалось от всего и заявило о переходе в стан приверженцев в стан какой‑то бродячей проповедницы? Из этого же можно раскрутить настоящую сенсацию. У нас давненько не происходило событий такого рода. Честно говоря, я уже начал скучать. То ли дело Лос–Анджелес — каждый день скандалы, похищения, выкупы, беспорядки. Там нашему брату журналисту некогда скучать. Нас слишком заела респектабельность. После того как Сантана Кастильо сбила машиной Иден Кэпвелл никаких мало–мальски достойных пера событий в Санта–Барбаре не происходило. Сам понимаешь, что такое неделя без сенсаций. Публика сразу начинает засыпать и теряет интерес к прессе. Слава Богу, хоть Мейсон Кэпвелл дал нам работу. Ты не стой как истукан разинув рот, а быстрей доставай диктофон и записывай все, что он скажет.

Тот немедленно последовал совету коллеги и спустя несколько секунд уже стоял в первых рядах любопытных представителей средств массовой информации с вытянутой рукой, держа в ней диктофон. Однако его интерес все еще не был удовлетворен до конца.

— Слушай, Джонни, а кто такая Лили Лайт? — снова повернулся он к коллеге.

Тот пожал плечами:

— А Бог ее знает. Судя по моим сведениям это бродячая проповедница появилась в Калифорнии совсем недавно. Но уже успела наделать шуму своими довольно редкими проповедями. Судя по отзывам моих знакомых, у нее самые агрессивные проповеди из тех, которые им только доводилось слушать.

— Джонни, а ты сам ее не видел?

Тот отрицательно покачал головой:

— Не доводилось. Даже фотографии ее не встречал. Она запрещает снимать на проповедях. Но знакомые ребята говорят, что она отнюдь не сторонница объективов за пределами своего шатра.

— А что она вещает не как обычно в церкви?

— Нет. Обычно в тех местах, где она появляется, устанавливают передвижной шатер наподобие цирка шапито. И знаешь, что самое смешное? Реклама ее выступлений столь же агрессивна, как и ее собственные речи. А потому, каждое появление этой самой Лили Лайт вызывает повышенный интерес публики. И в общем я могу это понять — не часто увидишь женщину, столь резко выступающую против всего мирского. Но никто не знает ни откуда она сама, ни чем занималась раньше. Может быть Мейсон Кэпвелл сможет немного прояснить ситуацию. Давай послушаем.

Тем временем кто‑то из журналистов спросил:

— Мистер Кэпвелл, а как вы встретились с мисс Лайт?

Он кротко улыбнулся:

— Это сейчас не имеет особого значения. Главное, что произошло со мной после того, как я с ней встретился. Могу с уверенностью сказать — на меня снизошло озарение. Я понял всю тщетность и бессмысленность своего существования. Лишь она мне открыла глаза на истинный смысл происходящего. Лишь с ее помощью я осознал, куда двигаться дальше. В этой связи я хочу сообщить главное — письмо с заявлением о моей отставке уже отослано окружному прокурору — мистеру Кейту Тиммонсу. Отныне все мое время и все мои силы отданы Лили Лайт. Я буду ее главным финансовым и юридическим советником. Теперь это становится главной целью и смыслом моей жизни. Я могу с полной уверенностью заявить — божественный свет, который пролила на меня мисс Лайт, не позволяет мне больше думать о чем‑то ином.

Один из журналистов торопливо спросил:

— Вы решили распрощаться с карьерой, мистер Кэпвелл? Но ведь должность заместителя окружного прокурора открывала перед вами весьма обширные перспективы на юридическом поприще. Кроме того, вы могли бы посвятить себя политической деятельности. Ваш опыт работы заместителем окружного прокурора позволял вам надеяться на весьма неплохие возможности и перспективы.

Мейсон спокойно ответил:

— Мисс Лайт сумела убедить меня в том, что я должен покончить с прежней жизнью. Я прозрел.

— Вы считаете, что теперь стали лучше?

Мейсон снова ударился в дебри рассуждений:

— А что такое по–вашему, так называемая проблема прогресса? Становимся мы лучше или хуже? Я никогда раньше не задумывался над тем, что путь человека не прямая линия прочерченная вперед или вниз; он извилист, как след через долину, когда человек идет куда хочет и останавливается где хочет. Он может пойти в церковь, а может свернуть в какой‑нибудь грязный кабак или свалиться пьяным в канаву. Жизнь человека это повесть полная приключений. То же самое можно сказать даже о жизни Бога. Наша вера примирение, потому что в ней свершаются и философия и мифы. Она повесть и от сотен повестей отличается только тем, что правдива. Она философия, одна из сотен философий, только эта философия — как жизнь. Все философии, кроме веры, презирали здоровый инстинкт. Вера оправдывает этот инстинкт. Находит философию для него и даже в нем. В приключенческой повести человек должен пройти через много испытаний и спасти свою жизнь. В вере он проходит испытание, чтобы спасти душу. И там и здесь свободная воля действует в условиях определенного замысла. И там и здесь есть цель. И дело человека прийти к ней.

— Мистер Кэпвелл, как вы считаете, ваша вера позволила вам достигнуть вашей цели? А почему вы решили найти ее именно в проповедях мисс Лайт? Почему вы не обратились, скажем к буддизму или конфуцианству? Ведь, по большому счету, ни одна философия не отличается в этом от другой?

Мейсон снисходительно улыбнулся:

— Ни одной из этих философий не ведома тяга к сюжету, к приключению — словом к испытанию свободной воли. Каждая из них хоть чем‑нибудь да портит повесть человеческой жизни — то фатализмом, унылым или бодрым, то роком, на корню убивающим драму, то скепсисом, на корню убивающим действующих лиц, то узким материализмом лишающем нас эпилога, где сводятся все счета, то механической монотонностью, обесцвечивающую даже нравственные критерии, то полной относительностью, расшатывающую все практические критерии. Есть только две повести на свете — о человеке и о богочеловеке. Вот почему я нашел свою истину в рассказе о Спасителе.

— Но ведь, наверняка, все это было вам знакомо и раньше. Почему же вы пришли к этому только сейчас?

Мейсон поднял вверх палец и наставительным тоном продолжил:

— Наша вера — откровение ниспосланное свыше. Истинную повесть о мире должен рассказывать кто‑то кому‑то. По самой своей природе повесть не висит в воздухе. Ее соотношение сил, ее неожиданные склонности и повороты нельзя вывести из отвлеченных кем‑то правил. Мы не узнаем, как обрести тело Христово, если нам сообщат, что все течет или все повторяется. Я не стыжусь признаться в том, что не мог обрести раньше истинного света. Я был слишком озабочен светскими делами. Я не подозревал о том, что в моем сердце есть уголок, в котором еще сохранилось место для истинной веры и истинных убеждений. Для этого мне потребовалась помощь мисс Лайт. Она своим горячим словом, своим истинным убеждением смогла помочь мне открыть это место в своей душе и в своем сердце. Умом человек не может прийти к вере. Для этого требуется душа. Хвала Спасителю, мисс Лайт смогла обнаружить во мне то, что Бог называет душой. Я молю Господа о том, чтобы и другие могли прийти к вере так же легко и просто, как я, с помощью мисс Лайт.

— Неужели вы так восприимчивы, мистер Кэпвелл? — поинтересовался один из журналистов с диктофоном в руке. — У публики может сложиться впечатление, что лишь неустойчивая натура может так легко поддаться чужому влиянию.

Мейсон сдержанно ответил:

— Просто я слишком сильно верю в то дело, которому посвятила себя мисс Лайт.

Воцарившаяся на некоторое время пауза свидетельствовала о том, что такое объяснение было слишком неубедительным.

— Скажите, мистер Кэпвелл, — продолжал любопытствовать все тот же журналист. — Как мисс Лайт удалось найти путь к вашему сердцу? Вы не могли бы рассказать нам об этом поподробнее. Ведь, насколько нам известно, проповеди других последователей Иисуса Христа не обращали на себя в последнее время столько внимания, сколько то, что делает мисс Лайт.

Мейсон усмехнулся:

— Разумеется, я бы мог посвятить этому некоторую часть своего времени, однако думаю, что это получится менее убедительно и достойно, нежели это делает мисс Лайт. Ее устами вещает глас Божий. Она явилась в этот мир для того, чтобы принести людям слово истинной веры. Я еще не настолько овладел этим даром, чтобы говорить вместо нее. У меня есть идея, — он окинул просветленным взглядом всех собравшихся на ступеньках здания Верховного суда. — Почему бы вам не прийти сегодня к ней. Состоится что‑то вроде ее знакомства с обществом Санта–Барбары. Обещаю, что на вас, наверняка, это произведет ошеломляющее впечатление. Каждый, кто хоть раз услышит истинное слово божье из уст мисс Лайт, увидит ее просветленный взгляд, сможет проникнуться идеями божьими. Я знаю, что таких как я, потерявших смысл жизни и стремящихся вновь обрести его, очень много и, мисс Лайт способна помочь нам. Вы убедитесь сегодня в этом сами.

— Кейт! Где ты там? — крикнула Джина потягиваясь.

На полу, в номере дешевого мотеля, где в последнее время жила Джина Кэпвелл, были в беспорядке разбросаны вещи. Джина пошарила рукой возле постели в поисках подходящего одеяния, однако, обнаружив, что там лишь побитый молью халат, разочарованно отшвырнула его.

— Кейт! Ну где же ты! — снова крикнула она. — Принеси мне чего‑нибудь выпить.

Наконец, из ванны раздался голос окружного прокурора:

— А что, у тебя есть какая‑нибудь выпивка? Честно говоря, я бы не отказался сейчас от джина с тоником. После сегодняшней бурной ночи мне нужно взбодриться.

— Ты же знаешь, что я не люблю держать у себя дома крепкие напитки. А вот шампанское у меня есть. Посмотри в холодильнике.

Спустя несколько мгновений дверь в ванной скрипнула и оттуда, лениво потягиваясь, вышел Кейт Тиммонс. Лицо его было слегка измято, будто он провел ночь не на подушке, а на грубой циновке.

— Да, ты действительно не слишком хорошо выглядишь, — рассмеялась Джина.

В отличие от тебя, буркнул Тиммонс.

— Я давно не видел тебя такой радостной и розовощекой. По ее лицу блуждала загадочная улыбка.

— За это я должна поблагодарить тебя. Ты заставил меня сегодня ночью работать так активно, что я даже забыла о своей раненой ноге.

Тиммонс кисло усмехнулся:

— А у меня складывается такое впечатление, что всю ночь активно пришлось работать мне. А то, что мы сделали в последний раз вообще не укладывается у меня в голове. Где ты об этом прочитала?

Она снова рассмеялась:

— Опыт, Кейт, очень важная вещь. Наверное, тебе прежде попадались женщины вроде Сантаны, которые были способны лишь на стандартную пятиминутную процедуру. И то были готовы сгореть от стыда и терзать себя и партнера угрызениями совести целую неделю. Я не из таких.

Тиммонс прошел к холодильнику и достал оттуда начатую бутылку шампанского.

— Тебе со льдом?

Она лениво махнула рукой:

— Да, и побольше. Я чувствую сильную жажду.

— А по–моему, — проворчал окружной прокурор. — Того количества влаги, которое ты получила за ночь, должно тебе хватить на ближайший месяц.

— Не обольщайся, Кейт. Думаю, что сегодня вечером я испытаю новую потребность в этом.

Тиммонс натянуто улыбнулся:

— Ты уверена в том, что тебе удастся восстановить силы? Я чувствую себя, как выжатый лимон.

Она лучезарно улыбнулась:

— Кейт, ты все‑таки плохо разбираешься в женщинах. После того, что происходит с нами в последние несколько недель, ты мог бы понять, что я совершенно отличаюсь от других женщин. Мне этого нужно много и как можно чаще.

Тиммонс закатил глаза:

— Если мы будем продолжать наши развлечения с такой же интенсивностью, то через месяц меня ждет полное физическое истощение.

— Не беспокойся, я совершенно не желаю, чтобы ты стал импотентом. Ты мне еще понадобишься. Я знаю способы быстрого восстановления сил.

Тиммонс налил шампанское в два высоких бокала и, добавив туда по нескольку кусочков льда, преподнес искрящийся мелкими пузырьками газа, золотистый напиток Джине.

— Твой оптимизм меня радует, — уныло сказал он. — Тем не менее вынужден признать — это не худшее, что мне пришлось испытать в жизни. Я готов принять на себя это бремя.

Джина, с выражением неизъяснимого удовлетворения на лице, осушила половину бокала и снова откинулась на подушку.

Включи телевизор. Там сейчас должны быть новости. Может быть, за то время пока мы занимались любовью, в Санта–Барбаре произошло что‑нибудь интересное, скажем, Сан та ну посадили в тюрьму до конца ее дней или, наконец‑то, нашлась Келли Кэпвелл.

Тиммонс оживился.

— Насчет Келли мы с тобой еще поговорим. А вот, что касается Сантаны, то здесь вопрос гораздо сложнее. У меня такое ощущение, что кое‑кто поверил ее бредням на пляже. Нам с тобой нужно быть как можно более осторожными, если Ник Хартли или Круз Кастильо начнут копать.

Джина вяло махнула рукой:

— До чего они могут докопаться? Ведь всем абсолютно очевидно, что слова Сантаны были полным бредом. Ну и что из того, что она обвинила нас с тобой в том, что мы приучили ее к наркотикам? После того, что таблетки обнаружили при обыске в ее доме, ей никто не поверит. Во всяком случае суд присяжных будет не на ее стороне. Все‑таки — одно дело доказательства сумасшедшей террористки, которая с пистолетом в руке бегала но городу, пытаясь расправиться со мной, как С неугодной свидетельницей, а другое дело — результаты официально проведенного обыска у нее в доме. После этого она может говорить все, что угодно. Она может даже утверждать, что Мейсон Кэпвелл это Иисус Христос, явившийся на землю для того, чтобы спасти людей. Кстати, как тебе понравилось его поведение вчера. По–моему он просто рехнулся. Этот белый костюм, эта бородка. Он, наверное, насмотрелся фильмов про всякие там волшебные религиозные перевоплощения и вообразил себя Бог знает кем. Может быть он хочет произвести впечатление на горожан? Но меня‑то ему не провести. Я знаю, что он просто не способен превратиться в религиозного проповедника. Скорее всего за этим кроется что‑то другое.

Тиммонс, медленно потягивавший шампанское из бокала, неохотно оторвался от этого занятия и скептически буркнул:

— Почему это ты так думаешь?

Джина уверенно улыбнулась:

— Я слишком хорошо знаю Мейсона. И вообще, что мы все о Мейсоне да о Мейсоне? Я же тебя просила включить телевизор.

Окружной прокурор поднял с пола валявшийся там дистанционный пульт управления и нажал на кнопку. Спустя несколько мгновений небольшой экран телевизора, стоявшего в дальнем углу комнаты, засветился.

— О, Бог мой, — раздраженно воскликнула Джина, — опять Мейсон. Наверно, он решил стать главным ньюсмэйкером в этом городе, потеснив с первых страниц газет и с экрана телевизора, своего незабвенного папашу.

Тиммонс скривился:

— Ты хоть мне‑то не рассказывай о своей ненависти к семейству Кэпвеллов. Я сам отношусь к ним точно так же.

Джина шумно потянулась.

— Да ладно, Бог с ними. Сделай погромче звук. Что он там болтает? Смотри, опять вырядился в свой белый костюм.

Тиммонс добавил звука. На экране появилась физиономия журналиста с толстым микрофоном в руке: «Итак, мы ведем трансляцию из здания Верховного суда Санта–Барбары, где дает пресс–конференцию бывший заместитель окружного прокурора мистер Мейсон Кэпвелл».

Тиммонс нахмурился:

— Что значит бывший? Что за чушь? Мейсон решил, что ему больше не стоит тратить время на такие пустяки, как собственная карьера.

Джина шикнула на Тиммонса:

— Да тише ты! Дай послушать, что он там болтает.

— Итак, мистер Кэпвелл, вы приглашаете нас сегодня вечером прийти на встречу с мисс Лайт? А вы не могли бы сейчас нам поподробнее рассказать о ней? Ведь утверждают, что к проповедям бродячих проповедников нельзя относиться серьезно.

Мейсон предостерегающе поднял вверх палец:

— Нередко говорят, что Иисус Христос тоже был бродячим учителем. Это очень важно. Мы не должны забывать, как он относился ко всяким условностям и роскоши. Вероятно, те, кто утверждает, что к мисс Лайт нельзя относиться слишком серьезно — так называемые респектабельные люди, сейчас сочли бы Христа бродягой. Он сам говорил, что лисы имеют норы, а птицы гнезда и, как бывает часто, мы ощущаем не всю силу этих слов. Мы не всегда замечаем, что сравнивая себя с лисами и птицами, он называет себя сыном человеческим, то есть человеком. Он — новый человек, второй Адам, сказал во всеуслышание великую истину, с которой мы не всегда соглашаемся: человек отличается от животных всем — даже беззащитностью, даже недостатками; он менее нормален, чем они. Он — странник, чужой, пришелец на земле. Хорошо напомнить нам о странствиях Иисуса, чтобы мы не забыли, что он разделял бродячую жизнь бездомных. Очень полезно думать о том, что его прогоняла бы, а может и арестовывала бы наша полиция, потому что не могла бы определить, что он живет. Ведь наш закон дошел до таких смешных вещей, до каких не додумались даже ужасные тираны, вроде Ирода — мы наказываем бездомных за то, что им негде жить. Ведь история Христа — это история путешествия.

— Ну что ж, мистер Кэпвелл, возможно ваши слова могут убедить многих, — сказал журналист, — что сегодняшний вечер встречи с мисс Лайт соберет много любопытных.

— Да, — ответил Мейсон. — Мисс Лайт способна помочь нам всем. Вы убедитесь в этом сегодня.

Тиммонс слушал вдохновенную речь Мейсона с беспокойным вниманием. Джина даже не удержалась от едкого замечания в адрес Тиммонса:

— Кейт, ты выглядишь так, словно Мейсон сейчас говорит не о какой‑то там авантюристке–проповеднице а о тебе. Почему ты так нервничаешь?

Тиммонс отмахнулся:

— Мейсону слишком многое известно. Кто знает что в следующий момент придет ему в голову А вдруг он решит выступить против окружной прокуратуры? Мне не хотелось бы в его лице иметь такого врага.

Джина подняла брови:

— Какого?

Тиммонс не скрывал своего раздражения:

— Сильного, вот какого. Я, конечно, не считаю себя полным нулем в юридических делах, но надо смотреть правде в глаза — за Мейсоном стоит поддержка целого семейства Кэпвеллов. Если, конечно, они не отвернутся от него, услышав этот бред. В любом случае, надо быть с ним на стороже.

Дальнейший ход конференции подтвердил, что опасения Тиммонса были не напрасными. Один из журналистов спросил:

— Мистер Кэпвелл, насколько всем нам стало понятно, вы решили бросить карьеру юриста потому, что прониклись идеями мисс Лайт и собираетесь посвятить себя только ее делам?

Мейсон без тени сомнения ответил:

— Дело не только в этом. Я, будто Геркулес, чистил Авгиевы конюшни. Неблагодарная и довольно опасная работа. Мне приходилось сталкиваться с нечестностью должностных лиц. Теперь я направляю свою жизнь в иное русло. То, чем я вынужден был заниматься раньше, заставляло меня закрывать глаза на многие нарушения общественной морали и законности.

Журналисты уцепились за эту тему

— Вы хотите сказать, что в ведомстве окружного прокурора творились беззакония?

Мейсон уверенно кивнул:

— Да, но мне не хотелось бы сейчас говорить об этом. Все это пройденный этап моей жизни и больше я не собираюсь возвращаться к этому

При этих словах Мейсона окружной прокурор не выдержал и, взметнувшись к телевизору, в ярости хлопнул рукой по выключателю. Когда экран погас, Джина насмешливо воскликнула.

— Что, Кейт, испугался?

У него был такой вид, как будто Мейсон только что выдвинул в его адрес обвинение.

— Черт побери! — разъяренно заорал Тиммонс. — Черт побери, что за чушь он несет! Ты только подумай, что он себе позволяет. Он думает, что сможет уйти, облив грязью службу окружного прокурора? Он сильно ошибается.

Тиммонс стал торопливо натягивать брюки, демонстрируя явное желание уйти.

— Ты куда? — обеспокоенно спросила Джина. Тиммонс рассерженно воскликнул:

— А что, я по–твоему должен сидеть здесь и потягивать шампанское в то время как этот идиот, позабыв о чувстве реальности, обвиняет меня во всех смертных грехах? Нет, я этого так не оставлю. Он у меня еще поскачет. Я его выведу на чистую воду. Черт! Черт!

Джина с напускным безразличием протянула:

— На твоем месте я бы не придавала этому особого значения. По–моему ничем страшным для тебя это не грозит.

Окружной прокурор перешел к рубашке и галстуку.

— Джина, мне нравится твое хладнокровие, — рассерженно воскликнул он. — Почему это я не должен беспокоиться? Он плетет невесть что, прикрываясь своим Иисусом Христом и этой мисс Лайт, как щитом, а я должен спокойно выслушивать все это? Подумай сама — теперь журналисты забросают меня вопросами. Что означают все эти намеки, что имел в виду мистер Кэпвелл, какие недостатки в работе окружной прокуратуры, а я буду выглядеть как мальчик для битья. Нет, мне этого не надо.

Его руки дрожали от возбуждения так, что он едва не затянул галстук словно удавку.

— Вот черт, так и задохнуться можно.

Джина не разделяла его возмущения.

— А по–моему, ты излишне сгущаешь краски, Кейт. Мейсон не способен проникнуться религиозными чувствами. По–моему все эти евангельские идеи и нравоучения не для него. Может быть он просто перегрелся на солнце, а может быть эта Лили вытворяет в постели такое, чего не снилось даже мне.

Тиммонс изумленно вытаращил на нее глаза:

— Да ты что? Она же проповедница.

На сей раз Джина совершенно искренне расхохоталась.

— Кейт, как ты считаешь? Могла бы я стать проповедницей? Ведь у меня тоже неплохо подвешен язык. И по–моему дар убеждения у меня тоже есть. То, что какая‑то там дамочка сумела окрутить Мейсона Кэпвелла, для меня совершенно не удивительно. Я и сама несколько лет назад занималась тем же самым. Между прочим, именно он, Мейсон, виноват в том, что меня выгнали из дома Кэпвеллов. Ну ладно дело сейчас не в этом. То, что он болтает, для него столь же противоестественно, как если бы я стала водить дружбу с Сантаной Кастильо. Мейсон, между прочим, никогда не забывает о собственной выгоде. Мы с ним знакомы уже очень давно и я прекрасно знаю его характер и наклонности. Если он болтает такую чушь, значит это ему для чего‑то нужно, значит это ему выгодно. Он может представить себя даже пострадавшим за веру. Меня это ни в чем не убеждает.

Тиммонс озадаченно пожал плечами:

— Вот уж не знаю. Честно говоря, он поставил меня в тупик.

Джина раздраженно махнула рукой:

— Кейт, ты меня удивляешь. При всей твоей расчетливости верить такой пустопорожней болтовне на евангельские темы просто глупо.

Тиммонс пожал плечами:

— А мне не кажется глупой его болтовня. Наоборот, все это приобретает слишком опасный оттенок. Если он и дальше продолжит поливать грязью мое ведомство, я вынужден буду принять собственные меры защиты. И вообще, кто знает, что может прийти в голову этому новообращенному религиозному фанатику. Сейчас он болтает о спасении своей души, потом он начнет думать о чужих.

Джина брезгливо скривилась:

— Да перестань ты, Кейт. Представляю себе, как эта Лили Уайт ведет с ним душеспасительные разговоры.

Тиммонс, который уже к тому времени натягивал ботинки, вдруг отрицательно помотал головой.

— Нет, нет. Джина, ты ошибаешься. Ее зовут не Лили Уайт, а Лили Лайт.

Она скептически усмехнулась:

— Лайт или Уайт, какая разница. Такое просто невозможно. Мейсон может болтать все, что угодно. Однако я ему не верю. Думаю, что за всем этим кроется какая‑то крупная афера. Думаю, что нам нужно немного подождать. Тогда ты сможешь убедиться в том, что я говорю правду. Тиммонс буркнул:

— Чего ждать? По–моему, он уже и так обо всем рассказал. Мало того, что уходит из моего ведомства, да еще напоследок старается поставить мне подножку.

Джина вяло махнула рукой:

— Это еще ерунда. Все эти пустопорожние заявления еще ничего не значат.

Тиммонс поморщился:

— А что, по–твоему, стоит от него ожидать? Он уже и так немало наделал одним своим заявлением. Мне сейчас придется расхлебывать заваренную им кашу. Еще неизвестно, чем это закончится.

Джина смерила окружного прокурора снисходительным взглядом:

— Кейт, ты все‑таки, слишком много думаешь о себе. То, что тебя задели заявления Мейсона, еще ничего не означает. Самое главное начнется тогда, когда в ход пойдут главные силы.

Тиммонс недоуменно оглянулся:

— Ты о чем?

Джина хитро сверкнула глазами.

— Думаю, что окружная прокуратура ничуть не пострадает от этих громогласных заявлений Мейсона. Ну пощекочут тебе журналисты нервы, ну посклоняют твое имя в газетах. Ты будешь просто все отрицать. Тебе ведь это не доставляет никакого труда. Ведь Мейсон не выдвигал никаких конкретных обвинений. Если бы он подал на тебя иск в суд да еще приложил к этому папку документов, тебя бы начали допрашивать — это я понимаю. Но ведь он сейчас больше озабочен делами своей ненаглядной Лили, а вот она, думаю, замахивается на нечто большее. Вряд ли ей нужна еще какая‑нибудь сотня–другая сторонников. Если она такая фанатичка, как про нее рассказывают, то думаю, что в этом у нее нет нужды. Скорее всего у нее есть гораздо более далеко идущие планы и связаны они, наверняка, с большими деньгами. А где в этом городе большие деньги?

Тиммонс растерянно хлопал глазами.

— Правильно, — ответила за него Джина. — В семействе Кэпвеллов. Так что, пораскинув немного умишком, ты быстро сообразишь, какие события ожидают в ближайшем будущем этот город.

Словно почувствовав себя оскорбленным от нелицеприятных замечаний Джины, Тиммонс набычившись проворчал:

— Все равно, Мейсон должен прекратить эту возмутительную клевету. Я постараюсь сделать все, чтобы он заткнулся.

Джина с некоторым сожалением посмотрела на окружного прокурора и тяжело вздохнула:

— Кейт, не делай из мухи слона. Ты не должен придавать никакого значения этим словам Мейсона. Неужели я тебя ни в чем не убедила?

Тиммонс раздраженно отмахнулся:

— Да в чем ты меня можешь убедить? Мейсон никогда не будет выступать против собственного семейства. Неужели ты думаешь, что ему хочется отдать какой‑то там Лили все отцовские капиталы. А вот то, что он говорит против меня — это гораздо более реальная угроза. Он должен думать над тем, что болтает. Я ему заткну рот.

Не дожидаясь ответа Джины, он выскочил из номера, громко хлопнув дверью. Джина смерила дверь выразительным взглядом и раздраженно пробурчала:

— Вот дурак, когда он наконец поймет, что я никогда не ошибаюсь. Ладно, у него еще будет возможность в этом убедиться.

С неохотой выбравшись из‑под одеяла, Джина кое‑как доковыляла до телевизора и, включив его, добавила звука.

Мейсон, закатив глаза к небу, продолжал вещать:

— Я понял, что повесть о Боге неповторима и сразу вслед за этим понял, что неповторима и повесть о человеке, которая вела к ней. Чтобы стать беспристрастным, здравым, в единственно верном смысле слова, надо увидеть все заново. Мы видим честно, когда видим впервые. Вот почему нужно взглянуть на мир по–новому и тогда человек увидит, как дико, как безумно то, что творится вокруг него. Мы должны сбросить бремя привычного, когда речь идет о вере. Почти невозможно оживить то, что слишком знакомо ибо мы, падшие люди, устаем привыкая. Я хочу, чтобы вы посмотрели по–новому на все, что происходит вокруг. Если кто‑то не может сделать это сам, то божественные проповеди мисс Лайт могут оказать ему в этом помощь. Каждый, кто хоть раз услышит ее, обязательно задумается над тем, что происходит вокруг…

«…Мы не рассчитываем на немедленный успех, но я вижу перед собой большие возможности».

Хейли сидела у себя в редакторской комнате, глядя на мерцающий экран телевизора. Мейсон Кэпвелл, многозначительно подняв палец вверх, продолжал убеждать собравшихся в том, что истинный путь к вере невозможен без мисс Лайт: «Какая бы опасность не грозила нашей вере, она исходит от логики, а не от воображения. Человеческий ум волен уничтожить себя самого. Бесполезно твердить о выборе между логикой и верой: сама логика — вопрос веры. Нужна вера, чтобы признать, что наши мысли имеют какое‑то отношение к реальности».

— Невероятно, — пробормотала Хейли. — Неужели это тот Мейсон Кэпвелл, которого я когда‑то знала? Ведь он всегда был полон скептицизма и иронии по отношению ко всему происходящему вокруг. Неужели он смог проникнуться такими евангельскими настроениями? Это на него не похоже.

Мысли Хейли были прерваны неожиданным появлением Джейн Уилсон. Она с озабоченным лицом влетела в редакторскую и, порывшись в папках, воскликнула:

— Ты нигде не видела наш спонсорский договор? По–моему, я потеряла документы.

Хейли пожала плечами:

— Не знаю, я нигде не встречала их.

— Но ситуация критическая! — нервно воскликнула Джейн. — Если я сейчас не представлю документы начальству, меня уволят.

Хейли нахмурилась:

— Джейн, по–моему ты заместитель директора станции и сама должна заботиться о своих документах. Я хочу послушать, что говорит Мейсон Кэпвелл.

Джейн нетерпеливо отмахнулась:

— Зачем тебе этот сумасшедший. По–моему, у них вся семья такая же. Лучше подумай о том, где могла подеваться эта злосчастная папка.

— Не впадай в панику, Джейн. Твои документы обязательно найдутся. Они никуда не могли деться. И вообще, Джейн, не нужно вешать на других свои проблемы.

Та недовольно сморщила лицо:

— А по–моему, Хейли, ты уделяешь слишком большое внимание этому семейству. Или ты все еще не можешь прийти в себя после разрыва с Тэдом? Я не понимаю, неужели ты на что‑то надеешься? Ведь его нет в городе уже неизвестно сколько. А ты, судя по всему продолжаешь ждать. Но ведь это глупо.

Хейли помрачнела.

— Это мои личные дела и они не должны касаться тебя, Джейн. Наш разрыв с Тэдом абсолютно никого не должен волновать.

Джейн надменно вскинула голову:

— Тэд, между прочим, работал на нашей радиостанции.

Хейли снова нахмурилась.

— Теперь‑то я понимаю, почему люди бегут с этой радиостанции, — презрительно воскликнула она. — Ты, Джейн, провоцируешь их своим поведением. Мало того, что наши отношения с Тэдом стали объектом такого пристального внимания со стороны его семьи, так еще и ты приложила к этому свою руку.

Джейн с ненавистью сверкнула глазами:

— Он не хотел тебя больше знать! Ему нравилась Роксана. Он считал ее настоящей женщиной. Наверное ее он считал тем, что для него было нужно. Ему нужна была сексуально раскованная и даже в чем‑то нахальная дамочка, но уж никак не ты. И вообще, Хейли, мне неприятно продолжать этот разговор. А со своими документами я разберусь сама. Счастливо оставаться.

Хлопнув дверью, Джейн выскочила из редакторской столь же стремительно, как и появилась в ней. Раздраженно махнув рукой, Хейли тут же потянулась к телевизору и добавила громкость.

«…Только истинный свет знаний, открываемый мисс Лайт, может вернуть человека на путь Божий», — витийствовал Мейсон. — «Наша вера откроет вам истинный путь Божий…»

«…И еще, хочу добавить, что наши собрания может посещать каждый желающий».

На экране вновь появилось лицо телевизионного ведущего: «Итак, мы с вами только что были свидетелями пресс–конференции, которую организовал у здания Верховного Суда бывший заместитель окружного прокурора мистер Мейсон Кэпвелл. Как вы сами могли убедиться из его собственных слов, юридическую и политическую карьеру он оставил для того, чтобы целиком посвятить себя делам, нашумевшей в последнее время, проповедницы мисс Лили Лайт. Сегодня вечером состоится ее знакомство с аудиторией Санта–Барбары. К сожалению, никакой более подробной информацией о мисс Лайт мы к настоящему времени не располагаем. А потому, можем порекомендовать нашим телезрителям лишь одно — если вас интересует учение мисс Лайт, приходите сегодня вечером на ее проповедь. Тем же, кто более скептически относится к подобным мероприятиям, рекомендуем следить за нашим выпуском телевизионных новостей. С вами был Джефф Фэй. Всего хорошего».

Не дожидаясь последних слов телеведущего, СиСи Кэпвелл раздраженно выключил телевизор. Они вместе с Софией сидели за столиком в гостиной, внимательно слушая репортаж с пресс–конференции Мейсона. После того, как экран погас Ченнинг–старший еще некоторое время сидел в задумчивости. Затем, нервно вскочив с кресла, стал расхаживать по гостиной.

— Не могу поверить. Это просто невероятно! — нервно воскликнул он. — То, что случилось с Мейсоном, не могло присниться мне даже в самом страшном сне.

Он раздраженно всплеснул руками.

— Когда Мейсон появился здесь вчера, в этом белом одеянии, я думал, что у него просто временное помутнение разума, какой‑то заскок. Однако, на самом деле все оказалось значительно хуже. Еще вчера я тешил себя надеждой, что пройдет ночь, он как следует проспится, а уж утром‑то он придет в себя. Похоже, он окончательно спятил. Я помню, что один раз с ним уже было такое.

София тяжело вздохнула:

— Ты имеешь в виду тот день, когда он пытался расправиться со всеми, кого считал повинными в гибели Мэри?

СиСи кивнул:

— Вот именно. Тогда он тоже нес какую‑то религиозную чушь. Но я думал, что все это объясняется состоянием аффекта, в котором он находился. Тогда его хоть как‑то можно было понять. Это был действительно сильный удар. Он пытался долго и невнятно рассуждать что‑то на тему вины и ответственности. Вдавался в какие‑то пространные рассуждения, касавшиеся моих заблуждений. Но мне казалось, что все это в конце концов пройдет. Вчера я даже допускал, что он находится в длительной послезапойной горячке. Но он упрямо продолжает повторять весь этот бред. Меня это очень сильно беспокоит.

София неожиданно рассмеялась, откинувшись на спинку кресла. СиСи воззрился на нее удивленным взглядом.

— А что тут смешного, — недовольно пробурчал он. — По–моему, Мейсон сам не знает, что говорит.

София поднялась.

— Может быть все, что случилось — к лучшему.

СиСи наморщил брови:

— Да ты только его послушай, он же говорит как какой‑то робот: вера, религия, нравственность — повторяет одно и то же будто заведенный.

На это София вполне резонно заметила:

— Зато из его речи исчез обычный сарказм. Вспомни, как он говорил раньше. Я считаю, что прошедшая с ним перемена позволяет надеяться на то, что Мейсон наконец‑то будет прислушиваться к твоему мнению.

— Почему ты так решила? — саркастически произнес СиСи. — По–моему, это еще ничего не значит.

София снисходительно взглянула на Ченнинга–старшего:

— По–моему, ты быстро забыл, как Мейсон встречал в штыки каждое твое слово.

СиСи махнул рукой:

— Зато это не мешало ему трезво смотреть на жизнь. А сейчас он прикрылся пеленой каких‑то непонятных слов и достучаться до него будет намного сложнее.

У СиСи был такой вид, как будто он только что столкнулся с неразрешимой загадкой. Меряя гостиную взад и вперед, он ежесекундно всплескивал руками и восклицал:

— Невероятно! Это просто невероятно. Я никак не могу поверить в это.

София с мягким сожалением посмотрела на него и, налив в стакан воды из графина, протянула его Ченнингу–старшему:

— Возьми, успокойся. Тебе не нужно принимать это так близко к сердцу. Можно подумать, что Мейсон тебя никогда раньше не удивлял.

СиСи возбужденно опрокинул стакан, и торопливо проглотив воду, продолжил:

— Я просто не могу понять, почему с ним произошла такая быстрая перемена. Буквально за несколько недель. Я еще понимаю, если бы он шел к этому несколько месяцев или лет, если бы его одолевали мучительные сомнения, если бы он постоянно обращался мыслями к Богу. Но ведь этого не было, не было… Мейсон всегда был несколько приземленным человеком. Вспомни, чего только стоила одна его страсть к выпивке. А сейчас он ведет себя словно святой. Во всяком случае именно так выглядит. И потом, почему он все время как заклинание повторяет имя этой дамочки. Лили Лайт? Здесь наверняка что‑то не чисто. Почему он бесповоротно поверил в нее? Он на нее молится как на ангела.

Вот тут наступил черед Софии задуматься.

— Не знаю, — медленно протянула она. На лбу ее появились складки. — Вообще любопытно было бы ее увидеть или услышать.

СиСи хмуро кивнул:

— Да, пожалуй стоит воспользоваться приглашением Мейсона и посетить эту мисс Лайт. Может быть удастся что‑то выяснить при очной встрече.

София тут же подхватила:

— Я пойду с тобой. Мне тоже это весьма любопытно. Хотя я и не склонна преувеличивать влияние этой мисс Лайт на Мейсона. Мне кажется, что, скорее всего он сам внутренне был готов к такой перемене. Мало вероятно, чтобы он поддался гипнотическому влиянию и превратился в нерассуждающего зомби. Скорее всего он верит в то, что говорит.

СиСи мученически поморщился:

— София, а я в этом очень сильно сомневаюсь. Мне кажется, что здесь не обошлось без какого‑то потустороннего вмешательства.

Их словесные препирательства были прерваны звонком в дверь.

— Кто‑то пришел, — сказала София. — Иди открой дверь.

СиСи сделал такое лицо, словно ему необходимо было направиться на кухню и вынести помои.

— Как мне все это надоело! — заныл он. — После того как Роза ушла из нашего дома, я чувствую себя консьержем. То и дело приходится открывать дверь. Хорошо еще, если это желанный гость.

София сочувственно похлопала его по плечу:

— СиСи, последнее время ты стал каким‑то ворчливым. Тебе не стоит принимать так близко к сердцу все происходящее вокруг. Ладно, я открою сама.

Сопровождаемая мрачным взглядом Ченнинга–старшего, она направилась к двери. На пороге смущенно топтался Лайонелл Локридж. Увидев Софию, он торопливо пробормотал:

— Здравствуй, а СиСи дома?

Она кивнула:

— Здравствуй, Лайонелл. Входи.

Локридж шагнул через порог.

— Здравствуй СиСи.

София торопливо захлопнула дверь и быстро зашагала следом за Локриджем.

— У тебя есть какие‑нибудь новости?

Он выглядел озабоченным.

— Да, новости есть. Я разговаривал с похитителями Августы. Они скоро будут звонить сюда, чтобы дать последние инструкции, куда привезти выкуп.

СиСи недоуменно потер подбородок:

— А почему они должны звонить именно сюда?

Локридж пожал плечами:

— Не знаю. Возможно они решили, что мой телефон на яхте может прослушиваться. Очевидно они мне, все‑таки не доверяют. Как видишь, я не напрасно опасался их мести.

СиСи тяжело вздохнул:

— И все‑таки, тебе нужно было обратиться в полицию. В любом случае ты ничего не проиграл бы.

Лайонелл так отчаянно замахал руками, словно ему предлагали сделку с дьяволом.

— Нет, нет ни за что, СиСи, как я могу рисковать жизнью Августы. Ведь она ни в чем не виновата. Если я сделаю ошибку, расплачиваться придется ей. Она слишком дорога для меня, чтобы я мог поступать так опрометчиво.

Ченнинг–старший озадаченно хмыкнул:

— Ну ладно, а деньги ты собрал?

Локридж уверенно кивнул:

— Да. Спасибо тебе и Лейкин. Не знаю, что бы я делал без вас.

СиСи нахмурился:

— Можешь не благодарить меня, Лайонелл. Я надеюсь все‑таки вернуть свои деньги и хочу, чтобы это произошло как можно быстрее.

Локридж успокаивающе поднял руки.

— Не беспокойся, СиСи, ты получишь свой миллион назад, как только я смогу уладить все свои дела. Сейчас для меня главное — разобраться с похитителями Августы. Она ни в коем случае не должна пострадать. Иначе, я не прощу себе этого до конца жизни.

В разговоре возникла неловкая пауза, которую поторопилась прервать София:

— Лайонелл, я думаю, что все будет хорошо. Главное, что тебе удалось достать деньги. Скажи, а похитители уже назначили дату, когда ты должен расплатиться с ними?

Локридж облизнул пересохшие губы:

— Они хотят получить деньги сегодня. В общем, они приказали мне прийти сюда и ждать звонка.

СиСи недовольно пробурчал:

— Наверно, преступники скоро начнут назначать свидания в моем доме. Лайонелл, тебе не кажется, что все это выглядит несколько странно?

София укоризненно взглянула на Ченнинга–старшего:

— СиСи…

Он недовольно махнул рукой:

— Да ладно. Ладно, пусть будет по–вашему. Но я же имею право высказать собственное мнение в собственном доме. Мне все это не нравится. По–моему, преступники ведут себя как‑то странно. Они могли бы найти более безопасный канал связи. Позвонили бы в ресторан или еще какое‑нибудь людное место. Здесь у них гораздо больше шансов засветиться.

Локридж нервно помотал головой:

— Я не знаю, СиСи, что они задумали и что им надо. Мне известно только, что они хотят получить выкуп в два миллиона долларов, и я отдам им эти деньги. Я должен сейчас думать только об Августе. Я слишком люблю ее. Я раньше даже и не подозревал о том, как сильно я люблю ее.

Такие слова не могли не тронуть Софию. Она слегка прослезилась и тут же поймала на себе удивленный взгляд Ченнинга–старшего.

Телефонный звонок прозвучал в этой напряженной атмосфере как колокольный звон.

— Это, наверно, они, — торопливо воскликнула София.

Локридж направился к столу, на котором стоял телефонный аппарат. Однако, СиСи опередил его:

— Я возьму трубку.

Локридж нетерпеливо топтался рядом, пока СиСи разговаривал с похитителями.

— Дом Кэпвеллов, — строго сказал он. — Я хотел бы узнать, кто говорит. Что? — На лице СиСи появилось такое выражение, словно его только что облили ушатом грязи. — Да, Локридж здесь. Минутку.

Приложив трубку к груди, СиСи кивнул:

— Это они.

Немного поколебавшись, Локридж взял протянутую ему трубку:

— Алло.

В трубке раздался уже знакомый ему грубый мужской голос:

— Слушай, Локридж, — прохрипел преступник. — Я два раза повторять не собираюсь. Так что мотай на ус. Бери деньги и в полдень иди на причал Кэпвеллов один. И не вздумай чего‑нибудь эдакого выкинуть. Ты получишь жену только тогда, когда передашь нам деньги.

София увидела, как глаза Лайонелла переполнились тревогой и страхом. Однако, несмотря на это, он заявил в трубку:

— Нет, я не отдам их до тех пор, пока не буду уверен, что Августа находится в безопасности.

Преступники не собирались уступать:

— Локридж, если ты начнешь ставить какие‑нибудь условия, то ты вообще больше никогда не увидишь свою жену. Я не собираюсь с тобой пререкаться. Слушай меня и делай то, как я говорю. Сначала ты принесешь на причал Кэпвеллов деньги, а потом получишь жену и никак иначе.

Услышав в трубке короткие гудки, Локридж дернулся, как от удара током. Уныло опустив глаза, он положил трубку на рычаг телефонного аппарата и несколько мгновений подавленно молчал.

— Что они сказали? — озабоченно спросил СиСи. Лайонелл поморщился с таким видом, словно само упоминание о преступниках вызывало у него отчаянную головную боль.

— Они… они сказали… — судорожно сглатывая, произнес Локридж. — Что я должен принести деньги на ваш причал в полдень. Они пошлют туда человека и только после этого они освободят Августу.

СиСи резко рубанул воздух рукой:

— Отлично, я даже и мечтать не мог о том, что они поступят столь опрометчиво.

София перепуганно взглянула на него:

— О чем ты?

— Мы устроим на причале засаду и выследим, куда скрылся их сообщник, — уверенно заявил он.

Но Локридж тут же протестующе воскликнул:

— Это исключено!

СиСи нахмурился:

— Почему? Ведь это не представляет никакого труда. На своем причале я знаю каждую доску. Там совершенно спокойно может спрятаться наш человек и через десять минут, после того как ты передашь преступникам деньги, мы уже будем знать кто они и где скрываются, и что они сделают в этом случае.

— Нет, нет. Я слишком дорожу жизнью своей жены. А любой сбой в осуществлении их планов может привести к тому, что они начнут вымещать злобу на Августе. Я не могу согласиться на это.

СиСи вскипел.

— Не будь дураком, Лайонелл! Не вздумай отдавать деньги до тех пор, пока не увидишь Августу. Ведь они могут обмануть тебя и ты не увидишь ни ее ни денег, — позабыв о приличиях, вскричал он.

Однако это ни в чем не убедило Лайонелла. Он защищался, словно в последнем окопе:

— Ты же слышал, СиСи, — воскликнул он. — Я настаивал, а он сказал, что варианты недопустимы. Они не изменят условия.

СиСи понял, что глоткой Локриджа не возьмешь.

— Хорошо, Лайонелл, — немного успокоившись, сказал он. — Но я не пущу тебя на причал одного.

Локридж упрямо мотнул головой:

— Пустишь.

СиСи застонал и всплеснул руками.

— О Боже, Лайонелл! Неужели ты думаешь, что я тебя отпущу на причал одного с такими деньгами. Не смеши нас. Мы идем на причал вместе или ты не получишь деньги!

Локридж ошеломленно умолк и спустя несколько мгновений обреченным голосом протянул:

— Похоже, у меня нет выбора.

Ченнинг–старший удовлетворенно кивнул:

— Вот именно. Такие дела в одиночку не делают. Даже София подтвердит тебе это.

Она смущенно опустила глаза:

— СиСи, тебе конечно виднее, однако, я на твоем месте не стала бы так настаивать. Все‑таки, мне кажется, что в словах Лайонелла больше резона. Если ты не хочешь, чтобы Августа пострадала, тебе не стоит устраивать на пристани засаду. И вообще, пусть Лайонелл поступает так, как хочет. В конце концов Августа его супруга. Пусть даже и бывшая.

СиСи яростно сверкнул глазами:

— А деньги — мои! И не в прошлом, а в настоящем. И вообще, у нас остается мало времени — пора действовать. Пошли.

— Черт побери! — выругалась Джина. — Как я ненавижу эти костыли. Нельзя даже спокойно войти в ванную.

Едва развернувшись в малюсенькой комнатке, большую часть которой занимала чугунная ванна. Джина сняла с полки под зеркалом несколько коробочек с косметикой и, продолжая чертыхаться, вернулась в комнату. Кое‑как разобравшись с макияжем, она одела легкий летний костюм и в изнеможении растянулась на постели.

— Надеюсь, тюрьма научит тебя хорошим манерам, — вслух произнесла она, обращаясь мыслями к Сантане. — Ты будешь знать, как стрелять в других. Дура несчастная. А еще надеялась вернуть себе Брэндона. Кто тебе теперь поверит?

Тихий стук в дверь прервал ее размышления.

— Интересно, кто бы это мог быть? — пробормотала Джина, опираясь на костыли.

Доковыляв до двери, она настороженно спросила:

— Кто там?

Услышав голос племянницы, она успокоилась.

— Это я, тетя Джина. Открой, сказала Хейли. Джина мгновенно натянула на лицо радушную улыбку и распахнула дверь.

— А это ты, Хейли! — воскликнула она с выражением безграничной радости. — Проходи. Вот уж кого не ожидала увидеть, так это тебя.

Та скромно потупила взгляд:

— Здравствуйте, тетя Джина.

— Заходи, заходи, не стесняйся. Я уже думала, что ты забыла о моем существовании. Как занялась своими делами на радиостанции, так носа и не кажешь. Уж не забыла ли ты о том, что у тебя есть тетка?

Хейли выглядела так, будто, еще мгновение, и она бросится наутек. Такого смущения в глазах племянницы Джина еще никогда не видала.

— Тетя Джина, нам нужно поговорить, — сдавленным голосом произнесла она.

Джина захлопнула за племянницей дверь и, опираясь на костыли, последовала за ней в комнату. Тон, которым с ней разговаривала Хейли, не обещал ей ничего хорошего. В таких случаях Джина старалась не терять лицо.

— Отлично! — с восторгом воскликнула она. — Я тоже давно хотела поговорить с тобой. После того, как ты поссорилась и рассталась с Тэдом, между нами многое осталось недоговоренным. У меня вообще сложилось такое впечатление, что наша размолвка с тобой вызвана простым недоразумением. Мы должны, наконец, решить все наши проблемы, — кудахтала она. — К тому же, неплохо было бы, если бы ты рассказала о последних событиях в твоей жизни. А то я ничего не знаю, кроме того, что из‑за этой сумасшедшей Сантаны, рухнула отличная идея — этот радиомарафон. Мне очень жаль, что так получилось. Но, как видишь, пострадала не только ты, но и я. Еще не известно — все ли у меня в порядке с ногой. Как ты сама понимаешь, мне не хотелось бы на всю жизнь остаться калекой.

Судя по выражению лица Хейли, она не прониклась жалостью к тетке. Губы ее были плотно сжаты, а глаза сверкали каким‑то мрачным огнем. Джина уже морально была готова изворачиваться.

— У меня есть к тебе один вопрос, — наконец процедила Хейли. — Только пообещай, что ответишь мне на него честно.

Джина бодрым тоном воскликнула:

— Разумеется, а когда я тебе врала?

Хейли отвернулась и после несколько затянувшейся паузы спросила:

— То, в чем обвиняла тебя Сантана, правда?

После этого Хейли резко обернулась и с настороженным вниманием посмотрела на Джину. Та переспросила:

— А в чем меня обвиняла Сантана? Ты имеешь в виду этот вздор, который она несла вчера на пляже?

Хейли поморщилась:

— Тетя Джина, по–моему, это был вовсе не вздор. Она говорила, что ты подменяла ее таблетки от аллергии на наркотики.

Джина почувствовала, как предательская краска заливает ее лицо. На сей раз пришел ее черед смущаться. Чтобы скрыть свое напряжение. Джина сделала грозный вид.

— Конечно нет, — с показным возмущением воскликнула она. — Все это полнейшая ерунда. Как ты могла поверить этому бреду сумасшедшей психопатки? Вспомни, что еще она там городила. Будто все кругом обманули ее, все ненавидят ее и так далее, и тому подобное. Не понимаю, как ты могла в это поверить. Все это продукт ее больного воображения. Ты же была там.

Хейли с сомнением покачала головой:

— Но, похоже, многие поверили ей.

Джина взбешенно махнула рукой:

— Я знаю, кто ей поверил. Только Кэпвеллы. И то, потому что они все сумасшедшие. Они все меня ненавидят.

Хейли напряженно подалась вперед:

— Все вокруг говорят, что ты ненавидишь Сантану и хочешь вернуть себе Брэндона. Многие уверены в том, что ты могла пойти ради этого даже на то, чтобы подменить Сантане таблетки от аллергии наркотиками.

Джина не удержалась:

— Чушь! – рявкнула она. — Все это полная ерунда. Я не верю, что ты серьезно воспринимаешь слова этой сумасшедшей. Клянусь тебе, что я на такое не способна. Мне не нужно было прибегать к такому, чтобы вернуть себе Брэндона. Сантана сама наделала столько глупостей и абсолютно непредсказуемых поступков, что любому в этом городе совершенно очевидно, что она неспособна быть матерью Брэндона.

Хейли не уступала:

— Но ведь именно Круз и Сантана смогли спасти Брэндона от тяжелой болезни.

Джина фыркнула:

— Ну и что? Это еще ни о чем не говорит. Когда Брэндон воспитывался у меня, он никогда не болел и не чувствовал себя одиноким и брошенным. Все эти неприятности с ним начались только после того, как СиСи вернул мальчика Сантане. Это была самая крупная ошибка с его стороны после того, как он выгнал меня из дома. Наверно, он думал, что легко найдет замену для меня. Однако, жизнь показала всем, кто был прав, а кто нет. Я вырастила Брэндона, я воспитала его, и только я могу считаться его настоящей матерью. Да он и сам, до сих пор, не относиться к Сантане и Крузу, как к своим родителям. Мамой он называет меня, а папой СиСи. У меня не было необходимости подсовывать Сантане наркотики. Она сама пришла к этому. Вспомни — она же закатывала Крузу истерику по каждому поводу. Ей казалось, что ее никто не любит, что все от нее отворачиваются. А знаешь почему? Потому, что она обыкновенная нимфоманка. Круз был занят на работе и потому, не мог проводить с ней целые дни и ночи в постели. Конечно, это вздорная бабенка начала бросаться из крайности в крайность. Сначала ей понадобились любовники, потом наркотики.

После этого оживленного монолога Джина устало затихла.

— Надеюсь, я смогла убедить тебя хоть в чем‑то? — тяжело дыша, сказала она. — Хейли, ты должна верить не рехнувшейся на почве секса и наркотиков Сантане, а мне, своей тетке. Разве я когда‑нибудь обманывала тебя?

Хейли не слишком уверенно кивнула:

— Наверно.

Почувствовав, что ее племянница колеблется, Джина решила последним решительным рывком убедить ее в своей правоте.

— Не забывай о том, что мы родственницы и должны доверять друг другу, — горячо заговорила она. — Ты должна всегда помнить, что в этом городе кроме меня у тебя никого нет. Если ты не станешь доверять мне, то тебе придется остаться в одиночестве. После того, как Тэд отвернулся от тебя и уехал, тебе не к кому обратиться. Помни о том, что я никогда не бросала тебя в беде. А если между нами и были какие‑то недоразумения, то происходили они лишь из‑за того, что ты не хотела довериться мне. Вспомни свои слова при нашей последней встрече. Не знаю, кто тебя надоумил, но ты совершенно напрасно обвиняла меня во всех смертных грехах.

Хейли смущенно опустила голову:

— Ян вправду думала, что наш разрыв с Тэдом объясняется тем, что ты заставила меня скрыть наши родственные отношения. Мне казалось, что все неприятности с Тэдом объясняются именно этим.

Джина обиженно посмотрела на племянницу:

— Ты вообразила будто я намеренно свела тебя с Тэдом и заставила скрыть, что я твоя тетка. А на самом деле все было не так. Мне хотелось, чтобы у тебя было как можно меньше проблем. Вспомни, ты приехала в этот город не имея ни гроша в кармане и единственной возможностью хоть как‑то зарабатывать себе на жизнь у тебя была работа в доме Кэпвеллов. Ну и что, что ты начинала с горничной. В этом не было ничего страшного. Они бы даже на такую работу тебя не взяли, если бы узнали, что ты моя племянница.

Хейли попробовала робко возразить:

— Но…

Джина уже вошла в раж и не стала ее слушать:

— Никаких но! — резко воскликнула она. — Подумай, что ожидало бы тебя в противном случае. Самое большее, на что ты могла рассчитывать, это место посудомойки в каком‑нибудь захудалом мексиканском баре. Тебя бы даже в «Ориент Экспресс» на кухню не взяли. И все из‑за того, что СиСи Кэпвелл несправедливо отнесся ко мне. Они ненавидят меня только за то, что я поступала всегда наперекор им. Конечно, СиСи, который привык править в своем доме железной рукой, это не могло понравиться. Его бы больше устроило, если бы я всегда смотрела ему в рот и целовала пятки. Наверное, именно так сейчас поступает София. Что‑то уж слишком подозрительная идиллия царит в их отношениях, наверняка, она решила добиться его благосклонности любым способом. А СиСи понимает только одно — беспрекословное подчинение. Ну ничего, у него еще будет возможность убедиться в том, что не все здесь пляшут под его дудку.

Хейли подавленно молчала. Наконец, спустя несколько мгновений, она сдержанно сказала:

— Мне нелегко доверять тебе, Джина, хотя я знаю, что ты не такая ужасная, как тебя рисуют другие. Но мне нужно было услышать твой ответ.

Джина выглядела воодушевленно.

— Ты правильно сделала, что пришла ко мне и решила спросить обо всем именно меня. Я была бы очень рада, если бы каждый раз, когда возникают подобные вопросы, ты обращалась ко мне, а не искала объяснений у посторонних людей. Они все равно не смогут сказать тебе правды. Для них все, чтобы я ни делала, будет проявлением какого‑то воображаемого коварства или подлости. Они все хотят облить меня грязью и только потому, что я всегда шагала по жизни независимо с гордо поднятой головой. Даже сейчас, когда я вынуждена жить в этой конуре, я не иду на поклон к СиСи Кэпвеллу. Я знаю, что могу сама справиться со своими трудностями. Мне к этому не привыкать. Когда СиСи выгнал меня из дома, и я осталась совсем одна, и мне нельзя было полагаться ни на чью помощь, я справилась со всем. И сейчас уверена, что меня ждет блестящее будущее. Кстати, — она на мгновение умолкла и сделала серьезное лицо. — Я рада, что Брэндон будет жить в доме Кэпвеллов.

Хейли воззрилась на тетку с неподдельным изумлением на лице.

— Но почему? — ошарашено спросила она. — Ведь ты же ненавидишь Кэпвеллов. Неужели это доставляет тебе удовольствие?

Ни секунды не сомневаясь. Джина тут же выпалила:

— Если от этих людей зависит счастье моего ребенка, я способна простить им многое, — лицемерно сказала она. — У меня еще есть надежда вернуть его.

Услышанное было для Хейли такой неожиданностью, что она невольно отступила на шаг.

— Как вернуть? Но ведь СиСи, наверняка, никогда тебе не отдаст его. На что ты надеешься?

Джина криво улыбнулась:

— Я не могу тебе сейчас объяснить подробнее… Ну, у меня есть план.

Хейли не отставала:

— Какой план?

Джина подозрительно оглянулась по сторонам, будто боялась, что окружной прокурор, уходя, оставил где‑нибудь за ширмой подслушивающее устройство или записывающий магнитофон.

— Ну хорошо, — тихо ответила она. — Поскольку ты моя родственница, я кое о чем расскажу тебе. Только ты должна поклясться, что об этом больше никто не узнает.

Хейли растерянно развела руками:

— Ну хорошо, я клянусь. Ты ведь сама говорила, что мы должны доверять друг другу.

Джина поторопилась исправить ошибку.

— Да, да, конечно. Вот поэтому я тебе и расскажу об этом. Точные детали мне и самой еще не известны. Но если попытаться объяснить все в двух словах, то ситуация выглядит следующим образом. Как ты, наверное, знаешь, дочь СиСи Кэпвелла Келли долгое время находилась в психиатрической лечебнице. Она попала туда вскоре после того, как попыталась выбросить в окно Дилана Хартли, брата Ника. Ты помнишь Ника?

Хейли на мгновение задумалась.

— Кажется, он вчера был на пляже и пытался уговорить Сантану отдать ему пистолет.

— Да, — кивнула Джина.

— А кто он такой?

Джина неопределенно пожала плечами:

— В общем, я не знаю, чем он занимается сейчас — по–моему, занимается проеданием накопленного, а раньше он был довольно известным журналистом. Его материалы появлялись даже в «Нью–Йорк Таймс». Он занимался, как это называется — «разгребанием грязи». Ну, знаешь, копался во всяких темных историях, пытался вытащить на свет божий разную гадость. В общем, что скрывать, я не люблю таких людей. Их всегда интересует чужое грязное белье при том, что у них самих рыло в пуху. Я уверена, что Ник совсем не агнец божий.

— Почему?

— Видишь ли, мне кажется, что его повышенный интерес к Келли Кэпвелл объяснялся не только его высокими романтическими чувствами, скорее даже не столько ими. Думаю, что у него был корыстный интерес. Все‑таки денежки Кэпвеллов мало кого могут оставить равнодушным. Скорее всего. Ник хотел воспользоваться шансом, чтобы отхватить свой кусок пирога с семейного стола Кэпвеллов. В общем, как бы то ни было, его брат Дилан тоже не мог остаться равнодушным к Келли. Он пришел к ней в гости в президентский номер отеля «Кэпвелл», который Келли сняла в тот вечер, и между ними произошла ссора. Я не знаю подробности и что там с ними произошло, из‑за чего они поругались, но факт остается фактом — Келли вытолкнула Дилана из окна и он разбился. Вообще‑то, по всем законам, ее сразу должны были отправить под суд, но она была в таком шоке, что родители легко смогли ее выдать за умалишенную и поместили в клинику доктора Роулингса. Судья Конвей, которая вела ее дело, решила, что судебное заседание может пройти только тогда, когда Келли будет в состоянии отвечать перед законом. Ну так вот, — Джина торжествующе улыбнулась. — Когда настанет этот момент и Келли сможет предстать перед судом, никто не сможет ей помочь кроме меня. Только я выручу Келли. И, разумеется, я сделаю это не просто так. Ради дочери СиСи придется кое–чем поступиться. Я думаю, что он с готовностью согласится с моим предложением. Во всяком случае, он ничего не потеряет, а сможет только приобрести.

Хейли изумленно смотрела на тетку:

— Джина, я не перестаю удивляться твоей предприимчивости. После того, что произошло между тобой и СиСи, ты все еще надеешься вернуть его себе.

Глаза Джины сияли как алмазы.

— Я буду ему верной женой и хорошей матерью для Брэндона. СиСи не пожалеет, если доверится мне.

— Ну что ж, — задумчиво протянула Хейли. — Мне остается только пожелать тебе удачи. Но, тетя Джина, тебе нелегко будет сделать это.

Джина усмехнулась:

— Еще бы. Путь к вершине всегда долог. Однако, я уверена в своих силах. Меня не остановят даже пули таких сумасшедших, как Сантана. Я знаю, что мне нужно и добьюсь своей цели. Но мне легче будет сделать это, если я буду знать, что ты на моей стороне. Хейли, — она доверительно посмотрела в глаза племяннице. — В этом городе мы должны доверять только друг другу.

Хейли наконец сдалась.

— Да, ты права, — подавленным голосом сказала она. – Раньше я как‑то не задумывалась над этим, но теперь мне все стало ясно. Мы с тобой остались одни и должны поддерживать друг друга. Тогда у нас все получится.

На лице Джины появилась сияющая улыбка.

— Я ужасно рада, что нам удалось понять друг друга. Наконец‑то, мы с тобой сделали шаг навстречу друг другу.

Хейли низко опустила голову.

— Да.

Скорее всего, если бы рядом с Хейли был Тэд или кто‑нибудь другой, с кем бы она могла поделиться всеми своими мыслями, она не стала бы так слепо доверять тетке. За те несколько месяцев самостоятельной жизни, которые Хейли провела в Санта–Барбаре, она уже начала кое‑что понимать. Она знала, что Джина не такой уж беззащитный ягненок, каким иногда пыталась себя представить.

Хейли допускала, что Джина способна на нечестность и не всегда говорила правду. Однако в нынешней ситуации у Хейли не оставалось другого выхода. Ей просто не на кого было опереться.

Утром в зале ресторана «Ориент Экспресс», как обычно, было не слишком много народа. Перл специально выбрал именно это время, чтобы пополнить изрядно истощившиеся запасы пиши в своем убежище. Не запирая Элис в доме Локриджа, Перл обещал ей вернуться спустя четверть часа.

Он быстро направился к метрдотелю и, протянув ему бумажку со списком блюд, сказал:

— Будьте добры, заверните мне все это. Я беру продукты с собой.

Метрдотель тут же кивнул:

Подождите несколько минут. Если не возражаете, все это будет упаковано в пластиковую коробку. Перл широко улыбнулся:

— Хоть в две. Главное, чтобы я мог унести его в руках.

— Не беспокойтесь, все будет сделано.

В ожидании возвращения метрдотеля Перл уселся у стойки бара и, нетерпеливо барабаня пальцами по деревянной крышке, стал оглядывать зал. Лишь пара посетителей в дальнем углу напоминала о том, что ресторан работает. Очевидно, летняя жара вызывала у жителей Санта–Барбары снижение аппетита.

Это было Перлу на руку. Ему совершенно не хотелось сейчас попадаться на глаза кому‑либо из своих знакомых.

Наконец, в зале появился метрдотель с двумя большими пластиковыми коробками.

— Ваш заказ.

Перл протянул ему две двадцатки и, загрузившись продуктами, уже собирался уходить, когда неожиданное появление в зале Кортни Кэпвелл заставило его потрясен но застыть на месте.

— Вот черт, — пробормотал Перл отворачиваясь. — Что она здесь делает?

Увидев Перла, она неуверенным шагом направилась к нему. Растерянность обоих была столь велика, что они оба забыли поздороваться.

— Ты… Ты уже уходишь? — безнадежно глядя ему в глаза, прошептала Кортни.

Он с виноватым видом пожал плечами.

— Да, мне пора.

Разговор не клеился, потому Перл обратился к другой теме:

— Как ты прекрасна, Кортни, в этот прекрасный, светлый и радостный день, – сделав большие глаза, сказал он. — Мы так давно не виделись, что я уже стал забывать твое лицо.

Разумеется, это не могло понравиться ей.

— Вот как, — грустно протянула Кортни.

Перл понял, что сделал глупость и поторопился исправить ошибку, но было уже поздно.

— Кортни, я хотел сказать… — все с той же виноватой улыбкой начал он.

Однако она резко оборвала его:

— Не надо, Перл. Я поняла, что ты хотел сказать. Думаю, что теперь не стоит извиняться.

Он умолк, низко опустив глаза. Эта случайная встреча привела обоих в такое смущение, что, наверное, лучше было бы сразу расстаться.

— Дядя СиСи сказал мне, что ты в городе, а Келли уехала, — нерешительно произнесла Кортни. — Я даже не знала о том, что ты вернулся.

Он не нашел ничего другого, как пожать плечами:

— Да.

Отчуждение, царившее между ними было столь велико, что помимо воли Кортни, на глазах у нее проступили слезы. Она понимала, что Перл отдалился от нее на столько, что восстановить существовавшие между ними отношения будет почти невозможно. К тому же, она была совершенно уверена в том, что Перл и Келли испытывают по отношению друг к другу совершенно определенные чувства. И места в сердце Перла уже для нее наверняка не осталось. Это и приводило ее в такое отчаяние.

Правда, в глубине души она еще надеялась что‑то вернуть. Наверно, потому и продолжала этот разговор:

— Так, что Келли не звонила? От нее не слышно ничего? — с плохо скрытой надеждой спросила она.

На сей раз у Перла вообще не нашлось никакого ответа. Он стоял словно истукан, теребя в руках коробки с продуктами и не решался ничего сказать. Кортни пришлось ответить за него:

— Дядя СиСи ничего не говорит, но я знаю, что он спрятал ее куда‑то до того времени, когда удастся найти доказательства ее невиновности. Странно, что ты не с ней.

На сей раз Перл, наконец, собрался с силами:

— А почему я должен быть с ней? — не слишком уверенно сказал он. — У меня и здесь еще достаточно дел.

Она решила, что этот разговор становится слишком тягостным, а потому, без обиняков спросила:

— Ты специально скрывался от меня. Перл?

Он почувствовал, как краска стыда заливает его лицо. Когда вопрос задается так откровенно, на него нельзя не ответить.

— О, прости меня, — опустив глаза еле слышно произнес он. — У меня не было возможности позвонить тебе, хотя и следовало…

Он подался вперед, чтобы слова его были более убедительны, однако Кортни тут же решительно отступила в сторону.

— Ты хочешь сказать, что был занят? — со злой иронией спросила она.

Перл что‑то пролепетал, пытаясь объясниться, однако она его уже не слушала. Выхватив из сумочки сложенную пополам газету, она развернула ее и сунула ему под нос.

— Ты видел это?

Газетная статья в «Санта–Барбара Экспресс», снабженная заголовком «Из психиатрической клиники исчезла пациентка» сопровождалась крупным снимком Элис.

Перл тяжело вздохнул и отвернулся.

— Конечно видел. Именно об этом я и хотел поговорить с тобой. — Он подозрительно оглянулся по сторонам. — Но только не здесь, иначе нас с тобой ждут неприятности. Думаю, что нам не стоит здесь задерживаться.

Сунув газету себе подмышку и кивком головы пригласив Кортни следовать за ним. Перл направился к двери. Однако, у порога он наткнулся на окружного прокурора, который смерил Перла подозрительным взглядом и, с ехидной улыбочкой на устах, произнес:

— Доброе утро.

Перл тут же сделал глупое лицо.

— А, здравствуйте, — с идиотской улыбкой на устах воскликнул он. — Мистер окружной прокурор, если я не ошибаюсь.

Тиммонс бегло оглядел зал и вновь пристально уставился на Перла.

— Вы не видели здесь Мейсона Кэпвелла? — рассеянно спросил он.

Перл безразлично пожал плечами:

— Я? Нет. Может быть Кортни видела? Ты не видела, дорогая?

Она смущенно опустила глаза и отрицательно покачала головой.

— Вот видите, — обрадованно сказал Перл. — Мы не видели. Извините, и ничем не можем помочь.

Тиммонс так подозрительно смотрел на Перла, что настойчивое упоминание им имени Мейсона, могло вызвать лишь недоумение. Сложилось такое впечатление, что окружной прокурор завел разговор О Мейсоне только для отвода глаз, а по–настоящему интересующей его темой было нечто совершенно иное.

— Странно, — пробормотал он. — Я должен был встретиться здесь с Мейсоном, но, похоже, он сюда еще не приходил.

Почувствовав, что его поведение начинает вызывать подозрение, окружной прокурор, наконец, заговорил по существу.

— Мы можем поговорить?

Перл изобразил на лице крайнее изумление.

— Со мной?

— Да, — подтвердил Тиммонс. — С вами.

Перл изумленно пожал плечами:

— Пожалуйста, никаких проблем. Кортни, ты не могла бы оставить нас вдвоем с мистером окружным прокурором, похоже, у него ко мне конфиденциальный разговор.

Она обиженно опустила голову и вышла за дверь.

— Я подожду тебя на улице, Перл.

Когда они остались вдвоем, Перл решил, что в данной ситуации лучше всего изображать из себя полного дурачка.

— Так чем могу помочь вам, советник? — глуповато кривляясь спросил он. — По–моему, моя скромная персона вряд ли чем‑то может интересовать вас.

Тиммонс ухмыльнулся.

— Скажи‑ка мне, приятель, где Келли? Отец где‑то прячет ее. Мне нужно это знать.

Перл сделал страшные глаза и заговорщицки оглянулся по сторонам:

— К сожалению, господин окружной прокурор, я ничего о Келли не знаю. Но, торжественно обещаю вам, если мне станет что‑то известно, я обязательно сообщу об этом вам.

Он так лукаво взглянул на Тиммонса, что тот едва сдержался от острого желания двинуть в зубы этому фигляру. Глаза окружного прокурора тут же налились кровью, а голос приобрел металлический оттенок.

— Не пытайся провести меня, дружок, — сухо сказал он. — Тебе ведь известно, что Келли уже в состоянии предстать перед судом.

Перл стал слезливо канючить:

— Послушайте, господин прокурор, я ничего не знаю, ничего не видел, ничего не слышал. Что происходит вокруг меня мало интересует. У меня есть своя работа. Я должен присматривать за домом и хозяйством. И потом, — он выразительно поднял пластиковые коробки, которые держал в руках. — Я зверски хочу есть. Если вы будете по–прежнему приставать ко мне с расспросами, я заработаю себе язву желудка. Так, что прошу извинить меня.

Не дожидаясь ответа, он покинул зал ресторана, оставив окружного прокурора в еще больших подозрениях, нежели прежде. Проводив фигуру Перла весьма выразительным брезгливым взглядом, он направился к стойке и с недовольным видом уселся на высокий стул. Спустя несколько минут в зале появился Мейсон Кэпвелл и, заметив за стойкой скучающего окружного прокурора, полной внутреннего достоинства походкой, отправился к нему.

Услышав за своей спиной шаги, Тиммонс обернулся. Лицо его выражало крайнюю степень неудовлетворенности.

— Здравствуй, Кейт, — спокойно сказал Мейсон, — приношу свои извинения за опоздание.

Тиммонс скептически окинул взглядом ослепительно белый костюм своего бывшего заместителя и, с плохо замаскированным раздражением, произнес:

— Здравствуй, Мейсон. Я рад тебя видеть. Но ты был не слишком любезен по телефону.

Мейсон произнес извиняющимся тоном:

— К сожалению, в тот момент, когда ты звонил, я был занят. Твой звонок отвлек меня от важного дела. Но теперь, думаю, это не столь важно. Так чем я могу быть тебе полезен?

Спокойное, даже в чем‑то величавое поведение Мейсона совершенно не вязалось с суетливым дерганьем окружного прокурора.

— Прежде всего, — нервно размахивая руками, сказал Тиммонс. – Я бы хотел спросить тебя об одной важной вещи. Ты подумал о всей серьезности своего заявления о работе моей службы?

Ни секунды не сомневаясь Мейсон ответил:

— Разумеется, и не только о твоей службе. Но и о твоих грязных делишках, Кейт. Я очень хорошо обо всем этом подумал. Поэтому мое заявление уже находится на твоем столе.

Окружной прокурор невпопад рассмеялся:

— А зачем ты это сделал, Мейсон?

Мейсон спокойно выдержал его насмешливый взгляд и без малейшей тени сомнения в голосе заявил:

— Просто я устал тешить свое эго. Я нашел новый путь. Он выведет меня из тьмы к свету. Теперь мне чужды все пустые амбиции всех карьеристов. Когда‑то, Кейт, я был таким же как ты. Мне постоянно хотелось чего‑то добиваться, кому‑то что‑то доказывать, пытаться выглядеть лучше, чем я есть на самом деле. Я демонстрировал служебное рвение, но не потому, что мне слишком нравилось мое дело, а потому, что я хотел выглядеть лучше других. Теперь все это позади. Я покончил с этой тщетной суетой. Все, чем я раньше занимался, больше не интересует меня.

Окружной прокурор слушал речь Мейсона широко раскрыв рот от удивления. Когда тот умолк, Тиммонс разочарованно махнул рукой.

— Прекрати говорить со мной таким образом. Я не репортер, Мейсон, меня на это не купишь. Понятно? Лучше скажи мне зачем ты связался с Лили Лайт? В чем дело? Она платит тебе больше чем я?

Мейсон благосклонно улыбнулся:

— Кейт, ты скептично настроен, но меня это не пугает.

Тиммонс насмешливо взглянул на него.

— От чего же? Не от того ли, что ты сам скептик?

На это Мейсон кротко возразил:

— Встречаются скептики, которые считают, что все началось с них самих. Они сомневаются в существовании не ангелов или бесов, но людей и коров. Для них собственные друзья — созданный ими миф: они породили своих родителей. Эта дикая фантазия кое–кому приходится по вкусу. Многие считают, что человек преуспеет, если он верит в себя и только в себя. Некоторые тоску по сверхчеловеку и ищут его в зеркале. Тебе, Кейт, наверно знакомы писатели, стремящиеся запечатлеть себя вместо того, чтобы творить жизнь для всех. Эти люди находятся на грани ужасной пустоты. Когда добрый мир вокруг нас объявлен выдумкой и вычеркнут, друзья стали тенью и пошатнулись основания мира: когда человек не верящий ни во что и ни в кого остается один в своем кошмаре, тогда с мстительной иронией запылает над ним мстительный лозунг индивидуализма. Звезды станут точками во мгле его сознания, а на его дверях будет ужасная надпись — «ОН ВЕРИТ В СЕБЯ».

Тиммонс ошалело хлопал глазами.

— Мейсон, ты это всерьез? Тот убежденно кивнул:

— Абсолютно. Карьеризм и индивидуализм неразделимы. Но индивидуализм хорош лишь в теории. И хромает на практике.

Окружной прокурор ухмыльнулся.

— С чего это вдруг ты стал нападать на индивидуализм? По–моему раньше ты придерживался совсем другого мнения и в этом ничем не отличался от нас, простых грешных. Или с тех, как ты стал святым, считаешь, что человек не должен верить в свои силы?

Мейсон возразил:

— Я могу пояснить тебе это на примере. Человек может верить, что он всегда пребывает во сне. Очевидно, нет убедительного доказательства, что он бодрствует, так как нет доказательства, которое могло быть дано и во сне. Но если человек поджигает город, приговаривая, что его скоро позовут завтракать, а все это ему только снится, то мы отправим его вместе с другими мыслителями в соответствующее заведение. Человек, недоверяющий своим ощущениям и человек, доверяющий только им равно безумны. Но их безумие выдает не ошибка в рассуждении, а главная ошибка всей их жизни. Они заперты в ящике с нарисованными внутри солнцем и звездами. Они не могут выйти оттуда — один к небесной радости и здоровью, другой — даже к радости земной. Их теории вполне логичны, даже бесконечно логичны, как монетка бесконечно кругла. Но бывает жалкая бесконечность, низкая и ущербная вечность.

Забавно, что многие скептики и мистики объявили своим гербом некий восточный символ. Знак этой дурной бесконечности. Они представляют вечность в виде змеи, кусающей свой собственный хвост. В этом есть какая‑то убийственная насмешка. Вечность пессимистов — она и вправду подобна змее, пожирающей собственный хвост.

Тиммонс выразительно повертел пальцем у виска.

— Мейсон, по–моему, ты рехнулся. Послушай, что ты несешь. У тебя все в порядке с головой?

Но это высказывание окружного прокурора вызвало у его собеседника только улыбку сожаления.

— Что ж, ты затронул интересную тему, Кейт, — деликатно сказал он. — Можно сказать, что безумие — логика без корней, логика в пустоте. Тот, кто начинает думать без ложных исходных принципов, сходит с ума. И тот, кто начинает думать не с того конца, тоже. Тут же можешь спросить меня — если так люди сходят с ума, то что же сохраняет им здоровье? В жизни людей разум определяется совсем иным. Более явный признак безумия — сочетание исчерпывающей логики с духовной

Кейт, ты никогда не задумывался над тем, что такое беспричинные поступки? Тебя, наверно, интересует, почему я совершил такое бессмысленное, на твой взгляд, деяние — отказался от собственного это в отличие от, например, тебя. Ты никогда не задумывался над тем, что счастлив лишь совершающий бесполезные поступки? Эти бесполезные, беспричинные поступки незаметны для здорового человека: гуляя он насвистывает, потирает руки или постукивает каблуками. Именно таких бесцельных и беззаботных поступков не понять человеку руководствующемуся узкой логикой. Ведь ты во всем видишь слишком много смысла. Ты подумаешь, что я с наслаждением прошелся по траве только в знак протеста против частной собственности, а удар каблуком, ты примешь за сигнал сообщнику. Каждый, кто имел несчастье беседовать с настоящими сумасшедшими знает, что их самое зловещее свойство — ужасающая ясность деталей. Они соединяют все в чертеж более сложный, чем план лабиринта. Споря с настоящим сумасшедшим ты наверняка проиграешь, так как его ум работает тем быстрее, чем меньше он задерживается на том, что требует углубленного раздумья. Ему не мешает ни чувство юмора, ни милосердие, ни скромная достоверность опыта. Утратив некоторые здоровые чувства, он стал более логичным. Обычное мнение о безумии, Кейт, обманчиво: человек теряет вовсе не логику. Он теряет все, кроме логики. А вот если бы сумасшедший смог на секунду стать беззаботным, он бы выздоровел. Ты пытаешься уличить меня в том, в чем виновен сам, Кейт. Ты пытаешься объяснить все излишне логично, но в истинно здоровых поступках нет логики.

Тиммонс в изнеможении застонал.

— О, Бог мой. Мейсон, ты превратился в какого‑то религиозного философа. У тебя на каждый простой вопрос имеется очень длинный и абсолютно непонятный ответ. Где ты всего этого нахватался? Я не припоминаю, чтобы во время работы в окружной прокуратуре, ты увлекался изучением Богословских опусов. То, что ты несешь, невозможно понять здоровому человеку. Или, может быть тебя этому научила Лили Лайт? У меня складывается такое впечатление, что ты повторяешь эти слова, даже не задумываясь над их смыслом.

Как ни странно, эта речь окружного прокурора вызвала у Мейсона лишь благожелательную улыбку.

— Смысл моих слов непонятен тебе только потому, что ты пытаешься объяснить все руководствуясь голой логикой. А тебе сейчас нужно не это. Тебе нужен глоток свежего и чистого воздуха. Воздуха истинной веры. К сожалению, сейчас ты дышишь чем‑то затхлым, что трудно даже назвать воздухом. Ты погружен в болото собственных предубеждений и подозрений. Расслабься, Кейт, и ты увидишь, что совсем не обязательно быть унылым скептиком, отрицающим всякую возможность духовного прозрения. Совсем не обязательно постоянно думать о карьере, деньгах, славе.

Окружной прокурор многозначительно поднял брови:

— Да, может быть для тебя, Мейсон, это совершенно не важно? И я даже догадываюсь почему. Потому, что ты дурачок. Ты пытаешься изобразить из себя симплициссимуса, который не нуждается в земных благах.

Тиммонс перешел на более резкий тон.

— А я могу сказать совершенно определенно: ты лукавишь перед собой и перед другими.

Мейсон с сожалением вздохнул:

— Кейт, неужели так трудно смириться с тем, что человек решил изменить свою жизнь? Что плохого в том, что я, наконец, прозрел? Кто может пострадать от того, что мне открылся истинный свет веры и мое настоящее предназначение?

Тиммонс рассвирепел. Забыв о правилах приличия, о том, что они находятся в общественном месте, окружной прокурор брызгая слюной, заорал:

— Мейсон, не забивай мне голову отвлеченной белибердой. Если бы я хотел проникнуться светом евангельской веры, то обратился бы наверное к доктору Роулингсу, а не к тебе.

Убедившись в том, что Мейсон ничуть не потерял самообладание, Тиммонс перешел на более спокойный тон.

— Ты мне так и не ответил, — не скрывая своей неприязни, сказал он. — Так кто же такая Лили Лайт? Что у тебя общего с ней? Что ей нужно в Санта–Барбаре?

Мейсон добродушно улыбнулся:

— Если тебя, действительно, интересуют эти вопросы, приходи сегодня вечером к Лили. Возможно, для тебя это последний шанс спастись.

Окружной прокурор снова потерял самообладание:

— Спастись, — со злобой прошипел он. Предупреждаю, Мейсон, что тебе нужно спасаться и не от дьявола, а от этой…

Мейсон успокаивающе поднял руку Сейчас эта картина напоминала сюжет полотна на тему Иисус Христос изгоняет бесов из одержимого.

— Кейт, — кротко произнес он. Приходи сегодня. Может быть, если ты выслушаешь ее, то, как знать, может быть отыщешь в своем сердце чистый уголок, как это сделал я.

На этом разговор был закончен. Тиммонс просто не нашел в себе ни сил ни желания возражать. Он чувствовал себя посрамленным, особенно наблюдая за величаво удаляющейся фигурой в белом. Непечатное слово сорвалось с его губ и он раздраженно стукнул кулаком по стойке бара.